Глава 17. Навстречу потоку и по течению

Мы попрощались с Молькино, с полигоном и суровыми, но добрыми сербами. Вернее, это я простился, а Василий Иванович с Гораном уже минут пятнадцать беседовали под сенью леса на границе лагеря, по ту сторону железнодорожных путей. А по эту сторону мы с Викой готовили автомобиль Ерёменко к дальней поездке: сложили задние сидения, равномерно распределили багаж, так чтобы можно было относительно комфортно отдыхать в едущей машине. Нам предстояло как можно скорее добраться до Санкт-Петербурга. Моя стажировка закончилась так же неожиданно, как и началась.

А в самом городе на Неве в эти минуты происходило шокирующее событие. Стало известно, что происшествие в порту имело все признаки теракта с применением радиологического оружия. Мелкодисперсный порошок, попавший в воздух, оказался отравлен радиоактивными элементами и за короткое время накрыл длинной полосой десятки кварталов Кировского района. Шла эвакуация людей из заражённых участков, военные устанавливали оцепление. По предварительным данным, никто не погиб, но учитывая природу заражения, данный факт не сильно утешал.

Васильевский остров не пострадал, но и оттуда, по слухам, вывозили людей, оцепляли территорию наглухо. Ни нам с Викой, ни нашим близким пока ничто не угрожало, но тревога и подавленность не отпускали – лично мне постоянно напоминая о себе напряжением в районе диафрагмы. Никто не разговаривал, каждый занимался своим делом, каждый пытался осмыслить произошедшее. Когда мы созванивались с Ерёменко в первые минуты после получения рокового сообщения, на мой вопрос: «Что? Началось?» Василий Иванович ответил не вполне уверенно, но в целом утвердительно. После чего я предупредил родителей и всех знакомых, до кого смог дозвониться. В поступивших из Фонда инструкциях в том числе содержались рекомендации: «Сотрудникам и их родным и близким покинуть пределы населённых пунктов с населением более миллиона человек».

Наконец Ерёменко крепко обнялся с сербом и пошёл назад, широко шагая через рельсы. Горан махнул на прощанье рукой и скрылся в густой растительности. Чуть дальше по железнодорожному полотну на состав грузилась военная техника.

Запастись продовольствием решили в одном из крупных торговых центров в окрестностях Краснодара, не заезжая в сам город. Набрали не только еды и питья, но и походных принадлежностей в виде лёгких спальников, газовой горелки и прочих мелочей. Идти условились дальнобоем, без ночёвок и долгих остановок. И хоть путь предстоял не такой сложный, Ерёменко неоднократно напоминал: «Надо быть готовым ко всему».

За покупками отправились мы с Викой, а командор, как я про себя прозвал Ерёменко на время поездки, остался в машине, опасаясь за свой помповый дробовик, который был частью его командировочного имущества. Ерёменко тоже покидал насиженное место в благодатном южном регионе.

В итоге в багажнике внедорожника, объединённом с салоном, оказалось место не только для горы вещей, но и для отдыха. Не очень просторно, но могло быть и хуже. Спать пока не хотелось, однако Василий Иванович напомнил, что к концу дня кто-то должен будет сменить его за рулём, и я отправился в багажник навёрстывать упущенный прошлой ночью отдых. Вика осталась пока за штурмана и, не теряя времени даром, завела беседу на мучавшую её тему происхождения и смысла жизни. Из-за плотного графика тренировок по тактике я так и не смог выполнить обещание лично расспросить Ерёменко по данному вопросу. Поэтому наша спутница сама взяла быка за рога.

– Удивительно, что вы так долго продержались, – усмехнулся командор, оглянувшись на меня, лежавшего у подножия горы сумок и чемоданов. – Обычно такие вопросы начинают звучать незамедлительно. На что я отвечаю: «Нет. Такой информации нет. По крайней мере, в открытом доступе». А чем тебе не нравится, к примеру, старый добрый креационизм?

– Нас так воспитывали, – задумалась Вика. – Если вы о божественном происхождении, то я лично допускаю его. Но многие воспринимают библейскую историю как миф.

– Креационизм не миф, а теория – такая же, как и любая другая. Кто считает, что жизнь могла зародиться из случайного взаимодействия химических элементов, тот верит в биохимическую эволюцию; кто признаёт, что нас создал разум некоего высшего существа, тот верит в него. Но повторюсь, фактами мы пока не располагаем.

– А будут факты? – спросила Вика не столько у Ерёменко, сколько у высшего разума. – Некоторым нужны доказательства, чтобы верить.

– Доказательства? А ты сходи на войну, а потом скажи мне, что Бога нет, – ухмыльнулся командор. – Вопрос только в терминологии: что конкретно каждый понимает под словом «Бог». Расцвет атеизма обычно приходится на сытое, мирное время. Когда отдельные личности преисполняются уверенности в собственной значимости. Но когда цена жизни и убеждениям падает ниже нуля, тут уж волей-неволей вспоминается «Отче наш».

После слов о войне все притихли. Я лежал молча и был несколько удивлён таким разносторонним развитием бывшего наёмника, а ныне инструктора по тактической подготовке. Командор, видимо, понял, что хватил лишку, и попытался разрядить обстановку.

– В общем, не буду ходить вокруг да около, – продолжил он, обращаясь к Вике, – согласно летописям, принято разделять происхождение разумной и неразумной жизни. При том что так называемая неразумная жизнь всё равно рассматривается как часть некоего замысла, читай разума. А отдельной темой идёт происхождение обоих типов жизни конкретно на Земле. И если по первым вопросам ответов пока нет, то по земным делам выходит, что человек появился здесь сразу в своём теперешнем виде. О чём свидетельствуют древнейшие легенды и археологические находки. Причём мы не просто, допустим, прилетели и стали жить, а ещё и привезли с собой флору и фауну, так как ДНК живых существ имеют много общего. Хочется надеяться, что мы не инопланетные завоеватели и не уничтожили то, что здесь было до нас. Кстати, важно, что понятие разумной жизни не ограничивается биологическими рамками. По крайней мере, я так истолковал прочитанное. Сойдёт тебе такой ответ?

– Понятно, что ничего не понятно, – пробубнила Вика.

– В этом-то и подвох! Разум наш – и великий дар, и наказание. Да и как можно понять и судить о том, о чём у нас нет никаких начальных представлений? Кстати, на этот счёт есть интересная байка. Заключается она в предположении, что американские индейцы доколумбовой эпохи не могли видеть подошедшие к их берегам испанские корабли, так как в их мозгу не было образов, с которыми их разум мог бы сопоставить увиденное. Как считаешь, возможно такое?

– У меня есть версия! – подскочил я, не в силах пропустить уже знакомую байку мимо ушей. – Мне кажется, вам должна быть знакома фамилия Черенов.

– Черенов?! – обернулся ко мне с округлившимися глазами Василий Иванович, да так, что автомобиль начало уводить на обочину.

Вика вскрикнула. Ерёменко выровнял траекторию и сжал покрепче руль.

– Да, Черенов, – подтвердил я, уже с опаской. – Глава службы безопасности Фонда.

– Знал я одну личность с такой фамилией, да рад был бы не поминать, – процедил сквозь зубы командор. – Глава, говоришь? А с чего это ты вдруг интересуешься?

– Эта самая личность проводила со мной собеседование при принятии на работу, – ответил я. – И он задавал мне этот самый вопрос про индейцев. Практически слово в слово.

– Да, история явно поросла бородой, – после долгой паузы выдал командор, – пора обновлять фольклор.

Когда стало понятно, что наш диалог исчерпан, Вика отрицательно ответила на вопрос об индейцах. И непринуждённая беседа Вики с Василием Ивановичем потекла дальше. А я всё никак не мог избавиться от чувства, что байка может иметь некий тайный смысл. Насторожила и нервная реакция командора на названную фамилию.

Долго анализировать мне не пришлось: под мерное бормотание попутчиков и плавное покачивание автомобиля я не заметил, как в конце концов крепко уснул.

Сон в багажнике движущегося автомобиля показался мне не лучшим в жизни, но и далеко не худшим. И некоторое время после пробуждения я приходил в себя, рассматривая вечернее небо, покрытое перистыми облаками, которые низкое солнце окрасило жёлтым цветом.

Я сел, оценивая обстановку. Вика спала, уткнувшись головой в обивку стойки, а Ерёменко непринуждённо крутил баранку.

– Проснулся, боец? А я уже хотел щупать пульс, – не поворачиваясь, произнёс командор. – Чем это ты прошлой ночью занимался вместо положенного сна?

– Ничем противоестественным, – парировал я и спросил: – Где мы уже?

– Пара сотен до Воронежа осталась.

– Может, вас сменить?

– Не откажусь, – с ходу согласился Ерёменко. – Только сделаем небольшой привал.

– Я за, – вдруг подала голос Мальвина, – и по возможности скорее.

Остановились у первой попавшейся крупной АЗС, где можно было цивилизованно справить нужду, освежиться и пополнить запасы горючего. Когда задачи первостепенной важности были решены, мы отъехали на парковку и расположились на капоте внедорожника, уплетая свежую выпечку и запивая её кофейными напитками. Открывался приятный вид на окрестные леса с поросшими мелкими фиолетовыми цветочками оврагами. Жизнь кипела вокруг в привычном ритме: грохотали многотонные грузовики, развозившие товары по всей стране; спешили на юг счастливые отдыхающие; да и просто ехали по делам люди. А из головы всё не шла инструкция покинуть города с населением более миллиона человек.

– Разбуди меня в районе Каширы, – напомнил Ерёменко, устраиваясь в багажнике на ночлег, – там оценим диспозицию и решим, как объезжать Москву. Если всё будет спокойно, проскочим по МКАД, а если нет, свернём раньше.

Когда мы выехали на шоссе и набрали крейсерскую скорость, Вика залезла с ногами на сиденье и взяла мою руку в свои. Задачи мчать во весь опор не ставилось. Мы должны были просто добраться до места назначения без спешки и риска, нигде не задерживаясь. Поэтому я держал стрелку спидометра в пределах ста – ста десяти километров час.

– Знаешь, мне страшно возвращаться, – поделилась наконец переживаниями Вика. – Слишком много плохого случилось за последнее время. Я как жук в банке: только доползу до верха, как кто-то снова стряхивает вниз.

– Ты хорошо держишься, не переживай и не бойся, – попытался я успокоить её. – Мы вместе. Я найду укромное место, где отсидимся, сориентируемся и решим, как быть дальше.

– Не подумай, что я ною, просто иногда хочется с кем-то поделиться. Теперь я знаю, насколько важна твоя работа. Но это же и не даёт покоя.

– Я люблю тебя. Это единственное, что тебе нужно знать, – сказал я тихо, но уверенно, посмотрев в её грустные глубокие глаза.

Это стало моим первым признанием в истинных чувствах к давней знакомой, за несколько недель превратившейся в самого близкого человека. Я не смог увидеть, как Вика отреагировала на услышанное, она просто крепче сжала мою руку и положила голову мне на плечо. Только почувствовал спустя время, как пропитался влагой рукав рубашки. Долго ехали молча.

Далеко за полночь, на подъезде к точке второй остановки на трассе обнаружился крупный пост ДПС, миновав который, мы сразу затормозили.

– Почему прекратили движение? – поинтересовался Ерёменко, не вставая.

– Подъезжаем к Кашире. Остановился у поста ДПС, для безопасности.

– Хорошо. Стоим двадцать минут, далеко не расходимся, – велел командор, надевая ботинки и выбираясь из тесноты походной спальни.

Чем ближе мы подъезжали к Питеру, тем острее чувствовалась напряжённость во всём: в действиях, в эмоциях, в общении. Тем не менее это не помешало нам устроить поздний ужин со свежезаваренным на туристической горелке чаем.

– Как считаешь, зачем тебя вызвали обратно? Что будет, когда мы приедем в город? – спросила Вика, разглядывая огни далёкого посёлка, когда Ерёменко исчез в тени придорожной насыпи, спустившись туда с известной целью.

– Пока не знаю. Но когда-то нужно было бы вернуться. Сейчас придёт командор, и мы у него уточним.

– Слышу, вы мне уже и прозвище придумали? – пробасил Василий Иванович, ловко взбираясь по гравийному склону.

Мы с Викой переглянулись, не понимая, как он разобрал наш тихий разговор в шуме трассы.

– А что? Мне нравится, – продолжил Василий Иванович. – Поддерживаю такой позывной. Тем более что практика общения на позывных используется в определённых кругах нашей компании. Только одно условие: до приезда к месту назначения вы тоже придумаете себе позывные.

По вновь приобретённой привычке не разбираться до поры в истинных мотивах того или иного приказа или предложения я согласился. Вика согласилась по умолчанию, учитывая, что в пути всё равно не так много развлечений.

– Идеальный позывной, кстати, – сообщил Ерёменко, вновь забираясь на спальное место, – это слово в два-три слога, легко произносимое и чётко воспринимаемое на слух.

– Понятно. Как будем Москву объезжать? – спросил я.

– В Багдаде всё спокойно. Дуй на МКАД, объезжай по часовой стрелке. А дальше как обычно: на Ленинградку – и вперёд.

– А какова цель поездки? Мы просто возвращаемся – или есть задание?

– Задание у нас всегда есть, то или иное, – задумался Ерёменко. – Сейчас твоя задача прибыть в распоряжение Лаврова, а моя – тебя (вернее, вас) туда доставить. Так что рули внимательно; а вы, девушка, за ним присматривайте.

Современный человек буквально окружён всяческими псевдонимами, за которыми многие скрывают свои настоящие данные в интернете. За кем-то чуть ли не с детства тянутся школьные и дворовые прозвища. Но попытка вот так взять да и самому придумать себе официальный позывной может ввести в ступор.

– Придумал? – поинтересовалась Вика, когда все другие темы для разговора были исчерпаны.

– Нет, – честно признался я. – Сложно придумывать про самого себя. Можно надумать что-то такое пафосное, что вызовет только усмешки у окружающих.

– Сомневаюсь, что ты способен выбрать такой позывной. Мне кажется, с чувством меры у тебя всё в порядке. А ещё можно попробовать придумать позывные друг для друга. Надеюсь только, в процессе мы не подерёмся. Сейчас представлю себя радисткой Кэт.

Она на какое-то время задумалась – похоже, запутавшись в длинных ассоциативных рядах. Я вёл машину неспешно, внимательно вглядываясь в тёмное полотно трассы.

– Кстати, а какое прозвище вы мне придумали в институте, помнишь? – Вика встрепенулась, подразумевая под «вы» мужскую часть группы.

Я-то, конечно, помнил, но не стал сразу вскрываться. Институтское прозвище Вики «Мальвина» теперь казалось мне милым и добрым.

– Кажется, «Мальвина», – сообщил я после наигранной паузы.

– Вот негодяи! Почему «Мальвина»?

– Не знаю, – соврал я. – Возможно, за красивые глаза.

– Допустим. Но мне вообще-то нравится такой позывной. А тебе?

– И мне нравится. Только Мальвина – это марионетка вроде.

– Все мы марионетки, – Вика снова взяла меня за руку, но так, чтобы не блокировать её в случае, когда та понадобится для экстренного вращения руля. – Ну вот. Полдела сделано.

– Следуя логике, мне нужно брать позывной «Пиноккио»?

– Брось, это глупо. Почему «Пиноккио»?

– Разве не Пиноккио таскался за Мальвиной в фильме?

– Молодой человек, – потрепала мне волосы Вика, – у вас каша в голове! Когда вы в последний раз читали детскую классику? Говоря твоими словами, за Мальвиной таскался Пьеро. А Пиноккио, которого у нас называют Буратино, был слишком целеустремлённой личностью, чтобы за кем-то таскаться.

– Благодарю за ликбез, – буркнул я. – Спроси лучше, когда я вообще читал художественную литературу. Даже стыдно как-то.

В общем, выбор моего позывного не задался. Полноценный рассвет застал нас на объездной Твери. Там мы сделали третий привал, после которого Василий Иванович занял место водителя. Вика отправилась осваивать багажник, так как уже больше суток нормально не спала. А я устроился штурманом.

На подъезде к Санкт-Петербургу выяснились два важных факта: во-первых, мы прибыли слишком рано, и нас попросту некому было встретить до вечера; а во-вторых, даже незначительное ДТП может вызвать колоссальный затор на трассе, обеспечивающей эвакуацию жителей из города. Тягач с большим красным контейнером на прицепе, притёршийся, похоже, с другим автомобилем, перекрыл всего лишь одну полосу и обочину, но этого хватило, чтобы на много километров позади вытянулась плотная вереница автомобилей.

Так объяснился довольно редкий встречный поток, наблюдаемый ранее. Некоторые водители, поверив маркетинговым лозунгам о том, что их полноприводные внедорожники действительно являются таковыми, решили покорять обочину, где увязали в жидкой грязи и застревали, преодолевая дренажные канавы. Но когда с нашей стороны бетонного отбойника навстречу пронёсся правительственный кортеж, абсолютно не стесняясь и не снижая скорость, а за ним напролом последовал поток обычных автомобилей, мы решили срочно уходить с трассы.

Когда командор начал свои хитрые манёвры по полям и лесопаркам в окрестностях Санкт-Петербурга, никто уже не спал.

– Почему мы не можем просто въехать в город? – поинтересовалась Вика.

– Там всё перекрыто национальной гвардией. Можно попасть только в «чистые» районы и только по предъявлении паспорта с соответствующей пропиской, – поделился полученной ранее информацией командор.

– Так я прописана на севере, в районе «Академической», – спохватилась девушка. – Можем проехать по моему паспорту.

– Туда-то и пропустят, – сказал Ерёменко, – только нужно вам в центр, где перекрыты все проспекты и мосты.

Я переглянулся с Викой. Теперь стали понятны конечная цель поездки и новые условия, на которых мы возвращались домой. Только мой дом находился в районе, оцепленном из-за опасности заражения, а Вике никак нельзя было ехать к себе. Василий Иванович словно услышал мои мысли.

– Надеюсь, ты не надумала вернуться сейчас домой? – поинтересовался он у неё. – Я бы крайне не рекомендовал это делать.

Вика помотала головой.

Время до темноты пришлось коротать в пределах рыболовно-туристической базы отдыха «Волна», на которую мы наткнулись совершенно случайно. Сняв два не так давно построенных сруба, где пахло деревом и новой мебелью, мы расположились на отдых, предварительно от души напарившись в горячем душе. Из широких окон уютной гостиной открывался великолепный вид на зелёные лужайки и подёрнутые рябью пруды. Помимо нашего автомобиля на парковке стояли лишь два других. Очевидно, происшествие в городе негативно отразилось на рекреационном бизнесе. И решившие убраться из города люди бежали подальше.

Мальвина спала, закутавшись с головой в большое мягкое одеяло. Мне до одури захотелось точно так же скинуть всю одежду, все заботы и мрачные мысли, забраться в теплоту нагретой любимой девушкой постели и забыться, пусть даже вечным сном. Но я не имел на это права.

В ожидании отбытия, я не мог не выйти в интернет. Попробовал подключиться через телефон, но скорость соединения оказалась чудовищно низкой, вдобавок сайты открывались через один. Лишь спустя полчаса я установил закономерность: более-менее исправно загружались только отечественные сайты, в то время как от зарубежных невозможно было добиться ответа. Однако чтобы усомниться в реальности происходящего, мне хватило и малого: всё новые страны разрывали друг с другом дипломатические отношения, поднимали пехоту, флот и авиацию; где-то творились и вовсе шокирующие вещи – массовые убийства целых деревень, эпидемии, голод. Тревогу усилили звуки раскатистого взрыва и заполошной стрельбы, принесённые ветром со стороны автострады. Мир, с глупой улыбкой занося ногу над пропастью, махнул на прощанье рукой и сделал шаг.

Подступила тошнота – не мнимая, а вполне реальная, с головокружением и неприятным привкусом во рту. Пришлось влить в себя не менее полулитра прохладной минеральной воды и, закрыв глаза, откинуться в удобном кресле, чтобы немного прийти в норму.

За ближайшим прудом, дальний берег которого порос высоким камышом, начинался лесок, уходивший за холм. Вечерело, да и небо вновь посерело от низких туч. Чёрное в сумерках скопление деревьев вдруг шевельнулось. По земле прошла вибрация, а воздух наполнил громкий треск, словно от близких разрядов молний. Гигантское существо, напоминавшее бесформенную многоножку, приподнялось над землёй и открыло чёрную осклизлую пасть. Неуклюже перебирая толстыми конечностями, тварь двинулась на меня. Я попытался бежать, но ноги словно приросли к полу, а руки – к оконному стеклу.

Из кошмара меня выдернул тихий, но настойчивый стук в дверь домика. Комната освещалась лишь тусклым вечерним светом с улицы. Я вскочил с кресла, с трудом синхронизируясь с явью, а покоившийся на коленях лэптоп с грохотом полетел на пол. Вика что-то простонала сквозь сон.

Когда я открыл, в комнату ввалился встревоженный Ерёменко. Я потянулся было к выключателю, чтобы зажечь свет, но командор резко одёрнул меня: – Не смей! – прошипел он и щёлкнул замком.

– Да что стряслось? – вскипел я.

– Романов, это пиндец. Соберись. Там какая-то чертовщина, – Ерёменко потянул меня за рукав в санузел: – Смотри!

В санузле было окошко на уровне выше человеческого роста, и оно единственное смотрело на территорию за домиком. Нам пришлось встать на унитаз, чтобы выглянуть наружу. На парковке у здания администрации базы отдыха выстроилась вереница автомобилей: все как на подбор чёрные немецкие внедорожники и высокие микроавтобусы. Рядом с кортежем крутились несколько человек.

– Минут пятнадцать как подъехали, – командор напряжённо вглядывался в чёрные силуэты. – Знаешь, что у них там в автобусах? Тела, Романов, человеческие тела, подвешенные вверх ногами.

Я чуть не соскользнул с ненадёжной опоры, чудом ухватился за оконную раму. Ерёменко приложил палец ко рту и жестом велел отойти от окна. Только сейчас я заметил в его руках короткий помповый дробовик.

– Нужно уходить. Только без паники. Буди Вику, скажи, что срочно надо выезжать, скажи, что нас ждут, и всё, – взгляд и тон командора выдавали насторожённость, но не страх. – Быстро собирайте личные вещи, свет не включайте, не шумите, ни в коем случае не забудьте компьютеры и телефоны. Я буду ждать у машины.

Следующие минуты пролетели в бешеном ритме с отголосками частого пульса в ушах. Вика быстро поднялась и беспрекословно собрала вещи. Недовольство она высказала только по поводу невозможности включить свет и принять душ перед выездом. На выходе из домика я в ещё более общих, чем у Ерёменко, чертах объяснил Вике ситуацию: мол, приехали люди, потенциально враждебные, нужно потихоньку убираться. Девушка, и так предчувствовавшая что-то нехорошее, вдруг обратилась в натянутую тетиву; теперь я испугался ещё и за неё, однако не внести ясность в происходящее не мог. Неопределённость пугает сильнее.

Внедорожник командора по роковому стечению обстоятельств стоял позади его дома, то есть в зоне прямой видимости с большой парковки, где уже закипала какая-то нездоровая активность. Из здания администрации высыпал народ, послышались короткие указания, и ожидавшие у машин силуэты начали расходиться в разные стороны.

Из полуоткрытой двери выскочил Ерёменко с рюкзаком на плечах и ружьём наперевес: – Пора! – нервно подмигнул он и двинулся к углу дома, жестом приказав следовать за ним.

– С того момента, как я открою машину, у нас будет секунды три на заброску вещей и отъезд, – инструктировал командор. – Кидайте вперёд сумки, затем сами падайте на пол и лежите. Как только дверь багажника закроется, кричите мне: «Готовы!» и пластайтесь, как камбалы.

Пригнувшись, мы обошли дом и пристроились у борта автомобиля. Наш манёвр, похоже, не остался незамеченным. Одними губами командор начал обратный отсчёт: «три» – и уже послышался хруст гравия под ногами приближавшихся; «два» – где-то раздались приглушённые сухие выстрелы; «один» – мигнули поворотники, а замки щёлкнули. Ерёменко рванул водительскую дверь, а что он делал дальше, я не видел и не слышал. Чтобы открыть багажник, мне потребовалось поставить чемодан на землю и чудовищно долго искать кнопку. Стартёр несколько раз крутанулся, прежде чем дизельный двигатель завёлся, грохоча своим непрогретым нутром. Я наконец нащупал кнопку багажника и так резко потянул дверцу вверх, что Вика, крутившаяся рядом, отскочила от неё и упала на спину. Голова сама собой повернулась в сторону опасности, и я оцепенел от близости тёмной фигуры. Человек с нечеловеческими чертами лица и бычьим телосложением был уже в нескольких шагах от нас; второй такой же следовал за ним в отдалении, но заметив суету, прибавил шаг, характерно прижимая рукой полу пиджака.

Сумка полетела в салон, а за ней и чемодан; Вика неловко подымалась на ноги. Я подхватил её и, как ту же сумку, закинул внутрь машины. Закрывая за собой дверь, я не прокричал, а прохрипел: «Готовы!!!»

В районе десяти вечера, петляя по узким, порой просёлочным дорогам, мы нырнули под КАД и упёрлись в перегороженный бетонными блоками мост. Мои глаза слезились от того, что я беспрерывно всматривался в темноту позади; Вика свернулась калачиком в ворохе вещей и не издавала ни звука. Командор всё напевал какую-то дурацкую песенку из девяностых, что-то типа: «Растут лимоны на высоких горах, на крутых берегах…» Вопреки ожиданиям, вместо того чтобы снова пуститься на поиски свободного пути, он заглушил двигатель и предложил выгружаться.

Когда все вышли на свежий ночной воздух, меня поразили тишина и темнота, окутавшие окрестности. Уже точно находясь в пределах города, мы не видели обычного зарева ночной иллюминации, не слышали дыхания мегаполиса. Лишь скользили вдали прожекторы вертолётов да неуверенно шумела где-то внизу вода.

– Эх, давно я так не веселился, – как ни в чём не бывало потёр руки Ерёменко. – Значит так, слушай мою версию: на упырей этих мы нарвались случайно, ни мы к ним, ни они к нам никакого отношения не имели. Поэтому, видимо, они и дали нам уйти.

– Что произошло? Кто были эти люди? – ожила Вика.

– Я же сказал: упыри, нелюди. До поры они скрываются среди нас – вы могли ездить с такими бок о бок в метро или смотреть про них передачи по телеку, но когда привычный порядок рушится, они вскрываются, объединяются и начинают строить ад на земле. Скучают по дому. Не принимайте на свой счёт, дети мои, но будьте впредь внимательны и осторожны, ибо здесь наши пути расходятся, у меня новая задача, а вас я передаю под защиту Фонда.

Новость никак не добавила оптимизма. Я, да и Вика, похоже, успели привязаться к этому жизнерадостному и энергичному человеку. Выражения лиц сложно было разобрать в темноте, но Ерёменко догадался о нашем смятении и его причинах.

– Отставить панику! – скомандовал он. – С проводником точно доберётесь куда надо, а там уж как за каменной стеной. Пойдёмте я вас провожу.

Командор закрыл машину, и мы спустились к реке, немного удалившись по берегу от моста. Хоть июльская ночь и не была кромешной, но плотные облака на западе перекрыли в небе слабые отголоски увядавших белых ночей.

Мы некоторое время постояли, начали вполголоса переговариваться на отвлечённые темы, как вдруг на чёрной глади реки, метрах в двадцати, заморгала красная точка. Ерёменко цыкнул и два раза мигнул в темноту фонариком, висевшим у него на связке ключей.

К моменту, когда мы попрощались крепким рукопожатием и бывший уже инструктор сообщил, что в целом доволен мной как стажёром, к берегу пристала небольшая надувная лодка.

– Андрей Кузьмич, – сухо отрекомендовался наш проводник. – Прошу на борт.

Я помог Вике шагнуть в лодку, а затем начал подавать вещи, чем вызвал возмущение тёмного силуэта на корме.

– А это шо за приданое? – спросил он. – Вы хотите потопить нас к чёртовой матери?

Я застыл, не зная, что сказать. Но за наши пожитки вступился более осведомлённый Василий Иванович.

– Андрей Кузьмич, ну ты что, предлагаешь ребятам бросить всё здесь? – запротестовал он. – Их сорвали с места, как и всех. Давай размещай личные вещи сотрудников.

Лодочник еле слышно матюгнулся и начал раздавать указания.

– Ты, парень, чемодан давай сюда, сумку положишь в ноги, садись на середину, а подруга пусть садится вперёд. Сидеть тихо, строго по центру, не преклоняться: то есть руками не махать и в водичку их не совать.

Окончательно простившись с командором, мы отчалили на заметно просевшем под нашим весом судне. Через несколько секунд силуэт Ерёменко растворился во тьме. Лодка пошла по водной глади практически бесшумно, но вполне уверенно.

– Там электромотор? – поинтересовался я.

– Да, – буркнул проводник, прикуривая сигарету. – Если кто-то курит, курите сейчас, потом будет нельзя.

– Мы не курим, – сообщил я и спросил: – А что за река?

Ответа не последовало.

– Что за река, спрашиваю? – повторил я чуть громче, обернувшись.

– Сиди спокойно, не рыпайся, мешаешь – отрезал Кузьмич. – Это Охта.