Сейчас стало тяжелее оценивать показательные игры, но эта прошла очень неплохо. Фастбол у меня достиг девяноста четырех, я дважды выбил в аут трех бьющих подряд, и мне свистели лишь несколько человек с трибун. Все они были одеты в балетные пачки и бейсбольные кепки, так что выделялись чуть больше обычных геененавистников, и охрана почти сразу их вывела.

Явилась и пара скаутов из колледжей, а один из Университета штата Калифорния даже дал себе труд поговорить со мной после матча. К Раффало снова стали обращаться команды, но мне кажется, это скорее пиар, чем настоящий интерес. Хотя подача у меня хороша как никогда, говорить о стипендии продолжает только УШК. Наверное, такова жизнь открытого гея, подозреваемого в убийстве. Папа больше не встречает меня у раздевалки, он идет прямо к машине и заводит мотор, чтобы побыстрее уехать.

Другое дело – репортеры. Этим до смерти хочется со мной поговорить. Когда у выхода из раздевалки меня поджидает камера, я весь собираюсь, ожидая привычных вопросов. Но на этот раз журналистка застает меня врасплох:

– Купер, что вы думаете об аресте Нейта Маколи?

– Что? – Я останавливаюсь, слишком потрясенный, чтобы идти дальше, и сзади на меня налетает Луис.

– Вы не слышали? – Корреспондентка улыбается так, будто я вручил ей выигрышный лотерейный билет. – Нейт Маколи арестован по подозрению в убийстве Саймона Келлехера, и полиция Бэйвью сообщает, что вы перестали представлять для нее интерес. Вы можете сказать, какие чувства это у вас вызывает?

– Э… – Не могу. Или не хочу. Один черт. – Извините.

– Что за фигня? – бурчит Луис, когда мы минуем камеру. Он вытаскивает телефон и лихорадочно просматривает Интернет, пока я выискиваю глазами машину отца. – Черт побери, она не врет. Слушай! – Он поворачивается ко мне с широко раскрытыми глазами. – Это же значит, что тебя сняли с крючка!

Странно, но пока Луис не произнес это, подобная мысль не пришла мне в голову.

Мы собираемся подвезти Луиса, и это здорово, поскольку сократит время, которое мне предстоит провести наедине с отцом. Мы закидываем сумки на заднее сиденье, я сажусь впереди, Луис сзади. Папа переключает радиоканалы, пытаясь найти новости.

– Они арестовали этого Маколи, – произносит он с мрачным удовлетворением. – Вот что я вам скажу: когда все это закончится, против них подадут кучу исков, и я первый. – Отец косится в пространство слева от меня. Это у него новое: смотреть рядом со мной. С тех пор, как я рассказал о Крисе, он ни разу не взглянул мне в глаза.

– Да, надо было сразу понять, что это Нейт, – говорит Луис. Просто толкает его под автобус, будто и не сидел с ним за ланчем всю последнюю неделю.

Я не знаю, что думать. Если бы мне с самого начала надо было указать на кого-то пальцем, то это был бы Нейт. Хоть он и изображал отчаяние, когда искал «ЭпиПен» Саймона. Я знал его хуже всех, у него уже было уголовное прошлое… так что особенно натянутой эта версия не показалась бы. Но когда все, кто находился в школьном кафетерии, были готовы меня разорвать, как стая гиен, он один пришел мне на помощь. Я не поблагодарил его, но потом много думал о том, насколько бы тяжелее мне пришлось, если бы он тогда прошел мимо и не вмешался.

В телефоне у меня полно сообщений, но меня волнует только строчка от Криса. За последние пару недель я ни разу его не видел, если не считать краткого визита с предупреждением насчет полиции и грядущего налета прессы. Пусть теперь люди о нас знают, но шансов на нормальную жизнь у нас нет. Я не представляю даже, как она могла бы выглядеть. Мне еще предстоит это узнать.

Я набираю ответ, вполуха слушая разговор папы с Луисом. Когда Луис выходит, между мной и отцом повисает молчание. Густое, как туман. Я первый его нарушаю:

– Ну, как я выступил?

– Хорошо. Смотрелся нормально.

Минимальный ответ, как и всегда в последнее время. Я делаю еще одну попытку:

– Я говорил со скаутом из Университета Штата.

– Штата, – фыркает отец. – Даже не из первой десятки.

– Верно, – признаю я.

На нашей улице мы замечаем телевизионный фургон.

– Будь они прокляты, – бурчит папа. – Опять двадцать пять. Надеюсь, оно того стоит.

– Что чего стоит?

Отец объезжает фургон, рывком ставит рычаг на паркинг и выдергивает ключ из зажигания.

– Твой выбор.

Во мне закипает гнев – и от его слов, и от того, что он выплевывает их, не глядя на меня.

– Выбор здесь ни при чем, – бросаю я, но он уже открыл дверь, и ворвавшийся в салон шум заглушает мои слова.

Репортеров меньше обычного, и я догадываюсь, что основная их масса собралась возле дома Бронвин. Я вхожу в дом вслед за папой, который тут же идет в гостиную и включает телевизор. Сейчас мне полагается заняться послеигровой разминкой, но отец уже какое-то время не утруждает себя этим напоминанием.

Бабуля на кухне, делает тосты с маслом и посыпает их коричневым сахаром.

– Как прошла игра, дорогой?

– Фантастически, – мрачно отвечаю я, падая в кресло. Взяв случайно попавшийся четвертак, запускаю его по кухонному столу. – Подавал великолепно, только всем наплевать.

– Ну-ну. – Она садится напротив, предлагает мне свой тост, но я отказываюсь. – Не торопи события. Помнишь, что я тебе говорила в больнице? – Я мотаю головой. – Что прежде, чем стать лучше, вначале будет хуже. Ну вот, сейчас стало хуже, и дальше некуда, кроме как вверх. – Она откусывает от тоста, а я кручу монетку. – Ты как-нибудь приведи своего мальчика на ужин, Купер. Пора нам с ним познакомиться.

Я пытаюсь представить себе отца, беседующего с Крисом за куриной запеканкой.

– Папу это выведет из себя.

– Ну, нам придется всем к этому привыкнуть, правда?

Я не успеваю ответить, как у меня гудит телефон – пришло сообщение с неизвестного мне номера.

Телефон тут же звонит.

– Привет, Купер. Ты слышал про Нейта?

– Ага.

Я не очень представляю, что здесь можно сказать, но Бронвин не дает мне такой возможности.

– Я пытаюсь устроить встречу мамы Нейта и Эли Кляйнфельтера из «Пока Не Будет Доказано». Надеюсь, что он возьмется за дело Нейта. И хотела спросить: ты еще не узнавал у брата Луиса насчет красного «Камаро», который участвовал в столкновении на парковке?

– Луис звонил ему на той неделе. Он собирался посмотреть, но пока не ответил.

– Ты не мог бы у него спросить? – настаивает Бронвин.

Меня одолевают сомнения. Хотя я все еще до конца не осознал происходящее, я начинаю испытывать некоторое облегчение. Потому что вчера я был у полиции подозреваемым номер один, а сегодня – уже нет. И я бы соврал, если бы сказал, что от этого не стал чувствовать себя лучше.

Но ведь это Нейт. Его нельзя назвать моим другом в точном смысле этого слова. Или в каком-либо вообще. Но он для меня не пустое место, и я не могу просто уйти в сторону.

– Да, хорошо, – отвечаю я.