Глава 11

— У тебя бывало такое, думаешь что проснулся, но это не так. Пару дней назад я будто бы проснулся, сел в кровати, а в углу комнаты стоит маленькая девочка лет пяти и что-то невнятно бормочет. Я прислушался, ну ничего не пойму. Слез с кровати, подошел ближе. Слышу, бубнит непонятное. Я еще ближе. И тут меня в жар бросило. Она смотрит на меня такими кровавыми глазами и шепчет без остановки тихим ласковым голоском: «Ты скоро умрешь, ты скоро умрешь, ты скоро умрешь…».

И тут я по-настоящему проснулся.

Феликс проснулся в третьем часу ночи. Подушка и простынь были мокрыми, хоть выжимай.

«Почему же так душно?» — подумал он.

Кондиционер был сломан уже неделю. Феликс устало встал с кровати, подошел к кладовке и достал старый довоенный вентилятор. Лопасти с тихим, будто кошачьим урчанием раскрутились, и он мокрый и горячий встал перед ними. Он стоял неподвижно, пока тело принимало нежные ласки прохладной воздушной струи. Пот начал остывать, но дышать не стало легче. В спальне, казалось, не осталось больше ни одного атома кислорода.

«Опять приснился кошмар».

Он снова лег и вскоре заснул, но спал нервно, недолго и проснулся совершенно разбитым.

Утро опять выдалось дождливым. Надоедливый бесконечный шум воды за окном длился уже неделю. Радости пробуждения не было, вставать не хотелось. Он смотрел в потолок и размышлял о себе. О том, что с ним происходит.

«Может это болезнь?»

Началась она год назад, когда ему впервые приснилось, как он падает с высокой скалы в поток горной реки. До этого сны Феликсу не снились совсем. Он помнил то леденящее кровь чувство падения, когда вмиг растворилась твердая поверхность, и он с невероятным ускорением полетел вниз. Он помнил, как пересохло в горле, похолодели пальцы на ногах. Помнил, как перестал дышать. Падая, он видел себя одновременно изнутри и со стороны и понимал, что смерть неизбежна. Через минуту он просто перестанет существовать. Но вдруг появилось удивительное чувство спокойствия, и отсутствие страха перед стремительно приближавшейся неизбежностью.

Раньше, до появления снов, мысли о смерти были иными. Они рождали представления неминуемого конца, пустоты. И страх. Он заставлял тело реагировать на подобные мысли неуютной скованностью, а мозг судорожно гнал их вон из головы. Страх создавал психологический барьер, подавляя неестественное желание прикоснуться к смерти.

А сейчас, падая в бездну, он физически ощущал, как в организме происходят немыслимо сложные химические процессы, после которых появлялось чувство эйфории, как при влюбленности или в минуты счастья. Мелькнула мысль, смерть — такой же наркотик, как и оргазм. Страх сменился интересом — что будет после падения, что есть там, за гранью? Пустота или новая жизнь? Могильные черви или Вальхалла? Забытье или бессмертие?

Удар, будто всплеск, разбудил его тем утром. Он распахнул глаза, словно кто-то заорал ему в ухо. Судорожно выгнув спину, поднял грудь как можно выше, и жадно задышал, хватая воздух пересохшими губами. Это пробуждение как откровение, до смерти напугало его.

С тех пор он стал спать крайне беспокойно, редко высыпался и почти каждую ночь просыпался в холодном поту. И каждой ночью умирал во сне. Всегда по-разному, но с одним результатом. Может именно поэтому он перестал бояться смерти настоящей? Более того, он ее желал.

«Наверняка это болезнь. И сто процентов психическая».

Сегодня он опять проснулся разбитым. Как и каждое утро в последнее время. Снова этой ночью, как множество ночей до этого, его сон закончился падением. Кошмары пугали и изматывали физически, и в тоже время подсознание уже не могло обойтись без них. Смерть во сне порождала в нем такой ураган эмоций, какой просто невозможно пережить наяву. И это беспокоило.

Он лежал на кровати и бесцельно водил туманным взглядом по небеленому потолку. В голове крутилась бесконечная как зубная боль фраза: «Расставайся с собой легко». И раздражала не сама фраза, а то, что он не мог вспомнить, где он ее слышал. Он опять задумался об отставке. Он не отдыхал много лет. Никогда не имел ни семьи, ни жены. Служба заменила ему семью, Агата заменила остальное. Отставка означала смерть, так как, уйдя со службы, он ушел бы от Агаты Грейс. Может, поэтому ему постоянно снится смерть? Без Агаты он умрет по-настоящему. Жизнь станет никчемной, не нужной. Без нее он будто гонимый отовсюду ронин — самурай, потерявший своего сюзерена — не приживется уже нигде. Поэтому об отставке и о домике на берегу океана можно забыть. Как ни банально это звучит, но только смерть сделает его свободным. Страх же, взрывающий адреналиновую бомбу внутри, давал новые силы для жизни, наполняя энергией.

«Черт! С этими кошмарами надо что-то делать! Это или старая контузия дает просраться, или так начинается старость. Ведь мне уже пятьдесят семь!»

Его дед любил говорить: «Я чувствую, как отмирают клетки мозга в моей голове».

Дед часто повторял эти слова, устало опускаясь на диван, такой же старый, как и он сам. И потом еще добавлял: «Этого тебе, внучек, не понять. Клетки твоего мозга молодые, и пока еще любят размножаться». Вскоре он умер.

«Может, пришло мое время? Что за чушь! Я еще силен как бык. Подтягиваюсь семнадцать раз, отжимаюсь пятьдесят. Мне еще и шестидесяти нет, а ему тогда было за семьдесят! Интересно, а моим мозговым клеткам тоже пятьдесят семь или уже за семьдесят?»

Он встал с кровати и пошел бриться.

«Я боюсь ложиться спать», — вдруг осенило его.

Именно поэтому он по вечерам всегда находил себе какое-либо занятие, лишь бы не спать. Боялся утром не проснуться, потеряться в ночных кошмарах и закончить жизнь так бестолково. Точно так же, как умереть в постели от старости и простуды.

«Не в моем стиле», — он усмехнулся.

Он как древний викинг, как буси, должен умереть в бою, с оружием в руках, защищая ее, свою Агату.

Он смыл остатки пены с лица, выключил свет и вышел из ванной комнаты. В прихожей посмотрел на часы. На все про все оставалось четверть часа. Он надел еще с вечера по-армейски отглаженные брюки и свежую, только из упаковки, белую рубашку. Застегнул нагрудную кобуру и, машинально проверив большим пальцем положение предохранителя, поправил в ней свой графеновый армейский десятизарядный VW-9. Затем перекинул серое пальто через руку и вышел из квартиры.

В подъезде воняло котами и старостью. В створке соседской двери, наглухо закрытой больше двух недель, веером торчали счета коммунальных служб. Пытаясь не смотреть на эти разноцветные бумажки, словно скрывая свое участие в чем-то тайном и противном, он спустился в подвал.

В сыром полутемном коридоре мерцала одинокая лампочка. Она болталась на торчащем из потолка проводе, Феликс чуть не задел ее головой. Он прошел два пролета, поднялся в соседний подъезд и через «черный ход» вышел в безлюдный переулок под холодный мартовский дождь.

Обернувшись, убедился — блондина с аккуратной испанской бородкой поблизости нет. Для Феликса с его военным и служебным опытом вычислить за собой слежку было делом тридцати минут. Но тому, что за ним следят, он не придал большого значения. Кто бы ни был тот блондин — либо из спецотдела «Z», либо работник тайного аппарата, либо кто угодно, главное — пока он не мешает Феликсу делать его работу. А он, Феликс, не мешает ему жить. Блондин, естественно, не мог быть ему другом, друзей у Феликса не было никогда. Он также не мог быть его врагом, от врагов полковник избавлялся сразу. Он мог быть лишь претендентом на роль врага. В таком случае Феликс предпочитал ждать, пока враг не проявит свои намерения. Блондин пока никаких намерений не проявлял. Как назойливая муха, кружил он вокруг Феликса, но не более. Муху можно и не замечать, лишь делать «обходные маневры». Это даже поможет ему не терять форму. Но коль скоро муха станет надоедать, для этого у Феликса в нагрудной кобуре есть мухобойка.

Из переулка он вышел на оживленную улицу, направился к станции скоростных вагонов мегаполис-транса и попал в утренний час пик. Цепкий взгляд привычно отмечал серые лица прилизанных менеджеров, небрежно одетых курьеров, сонных клерков, операторов, инженеров, студентов, спешащих выполнить свой долг. Он протиснулся в забитый до отказа вагон. Ехать нужно было до конечной.

На телемониторе над головами пассажиров шли утренние новости. Миловидная девушка, корреспондент «Первого канала», брала интервью у пожилого человека, по видимому ученого энергетика — в нижней строке экрана краснело название сюжета «Солнечная энергия — энергия будущего».

Пожилой ученый запальчиво почти кричал в микрофон:

— Хочу заметить, что сегодня человечество производит электроэнергии в сто раз больше, чем в довоенные годы. Десять миллиардов людей уже не может представить свою жизнь без этой энергии. Совет Объединенных Территорий, по сути, совершил энергетическую революцию, превратив планету в огромную солнечную батарею. В наши дни энергия практически ничего не стоит. Вот факты и цифры. Общая площадь планеты, занимаемая солнечными батареями — 37234765780000 м²…

Пассажиры не слушали. Мысли их были, как всегда, заняты собственными проблемами. Лишь некоторые изредка поглядывали на экран.

— Теперь давайте подсчитаем… — вещал динамик. — На один квадратный метр земли приходится в среднем один киловатт солнечной энергии. КПД современной солнечной батареи составляет… — Скучные подсчеты ученого, понятные разве что таким, как он, не вдохновляли на начало дня. — Количество световых часов в сутках равна… — Кто-то, не извинившись, наступил Феликсу на ногу, — …возьмем умеренный климат, где половина дней солнечные. Соответственно, за год с квадратного метра батареи получим триста шестьдесят пять киловатт в час. В среднем за год…

Вагон остановился на очередной станции, и поток людей чуть не вынес полковника на перрон. Встречная толпа, ринувшаяся внутрь, оттеснила его в середину вагона.

— Теперь сравним эту цифру с довоенным производством, — орал в микрофон старый энергетик. Феликс стал продвигаться к выходу. Мельком взглянул на экран. — … а это в сто раз меньше, чем человечество производит сейчас! И не только производит. Мы научились ее аккумулировать, хранить и транспортировать практически без потерь. Так-то, милочка. Сейчас у нас столько энергии, что мы можем поделиться ею даже с пришельцами из других планет.

Девушка-корреспондент участливо кивала головой, и время от времени профессионально улыбалась в камеру.

Феликс прикрыл глаза. Вагон постепенно пустел, приближаясь к конечной.

— Солнечная энергия беспредельна, — голос с телемонитора лился нескончаемым потоком хвалебных фраз в сторону мудрого и дальновидного руководства. — Она возобновляема, экологически чиста, а сейчас и экономически обоснована. Надо сказать Совету большое спасибо за мудрое решение наконец-то слезть с нефтяной и газовой «иглы», уйти от варварского вида энергоносителей, такого как атом и наконец-то сделать правильный выбор — использовать энергию солнца, как единственный безальтернативный энергоресурс будущего.

— Большое спасибо, — корреспондент в последний раз одарила телекамеру лучезарной натренированной улыбкой, — с нами был Григорий Аристархович Шорм, главный консультант по вопросам энергетической политики СОТ. А сейчас новости спорта.

Феликс вышел из вагона и пошел по пустому перрону к выходу. Надоедливый дождь, казалось, будет лить вечно. Крупные тяжелые капли били в лицо. Он поднял воротник пальто и, вжав голову в плечи, побрел по хмурой улочке окраины мимо серых домов с дешевыми комнатами, мимо облезлых стен универсамов, мимо граффити на покосившихся заборах и ржавых мусорных контейнерах. На окраинах явно чувствовалась демографическая разница с центром Мегаполис-Сити.

Он вошел в холл хосписа и привычно направился в ожоговое отделение. На часах было десять, и по коридорам уже вовсю сновали врачи в белых халатах и медсестры в синих. Старушки в домашних тапочках по-черепашьи передвигались, держась за стены, и неопрятные люди пустыми глазами разглядывали что-то на старых настенных плакатах.

Он махнул головой дежурившей у входа медсестре и, не сбавляя шаг, направился к крайней палате для послеоперационной реабилитации.

Феликс вошел в палату, сделал два быстрых шага и остановился у кровати. Он сразу посмотрел на окно, оно было наглухо закрыто. Откуда-то снизу к груди подкрался неприятный холодок. Он так же быстро вышел в коридор и жестом подозвал медсестру. Та сразу же прекратила писать в журнале и, звонко стуча каблуками, почти бегом устремилась к нему.

— Где? — спросил Феликс.

Медсестра округлила глаза и, задев его плечом, протиснулась в палату.

Несколько секунд они стояли перед кроватью и молчали. Затем медсестра бросилась в коридор, что-то крича на бегу, а Феликс достал коннектофон, набрал номер и твердым голосом произнес в трубку:

— Альфред, у нас проблемы. Быстро приезжай… ты знаешь куда.

Феликс стоял перед пустой кроватью. Постель еще не успела остыть, скомканная простынь наполовину сползла на пол, а на подушке темнела еще свежая вмятина, оставленная головой Марка.