Турнирное поле выглядело безупречно — засыпанное гравием, без разметки, с только что установленными и окрашенными белой известью ограждениями, напоминавшими заборы вокруг деревенских палисадников, и двумя ярко–красными столбами по краям с отполированными до блеска медными шарами сверху размером с мужской кулак.

Трибуны оставались полупустыми. Королева восседала на привычном месте, окруженная придворными дамами, а молодые рыцари расположились на рядах пониже, бросая ранние цветы своим фавориткам.

Присутствовали знающие толк в турнирах немногочисленные зрители: дюжина солдат из гарнизона, большинство лучников. Новость облетела весь замок очень быстро. По слухам, чужеземный рыцарь бросил вызов самому королю, и монарх намеревался хорошенько проучить зачинщика.

Дезидерата наблюдала за супругом, без тени беспокойства обосновавшимся у небольшого деревянного строения, куда ему подносили оружие для поединка. Сам он утолял жажду. У него были длинные ухоженные волосы, но даже с такого значительного расстояния она замечала среди темно–каштановых локонов белые вкрапления.

Светлые волосы его противника на другом конце поля поражали воображение — золотыми красками заката, желтизной отполированной меди, цветом спелой пшеницы.

Сэр Жан был полностью готов и тихо переговаривался с кузеном. Его оруженосец держал под уздцы самого огромного боевого коня, которого когда–либо видела королева, — прекрасное создание, высокое, с изящной осанкой, чья черная, без единого пятнышка, шкура поблескивала на солнце; на нем было красное седло и синяя сбруя с красной и золотой окантовкой по краям. Герб сэра Жана — золотой лебедь на красно–синем фоне — украшал тулью шлема; плотная стеганая сюркотта была накинута поверх гербовой накидки, касаясь тяжелой попоны на крупе лошади, левое плечо прикрывая странный маленький щит, напоминавший нос военной галеры.

Выдался первый по–настоящему жаркий весенний день, и королева купалась в лучах солнца, словно львица, излучая собственное тепло, которое окутывало ее дам и даже рыцарей, сидевших чуть ниже.

Чужеземец то и дело бросал на нее долгие взгляды.

Она снова взглянула на короля. По сравнению со своим противником тот показался ей мелковатым и каким–то невзрачным. Лучше всех в королевстве были одеты его оруженосцы, он же предпочитал старый красный гамбезон и видавшую виды кирасу, выкованную в горах далеко за океаном в те времена, когда закаленная сталь была для жителей континента чем–то исключительным. За состоянием кирасы с тех самых пор тщательно следил его оружейник. Королю нравилось старое красное седло с серебряными пряжками. Пусть они и оставляли темные пятна на коже, все равно это было отличное седло. Поэтому чужеземец, облаченный в новые доспехи, сиял с головы до пят, а ее супруг выглядел пожилым и измотанным.

Его боевой конь тоже уступал в размерах — Папа Джером, как называл его монарх, был ветераном пятидесяти великих битв и дюжины настоящих сражений. У короля были и другие лошади, моложе и крупнее, но, отправляясь на важный для себя поединок, он всегда выбирал Папу Джерома.

Герольд и распорядитель турнира объявили о начале состязания. То был дружеский поединок, поэтому соперники вооружились копьями с тупыми наконечниками. Дезидерата заметила, как Гастон, кузен чужеземного рыцаря, поклонившись, обратился к королю, указывая на его шею.

Монарх лишь улыбнулся ему в ответ и отвернулся.

— У него под бармицей не надет горжет, — прошептал ей на ухо сэр Дриант. — Юный Гастон спросил почему и попросил короля надеть его. Весьма предусмотрительно. Его брат исполнен решимости биться всерьез и не хочет, чтобы его потом обвинили в том, что он ранил короля. Меня бы это тоже немало волновало, брось его величество вызов лично мне.

— Король не бросал ему вызов, — заметила Дезидерата.

Сэр Дриант недоуменно глянул на нее.

— Я слышал совсем другое. Не важно, все равно король отправит его поваляться на песке, и на этом все закончится.

— Говорят, этот человек — лучший рыцарь в мире, — слегка отстраненно протянула королева.

Ее собеседник разразился смехом.

— Люди часто говорят такое о смазливых рыцарях, — заявил он, посмотрел на сэра Жана, который с легкостью запрыгнул на коня и взял копье. — Впрочем, этот человек — настоящий гигант.

Королева почувствовала возрастающую тревогу, которой никогда прежде не ощущала, наблюдая за поединками мужчин. Она находилась на своем месте, играла свою роль и должна была оставаться беспристрастной, чтобы отдать победу лучшему. Ей придется забыть, что один из них — ее любимый и король, а другой — амбициозный чужеземец, к тому же заподозривший ее в неспособности родить супругу наследника.

Она обязана отдать победу достойному.

Но когда соперники направляли коней к барьеру, молодая женщина почувствовала, как страх сжимает ее сердце. Он забыл взять у нее что–нибудь на удачу, и Дезидерата едва не взмахнула зажатым в руке шейным платком.

Королева даже припомнить не могла, когда в последний раз наблюдала за поединком, не пожелав удачи одному или обоим рыцарям.

Голову сэра Жана защищал шлем–бацинет иностранного типа с низкой круговой кромкой, тяжелым коническим забралом, в народе прозванным собачьей мордой, и распятием из меди и золота.

На короле же был обычный альбанский шлем с высокой тульей и остроконечным забралом, который люди именовали свиным рылом, но королеве он скорее напоминал птицу — могучего сокола. Пока она смотрела на супруга, тот резко опустил забрало, которое захлопнулось с громким щелчком.

Во дворе замка собралась толпа любопытных — солдаты изо всех сил вытягивали шеи, кто–то пытался взобраться на стену, остальные сгрудились у ворот, за которыми слышались крики и стук копыт.

Дезидерата редко молилась. Она не отрывала взгляда от короля, а ее рука невольно прикоснулась к висевшим на шее четкам, и она вознесла молитву Царице Небесной, прося ее о милости…

Два коня галопом пронеслись мимо ворот, по вымощенной булыжниками дороге, ведущей к установленным недалеко от крепостного рва ограждениям. Они выбивали подковами искры, заметные даже при свете солнца; наездники же подбадривали самих себя громкими криками.

Королева почувствовала, что на ристалище собираются неведомые ей силы. Точно так же она ощущала, как вбирает в себя немалые силы Гармодий. Только на этот раз они были другого порядка и походили на яркий белый свет в пасмурный день.

Чужеземный рыцарь пришпорил коня.

Почти в тот же миг король поторопил Папу Джерома. При других обстоятельствах она бы зааплодировала.

По мостовой, ноздря в ноздрю, неслись два гонца, когда король и рыцарь сшиблись…

Конь сэра Жана рванулся в сторону, когда огромный слепень ужалил его в черный незащищенный нос там, где из–под шанфрона виднелись мягкие губы.

Боевой конь заартачился, потерял скорость и встал на дыбы, вполоборота от ограждения. Сэр Жан с трудом удержался в седле, стараясь заставить животное развернуться назад к перегородке, но он уже безнадежно отклонился от нужной траектории и двигался слишком медленно, чтобы ударить в полную силу. Рыцарь поднял копье и направил его чуть в сторону, конь снова встал на дыбы от боли.

Король мчался во весь опор, спина прямая, Папа Джером полностью подчинялся его воле, нацеленное копье взмыло в воздух, словно выпущенная из лука древнего божества стрела. В футе от короткого, похожего на нос корабля щита наконечник его копья резко взлетел, сбив лебедя со шлема противника. Король проскакал мимо, его оружие опустилось вновь, чтобы ударить в шар на последнем столбе трибун. Медный шар оторвался от столба и, подпрыгнув, пролетел мимо сэра Гастона, мимо двух гонцов, с грохотом несшихся по подъему на трибуны, и упал в ров с водой.

Королева зааплодировала… Но все же подумала, что король — она старалась сохранять объективность — мог бы чуть отвести копье и проехать мимо противника, не сбивая его герб. Он поступил бы благородно, более того, так было принято, особенно между приятелями, когда конь одного из рыцарей не слушался наездника.

Де Вральи возвращался на свой конец поля, расправив плечи и вновь управляя конем.

Дюжина королевских лучников встала между королем и двумя всадниками, которые поклонились, не спешиваясь, и что–то быстро говорили, но из–за слишком большого расстояния слов не было слышно. Оба держали в руках свитки, скрепленные разноцветными свисающими лентами.

Когда король отстегнул забрало и кивком подозвал их к себе, лучники расступились. На его лице, словно у мальчишки, играла победная улыбка. Дезидерата не была уверена, произошло ли все это благодаря ее молитве или нет, поэтому она помолилась еще раз. Гонцы подъехали к монарху, спешились и преклонили колени, оруженосцы принялись снимать с него доспехи.

На том конце поля, на расстоянии в несколько футов, спешился Жан де Вральи. Кузен что–то резко сказал ему, но высокий рыцарь пропустил мимо ушей слова брата и выхватил меч — настолько быстро, что глаз еле успел проследить за его движением.

Кузен ударил его по локтю сжимавшей клинок руки так, что чужеземец едва не выпустил оружие из рук — единственное неуклюжее движение, которое она заметила. Он резко развернулся к брату, но тот даже не шелохнулся.

Королева умела распознавать неконтролируемый гнев и затаила дыхание, пораженная, что галлеец настолько вышел из себя. Но пока ее взгляд был сосредоточен на нем, де Вральи удалось взять себя в руки. Она видела, как он небрежно кивнул кузену, будто собирался всего лишь ударить по ограждению. Чужеземец заговорил со своим оруженосцем, который забрал поводья могучего коня и с помощью двух пажей принялся снимать с него доспехи.

Пока Дезидерата пыталась осмыслить увиденное, она на мгновение потеряла суть происходящего. Внезапно король оказался подле нее.

— Он очень зол, — произнес монарх, склонившись над ее рукой. Казалось, его обрадовало столь несдержанное поведение соперника. — Послушай, дорогая, на крепость в Лиссен Карак напали Дикие, так, по крайней мере, утверждают оба гонца.

Она резко выпрямилась и потребовала:

— Расскажи!

Подошел сэр Гастон, с таким почтением, которого никогда не проявлял его кузен, даже когда преклонял колено перед королем.

— Ваше величество…

Монарх поднял руку.

— Не сейчас. На сегодня турнир закончен, милорд, благодарю вашего кузена за разминку. Я поскачу со всеми своими рыцарями на север, как только соберу их. На один из моих замков, причем довольно крупный, напали.

Сэр Гастон поклонился.

— Мой кузен просит лишь еще об одном поединке против вас. — Он снова поклонился. — А также желает, чтобы ваше величество знали, что он восхищен искусством выездки ваших лошадей и посему дарит вам своего боевого коня в надежде, что ваше величество обучит его с таким же мастерством, как и собственного.

Король улыбнулся, словно мальчик, которого похвалил родитель.

— Я и в самом деле обожаю лошадей, но вовсе не претендую на столь великолепного коня, но если он настаивает…

Монарх облизал губы. Сэр Гастон кивнул на оруженосца, который подводил к ним коня, уже без доспехов.

— Он ваш, ваше величество, а мой кузен просит лишь позволить ему взять другого коня и сразиться с вами еще раз.

— Он уже воспользовался своим правом, — заявил монарх. — Если он хочет получить еще одну возможность показать себя, то пусть собирает своих рыцарей и отправляется со мной на север.

Казалось, король хотел сказать что–то еще, но сдержался. Он позволил себе лишь скупую усмешку и произнес:

— И передайте ему, что в этом случае я с удовольствием одолжу ему лошадь.

Гастон поклонился.

— Мы поскачем с вами, ваше величество.

Но король уже отпустил его и повернулся к супруге.

— Все плохо, — сказал он. — Если автор письма действительно разбирается в происходящем и знает настоящее положение дел, то все очень плохо. Повстанцы. Демоны. Виверны. Все Дикие объединились против нас.

Услышав о том, кто напал на замок, придворные дамы перекрестились. Королева поднялась.

— Что ж, давайте поможем нашим достойным господам, — обратилась она к своей свите и поцеловала короля. — Тебе будут нужны телеги, провиант, фураж, походные кухни и запасы воды. Я напишу списки и отдам необходимые распоряжения. Ты собирай своих рыцарей, а я позабочусь, чтобы все остальное было готово к полудню.

В один миг ветер перемен — настоящей войны, которая, так или иначе, подразумевала великие победы, свершения и подвиги, — развеял ее мимолетный интерес к чужеземному рыцарю. Тем более, ее возлюбленный — король — отправлялся сражаться против Диких.

Он посмотрел на нее с обожанием.

— Благослови тебя Господь! — еле слышно прошептал монарх.

Он позвал констебля. И графа Тоубрея, который тут же шагнул вперед.

Граф облагодетельствовал короля кривой усмешкой.

— Хорошо, что все мои воины сейчас при мне, ваше величество, и что вы изволили созвать рыцарей на турнир.

Король недолюбливал Тоубрея, но теперь у них появилась общая цель. Монарх хлопнул собеседника по плечу.

— Если бы я только знал! — воскликнул он.

— Мои рыцари в вашем распоряжении, — кивнул граф.

Король покачал головой.

— С вами, Тоубрей, всегда так. Как только я нахожу причину презирать вас, вы тут же оказываете мне помощь. И все же год спустя вы опять найдете способ все испортить.

Граф отвесил поклон.

— Какой уж есть, ваше величество, а сейчас я всего лишь ваш покорный слуга.

Его взгляд метнулся к королеве. Она ничего не заметила, поскольку была поглощена составлением списка крупногабаритных повозок, которые требовалось раздобыть в Харндоне. Но король проследил за взглядом Тоубрея и недовольно поджал губы.

Граф в свою очередь наблюдал за королем. Он мог бы с легкостью сместить его — казалось, у монарха нет ни высоких чувств, ни каких–то иных целей, кроме побед на ристалище и в кровати собственной жены.

Но вот Дикие вторглись в их земли, а королевское войско уже готово выступить. И создавалось такое впечатление, будто подобная удача сопутствует его величеству постоянно.