ГЛАВА 6
Бейз хмыкнул и зашаркал к двери.
В какой? Где?
Он пересек крошечное помещение, плечом оттер Кассиана в сторону и вгляделся во тьму расположенной напротив клетки. Андор не видел в ней ничего, кроме теней, но Бейз резко отстранился, прорычав:
— Имперский пилот!
Разведчик нахмурился и подался вперед, пытаясь рассмотреть то, что увидел здоровяк.
— Какой пилот?
— Имперский. — Бейз пожал плечами, скосил глаза, будто оценивая расстояние, отделявшее его от бесформенной массы, которую Кассиан едва начал различать. — Я убью его.
Оперативник попытался вклиниться между хранителем уиллов и дверью камеры, когда верзила выпрямился с намерением осуществить задуманное.
— Нет, постой!
«Чокнутый фанатик!»
Разведчик сомневался, что Бейз сможет что-нибудь сделать через решетку, но не собирался выяснять это на деле.
— Подвинься.
Пытаясь проявить настойчивость без рукоприкладства, он упер ладони в грудь хранителя. Бейз отпихнул было Кассиана, но все же вернулся в свой угол и плюхнулся на пол.
Повстанец присел у решетки. Куча тряпья неловко пошевелилась. Тени превратились в конечности, волосы, перепачканное грязью лицо и потрепанный комбинезон с имперскими нашивками на рукавах. Сжавшись, будто в ужасе от холода и темноты, человек уставился на свои колени и, похоже, не замечал Андора.
Даже за несколько метров от него разило потом и грязью.
«Вот как Геррера поступает со своими пленными? То же сейчас делают и с Джин?»
— Ты пилот? — окликнул заключенного Кассиан. Тот не поднял головы. — Эй, эй! Ты пилот? Пилот челнока?
Парень заморгал. Оперативник заметил, как в его влажных глазах отразился тусклый отблеск света из помещения охраны. Затем пленник издал звук — скорее даже стон, — который Андор с трудом интерпретировал как слово: «Пилот?»
Чиррут тихо спросил:
— Что с ним случилось?
Повстанец покачал головой и попытался вспомнить, что вещали имперские голограммы в городе.
— Ты Бодхи Рук? — спросил он.
Человек зажмурил глаза и съежился. Кассиан выругался про себя.
«Если он сломался, то нам от него никакого проку».
Разведчик Альянса предпринял новую попытку.
— Гален Эрсо, — произнес он как можно мягче и спокойнее, но все равно различил в своем тоне оттенок нетерпения. — Ты знаешь это имя?
— Бодхи зашипел и дернул головой, словно его ударили. Дыхание его участилось, стало быстрым и громким, как у охотничьего пса.
Кассиан выжидал.
«Ну же…»
Человек снова открыл глаза. Дыхание выровнялось.
— У меня сообщение, — сказал он. — Я пилот.
Затем повторил с удивлением, ужасом и надеждой:
— Я пилот. Я пилот!
Со Геррера сжал дрожащей ладонью край пульта управления. Уверенным движением другой руки он вставил голочип в коммуникатор и ввел команду.
— Вот послание, которое я получил, — пояснил он. — Ни за что не ручаюсь, но тот пилот верит, что оно настоящее.
У Джин к горлу подступил комок. Она подалась назад, словно собралась выбежать из комнаты. Она не хотела видеть Со. Она не хотела видеть никаких посланий.
Но по неведомым даже ей самой причинам она стояла и смотрела.
Голопроектор вспыхнул, и сапфировый свет сформировал изображение незнакомца. Он был худ, но не от истощения. Он походил на человека, умиравшего несмотря на самый заботливый уход, его взгляд был устремлен куда- то поверх передатчика, вместо того чтобы смотреть прямо в него. Это лицо напоминало что-то, что Джин не могла описать словами — какое-то глубинное воспоминание, искаженное тяжестью прожитых лет.
Он заговорил, и она узнала голос.
— Со, если ты это смотришь, — сказал Гален Эрсо, — то, быть может, для Альянса еще не все потеряно.
Эти слова походили на предсмертную исповедь.
«Мой отец жив. Мой отец — трус. Мой отец — грязный ублюдок».
«Гален Эрсо не мой отец. Не Гален Эрсо вырастил меня…»
Джин хотелось — безумно, по-детски — броситься к Со, вцепиться в него в поисках защиты. Ей захотелось расколошматить голопроектор голыми руками, чтобы ободранными до крови пальцами вырвать из его нутра голочип и растоптать его.
Но она стояла и слушала.
— Я сильно в этом сомневаюсь, но вдруг это мой шанс дать Джин знать, если она жива и тебе удастся ее найти… — Голос затих, и Гален Эрсо резко дернул головой. — Дать знать, что моя любовь к ней никогда не угасала и что мне отчаянно ее не хватает.
Из-под сломанного люка, из ее мысленной пещеры поползли образы, звуки, запахи: отец, от которого исходит кислый запах его имперской униформы, держит ее на руках и говорит: «Я люблю тебя».
Ей захотелось заорать на голограмму: «Твоя любовь? Да кому нужна твоя любовь! Ты отправил меня к Со. Ты позволил моей матери умереть. Позволил бы и мне!»
Она промолчала, а голограмма продолжила:
— Джин, моя Звездочка, представляю, что ты обо мне думаешь. Когда меня забрали, мне пришлось смириться с горькой истиной. Мне говорили, что скоро Кренник найдет и тебя. Так он играл со мной: несколько месяцев делал вид, будто забыл о твоем существовании, а затем, словно невзначай, упоминал о тебе или Со. В глубине души я жаждал подобных напоминаний. Теперь я понимаю, что это была своего рода пытка. Время шло, и я понял, что тебя либо нет в живых, либо ты так хорошо спряталась, что ему вовек тебя не найти. Отказываться работать было бессмысленно, даже мое самоубийство ничего бы не решило, ибо вскоре Кренник понял бы, что сможет завершить проект и без меня.
Слова произносились с такой поспешностью, что стали практически нечленораздельными. В последовавшей за ними тишине голограмма несколько раз беззвучно раскрыла рот. Затем снова зазвучал голос:
— Ты можешь решить, что это оправдание. Что я испугался и лучше бы вовсе умер. И чтобы быть объективным, — здесь он впервые улыбнулся — некрасиво, натянуто, — я должен признать такую вероятность. История оправдает меня или осудит. Я же надеюсь, что она меня забудет.
Джин слушала не то объяснения, не то оправдания отца, лившиеся нескончаемым потоком. Слишком много, чтобы осознать, слишком много, чтобы спорить. За несколько секунд на Джин вывалили все, в чем Гален винил себя годами. Он пытался ответить на все ее вопросы, предвосхитить все ответы, и этот словесный поток лишил ее любой возможности рассуждать логически или злиться.
Как же ей не испытывать ненависти?
Как же не болеть ее сердцу?
Ей нужно присесть. Ноги затряслись, словно трость Со.
Но она стояла и смотрела.
— И я сделал то, чего никто не ожидал. Я солгал. — Его голос стал увереннее, будто здесь он ступил на твердую почву. — Я освоил науку притворства, я безупречно играл роль сломленного человека, ищущего утешения в работе. Создавая иллюзию собственной незаменимости, я все это время, каждый день, готовил месть.
До тебя, возможно, дошли слухи о боевой станции, оснащенной усовершенствованным лазерным прототипом. Эта боевая станция — не выдумка. Ее основное оружие призвано вскрывать кору планетарного объекта и закачивать в него энергию, пока в веществе не разрушатся межмолекулярные связи. Мы считаем, что окончательным результатом станет молниеносное уничтожение планеты. Ничто не переживет подобного. Ничто и никогда уже не удастся восстановить.
Эта боевая станция… мы зовем ее «Звезда Смерти». Точнее названия не придумать.
Джин слушала об этих ужасах, но осознала их только из-за напряженности в голосе отца; мысли девушки занимало лишь его присутствие, лишь его слова о годах отчаяния, трудов и сомнений.
«Мой отец жив. Мой отец — предатель. Мой отец создал оружие, способное уничтожать целые миры».
«Гален Эрсо не мой отец. Не Гален Эрсо вырастил меня…»
Она напрасно глядела на Со в поисках сочувствия, которое со смехом отвергла несколько минут назад. Он тоже смотрел на голограмму с холодным и мрачным выражением лица, как будто впервые слышал послание Галена, и, вместо того чтобы искать в словах подвох, пытался осознать их истинный смысл.
— Многие из моих коллег, — продолжал Гален, — утешали себя мыслью, что создают нечто столь ужасающее и мощное, что никогда не будет использовано. Но они ошибаются. Не бывает оружия, которое всегда будет лежать на полке. Наступит день, когда его применят.
Он отвернулся от записывающего устройства, будто больше всего на свете боялся произнести вслух следующие слова:
— Я оставил в конструкции один небольшой изъян. Уязвимое место, которое им ни за что не обнаружить.
Джин поняла, что значат эти слова. Ее отец задыхался в агонии, обнажая душу.
Сейчас ей были нужны совсем не эти слова.
Ноги больше не дрожали. К глазам начала подступать тьма, точно распахнутый люк, и пещера, которую он закрывал, готовилась поглотить ее. Она словно стремительно падала, будто оказалась запертой в своей собственной голове вместе со всем, что пыталась отринуть.
Гален содрогнулся, как человек, умирающий под ледяным дождем. Признаний оказалось слишком много.
— Джин, если ты слушаешь… — Он снова начал спешить и запинаться. — Милая, сколько лет я прожил напрасно. Я старался думать о тебе лишь в те минуты, когда у меня были силы, потому что боль оттого, что со мной нет тебя… Твоей мамы… Нашей семьи…
Он помолчал, пытаясь прийти в себя, но тщетно.
— Боль от этой утраты столь мучительна, что мне до сих пор бывает трудно держать себя в руках. Не думать каждый миг только о тебе. Не гадать, где ты.
Рассуждая логически и рационально, я полагаю, ты сражаешься в рядах Восстания. Трудно предположить, что Со направил тебя по иному пути, да и в тебе всегда присутствовал тот же гнев… — Он улыбнулся второй раз, и теперь улыбка была непринужденной, без горечи и самоуничижения, — то же непреклонное чувство справедливости, что и у твоей матери. Меня пугает мысль, как ты, уже взрослая, сидя в лаборатории или кабине истребителя, всеми силами противостоишь несправедливости в Галактике. Она пугает меня, но я уверен, что вряд ли у Восстания есть союзник лучше.
Но что, если это не так? Если я ошибаюсь и ты покинула Восстание и Со, но это послание все равно отыщет тебя? Я не стану гордиться тобой меньше, Джин. Если ты нашла в Галактике место, не тронутое войной, и тихо живешь там, может быть, даже с семьей… Мне не нужно ничего, только бы ты была счастлива, Джин.
У девушки заболела челюсть — так сильно она стиснула зубы, желая сдержать крик. Она не могла сглотнуть и едва дышала. Вокруг нее выросли стены пещеры, и единственный свет во тьме давало синеватое сияние голограммы.
«Только бы ты была счастлива, Джин…»
Гален снова собрался с мыслями, от колебаний и мягкости не осталось и следа:
— Со, цель — система реактора. Уязвимость именно там. Она нестабильна, одно попадание в любую ее часть — и всей станции конец.
Пол начал уходить у Джин из-под ног. Колени подгибались, голова кружилась. Слова Галена в ее мозгу стал заглушать рев, напоминавший стук крови в ушах. Она попыталась сконцентрироваться на голосе отца, как будто он — путеводная нить, что выведет ее из забытья.
— Вам понадобятся чертежи «Звезды Смерти», чтобы обнаружить изъян, но они существуют. Диверсия изнутри невозможна — Кренник слишком подозрителен. Но я обо всем подумал, Со, и подготовил для вас что мог.
Рев становился громче. Казалось, что камни задрожали, и Джин упала на колени. Шок от боли на несколько секунд вытеснил из ее сознания тьму пещеры. Этих секунд оказалось достаточно, чтобы понять, что Герреру тоже трясет. Кончик его трости дребезжал по полу.
— Я знаю, что по крайней мере один полный комплект документации находится в инженерном архиве башни «Цитадель» на Скарифе. Воспользуйтесь моими сведениями, проанализируйте их, и тогда вы сумеете спланировать атаку. Даже небольшого взрыва хватит, чтобы началась цепная реакция, которая…
Внезапно голограмма пропала. Даже контрольные огоньки на панели погасли. Голос умолк. Со Геррера что-то кричал; монастырь содрогнулся, в окно ворвались удушающие клубы пыли.
На Джеде произошло нечто ужасное, Джин в этом не сомневалась.
Но она потеряла отца. Пещера под сломанным люком поглотила ее, окутав ночным мраком.
