Книга: Хрупкие жизни. Истории кардиохирурга о профессии, где нет места сомнениям и страху

10. Жизнь на батарейках

Мы обсудим теперь несколько подробнее борьбу за существование.

Чарльз Дарвин. «Происхождение видов».

Все началось теплым утром в первую неделю июня на рубеже тысячелетий. В одиннадцать часов раздался нерешительный, чуть ли не извиняющийся стук в дверь моего кабинета. На пороге показался Питер – ростом почти с дверной проем. Он опирался на трость, с трудом держась на ногах и обильно потея. Его голова была наклонена вперед, а губы и нос посинели. Дышал он с большим трудом. Из гордости он отказался, чтобы его вкатили в инвалидной коляске: подобные вещи по-прежнему имели для него значение, хотя несколькими неделями ранее он прошел обряд соборования. Тщетно стараясь скрыть боль, он медленно поднял голову и уставился перед собой. Мы с ним еще не встречались; как и Стефан, он напомнил мне жертву концлагеря – ходячего мертвеца, уже потерявшего надежду.

Вид Питера настолько потряс мою секретаршу Ди, что я решил заговорить первым.

– Должно быть, вы Питер. Проходите, пожалуйста, и присаживайтесь.

Позади согнувшегося Питера стоял его приемный сын, инвалидную коляску он оставил в коридоре. Я попробовал снять напряжение шуткой:

– А вы заплатили за парковку коляски?

Они не оценили моего юмора.

Шаркающей походкой Питер медленно пересек мой кабинет и начал рассматривать мои сертификаты, грамоты и прочие награды на стене. Он меня изучал. Будучи человеком религиозным, он работал духовным наставником для больных СПИДом в терминальной стадии. Теперь же круг замкнулся, и его самого ждала неминуемая смерть. Его светлая голова сделалась частью бесполезного из-за сердечной недостаточности тела. Он ожидал скорого конца – чем раньше, тем лучше. Жестом я предложил ему сесть в кресло. Поставив трость в сторону, он с кряхтением уселся.

Настала моя очередь его изучать. Малейшее усилие вызвало у него одышку, живот раздуло из-за увеличенной печени и скопившейся жидкости, а ноги отекли, сделавшись чуть ли не фиолетовыми. Он носил сандалии на несколько размеров больше с натянутыми на распухшие ступни носками, из-под носков выступала покрытая пятнами повязка, скрывавшая язвы на ногах. Не было нужды осматривать пациента. Очевидно было, что у него последняя стадия сердечной недостаточности. Я поразился тому, что он вообще решился выйти из дома, хотя в любую секунду мог умереть.

За несколько месяцев до этого мы с одним коллегой написали открытое письмо членам Британского кардиологического общества (так оно тогда называлось), чтобы объявить о нашей готовности приступить к испытаниям новой революционной разновидности искусственного сердца – модели «Джарвик-2000». Нам требовались пациенты с хронической сердечной недостаточностью в терминальной стадии, которым было отказано в пересадке сердца. Питер идеально подходил под эти критерии.

Я уже ознакомился с медицинской картой, которую мне предоставил кардиолог Питера. Несколько лет назад у него диагностировали дилатационную кардиомиопатию, которая стала следствием вирусной инфекции, поразившей сердечную мышцу. Питер заболел гриппом, который вызвал миокардит, но затем вроде бы поправился. Во всяком случае, такое складывалось впечатление. Однако сейчас его сердце было увеличенным и ослабевшим, сердечный ритм – нарушенным, а митральный клапан протекал. Такие пациенты обычно умирают в течение двух лет после постановки диагноза, а для Питера этот срок миновал. Его не раз госпитализировали в связи с затрудненным дыханием и жидкостью в легких, которая без экстренной терапии с применением диуретиков быстро погубила бы его.

С каждым разом Питеру давали все более убойные дозы лекарств, после чего симптомы ненадолго ослабевали. Наконец дозировки всех препаратов, которые в принципе могли ему помочь, достигли максимальных значений, а единственная почка начала отказывать. За несколько месяцев до этого кардиолог Питера поинтересовался у лондонских хирургов, не могут ли они хотя бы подлатать митральный клапан, тем самым увеличив шансы пациента прожить подольше. Но когда Питер пришел к ним на прием, ему сказали, что уже слишком поздно и операция была бы чересчур рискованной.

В больничной документации Питера описывали как пациента с огромным количеством жидкости в организме, жестокой одышкой и мгновенной утомляемостью при малейшем усилии; он был не в состоянии лежать на спине и спал с подложенными под спину подушками или сидя в кресле. Таким я запомнил своего дедушку.

Но вернемся ко мне в кабинет. Питер все потел, пытаясь перевести дыхание, чтобы заговорить. Помню, как подумал, что этому человеку повезет, если он переживет стрижку в парикмахерской, и поразился тому, что его действительно хотели отдать мне под нож. С другой стороны, именно для таких пациентов и предназначены искусственные сердца. Это то самое невыносимое существование, которое они призваны улучшить; симптомы, с которыми они должны помочь; жизнь, которую должны продлить. Между тем волнение Ди немного поутихло, и она принесла чай. Питер ее поблагодарил. Теперь мы могли поговорить.

Я поблагодарил Питера и его сына за усилия, которые они приложили, чтобы прийти, после чего спросил, как он попал ко мне. Выяснилось, что Питер работал психологом в Мидлсекской больнице Лондона и по иронии судьбы писал книгу под названием «Здоровая смерть». Всего несколькими днями ранее он, вопреки болезни, встретился со своим соавтором – доктором Робертом Джорджем, консультантом по паллиативной медицине в клинике Университетского колледжа Лондона.

Искусственные сердца предназначены для пациентов, существование которых невыносимо им самим.

Питер хотел попрощаться напоследок, но ему стало так плохо, что Роберт пошел к кардиологу, чтобы узнать, можно ли предпринять хоть что-нибудь. Ожидая, пока коллега закончит с пациентом, он бросил взгляд на информационный стенд и увидел объявление, где говорилось, что в Оксфорде занимаются испытаниями насосов для сердца. Он узнал имя хирурга – Стив Уэстаби, поскольку работал со мной, когда я был младшим врачом. Вместе с кардиологом они решили выяснить, смогу ли я помочь Питеру.

Чтобы не ходить вокруг да около, я сразу сообщил Питеру, что мы и правда можем помочь друг другу. Мне выпала возможность сделать то, чего никто до меня не делал. И если все получится, можно будет спасти сотни тысяч пациентов по всему миру. Я прямо заявил, что мне нужен подопытный кролик, на роль которого Питер идеально подходит.

Я достал «Джарвик-2000» из ящика стола, чтобы показать Питеру и его сыну. Титановая турбина была размером с мой большой палец, и я объяснил, что насос разместится непосредственно в сердце, у его заостренной верхушки: левый желудочек Питера настолько велик, что в нем более чем достаточно свободного пространства. Мы пришьем к мышце ограничительную манжету, которая будет удерживать насос на месте, после чего проделаем в стенке сердца отверстие и просунем насос внутрь. Турбинный насос будет на высокой скорости выкачивать кровь из отказывающего сердца и подавать ее через сосудистый имплантат в аорту – главный кровеносный сосуд организма.

Я продемонстрировал, как турбина насоса вращается внутри трубки. Она крутилась с невероятной скоростью: где-то между 10 и 12 тысячами оборотов в минуту, перекачивая ежеминутно не менее пяти литров крови – ровно столько же, сколько и обычное сердце, только непрерывным потоком. Насос не наполнялся, чтобы потом выбросить кровь в сосуды, как делает живое сердце, так что про пульс можно забыть. Единственная потенциальная проблема заключалась в том, что правой части сердца придется справляться с усиленным кровообращением. Но если правый желудочек выдержит напор насоса, сотворенного руками человека, то вся система будет работать не хуже пересаженного сердца. Если же правый желудочек не справится, то Питера ждет смерть.

Питер вздрогнул, услышав слово «пересадка».

Не следует недооценивать психологическую травму, которую получает пациент, когда ему отказывают в трансплантации сердца – последней надежде предотвратить надвигающуюся смерть.

Питер испытывал горечь, потому что дважды проходил отбор. В первый раз ему сказали, что он недостаточно болен, чтобы претендовать на донорское сердце. Во второй раз, когда Питеру стукнуло пятьдесят восемь, заявили, что он уже слишком болен.

Я постарался обрисовать ему общую картину. Отбор кандидатов на пересадку сердца – процесс безжалостный. Называть пересадку сердца традиционным, общепринятым методом лечения пациентов с сердечной недостаточностью – это то же самое, что заявить, будто выиграть в лотерею – лучший способ заработать деньги. В 1990-х годах пациентов старше шестидесяти вообще не рассматривали в качестве кандидатов. Ежегодно в Великобритании насчитывалось порядка двенадцати тысяч людей моложе шестидесяти пяти лет, страдающих тяжелой сердечной недостаточностью, тогда как донорских сердец не набиралось и ста пятидесяти. Само собой, трансплантологи отдавали предпочтение тем, кому донорское сердце принесло бы максимальную пользу, а таких было крайне мало.

Мне же хотелось помочь людям, оказавшимся в том же положении, что и Питер, – безнадежно больным, которым ни за что не дождаться донорского сердца и чьим последним пристанищем становилась «паллиативная помощь» – прием наркотических препаратов, заглушающих муки медленной, некрасивой смерти. Питер отказался от этого варианта. Он объяснил, что слишком хорошо знаком со смертью, так как ему довелось утешать более сотни пациентов в последние дни их жизни: «Я говорил, что им нужно сделать и что они могут сделать, описывал стадии принятия смерти и все в таком духе». Не лучший момент, чтобы мериться количеством погибших, но я к тому времени отправил на тот свет как минимум в три раза больше людей.

Немного восстановив силы, Питер смог оценить меня и слегка оживился – через истощенную болезнью телесную оболочку засияла выдающаяся личность. Улыбка осветила серое лицо и фиолетовый нос, и я проникся теплом к этому человеку. Он был столь удручен постоянными отказами, что ничего не ждал от нашей встречи. Совсем наоборот. Он ждал, что ему снова откажут.

Я всерьез сомневался, что он сможет перенести общий наркоз. Однако, если мы прооперируем Питера, никто потом не сможет заявить, будто мы взяли удобного для наших целей пациента или того, кому кровяной насос был не так уж и нужен. И больничный комитет по этике, и Агентство по медицинским приборам настояли на независимой проверке того, что первым, кому имплантируют «Джарвик-2000», будет безнадежно больной человек, которому осталось совсем недолго. Питер, безусловно, полностью соответствовал этому критерию. Таким образом, решение оставалось за мной. Поддавшись импульсу, я сказал Питеру, что для нас будет большой честью, если он позволит ему помочь, и что если он согласится, то получит прибор. На его лице промелькнуло удивление, а затем он расплылся в улыбке. Он получил свой выигрышный лотерейный билет.

Жизнь некоторых пациентов невыносима настолько, что сообщение о том, что в случае неудачной операции они умрут, – хорошая новость.

Он спросил, каковы его шансы. Я ответил, что где-то пятьдесят на пятьдесят, хотя и знал, что это чересчур оптимистичная оценка. Как и многие пациенты, сильнее всего Питер волновался из-за того, что во время операции пострадает мозг и в итоге состояние здоровья лишь ухудшится. Я заверил его, что в случае неудачи он непременно умрет. Странный способ успокаивать кого-либо, но Питера обрадовала идея того, что наша неудача обернется для него смертью. Его нынешняя жизнь была невыносимой, но он – набожный католик – не мог и помыслить о самоубийстве. Неудачная операция стала бы для него своего рода эвтаназией, причем не затрагивающей вопросы морали.

Я спросил его о жене. Почему она не пришла вместе с ним? Диана работала учительницей и не могла, не договорившись заранее, отлучиться из школы. Совместными усилиями они основали Национальную ассоциацию бездетных, написали книгу «Как справляться с бездетностью» и воспитали одиннадцать приемных детей. В молодости Питер играл в регби, прямо как я. Я чувствовал, что он хороший человек; если удастся продлить ему жизнь, он использует подаренное ему время с толком.

Я показал ему оборудование и спросил, сможет ли он смириться с жизнью на батарейках. Ему придется постоянно носить с собой контроллер и аккумуляторы в наплечной сумке. Если аккумуляторы сядут или отсоединятся, прозвучит сигнал тревоги. Придется менять их дважды в день, а на ночь подключаться к розетке. Прямо-таки научная фантастика.

На этом сюрпризы не закончились. Мы с доктором Джарвиком разработали революционный метод, позволяющий снабжать тело электроэнергией. Любой кабель, проходящий через брюшную стенку, в значительной степени уязвим для инфекции: кабель, окруженный жировой тканью и кожей, постоянно двигается, из-за чего в организм проникают бактерии, и иногда инфекция достигает самого электронасоса. У семидесяти процентов всех прооперированных пациентов из-за этого возникали проблемы, и многие нуждались в повторном хирургическом вмешательстве. Итак, вместо этого мы решили вставить Питеру в череп металлический штепсельный разъем. В коже головы почти нет жира, и она обильно снабжается кровью. А кость должна надежно зафиксировать штепсель на месте. Мы полагали, что эти факторы сведут к минимуму риск того, что кабель питания подхватит инфекцию.

Итак, в голове Питера будет встроенный штепсельный разъем, откуда электричество будет поступать в насос по кабелю, идущему через шею и грудную клетку. Чудеса! Чем вам не творение доктора Франкенштейна?

Питер нервно засмеялся. Его настроение менялось. Я объяснил, что придется сделать большой болезненный разрез с левой стороны грудной клетки, чтобы установить насос. Приятного мало. Кроме того, понадобятся дополнительные разрезы в шее и коже головы, чтобы закрепить систему электропитания. Питер спросил, делал ли кто-нибудь что-то подобное раньше. Нет, не делал.

– Но ведь это сработает? – уточнил он.

– Да, с овцами у меня все получилось.

Он снова засмеялся, а затем спросил, будет ли он слышать насос или чувствовать его у себя в сердце.

– Ну, овцы ни разу не жаловались!

Тут до меня дошло, что надо предупредить его об отсутствии пульса. Ротор насоса – его подвижная часть, вращающаяся на огромной скорости, – будет непрерывно подавать организму кровь, словно воду по трубам, тогда как живое сердце выбрасывает кровь порциями, из-за чего и появляется пульс. Выходит, медсестры и врачи не смогут нащупать у него пульс или измерить давление? Именно. Жизнь Питера будет другой, но, пожалуй, это предпочтительней неизбежной альтернативы.

Затем последовал другой вопрос, который напрашивался сам собой: если Питер потеряет сознание за пределами больницы, как окружающие смогут понять, жив он или нет? Затрагивать эту тему мне не хотелось, и я отделался расплывчатым ответом. Вместе с тем вопрос был совершенно уместен. Спустя несколько месяцев, зимой, другой пациент с насосом в сердце упал у себя дома и ударился головой. Через какое-то время его нашли – холодным, без сознания и без пульса. Бригада «Скорой» отвезла его прямиком в морг.

И последний вопрос Питера: нервничаю ли я из-за того, что собираюсь провести операцию из разряда научно-фантастических, которая к тому же с высокой вероятностью приведет к его смерти?

– Абсолютно нет, – ответил я. – Нет, если вы хотите, чтобы я это сделал. Я не из нервных. Профессия не позволяет.

Ответ не заставил себя долго ждать.

– Давайте тогда сделаем это.

Я попросил его в ближайшие дни обязательно обсудить эту затею с близкими и друзьями.

Оставалось еще кое-что. Мне нужно было своими глазами увидеть эхокардиограмму его сердца. На коляске мы отвезли Питера в отделение кардиологии и помогли ему забраться на кушетку. Одышка возобновилась, и вскоре мы узнали почему. Огромный левый желудочек чрезвычайно раздулся и почти не двигался. Из-за растянутой мышцы митральный клапан вообще не закрывался, но после установки насоса это станет не важно, при условии что не протекает аортальный клапан – а с ним все было в порядке. Насос будет засасывать кровь, не давая ей вернуться обратно. Левый желудочек работал достаточно хорошо, и в целом все выглядело благоприятно для проведения операции. Мне просто не стоило зацикливаться на вероятном риске. Права на неудачу у меня не было, потому что смерть первого же пациента означала бы закрытие программы.

Питер поднялся с кушетки и настоял на том, чтобы дойти до двери самому. Его походку сложно было назвать легкой, но у него имелось нечто куда более важное – надежда. Надежда, которая появилась впервые с тех пор, как ему дважды отказали в пересадке сердца. И теперь нам надо было браться за дело.

Жена Питера Диана и несколько из его приемных детей захотели поговорить со мной, и беседа вышла очень эмоциональной. Должен ли Питер цепляться за оставшееся ему непродолжительное время или стоит воспользоваться шансом на лучшую жизнь, несмотря на риск умереть на операционном столе? Диана сказала мужу, что не станет решать за него или указывать ему, как поступить, и что, какое бы решение он ни принял, она всецело поддержит его.

Через два дня после нашей встречи Питер подтвердил свое согласие на операцию. Теперь нужно было попросить Филипа Пул-Уилсона – ведущего европейского кардиолога, специализирующегося на сердечной недостаточности, – подтвердить неблагоприятный прогноз для Питера. Он мог прибыть в Оксфорд поздно вечером 19 июня. Уверенный в том, что он скажет, я запланировал операцию на 20-е.

Далее предстояло собрать команду из Хьюстона и Нью-Йорка. Предполагалось, что Бад Фрейзер, проводивший исследования на животных в Техасском институте сердца и имплантировавший куда больше искусственных сердец, чем любой другой хирург, станет почетным членом нашей операционной бригады. Доктор Джарвик должен был собственноручно привезти прибор из Нью-Йорка, а за два дня до операции мы положили бы Питера в больницу. Нужно было скорректировать медикаментозное лечение, которое он получал от сердечной недостаточности, и научить его управляться с контроллером и аккумуляторами. Кроме того, было не менее важно, чтобы с ним познакомились и другие члены операционной бригады.

Накануне операции Питера положили в отделение кардиореанимации. Сестра Дезире выбрила левую сторону его головы. Дэйв Пиготт, анестезиолог, вставил канюлю в артерию на запястье Питера, после чего установил широкую канюлю во внутреннюю яремную вену с правой стороны шеи. Затем он пропустил катетер-баллон через вены и правую часть сердца в легочную артерию.

Ближе к вечеру я привел Джарвика и Бада познакомиться с Питером. Тот поддерживал беседу довольно оживленно для человека, который менее чем через двенадцать часов мог с пятидесятипроцентной вероятностью умереть. Впервые за многие месяцы он заговорил о будущем – о том, что он сделает для поддержки нашей программы, если выживет, а также куда отправится в свой первый отпуск за несколько лет. В общем, говорили только о хорошем, что пошло на пользу всем нам. Теперь должен был появиться профессор.

Филип прибыл в пол-одиннадцатого вечера. Он обстоятельно поговорил с Питером, изучил его карту и уже после полуночи заглянул ко мне в кабинет, чтобы пожелать нам удачи. Эдриан Баннинг, оксфордский кардиолог Питера, сравнил его с человеком на трамплине, который готовится к прыжку, но при этом не знает, есть ли в бассейне вода.

Вот что написал Эдриан.

«С точки зрения функций организма Хоутон был мертв. Все, что у него оставалось, – исполненный разочарования разум. Прогноз при сердечной недостаточности хуже, чем при любой разновидности рака. Если состояние пациента не соответствует минимальным критериям для постановки в очередь на трансплантацию, то традиционная медицина мало чем способна помочь. У каждого кардиолога полно таких пациентов: будучи не в состоянии работать, они просто доживают свои последние дни в ожидании смерти».

Наутро, в половину восьмого, все собрались в наркозной комнате пятой операционной. Бад, как обычно, пришел в ковбойских сапогах и шляпе: привычное дело для Техаса, но не для Оксфорда. Я спросил у Питера, не появились ли у него сомнения и не хочет ли он что-нибудь сказать напоследок. Он ответил, что после операции ему станет лучше, независимо от ее исхода. Я бойко заверил его, что все будет в порядке: каждому пациенту не помешает услышать это перед общим наркозом.

Когда Питер отключился, мы уложили его правым боком на операционный стол, обнажив голову и шею слева, и я отметил линии предполагаемых хирургических разрезов несмываемым черным маркером. Мы собирались вывести питающий кабель через верхнюю часть грудной клетки, а затем провести его вдоль шеи и через левую часть головы. Эндрю Фрилэнд, – мой коллега, специализирующийся на кохлеарных имплантатах, – должен был установить в черепе базу для штепсельного разъема, пока мы будем вскрывать околосердечную сумку и аорту через большой разрез между ребрами в левой части грудной клетки.

С некоторым волнением я вскрыл бедренную артерию и вену в паху, чтобы подключить Питера к аппарату искусственного кровообращения, после чего сделал надрез в груди, рассекая скальпелем жировую ткань и истощенные мышцы. Металлический ретрактор раздвинул ребра, открыв перед нами околосердечную сумку и легкие. Прямо за легкими располагалась аорта. Через дополнительный разрез в плече мы ввели в шею черный изолированный шнур питания, который затем вывели наружу позади левого уха. Это было непросто, так как приходилось действовать в непосредственной близости от крупных артерий и вен, не говоря уже о жизненно важных нервах, – крайне кропотливая работа.

На конце электрического кабеля располагался миниатюрный штепсельный разъем с тремя контактами. Да-да, самый настоящий штепсельный разъем: он вставлялся в титановую базу с шестью отверстиями под шурупы, которыми та должна была крепиться к черепу Питера с внешней стороны. Эндрю сделал за ухом разрез в форме полумесяца и соскреб с кости фиброзное покрытие. Затем с помощью электродрели просверлил в черепе сквозные отверстия для шурупов. И наконец разъем надежно прикрутили к черепу, добавив костной пыли, чтобы ускорить заживление тканей вокруг титанового корпуса. Все это мы придумывали на ходу.

Осталось проделать в центре кожного лоскута отверстие: через него будет выступать разъем, к которому можно будет подключить кабель питания, ведущий к аккумуляторам и контроллеру. После этого мы зашили разрезы на шее и голове. К установке насоса все было готово.

Я вскрыл околосердечную сумку. Печальное зрелище. Огромный трепыхающийся левый желудочек состоял больше из рубцовой, чем из мышечной ткани. Он почти не двигался, и спустя час после начала операции артериальное давление существенно упало, в крови скопилась молочная кислота, так что пришлось запустить АИК, чтобы помочь кровообращению. Бад держал титановый насос, а я отодвинул легкие, обнажив аорту. Сперва нужно было пришить сосудистый имплантат к аорте, и только потом устанавливать в сердце насос. Искусственный сосуд требовался подходящей длины – не слишком длинный, чтобы не перекручивался, но и не слишком короткий, что было бы куда хуже. К тому же необходимо было сделать безупречные швы, иначе кровопотери не избежать.

Рис. 5. Установленный в левый желудочек прибор «Джарвик-2000» (операция, проведенная Питеру Хоутону)

Кульминация приближалась. Мы начали пришивать ограничительную манжету к закругленной верхушке сердца, которое выглядело как сгнившая дыня. Отныне сердце Питера никогда не будет в одиночку отвечать за его кровообращение. С этого момента его жизнь будет зависеть от рукотворного прибора (рис. 5).

Все, что нам оставалось, – проделать выемку внутри сердечной мышцы через центр манжеты и вставить насос (все равно что удалить из яблока сердцевину, а затем впихнуть туда пальчиковую батарейку). Для Питера это был спасательный круг. Мы собирались сотворить человека без пульса, и пока все складывалось хорошо. В обтянутой манжетой сердечной мышце я сделал надрез крест-накрест, после чего специальным инструментом мы проделали выемку, в которую поместили насос. Все шло по плану – по крайней мере до сих пор.

Дезире держала в руках контроллер и аккумуляторы, готовая подключить кабель, едва получит указание. Когда я убедился, что ни в насосе, ни сосудистом имплантате не осталось воздуха, мы запустили насос на скорости 10 000 оборотов в минуту. Датчик потока показал, что прибор перекачивает четыре с половиной литра в минуту. Мы уменьшили поток в АИК, чтобы сердце Питера вместе с насосом взяло кровообращение на себя, постепенно переключаясь с внешней вспомогательной системы на внутреннюю. Наконец я сказал Брайану «вырубать». На все про все у нас ушло два часа.

Все взгляды устремились на экран кардиомонитора. Абсолютно прямая линия, отображавшая уровень артериального давления, показывала, что оно достигает не более двух третей от нормы; давление в венах также было ниже нормального. Хотя это и говорило о том, что правый желудочек справляется хорошо, давление все равно было чересчур низким. Кровоток должен быть достаточно сильным, иначе мощный насос опустошит левый желудочек и образуется затор. Мы стремились добиться баланса, при котором насос выполнял бы львиную долю работы, но левый желудочек продолжал бы выбрасывать небольшую часть крови.

И еще один момент: нужно было адаптировать план послеоперационного ухода к совершенно новой для человека физиологии без пульса – физиологии прямой линии. Мы с коллегами напрактиковались на множестве овец, поэтому знали, что от нас потребуется.

Последней и самой неприятной проблемой было кровотечение, которое следовало остановить. Из каждого разреза и прокола на теле Питера сочилась кровь, потому что раздутая печень перестала вырабатывать факторы свертывания крови – распространенная проблема среди пациентов, нуждающихся в искусственном сердце. Итак, мы ввели Питеру донорские факторы крови и тромбоциты – липкие клетки, ускоряющие заживление разрезов, после чего ординаторы закрыли грудную клетку.

Кто бы мог подумать, что со временем мы будем адаптировать план послеоперационного ухода к совершенно новой для человека физиологии без пульса – физиологии прямой линии.

Выйдя из операционной, мы проверили потребляемую мощность насоса: она составила семь ватт. Подача насоса колебалась между тремя с половиной и семью с половиной литрами в минуту и зависела от скорости вращения ротора, а также от артериального давления Питера, которое сейчас тормозило прохождение крови через насос. Это шло вразрез с привычной логикой: когда у Питера повышалось давление, кровоток значительно снижался. При недостаточном кровоснабжении мозга и остального тела в крови накапливается молочная кислота, а почки перестают вырабатывать мочу. Но пока все шло как надо. Насос справлялся с возложенными на него обязанностями.

Когда грудную клетку закрыли, а хирургические простыни сняли, Питера переложили на каталку, чтобы отвезти в палату интенсивной терапии. Там за него взялась команда первоклассных медсестер, в точности знавших, чего ожидать. Питера подсоединили к кардиомонитору, и вокруг собралась публика, чтобы лицезреть пациента без пульса – первого, кому имплантировали революционную модель искусственного сердца, которое должно остаться внутри него навсегда. Мы оставили Питера на попечении медсестер, дав указание вызвать нас, если что-то пойдет не так.

После самой будоражащей операции из всех, которые я когда-либо проводил, уснуть мне толком не удалось: до того я был возбужден. Поэтому в половину пятого утра, едва солнце встало, я зашел к Питеру в палату. Приложив к его груди стетоскоп, вместо привычного сердцебиения я услышал характерное непрерывное жужжание насоса. Единственная работающая почка перестала вырабатывать мочу, но этого мы ожидали. Больше всего меня тревожило то, что переливание крови вредно для легких, а Питеру влили уже тридцать пакетов. Поскольку его кровь теперь текла в обратном направлении – вверх по нисходящей дуге аорты к мозгу, оставалось только гадать, когда он придет в себя. Что ж, время покажет.

Я пошутил, что, несмотря на христианское вероисповедание, он стал монстром Франкенштейна, который подпитывается током через стержень в голове (из-за чего та сильно болела). Так или иначе, Питер решительно настроился выздороветь.

Состояние Питера оставалось стабильным на протяжении следующих тридцати шести часов, и он начал приходить в себя. Когда он смог самостоятельно дышать, кашлять и понимать наши указания, мы приподняли в кровати его массивное тело и вытащили дыхательную трубку.

Первое, что он сказал, увидев меня:

– Ну и засранец же вы.

Межреберная торакотомия – процедура очень болезненная, а ведь у Питера, кроме того, были швы на голове, шее и в промежности. Тем не менее произнес он эту фразу с юмором, с улыбкой на лице. Он был рад, что все еще жив. Мы немного поговорили о том, как прошла операция.

Буквально за неделю почка начала неплохо функционировать, и необходимость в диализе отпала. Питер усиленно работал над тем, чтобы подняться с постели и вновь обрести подвижность, в чем ему помогал физиотерапевт. Хотя насос быстро восстановил нормальный кровоток, требуются месяцы, чтобы исправить разрушительные последствия хронической сердечной недостаточности. Здесь та же история, что и с пересаженным сердцем. Вместе с тем Питер не мог нарадоваться исчезнувшей одышке и тому, что левая часть сердца больше не давила на легкие. Он начал избавляться от литров жидкости, которая за долгие месяцы болезни скопилась в тканях, состояние его ног улучшилось, а нос и лицо порозовели.

Поразительно, но Питер покинул больницу всего через одиннадцать дней после операции – семья забрала его домой в Бирмингем. В Штатах столь стремительную выписку ни за что не допустили бы. Перед отъездом Питеру пришлось пообщаться с прессой: у входа в больницу его поджидали многочисленные фотографы. Он получил огромное удовольствие от происходящего. Наша англо-американская операционная бригада провела первую в мире операцию подобного рода, но главной звездой был Питер – пациент без пульса. Сам себя он называл киборгом.

Питер усердно занимался, и постепенно его физические возможности увеличивались. Живот через несколько недель начал сдуваться, потому что уходила жидкость, скопившаяся вокруг внутренних органов, а еще чуть позже Питер окончательно избавился от отеков ног. Спустя пять месяцев после операции, в ноябре, нормализовался даже его сердечный ритм.

Он был весьма разговорчив. По его словам, события, произошедшие после июня, превратили его из беженца, вынужденного уйти с работы и отказаться от всех радостей жизни, в человека, получившего вид на жительство. Его личное обаяние засияло в полную силу. Постоянные страх и растерянность сменились нескрываемой радостью из-за отсроченной смерти. На протяжении многих лет он не чувствовал себя таким здоровым.

Вот его слова.

«Очень раздражает, когда люди говорят, будто я был храбрым. Во мне не было ни капли храбрости. Я всего лишь поменял гарантированную медленную смерть на риск быстрой и безболезненной, а также на шанс выздороветь. Когда я только покинул больницу, то даже не осмеливался строить планы на будущее. Я просто радовался каждому прожитому дню. Теперь же я начинаю думать о том, что сделать с оставшимся временем, и обзваниваю всех друзей, чтобы сообщить, что я еще жив».

В Бирмингеме Питер стал предметом всеобщего любопытства. Волосы на голове отрасли не сразу, и любой прохожий мог отчетливо разглядеть разъем за ухом и идущий от него черный кабель. Дети подходили и спрашивали, зачем ему в голове этот стержень. Неужели он робот? Питер с превеликим удовольствием им все объяснял. Он чудесно отпраздновал Рождество, до которого даже не рассчитывал дожить.

Это не храбрость. Я лишь променял медленную смерть на риск быстрой и безболезненной и на шанс выздороветь. Я не строил планов на будущее, а теперь обзваниваю друзей, чтобы сказать им, что я все еще жив.

Однажды, отправившись за покупками в период январских распродаж, Питер ощутил резкую боль в голове. Незадачливый воришка схватил его наплечную сумку с контроллером и аккумуляторами, думая, что в ней фотоаппарат. Разъем питающего кабеля был выдернут из черепа, и насос прекратил работу. Малолетний грабитель хотел скрыться с сумкой в руках, но громко затрезвонил предупредительный сигнал об отключении питания. Почуяв неладное, парень бросил сумку и сбежал. Другие покупатели принесли ее Питеру, и тот невнятно пробормотал, что нужно как можно скорее воткнуть кабель в разъем. Одна пожилая дама помогла ему, хотя так и не поняла, что именно она сделала. Снова подключившись к электричеству, насос заработал с прежней силой.

– Мне стало дурно, – вспоминал Питер. – Но, думаю, дело было скорее в шоке, чем в чем-либо другом. Голова потом еще несколько дней сильно болела в области этой железки.

В первый год после операции Питер восстанавливал физическую форму, а на второй нашел цель, благодаря которой его жизнь обрела новый смысл. Благодаря искусственному сердцу продолжительность жизни Питера могла увеличиться более чем на десять процентов, и ему было крайне важно придать своему существованию смысл, а не просто быть экспонатом, вызывающим всеобщее изумление. Он принялся усердно трудиться, чтобы собрать деньги и привлечь к нашей программе общественное внимание, отчаянно желая, чтобы и другие пациенты получили такую же возможность, какую подарили ему. Вскоре он стал неотъемлемой частью нашей команды и начал консультировать кандидатов на установку искусственного желудочка и их близких.

Питер был не самым послушным пациентом. У него часто шла носом кровь, и, чтобы справиться с этим, он снижал дозировку прописанных ему антикоагулянтов. Кроме того, за отсрочку смертного приговора ему приходилось платить: каждые восемь часов менять аккумуляторы, подзаряжать их и повсюду носить с собой оборудование. Иногда перед выходом из дома он забывал заменять севшие аккумуляторы полностью заряженными. Однажды он сидел в стоматологическом кресле, когда сработал сигнал, предупреждавший о низком заряда батареи, и стоматологу пришлось спешно везти его домой.

Он продолжил заниматься писательством и опубликовал книгу «Death, Dying and Not Dying». Он искренне радовался всякий раз, когда его благотворительный фонд помогал больным людям получить искусственное сердце; ему было приятно находиться в компании других «киборгов», большинство из которых вернулись к активной, деятельной жизни.

В глубине души он не переставал надеяться, что функция его сердца восстановится достаточно, чтобы можно было отказаться от насоса. В известной степени так и произошло, но мы все же не поддались соблазну и не рискнули убрать прибор. И правильно сделали: позже сердце Питера вновь отказало, и последние три года жизни он полагался исключительно на насос. По иронии судьбы, ему в итоге предложили сделать пересадку сердца, но он демонстративно отказался даже обсуждать это.

Шестой и седьмой годы новой жизни ознаменовались для него возрастными проблемами, столкнуться с которыми Питер не предполагал.

Суставы рук поразил ревматоидный артрит, из-за чего писать стало затруднительно, а простата увеличилась настолько, что потребовалась операция. Ее провели в Оксфорде: ни одна другая больница не взялась бы оперировать столь особенного пациента. Как сказал Питер:

– Интересно, когда-нибудь тяготы достойной и полезной для общества жизни смогут свести на нет все ее прелести?

Во время последней поездки в Штаты в августе 2007 года Питер дал откровенное интервью газете «Вашингтон пост». Он признал, что установка искусственного сердца спровоцировала определенный духовный кризис, заставив его усомниться в католической вере. Ставя под вопрос само существование загробной жизни, он написал: «Кто знает? Это ведь всего лишь священники. Они мало что могут сказать, если начать их подробно расспрашивать на эту тему». У него развилась клиническая депрессия, и в течение полутора лет ему назначали антидепрессанты, которые он не принимал: «Несколько раз мне казалось, что миру будет лучше без меня. Что лучше дать возможность всем жить своей жизнью. Мне даже хотелось свести счеты с жизнью, но размышления о том, как именно это сделать, были мне неприятны. Я струсил». Свои суицидальные мысли он обсудил с психиатром:

«Он не особенно обеспокоился – сказал, что это совершенно рациональная реакция на тяжелые жизненные обстоятельства. И он не удивился. Не отговаривая меня, он посоветовал мне задуматься над тем, что я делаю. Он спросил напрямую: действительно ли я этого хочу? Да, я правда этого хотел, но, видимо, недостаточно сильно, чтобы преодолеть страх и довести дело до конца».

Мой дорогой киборг оказался там, где еще никто не бывал. Через семь с половиной лет после операции мы зашли далеко на неизведанную территорию. Прежде никому не удавалось прожить с искусственным сердцем более четырех лет.

Питер сказал: «После операции оказываешься в положении, с которым никто еще не сталкивался: никому не было известно, что делает с человеком жизнь на батарейках. Становишься живым изобретением, пытающимся смириться со своей сущностью, пытающимся преодолеть сложную эмоциональную подоплеку случившегося. Становишься бессердечным».

Он признался, что начал легкомысленно относиться к деньгам: «Становится все равно, превысишь ты баланс кредитной карты или нет. Когда времени остается совсем мало, можно и пожить в свое удовольствие. Думаешь: да какого черта, если я чего-то хочу, то обязательно это получу!»

Значительную часть собранных денег Питер потратил на посещение международных конференций, где к нему относились с почтением, ведь он был первопроходцем в революционной технологии. Вместе с тем последний абзац статьи в «Вашингтон пост» стал для всех откровением:

«Постепенно все приходит в норму. Больше не воспринимаешь себя чем-то странным или выходящим за рамки нормального. Меня вырвали из цепких лап смерти, превратив в самого настоящего киборга, и, несмотря на сложную психологическую трансформацию, это было нечто незабываемое. Череда взлетов и падений. Всяко лучше, чем просто умереть – так я думаю. Три дня из пяти – уж точно».

Меня вырвали из лап смерти, превратив в киборга. Это всяко лучше, чем умереть.

К тому времени Питер работал в благотворительном центре Бирмингема, где помогал бездомным и неимущим. Параллельно он организовал духовный ретрит в горах Уэльса, участвовал в благотворительном походе протяженностью в сотню миль, занимался пешим туризмом в Швейцарских Альпах и на американском Западе. Наш «ходячий мертвец» прожил после операции почти восемь лет. Как результат, Соединенные Штаты Америки и многие европейские страны начали активно использовать миниатюрные роторные насосы в качестве альтернативы пересадке сердца. Многие пациенты благодаря операции смогли вернуться к работе. По прошествии шестнадцати лет мы набрались достаточно опыта в медицинском уходе за такими пациентами и теперь идем к тому, чтобы обеспечить людям с искусственным сердцем ту же продолжительность жизни, что и у пациентов, перенесших трансплантацию.

Питер умер через несколько недель после публикации интервью в «Вашингтон пост». Я тогда был в Японии, активно продвигая вспомогательные желудочковые системы в стране, не признающей пересадку органов. Смерть Питера не была связана с нашим насосом или с его собственным больным сердцем. Однажды у него обильно пошла кровь носом, из-за чего окончательно перестала функционировать единственная почка. Питеру запросто могли сделать диализ – мы ведь помогали ему обходиться без почек в течение недели после первой операции, – но в местной больнице отказались что-либо предпринимать. Без медицинской помощи уровень калия в крови достиг предельно высокого значения, началась фибрилляция сердца, и насос отключился. Будь я в Англии, мы бы обязательно забрали его в Оксфорд и спасли. Этой смерти можно было избежать.

В борьбе за сохранение жизни живого существа природа умеет приспосабливаться к обстоятельствам внешнего мира.

Мы попросили у Дианы, вдовы Питера, разрешения провести вскрытие, чтобы узнать, каковы долгосрочные последствия кровообращения без пульса. Сам насос был в идеальном состоянии: никаких кровяных сгустков, а подшипники ротора почти не износились. Мы вернули прибор Робу Джарвику в Нью-Йорк, где он вот уже который год продолжает работать на стендовой испытательной остановке. Левый желудочек Питера так и остался раздутым и совершенно бесполезным с функциональной точки зрения. Единственное обнаруженное нами следствие многолетней работы насоса – истончение мышечного слоя в стенке аорты. Поскольку пульсовое давление Питера равнялось практически нулю, аорте больше не нужны были толстые стенки, как у остальных людей, – отличный пример того, как природа приспосабливается к обстоятельствам.

Питер оставил после себя богатое наследие. Его случай подтвердил громаднейший потенциал механических кровяных насосов: эти устройства способны обеспечить надлежащее качество жизни многим тысячам пациентов с тяжелой сердечной недостаточностью, которым было отказано в пересадке сердца. Сколько ни ищи, никакой этической дилеммы тут фактически нет, ведь людей, для которых предназначено искусственное сердце, ожидает в противном случае короткая и мучительная жизнь.

Питер ясно дал понять, что новая жизнь – это нечто особенное. Да, за нее приходится платить, и смерти все равно не избежать. Вместе с тем он первым раскрыл истинный потенциал кровяных насосов, и я был несказанно рад сыграть свою роль в создании того, что большинство людей считали невозможным. Питер был по-настоящему выдающимся человеком.

Назад: 9. Сердце за сердце

Дальше: 11. История Анны