Глава 10
— Так почему-то решила наша ночная медсестра, — ответила, дежурившая сегодня в ожоговом отделении, светловолосая женщина-врач, — наверное потому, что он в бреду постоянно повторял именно их.
Она пожала плечами.
— Он что, повторял эти слова? — спросил Феликс.
— Да, — ответила врач. — Всю ночь перед операцией. Всего лишь эти два слова и больше ничего. Скажите, кто он такой? После того как вы привезли его той ночью, мы даже медкарточку на него завести не можем. Так же нельзя. Я нарушаю закон. Нет, я все понимаю, я знаю, откуда вы… вот, видите… вот и операцию, как вы приказали, сделал ваш же хирург.
Она собрала всю свою решительность и, придав как можно больше весомости голосу, спросила:
— Но почему именно к нам, в хоспис? У вас же есть своя отличная ведомственная больница?
Она ждала ответа, но Феликс посмотрел на нее так, что та поняла — никаких вопросов больше задавать не нужно. И все же, не сумев преодолеть любопытство, не удержалась:
— Так его зовут не Эрик Губер?
Феликс изумленно улыбнулся.
— Нет-нет, что вы, — сказал он, сделав отрицательный жест рукой, — это всего лишь какой-то бессвязный набор букв. Чего не скажешь в бреду, да еще в таком состоянии. Вашей медсестре, скорее всего, послышалось. Забудьте об этом. Его зовут совсем по-другому. Но я вам советую называть его просто «наш пациент». Вы меня понимаете?
Последние слова он произнес таким заговорщицким тоном, что женщина непроизвольно втянула шею в плечи и кивнула, будто поняла о чем он.
— Просто пациент, ага, — произнесла она по слогам, словно пытаясь запомнить, как именно произносится это слово.
— Вот и хорошо, — сказал Феликс и участливо спросил, — как он?
— Больше всего пострадали лицо и руки. Семьдесят процентов заменено искусственной кожей. Внутренние органы не повреждены, легкие в норме. В целом состояние стабильное. Но…
— Значит, я могу с ним поговорить, — перебил он ее.
— Что вы, что вы, — зачастила врач, махая руками, — к нему нельзя! К тому же приемный день давно закончился…
Но Феликс уже не слушал. Он мягко, но сильно взял ее за плечи так, что хрустнул накрахмаленный белоснежный халатик, и спокойно отстранил от двери.
— Мне можно, — негромко сказал он и вошел в палату.
В небольшой одиночной послеоперационной палате на железной койке лежал человек. Голова и руки его были забинтованы, лишь узкие прорези для глаз и рта чернели среди белоснежных бинтов. Через два еле заметных отверстия в нос были вставлены трубки аппарата искусственного дыхания, в углу рта торчал зонд, а рядом с койкой, мигая плетизмограммой на зеленом экране, монотонно попискивал кардиомонитор.
— Эх, парень, как это тебя угораздило, — Феликс встал перед кроватью, заложив руки за спину. — Инсценировка чуть не стала реальностью. Погоди умирать, ты нам пока нужен живым.
За окном на железном карнизе, нарушая тишину палаты, крупные дождевые капли танцевали чечетку, и в их спонтанном ансамбле солировал назойливый писк старенького монитора, неутомимо фиксируя частоту сокращений сердца: «Пи… пи… пи…». Человек неподвижно лежал на кровати.
Феликс ждал. Через минуту пиканье прибора стало чаще, и человек на больничной койке открыл глаза.
— Вот и хорошо, — выдохнул Феликс и улыбнулся, — а искусственная кожа приживется быстро. Проверенно лично. Сам в блиндаже горел когда-то.
Он сел на единственный в палате стул так, чтобы лежащий мог его видеть, и приветливо сказал:
— Ну здравствуй, Марк-погорелец.
Лежащий моргнул. Феликс подался вперед, уперся руками в колени и добавил с оттенком черного юмора:
— Скажи спасибо, что мы были рядом.
— Тпа-тибо, — еле выговорил Марк, жуя углом рта медную трубку зонда.
— Юмора не теряешь, похвально.
Он посмотрел на окно и подумал, что надо бы поставить решетку. Затем уже серьезным тоном произнес, обращаясь к Марку:
— В общем так. Меня зовут Феликс, фамилия Аристовский, я — полковник Управления Безопасности, и мы с тобой с сегодняшнего дня играем «в открытую».
Он прокашлялся и продолжил:
— Теперь, Марк, ты знаешь, кто мы и откуда. Не глупый, догадался. Я тебя водить за нос не собираюсь, не тот я человек. Ты, парень, теперь мой, я тебя перехватил первым.
«Перехватил», — мысленно повторил Марк и попытался улыбнуться. Но улыбка получилась кривой. И не из-за зонда. Просто Марк еще не ощущал ни своих губ, ни щек. Все было чужое. Он не чувствовал лица. Чувствовал лишь, как его опухший язык упирается в скользкий и мокрый от слюны металлический зонд. И больше ничего.
— Ты был там, и знаешь, как это сделать снова.
Феликс видел — Марк понял, о чем он говорит.
— Нам мало что известно об «иных». Известно лишь, что они существуют. Твой переход к ним зафиксировал спецотдел «Зет». Вы с пришельцем засветились. Зетовцы не могут отслеживать переходы «иных», но ты ведь не иной. Ты, Марк, законопослушный чипированный гражданин СОТ, и твой переход отследить было достаточно просто. У «Зет» есть такая возможность. Поскольку это случилось впервые, видел бы ты их радость. Они давно мечтают о контакте с «иными». Я не ученый, не из «Зет». Как раз наоборот. Я бывший военный, и мне никакой контакт не нужен. За всю свою жизнь я не видел ни одного «иного» и не знаю ни одного факта, подтверждающего их существование. В контакты с ними не верю. Для меня отчеты ботаников из «Зет» — шизофренический бред. Но я на службе, и выполняю приказ. А мое начальство этим отчетам верит. Боссам нужны «иные». Зачем — не знаю, не мое это дело. Может, их интересуют новые технологии, может сверхмощное оружие. Или новый вид энергии. А может и все сразу. Это не моя головная боль. Я политикой не интересуюсь, я выполняю задание. И задание это — наладить контакт моих боссов с твоим пришельцем. Видишь, как все просто.
В сумерках палаты под унылый стук дождя и тихое пиканье кардио-прибора его низкий тяжелый голос звучал особенно красиво. Марк даже заслушался им.
— Честно сказать, — продолжал Феликс, — я до сих пор не могу поверить, что уже два дня гоняюсь за «иным». Но повторюсь, я — солдат, и обсуждать приказы не привык. Есть объект и я должен обеспечить с ним контакт. Все. Как по мне, так найдем мы твоего… доставим куда надо, а там не наша забота.
Баритон Феликса явно обладал гипнотическим действием.
— И ты, Марк, должен мне в этом помочь. Обязан, — он наклонился ближе. — Поможешь?
Марк растерялся. Это прозвучало так просто, так по-дружески. Словно они закадычные друзья, знают друг друга много лет, и между ними совсем нет разницы ни в возрасте, ни в положении, ни в статусе. Будто он, Марк, не лежит сейчас перед этим краснолицым убэшником на больничной койке с перебинтованным лицом и с медленно приживающейся недавно пересаженной нано-кожей, а сидят они на лавочке солнечным утром в «Космическом парке» и мило беседуют о пустяках.
— Можешь не отвечать, — сказал полковник, — твой ответ понятен и так. У тебя просто не может быть другого ответа.
Марк опять попытался улыбнуться. Все происходящее забавляло.
«То же мне, открыл страшную тайну. Все знают — силовики из Безопасности никогда ничего не просят. Не то ведомство, чтобы просить».
— Надеюсь, ты знаешь, что такое вербовка? Так вот, Марк, теперь ты работаешь на нас. На меня лично. Времени у нас мало, поэтому начнем прямо сейчас…
* * *
— Много работы с людьми, постоянное нервное напряжение, низкая стрессоустойчивость, и вот результат. А я ему повторяла — ты связался с сумасшедшим и сам таким станешь. Так и случилось. Тот асоциальный шизофреник, тот бомж без паспорта стал последней каплей!
Роза раскраснелась. Долгое нервозное состояние дало о себе знать и ее, в конце концов, прорвало. Чтобы снять напряжение, ей непременно нужно было высказаться. Излить кому-то свою боль. И эта боль нескончаемым потоком слов вылилась на голову комиссара Витте. Роза говорила без остановки, то и дело взмахивая руками и стуча по приборной доске его представительского «General El». Казалось, она вот-вот разрыдается. Витте слушал внимательно, не перебивая. Ему было очень душно и, несмотря на то, что усердно работал кондиционер, комиссару пришлось даже немного ослабить узел подаренного женой дорогого шелкового галстука. Он слушал невнимательно и все ждал, когда девушка перейдет к главному. Машину вел автопилот.
— Марк, — продолжала Роза, — почему-то вбил себе в голову, что тот бомж… из другого мира.
«Так!» — комиссар сделал усилие над собой. Он как можно естественней протянул руку под приборную доску и незаметно включил спрятанный там диктофон. В это время Роза стремительно повернулась к нему. Комиссар побледнел. Девушка почти сорвалась на крик, и стала быстро-быстро говорить:
— Конечно из другого мира! Из мира шизофреников! По сути, это полнейший бред! Вы можете себе представить, что этот «иной» прекрасно разбирается в науках, в литературе, в религии, в медицине, но ни года своего рождения, ни места своего жительства сказать не может. Представляете? Ничего о себе сказать не может. Хоть бы какую легенду придумал, раз пришелец… настоящий шизофреник. Больной. Я его видела — молчун молчуном. И глаза безразличные, пустые, точно в трансе. Да уж, не от мира сего. Из мира идиотов! Я говорила Марку тем утром — это просто галлюцинации. Какой другой мир? Какой «пришелец»? Тоже мне инопланетянин без паспорта. А Марк только смеялся и все повторял: «Когда знаешь то, чего не знает никто, остальное уже не важно». Вот блин!
Роза распалялась все больше и больше.
— Не пойму, о чем это вы, — робко вставил Витте, — о каком бомже говорите?
— Да о Губере этом, черт побери! О ком же еще?!
Комиссар напрягся. Это было уже кое-что. С этим материалом можно и к Новаку на «ковер».
— Марк всегда брал такие дела, — продолжала тем временем Роза. — Всегда у него были какие-то неуравновешенные, какие-то больные, ненормальные… а говорят этим нельзя заразиться от других. Бедный-бедный Марк! Не уберегли мы его! Я не сберегла. Я!
Она ударила себя кулаком в грудь и замолчала. Комок подступил к горлу. Глаза «железной леди» налились слезами. Вот-вот, и они потекут по ее смуглой щеке. Она сильно сжала руку комиссара и надрывно произнесла:
— Я не могу. Как же теперь…
— Успокойтесь, Роза, — как можно участливей сказал комиссар, — это надо пережить.
— Тем утром Марк… — девушка взяла себя в руки, — он был совсем растерянным. Сумбурно говорил, курил одну за одной. Был сам не свой. Ну чем я могла ему помочь? Не понимаю. Наверно должна была. Обязана была! А он все рассказывал мне про этого… и про какие-то свои галлюцинации. Про Вселенную, черт… про схему перехода, про то, что еще немного, и он сможет летать. И тогда…
— Что тогда? — капельки пота выступили на висках у Витте.
— Не знаю, — Роза всхлипнула, — что-то связанное с энергией… что у «иных» есть космическая энергия. И что у него скоро будет. В общем, чушь всякую нес. Он уже тогда был…
Роза отвернулась к окну, и плечи ее задрожали. Слезы брызнули из глаз.
— Не надо себя корить, — сказал Витте. Ему стало жаль девушку. — Это несчастный случай, никто не виноват. Тем более вы.
Какое-то время они ехали молча. Затем Витте спросил:
— А он прямо так и сказал, что был в другом мире?
Комиссар пытался выглядеть как можно естественнее, непринужденно роняя слова. Будто лишь для того, чтобы продолжить беседу. Роза молчала.
— Он так прямо и сказал? — опять спросил он.
Роза не услышала вопрос. Она не слушала его, она была далеко. Память снова перенесла ее в утро того рокового дня, в котором Марк был еще жив. Роза корила себя, что не предприняла тогда никаких мер. Нельзя было оставлять Марка одного. Не отпускать, силой удержать у себя, заставить провериться у специалиста, ни в коем случае не позволить ему впасть в болезненную депрессию. Вот что она должна была сделать. Кризис бы со временем отступил, и Марк остался жив.
К тому же испортившаяся погода весь день давила на психику — серый мучительный день, вязкий, тягучий утренний туман, затем дождь, заливающий лобовое стекло, и мертвая реальность…
— Вы слышите меня, Роза? — из тумана донесся раздраженный голос комиссара.
Она, наконец, очнулась.
— Прошу вас, держите себя в руках, — Витте еле сдерживал раздражение.
Он мало чего от нее добился, но чуял нутром — давить на нее сейчас не надо. Больше он не позволит себе стоять на прокурорском «ковре» и слушать в свой адрес слова: «О достойной пенсии можете и не мечтать». У него уже есть кое-что на диктофоне. А надо будет, он найдет возможность разговорить эту девочку. Кто бы ни был этот Губер, он непременно найдет его и лично доставит в префектуру Юго-Восточного Кластера, к прокурору Георгию Новаку. Доставит живым или мертвым. И он сделает для этого все. Его отделение со вчерашнего дня задействовано в розыске Губера. Словесные портреты переданы во все районные полицейские инспекции, в дежурные участки транспортных узлов, в больницы, в морги. В объявленной операции «Перехват» задействован практически весь округ. Любая информация о разыскиваемом может стать решающей. Его звериное чутье подсказывало — Роза знает что-то такое, что сможет ему помочь. Но то же чутье говорило, не надо на нее давить. По крайней мере, сейчас. В настоящее время ее состояние неадекватно, и лучше оставить этот разговор на потом. Как-то странно она назвала этого Губера. Почему пришельцем?
— Увы, ничего уже не изменишь, — как можно мягче произнес он, — и не корите себя. Вы ни в чем не виноваты.
* * *
Утро выдалось таким же пасмурным, как и вся прошлая неделя. Марк лежал на больничной койке, вытянув забинтованные руки вдоль тела, смотрел пустыми глазами на серый потолок сквозь щелочки в свежей перевязке и думал о том, как быть дальше.
Прошла уже целая неделя. Он шел на поправку. Волосы стали понемногу отрастать, швы на лице почти рассосались, и теперь ему накладывали совсем легкую бинтовую маску. Временами маску снимали, давая нано-коже подышать. Он уже мог вставать с кровати и самостоятельно ухаживать за собой. На удивление искусственная кожа приживалась чрезвычайно быстро.
Вчера Марк впервые после операции посмотрел на себя в зеркало без маски. В зеркале он увидел изуродованное чужое лицо, и ему стало страшно.
«Этого не может быть. Это не я», — он все никак не мог поверить в случившееся, — «Нет-нет».
Он закрыл глаза и затем опять открыл их.
«Откуда я могу знать, что это я?»
По каким признакам ты понимаешь, что ты — это именно ты и есть? Неужели лишь по отражению в зеркале? По человеку в зеркале ты судишь о том, какой ты и безоговорочно веришь, что отражение является именно тобой? Но ведь отражение солнца в луне совсем не похоже на настоящее солнце.
Он смотрел в зеркало и видел совершенно чужого человека. Видел его щеки, сшитые как лоскутное одеяло из геометрически правильных кусков искусственной кожи. Видел его мертвецки белый синтетический лоб, который уже никогда не прорежут хмурые глубокие морщины. Видел щели его глаз, прикрытые опухшими безволосыми веками, а по бокам головы — нелепо торчащие из редких рыжих островков изуродованные огнем уши. В центре лица урода выступал большой бордовый нос и под ним кривые, еле различимые ниточки губ. Раньше он не сомневался, что человек в зеркале — это он. Никогда не сомневался. Даже мысли такой не возникало. А теперь?
Он поднял забинтованную руку, и человек в зеркале сделал тоже самое. У него была такая же забинтованная рука. Марк моргнул, и человек моргнул в ответ.
«Эй ты, урод!» — негромко крикнул Марк. И человек тоже крикнул Марку: «Эй ты, урод!»
Два урода через зеркальное стекло пристально рассматривали друг друга.
«Вот так я и понимаю что в зеркале я», — выдохнул Марк.
В течение всей его жизни человек в отражении постоянно менялся. Когда-то давно, в детстве, из зеркала на Марка смотрел маленький мальчик, который не любил умываться и лишь брызгал водой себе на лицо. Потом появился рыжий подросток, постоянно корчивший рожи. Затем подростка сменил молодой человек, с пушком вместо щетины. Дальше он перестал обращать внимание на того, кто в зеркале.
И вот сейчас он опять пристально разглядывал свое отражение. Он заново знакомился с собой.
