Глава 24
Сбившаяся бесформенным белым комком простыня, целый день неспешно сползавшая с кровати, наконец упала на притихшую, безмятежно лежащую на полу подушку, усталую от бесконечных полетов над кроватью. День подходил к концу, но никто этого даже не заметил.
Они проговорили весь день. Говорили обо всем и ни о чем. Роза лежала в кровати, а Марк сидел рядом на краешке, и увлеченно взмахивая руками, рассказывал историю за историей. Их крохотное убежище заливало апрельское солнце, и то ли от его теплых лучей, то ли от того, что они были рядом, но им обоим было хорошо и спокойно. Хотелось, чтобы день не заканчивался, и чтобы такое долгожданное после дождливых недель весеннее солнце никогда не заходило за крыши соседних домов.
Но притаившийся и набирающий силу вечер понемногу нависал над радостным солнечным днем, вытесняя его за горизонт. Вечер на удивление оказался таким же теплым, как и уходящий день. Он принес с собой нежную томность и приятную усталость. И когда к концу этого удивительного дня они случайно задели друг друга кончиками пальцев, то смущенно одернули руки, будто прикоснулись к чему-то запретному, к чему-то такому, что могло навсегда перевернуть их жизнь. И это было правдой.
Это стало правдой. Так бывает — то, что совсем недавно было неведомо, пугало, заставляло смущено опускать глаза, вдруг обрело силу и стало манить, притягивать к себе, наполняя каждую клетку горячим желанием. Он и она ясно чувствовали — сегодня случится то, что навсегда поделит их жизнь на «до» и «после». Каким-то глубинным чувством ощутили — еще немного, и они, наконец, прикоснутся к чему-то сверхъестественному. Коснутся друг друга своими мирами, до краев наполненными желанием.
Рождались новые ощущения — такие удивительные, что обоим становилось страшно. До боли, до экстаза. Прикосновения били током. До экстаза, до боли. Пересохшие губы шептали — да, тела кричали — да. А в голове у обоих — нет. От прикосновений их тела пронзил удар электрический разряд. Такой страшный и одновременно приятный.
— Нет. Что это? — шептала она.
— Ты такая… — шептал он.
Ее смуглая шелковая кожа горит под его поцелуями. И мурашки по телу… Он прикасается к ним губами, и они? — теплые, тонкие — растворяются от его дыхания. И тут же появляются вновь, дрожа от страха перед чем-то неизведанным и таким желанным. Сейчас ее кожа предательски рассказывает все ее тайны. Просто кожа не умеет лгать. Он нежно гладит ее шею, которая так приятно пахнет, и она вздрагивает от этого прикосновения. И опять мурашки…
Вдруг ей становится легко и спокойно. Рубикон перейден — прикосновения сильнее любых слов. Тело расслабляется и растворяется в неге. Она жаждет утонуть в его руках, в его губах. Захлебнуться ими и тонуть, тонуть, закрыв глаза. Она закрывает глаза.
Ее рука на его руке. Она прижимает его ладонь к своей обнаженной груди, и он чувствует, как в его ладони бьется ее сердце. Оно стучит набатом, готовое вырваться наружу. Такое маленькое и такое большое сердце. Такое слабое и такое сильное. И слышно как сердце стучит во всем ее теле. В каждой клетке, в каждом атоме. Он прижимается к ней, принимая удары на себя. Ближе, еще ближе. Как же хочется в ней раствориться…
Он целует ее, не стесняясь — сильно и нежно, страстно и страшно. Целует все ее тело. Целует ее дрожь, ее страх, ее зов. И нет ничего, что смогло бы остановить эти поцелуи. И нет ничего, что смогло бы заменить их.
Их одежда, скомканная и ненужная, лежит на полу рядом с позабытой простыней и одинокой подушкой. В комнате уже совсем темно и тихо. Лишь ее пронзительные стоны разрывают тишину. Она слышит их, будто они чужие. Будто это стоны той Розы, еще неизвестной до этой минуты, которая в ней до сих пор спала. А проснувшись, открыла себя новую, еще не известную ранее. Она испугалась себя новой, и одновременно обрадовалась этому. Что-то наконец наполнило ее, дополнило, сделало цельной. Чувство себя измененной, ощущение перемены уже не забудется никогда.
Он лежал на ней, и она, горячая, дрожащая все сильней и сильней прижимала к себе его жаркое тело, такое желанное тепло которого соединялось с ее теплом. Его пот с ее потом, его страсть с ее страстью.
Она раздвинула ноги, сжала бедрами его бедра и сильно прижала к себе. И в то же мгновение почувствовала внизу живота жар. Он обжег ее всю, поднимаясь снизу вверх, из глубин вырываясь наружу. Было горячо так, как не было еще никогда. Такого с ней не было никогда! На миг стало страшно. Но лишь на миг. Ей нестерпимо захотелось сгореть в этом огне. Сгореть дотла, до пепла. Перестать быть собой, наполниться этим огнем.
Она вскрикнула, открылась, опустошаясь, и в это время огонь вошел в нее. Тела задвигались в такт, и с каждым движением пустота начала заполняться новой Розой. Очищенной и обновленной.
* * *
— Что же вы творите, молодые люди?
Он беззвучно задергал челюстью, хватая воздух.
— Нам жаль, что доставляем беспокойство, но вы опять нужны нам.
Яков Соломонович лишь развел руками, пропустил Розу и ее белолицего спутника в квартиру и молча поплелся за ними.
— Можно сесть? — спросила Роза, когда они прошли в гостиную.
Яков Соломонович утвердительно кивнул.
— Как рука? — спросил он, как только гости расселись.
— Заживает, большое спасибо. Надеюсь, вы никому не рассказали о том, что произошло той ночью?
— Нет, что вы! Конечно, нет. Будьте покойны.
— Мы вам верим, Яков Соломонович. К тому же, вы мудрый человек и против себя не пойдете. Вам это совершенно ни к чему, ведь так?
— Несомненно, девочка моя, и не сомневайтесь, — закивал головой старый мед-эксперт и покосился краем глаза на белолицего, стоящего чуть в стороне, рядом с дверью в спальню.
За прошедшие сутки лицо того заметно изменилось, разгладилось, приобрело здоровый цвет. Шрамы почти рассосались, лицо оживилось, стало более естественным и человеческим.
«Несомненно, он». — Яков Соломонович еле удержался за подлокотник стоящего рядом кресла, чтобы не упасть.
— Вам плохо? — спросила Роза.
— Нет-нет, мне очень хорошо, — попытался сострить побледневший Лившиц.
Роза подошла к нему вплотную и твердым взглядом посмотрела в глаза.
— Вы узнали?
— Да, узнал, — потупил взгляд Яков Соломонович.
— Вот и хорошо, не надо будет объяснять.
Она взяла обессиленного хозяина квартиры под локоть и усадила в кресло.
— Значит, вы его узнали, и скорее всего еще той ночью. Но никому не сказали. Понятно.
— А что я таки мог сказать? Марк мертв, и я судебный мед-эксперт, который ни разу не ошибся за всю свою многолетнюю практику, лично идентифицировал его труп. И вы хотите, чтобы я после этого стал утверждать, что видел Марка Кариди живым? Ой-вей, не смешите мой радикулит. Меня же сразу примут за выжившего из ума старого маразматика!
— В этом есть логика.
— Яков Соломонович, — наконец заговорил ее спутник, и Лившиц подумал о том, что он впервые за эти две встречи услышал его голос. И этот голос действительно оказался голосом Марка.
— Марк, — непроизвольно вырвалось у него.
— Вы не ошиблись, это я.
Белолицый открыл дверь спальни и заглянул внутрь. Затем прошел к ванной комнате и сделал то же самое. Так он проверил всю квартиру и, не найдя ничего подозрительного, опять вернулся в гостиную, сев напротив Якова Соломоновича.
— Мы знали, что вам можно доверять, поэтому снова пришли сюда.
«Это когда-нибудь закончится? — с досадой думал Лившиц, теребя край домашнего халата. — Ну почему именно я? Ведь все уже разрешилось. Все они сказали мне свое „спасибо“ и ушли. Вот пусть и дальше занимаются своими делами. Но без меня! Мне шестьдесят пять, и я в три раза старше их всех. Я старый больной человек и очень хочу покоя. Когда это все закончится, уйду к чертовой матери на пенсию. Забуду как кошмарный сон. Буду днями спать и читать…»
Он схватился за сердце.
— Вы слышите меня, Яков Соломонович, что с вами? — Роза почти кричала, стоя над ним.
— Валерьянка там, — он указал на маленький шкафчик, рядом с большим книжным шкафом.
«Лучше бы они не приходили. Все так хорошо разрешилось. А ведь блондин догадывался, что они вернутся. Поэтому и потребовал, чтобы я позвонил, когда они появятся. Ну зачем они пришли? Эх, проницательный этот… О! Если сделать вид, что их не было? Но он же все узнает. Старый шлёмиль ты, Яков. Ты же знаешь — он все всегда узнаёт! Что же делать? Вот умру, тогда все и разрешится. Покойник забот не имеет».
Роза достала из шкафчика бутылочку с валерьянкой и подала Лившицу. Яков Соломонович дрожащими руками накапал необходимое количество в специальную ложечку и одним махом влил лекарство в рот.
«А может они больше никогда не придут? Конечно! Они уйдут, я позвоню и все. Я позвонил, а они больше не пришли. И ко мне вопросов нет».
Или валерьянка подействовала, или самовнушение, но эта мысль обрадовала его.
«Так и скажу. Они пришли, я позвонил, но они больше не появились. Моей вины нет ни перед ним, ни перед ними. Воистину, и кривыми ногами можно идти по ровной дороге».
Он оживился. На бледном лице появился румянец.
— Так чем могу быть полезен? Что вы, молодые люди, от меня хотели?
— Оживить Марка, — сказала Роза.
— Как, еще не все? — Яков Соломонович округлил глаза.
Роза и Марк рассмеялись. Девушка показала на своего спутника.
— Сейчас он официально мертв. Но нам надо сделать так, чтобы это признали ошибкой. Надо вернуть Марка к жизни, и для этого нужна ваша помощь, как специалиста.
— Опять за рыбу гроши! А мое медицинское заключение?
— Медицинские документы явно подменены, и это легко доказать. На обгоревшем трупе был чип? Был. Так вот, та личка не Марка. Поверьте, вашей вины в том, что случилось, нет. Помогите нам.
— И что я должен сделать?
— Если сделать анализ ДНК живого Кариди и содержимого его экстренного запаса Банка крови, то все встанет на свои места. Дадите новое заключение, что вот этот с корявым лицом действительно является инспектором Марком Кариди 2018-го года рождения, полным здоровья и сил. В общем, подтвердите, что это именно наш Марк, пожалуйста. Если согласны, приступим с завтрашнего дня.
— Тут такое дело… Но кто же позволит, Роза? — Яков Соломонович напрягся.
Он повернулся к Марку.
— Марк, я не знаю, стоит ли… и как это сделать? Есть еще одно обстоятельство…
— Дорогой Яков Соломонович, — перебила его Роза, — вы только проведите экспертизу ДНК и все. В общем, сделайте все что нужно, а дальше мы сами. Хорошо?
Она говорила таким ласковым голосом, что казалось, вот-вот погладит Лившица по голове словно ребенка. Спорить с ней было бесполезно, и тот кивнул головой в знак согласия, опустил голову и смирился.
— Вот и ладно. А сейчас нам надо идти.
И уже в дверях, уходя, добавила:
— Будем завтра в это же время.
И закрыла за собой дверь.
Яков Соломонович держал потными руками телефонную трубку так близко ко рту, будто боялся, что сказанное им прохожие прочтут по губам.
— Это я.
Его голос дрожал и срывался. Он никак не мог побороть дрожь, бившую его изнутри. Одной рукой он держался за дверь телефонной будки, чтобы не упасть.
— Говорите, — услышал он голос в трубке.
— Они были у меня.
Возникшая пауза зазвенела в ушах. Она была не долгой, но за это время ручьи пота водопадами стекли с седых висков Якова Соломоновича.
— Так, хорошо. Когда?
— Сегодня… только что.
— Дальше.
— Это они…
Он сбивался, рука, держащая трубку, дрожала. Голос в трубке был спокоен.
— Это я уже понял. Вы же знаете, что мне надо?
— Да-да, конечно знаю.
Он немного помолчал, вытер пот вместе с накатившими слезами и, наконец, сказал в трубку:
— Они завтра будут у меня. В это же время.
И быстро положил трубку на рычаг.
* * *
— Я знаю одно, этот Губер имеет что-то такое, что очень нужно ей, — прокурор Новак опасливо огляделся по сторонам.
— Так, и что же это? — сухо спросил блондин.
— Я думал, что вы знаете. Ну, мало ли, после той «большой чистки» я ничему не удивляюсь. Кто знает, что у них на уме… Я не знаю.
Прокурор развел свои маленькие толстенькие ручки в стороны, пожимая плечами.
— Тем не менее, на него объявлена целая охота. И странно, что до сих пор не нашли. Это не похоже на работу УБ. У спецов всегда все как по маслу.
Они встретились на окраине, на последней станции скоростных вагонов в самый час пик. Было восемь часов вечера, и прохожие спешили по своим домам. На станцию приходили набитые людьми вагоны, «выплевывали» на перрон усталых пассажиров и уходили за новой порцией. Никуда не спешили только Алекс Деев и Георгий Новак. Они сидели на лавочке, рядом с большим сверкающим расписанием скоростных вагонов, и делали вид, что ожидают свой.
— Вы, пожалуйста, мне больше не звоните, — как можно мягче попросил прокурор. — Агата Грейс уже догадывается, что вы будете искать встречи со мной.
— Вот как? В интуиции ей не откажешь.
— Я, конечно, ничего ей не сказал. Ни про ваш звонок, ни… Вы же знаете, что все разговоры прослушиваются…
— Ваши нет, — перебил его блондин.
— Это правда, моя связь вне прослушки… была до этого дня. Я вас очень прошу, пожалуйста, не звоните мне больше. От нее всего можно ожидать.
— Ладно. Я не буду беспокоить вас, если сейчас вы мне расскажете все, что знаете.
— Я готов, но… я действительно не знаю, чем могу быть для вас полезен, — занервничал прокурор.
— Знаете, но боитесь, — жестко возразил Алекс. — Не юлите, дорогой Георгий, со мной не стоит играть в кошки-мышки.
— Да, конечно я боюсь. А как иначе? И вас боюсь, и ее… у меня же семья. Я не могу не бояться.
— Вот и дайте мне такую информацию, чтобы ее хватило на все наши впредь несостоявшиеся встречи. А то, что у вас есть семья — мне хорошо известно.
Прокурор сжался и побледнел.
— Да уж, я знаю, что вы знаете, — сказал он дрожащим голосом.
Бесконечный человеческий поток протекал перед ними. Приходил вагон за вагоном, открывались двери, из которых выплескивались людские потоки и стремительными ручьями растекались по перрону в разные стороны. Сперва сильные они быстро становились все слабее и слабее, но не успевал перрон полностью опустошаться от человеческого присутствия, как приходил следующий вагон, и все опять повторялось сначала.
Прокурор огляделся по сторонам и воровато вынул из кармана маленький предмет — флешку в виде брелока для ключей. Не глядя на собеседника, он положил сжатую в кулак руку рядом с его рукой и коснулся ее потными пальцами.
— Держите, — сказал он.
Алекс взял его кулак в свою руку, прокурор разжал пальцы, и влажная от пота флешка сползла в ладонь блондину.
— Это запись разговора комиссара Витте с ефрейтором полиции Розой Норман…
— С Розой Норман?
— …в машине, — прокурор осекся. — Вы ее знаете?
— Наслышан. Так, и что тут интересного?
— Надеюсь, эта информация окажется для вас настолько полезной, что вы больше никогда не побеспокоите меня.
— Может быть, может быть…
— Это запись разговора, в котором Роза Норман рассказывает об инспекторе Побединского отделения Марке Кариди… и о его знакомом, некоем пришельце, умеющем управлять какой-то энергией. И все бы ничего, мало ли сумасшедших вокруг. Но дело в том, что зовут этого пришельца Эрик Губер.
