ЧАС ОТ ЧАСУ НЕ ЛЕГЧЕ
Январь выдался гадким во всех отношениях. Шел мокрый снег. Было темно и уныло. В Корнуолле снег хоть иногда ложится, припудривает местность, отчего она становится немного сказочной. В Лондоне приличного снега не дождешься. Он тает еще на лету.
По дороге домой у меня зазвонил мобильный телефон. Неужели Фитцмор опять не хочет оставить меня в покое?
— Сити? Это Филип.
Тебя только не хватало! Более неприятного персонажа, чем мой братец, сейчас просто не придумаешь!
— Не зови меня так, — рявкнула я.
Мне было мокро, гадко, и настроение самое мерзкое.
Брат запнулся и продолжал:
— Я думал, тебя все так зовут.
— Нет, только те, кто меня не выносит! — огрызнулась я.
— А, ну извини, я не знал.
Откуда же тебе знать, братец! Мы же почти не общаемся. Что ему от меня надо?
— Чего тебе? — бросила я.
— У тебя скверное настроение, — догадался Филип и, кажется, обиделся, — я что, не могу просто так позвонить сестре?
— Можешь, можешь. Только ты просто так никогда не позвонишь. Тебе что-то от меня нужно.
Он вздохнул и признался:
— Ладно, я по делу. У меня к тебе просьба. Можешь мне одолжить фунтов двести или побольше?
Меня едва не сбил с ног какой-то прохожий. Он на бегу извинился и исчез. Но я и без него могла бы рухнуть на землю. Какие двести фунтов?
— Зачем тебе? — растерялась я.
— Влип в историю, — опять признался брат, — один парень мне наплел, что эта кляча придет первой и учетверит мою ставку. Он дал мне взаймы круглую сумму, чтобы я поставил… В общем, я все продул. Теперь он требует, чтобы я срочно вернул ему задаток плюс еще десять процентов за месяц. Я сейчас на мели, получка только через две недели. И если я не верну ему хотя бы задаток, он… Черт, у меня нет двух сотен фунтов, о двух тысячах я вообще молчу… — Филип осекся и замолк.
Две тысячи фунтов! У меня подкосились колени.
— И что будет, если ты не заплатишь? — уточнила я.
— Пострадает кто-нибудь из моей семьи, — придушенно проговорил Филип.
— Блефует! Запугивает! — предположила я, но сердце у меня заколотилось.
— Нет, Фелисити. Он знает, где живете вы с мамой, знает адрес Анны, знает даже, когда у Джереми смена на работе.
Я прислонилась к ближайшей стене. Меня всю трясло.
— Фелисити, он намекнул, что начнет с тебя, — всхлипнул Филип.
Неужели плачет? Из-за меня? А почему начнет с меня? Хотя… Если уж начинать, то, конечно, удобнее всего с меня. Логичнее всего. У Анны маленький сын, Джереми содержит обоих, мать содержит меня, одна я ни за кого не отвечаю. Я вообще живу на свете непонятно зачем. Сам бог велел с меня начать!
— Всего двести фунтов, чтобы его умаслить, — взмолился Филип, — а там я выкручусь.
— Иди в полицию, Филип, — велела я.
— Не могу! Этот тип утверждает, что у него в полиции друзья и ему сразу доложат, если я там появлюсь, — разозлился Филип. — Слушай, Фелисити, ты одолжишь мне денег? Я знаю, ты же что-то откладывала на университет.
— Мать отдала все мои сбережения финансовому департаменту. Все, тю-тю, я банкрот, — холодно отвечала я. Как я в этот момент ненавидела мать!
— Вот дерьмо! — выругался Филип, и мы оба надолго замолчали.
— Ладно, береги себя, — наконец проговорил он и повесил трубку.
Спасибо, братец! Я тупо пялилась в пустоту, собираясь с мыслями и силами. Ты мне очень помог, брат! Если бы он не заплакал, я бы сочла это дурной шуткой. Как тогда, когда мы только что переехали в Лондон. Он заманил меня в подвал и запер там на два часа. И что теперь делать? Где достать две сотни? Попросить у матери? Но у нее самой ничего нет. Вчера на кухонном столе опять видела пару счетов. Надо срочно что-то придумать. Или деться куда-нибудь!
Час спустя, когда я сидела за ужином из тостов, сыра и мармелада, мне на мобильный пришло СМС. Дисплей лучился улыбкой Фитцмора. Как и когда он настроил в моем убогом мобильнике эту функцию? У меня и фотокамеры-то не было. Очевидно, эльфийская магия умеет преображать даже старомодные бытовые приборы. Я открыла сообщение. «Национальная галерея ищет помощников», — прочла я объявление. Интересно. Я слышала, они постоянно берут на работу волонтеров или неквалифицированную молодежь следить за порядком в некоторых залах, в гардеробе, в кафе или в сувенирной лавке. Куда как лучше, чем прислуживать в пабе, особенно если тебе не полагаются чаевые.
Я убрала в холодильник остатки сыра, упаковала хлеб. Когда я стряхивала со стола крошки, в кухне появилась мать.
— Фелисити, я ухожу в паб.
Она была тщательно причесана, при макияже и в своей лучшей блузке.
— Сегодня там будет что-то особенное? — удивилась я.
— Нет, с чего ты взяла? — она рылась в своей сумочке.
— Ты так хорошо выглядишь.
— А, это. Ну, так сегодня опять заседает общество по разведению этого гигантского кролика, пришлось вот прихорошиться.
Если ей хотелось, чтобы меня мучила совесть, ей это удалось. Я разрывалась между желанием помочь и отчаянием из-за ее предательства.
Имею ли я право осуждать мать или бросить ее одну с ее пабом? Она пытается выжить, она пашет, как раб галерный. В этом пабе ее жизнь, а позволить себе еще одного сотрудника она не может. Платить нечем. Без меня она…
Опять мобильный!
— Мам…
Она подняла на меня свои теплые, карие глаза.
Мобильный продолжал верещать. Лицо Леандера во весь экран. Да что ему надо?
— Да, Фелисити? — мать с надеждой смотрела на меня.
Черт, как же раздражает этот телефон!
— Мам, секунду, — я нажала на кнопку, — что тебе нужно?
— Не смей соглашаться! Никакого паба! — раздался в трубке голос наглого эльфа.
Что?!
— Фелисити, ты же не пойдешь опять в рабство к матери после того, как она с тобой поступила! — голос Ли дрожал от гнева.
— Откуда?..
— В Национальной галерее платят десять фунтов в час. И униформу выдают. В пятницу иногда придется работать до десяти вечера, а так в шесть уже закрывается. Успеешь еще к французскому подготовиться.
Я вскочила и бросилась мимо матери в свою комнату.
— Откуда ты знаешь, что тут происходит? — зашипела я в трубку, хлопая себя по карманам.
— Подсадил тебе жучка, — обиделся Ли.
— Ты и про жучки знаешь?
Молчит. Думает, что бы такое соврать.
— Опять твои эльфийские штучки, да?
— Да, точно, они. Штучки. Эльфийские.
Почему я уверена, что он врет?
— Фей, подумай, сколько ты заработаешь в музее? — не унимался этот аферист. — Сейчас у тебя нет даже мелочи на мороженое и ты вынуждена отказываться от приглашений в кафе. Неужели тебе не хочется наконец стать независимой?
А ведь он прав. Опять прав. Я не могу постоянно одалживаться у друзей.
— Фелисити? — мать заглянула ко мне в комнату.
— Фей… — умоляюще прошептал голос в трубке.
— Мне пора, — сообщила мать, все еще с надеждой.
— Я сейчас за тобой заеду и отвезу на Трафальгарскую площадь, — сообщил голос в трубке.
Я разрывалась на части.
— Фелисити?
— Фей?
Мать так устает по вечерам. Ей так тяжело в Лондоне. Но этот паб! Как там мрачно и угрюмо. И три алкоголика ежевечерне торчат у барной стойки. А мне так хочется поступить в университет! Только на что же я буду учиться, у меня ведь больше ни гроша!
— Я жду Ли, — тихо произнесла я.
Глаза матери померкли, лицо стало мрачным, дверь закрылась.
— Фей, я уже внизу, — сообщил Ли.
Я положила трубку и заплакала.
Не знаю, как он попал в дом, должно быть, опять эти его эльфийские фокусы, но только через две минуты его рука уже обнимала меня за плечи. Он усадил меня к себе на колени и молча обнял. Мы сидели так, не говоря ни слова, долго сидели. От него исходил все тот же знакомый запах и веяло эльфийским холодком. Совсем рядом были его мужественный подбородок и пухлые губы. Те самые, в которые впивалась как сумасшедшая Фелисити Страттон своими бесстыжими поцелуями. У этих губ появлялась иногда маленькая милая складка, похожая на тоненький шрам. У глаз такая складочка не появлялась. Даже когда он смеялся. Тогда на переносице скользила морщинка. Подбородок был как будто только что выбрит.
— А тебе вообще нужно бриться? — вслух произнесла я, не думая ни о чем.
И у рта как раз появились эти мелкие складочки.
— Приходится. Иногда отпускаю бороду, потом сбриваю, когда надоедает.
— Я что, спросила вслух? — простонала я и закрыла глаза.
— Это тоже такая эльфийская штучка, — отвечал Ли, утешительно гладя меня по спине.
— Что эльфийская штучка? Провоцировать человеческих существ вроде меня на всякие глупости?
— Нет, — засмеялся Леандер, — борода. Мне, кажется, идет трехдневная щетина. Не знаю, дамам нравится.
Эх ты! Мачо!
— Да нет, правда, — смеялся эльф, — это одна из моих способностей: я могу отрастить бороду, когда захочу, а могу запретить щетине расти вообще.
У моего деда был брат, дядюшка Эдуард. У него из носа росли целые кусты волос, помнится. Зимой они замерзали и повисали сосульками. Ему бы такая эльфийская способность пригодилась.
Ли смотрел мне в глаза, а я — ему. Ох уж эти синие глаза. Нежно-синие вокруг зрачка и темно-синие по краям. Его лицо приблизилось к моему. Он нагнул голову. Хочет меня поцеловать. Сердце мое запрыгало. Он дышал мне в щеку. А я вдруг подумала, что он отращивает трехдневную щетину, только чтобы соблазнять женщин. И так уже три сотни лет! Скольких он уже соблазнил? Мой номер наверняка шестьсот сорок. А то и того больше. Двух соблазненных за год ему, уверена, мало. В последний момент я отвернулась и склонила голову к нему на плечо. И прижалась к его груди. Мне вдруг стало тепло и спокойно. И снова этот запах мха и цветов. Запах весны. Я глубоко вздохнула и задержала дыхание.
— Ну, пошли, отвезу тебя в Национальную галерею.
И Ли отвез меня в музей. И наколдовал так, что шеф отдела кадров не мог меня не взять. Я получила работу. И мы вместе с Ли прошлись по галерее.
— Сколько же я всего посмотрел благодаря тебе, — сказал эльф, прощаясь со мной в холле моего подъезда.
— Мы вместе были только в Тауэре и вот теперь в Национальной галерее, — уточнила я.
Я бы взяла его за руку на прощание, но ведь опять заискрит, да в такой интимный момент. Я ограничилась теплой улыбкой.
— Спасибо, Ли. Я страшно рада, что у меня новая работа. Через три дня начну зарабатывать. Может, и Филипу помогу…
Последнюю фразу Леандер прочел в моих глазах.
— Филип? — напрягся он.
Я помрачнела и рассказала ему об истории, в которую попал мой брат.
— Я все устрою, — пообещал Ли, — тебе не придется отдавать ему ни одного пенса из своего заработка. Ты поняла?
Ну, слава богу! Конечно, Ли все устроит. На то он и агент. Он вообще всегда все устраивает и улаживает. Я готова его даже поцеловать…
Фитцмор вздрогнул и вынул из кармана маленький золотой предмет, похожий на старинный компас, украшенный драгоценными камнями. Так называемый карбункул. Телемедиум. Ли читал мерцание камня, как я читаю СМС в моем мобильном телефоне. Ли посмотрел на медиум и побледнел.
— Что? Что? — испугалась я.
Он поднял на меня глаза.
— Королевский совет требует твоего ареста. Они хотят сами допросить тебя. За тобой послан отряд.
Внезапно каждый звук вокруг меня стал вдвое громче. Загрохотали дверцы автомобилей и шаги на тротуаре. Кто-то идет сюда, к моему дому? Я судорожно ухватилась за перила. Они уже здесь? Поднимаются по лестнице? Они знают, где я живу! Да кто этого еще не знает! А дверь в квартиру хлипкая, ее можно выломать плечом, так что жилище мое совсем не бункер.
— Надо бежать, — решил Ли, читая послания телемедиума, — они не торопятся, потому что не боятся тебя. У нас есть минут десять. Пошли! Иди сюда!
Я колебалась одну секунду, потом бросилась к нему. Он обнял меня и прижал к себе. Меня тряхнуло током, как будто электрошокером. Я в ужасе зажмурилась, и, когда снова открыла глаза, мы находились в каком-то темном зале. Через пестрые стекла пробивался свет.
— Это церковь? — спросила я.
— Донкастерский кафедральный собор, — пояснил эльф, — дождемся темноты и пойдем дальше.
Я последовала за ним в маленькое темное помещение.
— Ризница. До завтрашнего утра сюда никто не придет. Переждем здесь пару часов в безопасности, — решил Ли.
Он открыл один за другим несколько шкафов, пока не нашел одеяло. Он разложил его на полу возле батареи, сел на него и похлопал ладонью по пустому месту рядом с собой. Я без сил опустилась на одеяло рядом с ним.
Было темно, холодно, и церковные запахи щекотали в носу. Батарея была не горяча, но все же грела больше, чем двадцать пять эльфийских градусов. Я укрыла ноги и прислонилась спиной к батарее.
— В каком мы теперь году?
— В 1966-м, — отвечал Леандер.
— Здорово. Может, сходим на концерт Битлов?
— Нашла время.
— Я пошутила. Что мы тут ждем? Почему не уходим? Если этот собор стоит на эльфийском кургане, то и посланники Совета сюда придут.
— Не знаю, не верю я воронам, — загадочно бросил Ли.
Чего? При чем тут вороны? Но Ли на меня не смотрел. Он глядел на стену, где солнечные лучи вычерчивали странные призмы.
— Ты разве не заметила до сих пор, что за тобой постоянно следуют два ворона?
Да, пожалуй… Да, теперь припоминаю. Тогда, когда я случайно первый раз почти перенеслась куда-то во времени, за мной следили две вороны. То есть два ворона, как теперь выясняется. А в последнее время они все время дежурили на крыше колледжа, в парке и на Беркли-сквер у дома Ли.
— Они что, оборотни? — поинтересовалась я.
— Оборотни? — не понял эльф.
— Ну, не оборотни, а эти, как их… Животные, в которых на время может переселиться душа человека, если нужно.
— Да нет, — тихо рассмеялся Фитцмор, — это просто посредники короля Оберона, своего рода камеры видеонаблюдения. Ты бы поспала немного. Я разбужу, когда придет время.
Он подоткнул под меня одеяло, и я действительно уснула.
— Фей, просыпайся! Мы можем идти!
Я заморгала, но ничего вокруг не увидела. Было темно. Жесткий пол уперся в ребра. И я тут же проснулась. Ли помог мне подняться.
— Темно в самый раз, пошли!
Мы вышли из собора. Зима. Снег блестит под луной. Холодно как! Хорошо, что у меня толстая куртка. Ли подсадил меня к себе на спину. Понятно, значит, помчимся с эльфийской скоростью вон из города.
Интересно, бегущего эльфа не могут засечь камеры на шоссе?
Ли засмеялся:
— Я же не «Порше». Меня не видно.
И мы понеслись.
Мимо проносились только шлейфы огней. И очень скоро я совсем окоченела. Толстая зимняя куртка больше не спасала. Холод пронизывал насквозь, рук и ног я уже не чувствовала. Встречный ветер хлестал в лицо.
Почему это должно было случиться именно в январе? Почему не летом? Тогда бы хоть не мерзла так жестоко. А почему надо вообще сбегать и прятаться? В какой-то момент мне даже думать уже стало слишком холодно, даже мысли у меня стали замерзать.
Не знаю, сколько мы так бежали. Но вдруг Ли резко остановился, воскликнул «Оп-ля!», и я съехала с его спины на землю.
— Прости, Фей, мне жаль, что ты так замерзла!
Он опустился рядом со мной на колени и стал дыханием отогревать мои руки. Но я ничего, кроме холода, не чувствовала.
— Фей? Фей! Не спать! Я тебя отнесу в тепло!
Я не смогла даже кивнуть. В глазах потемнело. И очнулась я только в том самом номере пансиона, где стены были оклеены обоями в цветочек.
