Глава 38
Я не захотел смотреть на Джорджа. Отлично это помню.
Мама спрашивала меня. Это мой выбор, сказала она тогда. Я могу пойти и попрощаться, если хочу, – в последний раз. Он лежал в маленьком помещении в морге, совсем один, на металлической каталке. Но я замотал головой и уставился себе под ноги. Это не было горе – мне было страшно. Я не хотел знать, как он выглядит, я никогда раньше не видел мертвого человека. Я боялся, что там будет кровь и всякие прочие ужасы. Когда мама взяла меня за руку и повела прочь, мне стало стыдно.
Не знаю, какие чувства испытываю по поводу того давнишнего решения сейчас, – быть может, мой психотерапевт скажет мне об этом со временем. Но я знаю точно, что мое отношение к больницам целиком и полностью сформировано тем днем и его последствиями. Они для меня места боли и ужаса. Люди, которые тебе дороги, не выходят оттуда живыми.
Немедля перезваниваю маме.
– Алло? – говорит она в трубку.
Голос у нее слегка дрожит, но в нем по-прежнему слышатся всегдашняя властность и уверенность.
– Мама, это я.
– Да, я знаю, милый, твое имя высвечивается на экране.
– Что стряслось? Все в порядке?
– Я слегка упала. Полезла вчера вечером менять лампочку на площадке второго этажа, на новую эколампу, ну, ты знаешь. Они ужасно дорогие, согласен?
– Да. Но, мама, что произошло?
– Ну, табуретка пошатнулась, и я полетела на пол. Потеряла сознание и сломала запястье. Могла пролежать там всю ночь, если бы миссис Феррис не зашла спросить, не могу ли я приглядеть за ее собакой, – по четвергам она играет вечером в бридж. Меня, между прочим, ни разу не пригласила. В общем, когда я не отозвалась, она поднялась наверх, любопытная корова, и нашла меня. Она отвезла меня в приемный покой, и они на всякий случай оставили меня на ночь. Я пыталась до вас дозвониться. Ладно, как там ваши дела?
Это очень в мамином духе. Не обращайте внимания, я всего лишь в больнице с сотрясением мозга и переломами, ничего интересного, проходите мимо. Но чувство вины уже поднимает голову в глубине моей души, потому что я так и не удосужился проверить автоответчик на телефоне, был слишком поглощен всем остальным.
– Подошла медсестра, можешь с ней поговорить?
– Да, конечно.
В трубке слышится шуршание – телефон переходит из рук в руки.
– Мистер Рау? – осведомляется деловитый голос.
– Да. С мамой все в порядке?
– Мы полагаем, что да. У нее перелом лучевой кости со смещением, так называемый перелом Коллиса. У пожилых людей при падениях это довольно типичная ситуация, так что сегодня утром мы сделали репозицию. Но у нас были подозрения, что падение могло быть вызвано тем, что у нее закружилась голова, так что мы провели небольшое обследование. Возможно, ничего страшного нет, но… в общем, возможно, это симптом чего-то еще, к примеру диабета или транзиторной ишемической атаки.
– Чего-чего?
– Транзиторной ишемической атаки. Микроинсульта.
В трубке повисает молчание. Я слышу, как мама возмущается тем, что ее причислили к пожилым людям. Потом, судя по звукам, сестра отходит чуть дальше.
– Инсульта? – переспрашиваю.
Джоди кладет руку мне на локоть.
– Мы пока точно не знаем, – отвечает сестра. – Мы провели обследование, полная картина будет ясна позже. Возможно, ничего серьезного не обнаружится. Но ей совершенно точно понадобится помощь в ближайшие несколько дней из-за запястья. Ваш отец дома?
– Нет. Нет, его давно уже нет.
Своеобразная формулировка.
– Тогда, возможно, кто-то еще из родственников сможет пожить у нее день-два?
– Д-да… Я… я приеду, как только смогу. Всего доброго.
Поворачиваюсь к Джоди и пытаюсь не выдать страха, который волной поднимается из глубин моей души. И тут с лестницы неожиданно слышится тонкий голосок:
– Что случилось с бабушкой?
Сэм спустился сверху и теперь стоит на нижней ступеньке с джойстиком в руке.
– Ничего страшного, – бросается к нему Джоди. – Бабушка упала и сейчас в больнице, но с ней все будет в порядке.
– Я поеду туда, – говорю ей. – Если выехать прямо сейчас, часам к четырем буду.
– Хочешь, я поеду с тобой? – предлагает Джоди. – Клер с Мэттом могут присмотреть за Сэмом. Я готова. Если тебе это нужно.
Молча киваю, не в состоянии найти подходящих слов, чтобы поблагодарить ее за доброту.
– Я тоже хочу поехать, – заявляет Сэм. – Хочу увидеть бабушку.
– А как же соревнования? – говорю я обоим сразу.
Повисает пауза.
– Эмма с Дэном могут его отвезти, – говорит Джоди.
– Я хочу навестить бабушку!
– Блин. Эмма, – спохватываюсь я. – Нужно сказать ей.
Когда она наконец берет трубку, голос у нее хриплый, а язык заплетается.
– Алло? Алекс? Э-э… я еще в постели. У меня похмелье.
– Эмма, мама в больнице. Она упала и сломала запястье, но ее сейчас еще обследуют дополнительно. Они считают, что у нее могло быть что-то вроде микроинсульта.
В трубке слышится еще чье-то бессвязное бурчание, явно спросонья. Я знаю, что это Дэн, но мне сейчас некогда расспрашивать ее об их воскрешенном романе.
– Эмма, я еду к ней в больницу. Хотел, чтобы ты была в курсе дел.
– Я тоже поеду, – заявляет она. – Я сейчас.
Слышу какое-то шуршание, – видимо, она шарит вокруг в поисках одежды.
– Что? Ты точно хочешь поехать?
– Да. Черт. Да. Давным-давно надо было к ней съездить. Вот ведь зараза какая. Мама. Можешь за мной заехать? Пожалуйста, Алекс, я должна поехать.
Прикрываю телефон ладонью и бросаю взгляд на Джоди. Она все слышала и теперь кивает.
– Ладно, – говорю я. – У тебя десять минут на сборы.
Смотрю на Сэма и задаюсь вопросом: насколько он понимает, что происходит? Все тот же самый вопрос. Если мы поедем к маме, поймет ли он, что мы не сможем попасть на турнир? Если она больна, поймет ли он это? Опускаюсь на корточки рядом с ним.
– Сэм, тетя Эмма тоже хочет поехать с нами, но Дэн может отвезти тебя на выставку компьютерных игр. Ты вполне можешь поехать.
– Нет, я хочу поехать с тобой и мамой. Хочу навестить бабушку. Не хочу, чтобы она ушла.
– Никуда она не уйдет. Она просто упала с табуретки, и все.
– Я хочу поехать. Мне все равно!
– Мы можем принять участие в турнире на следующий год, – говорит Джоди. Поначалу я думаю, что она обращается к Сэму, но потом вижу, что на самом деле ее взгляд устремлен на меня. – Давайте все вместе съездим и навестим бабушку, договорились?
Мы мечемся по дому, запихивая в чемодан какие-то вещи и туалетные принадлежности. Все происходит так стремительно, что никому из нас сейчас не до копания в собственных эмоциях. Но в глубине души я отдаю себе отчет, что под тревогой и смятением скрывается еще одно чувство, которое я вполне в состоянии опознать. Это обида. Обида за Сэма, но и за себя самого тоже. Я так хотел, чтобы он что-то доказал на этом дурацком турнире, – и даже не подозревал, насколько это важно для меня самого.
В конце концов мы, набившись в машину полным составом, едем по дальним пригородам Бристоля, а затем по шоссе М5. Рядом с Сэмом на заднем сиденье сидит мучимая жестоким похмельем Эмма, прижимая к груди огромный термос с кофе и жалобно похныкивая. Они с Дэном вчера ночью отправились в клуб и завалились обратно к нему в квартиру только в три утра. Сэм поглядывает на нее с некоторой болезненной завороженностью во взгляде.
– А ее будет тошнить? – интересуется он.
– Неееет, – стонет Эмма.
– И что ты собираешься сказать маме? – спрашиваю я.
– Не знаю. Я не могу рассказать ей сам знаешь о чем. Сейчас неподходящий момент.
– Ясно.
– Я имею в виду, эта поездка ради нее, а не ради меня.
– Знаю.
– Я просто собираюсь держаться совершенно как ни в чем не бывало.
– Понял. Только не говори ей про Сэмов турнир по «Майнкрафту». Не хочу, чтобы она думала, что мы что-то пропустили из-за нее. Ладно?
– Нет проблем. Ладно, я пока посплю.
Остаток пути я не могу думать ни о чем, кроме инсульта. «Инсульт». Да, сейчас у нее с виду все в порядке, но к чему это все приведет? Случится ли за первым инсультом второй? Возможные следствия множатся и ветвятся в моем мозгу. Я всегда воспринимал маму как данность, как нечто незыблемое. Это всегда была единственная константа моей жизни. Что теперь будет?
Что теперь будет?
– Хочешь, я поведу? – спрашивает Джоди.
– Я в полном порядке. В порядке.
Четыре часа спустя мы въезжаем на парковку маленькой сельской больницы. Комплекс из современных кирпичных зданий, аккуратно расположенных вокруг маленького ухоженного газона, больше всего напоминает дом престарелых. И тишина на территории стоит точно такая же. Выбираемся из машины. Эмма прислоняется к дверце, тяжело дыша. Сэм выскакивает наружу и плюхается на скамейку рядом с газоном. Джоди уже направляется к входу, перехватив контроль. Проходя мимо, протягивает Сэму руку. Мы все тянемся следом.
Не успеваем переступить порог, как в нос ударяет знакомый больничный дух: неповторимое сочетание дезинфектанта и вареных овощей, немедленно воскрешающее в памяти все предыдущие визиты в заведения подобного рода. Этакий обонятельный удар под дых от собственной памяти. За стойкой сидит регистратор, молоденькая медсестричка читает какие-то записи на листке бумаги, прикрепленном к папке. Вид у нее усталый и замотанный. Я объясняю им, кто я такой, и медсестра ведет нас по светлому коридору, по стенам которого развешены детские рисунки, в небольшую палату за двустворчатой дверью. Две койки пустуют; еще одну занимает очень древняя старушка в ночной рубашке, которая, похоже, видела еще времена королевы Виктории. Сидя на постели, она втолковывает что-то еще более древнему старичку, сгорбившемуся в пластмассовом кресле рядом. Склонившись к ней, он клюет носом. А в дальнем правом углу я вижу маму: уже облаченная в пальто, очень прямая, она сидит с сумкой на коленях в изножье кровати. Всю ее руку до самых пальцев закрывает толстый слой гипса.
Внезапно на меня накатывает очень знакомое чувство. Возможно, это все усталость, возможно, тревога, но на самом деле это больше похоже на воспоминание, долгие годы хранившееся где-то на задворках моего сознания и теперь всплывшее. Мама, ждущая в больнице, одинокая и растерянная. Голос, объясняющий, что ничего поделать было нельзя. Хотите попрощаться?
Горе сжимает мне сердце, точно незримое глазу подводное течение под поверхностью бездонного темного океана.
Медсестричка смотрит на меня, и вид у нее делается встревоженный.
– У вашей мамы вчера был насыщенный день, – улыбается она.
– Обследование? – спрашиваю я.
– Консультант все вам объяснит.
И с этими словами она упархивает. Консультант объяснит? Что это значит? Хорошо это или плохо? Почему она сама не сказала? Это плохо. Наверняка плохо.
Наша маленькая компания перемещается в направлении маминой кровати. Мама, прищелкнув языком, пожимает плечами, как будто сама удивляясь нелепости своего нахождения здесь.
– Привет, сын! – произносит она. – Меня отказались выписывать, пока не подойдет консультант. Тут у них прямо как на курорте, только еда никуда не годится. Как твои дела? Привет, Джоди, привет, Сэм. А, Эмма. Привет! Какая приятная неожиданность. Значит, вот что нужно, чтобы ты приехала меня навестить? И как я раньше до этого не додумалась?
– Привет, – отзывается Эмма и, наклонившись, неуклюже обнимает маму.
Мы топчемся вокруг, не очень понимая, о чем говорить дальше. Мама, сидящая на кровати, кажется, не имеет никакого отношения к нашей бестолковой компании; ее решительный вид вдруг куда-то девается, и она в мгновение ока превращается в старую и бледную напуганную женщину.
– Мне бы очень хотелось поскорее поехать домой.
Она обводит глазами палату, внимательно глядя на тускло-зеленые стены, попискивающую медицинскую аппаратуру и хлопотливых медсестер. Я понимаю: ужас, который от нее исходит, не имеет никакого отношения к происшествию с ней. Это у нас семейное.
В палату решительным шагом входит мужчина средних лет в отутюженной белоснежной сорочке с закатанными рукавами и в очках, примостившихся на кончике носа. Это может быть только тот самый консультант.
– Мистер Рау?
– Да, – отзываюсь я тихо и почтительно, как ребенок.
– Мы получили результаты обследования вашей матери.
Подобные сцены каждый не раз видел в телевизионных драмах. Вот он, момент истины. Пациент перед столом врача или в палате, встревоженный, напряженный. Следует долгая драматическая пауза, камера крупным планом показывает лицо, чтобы не упустить ни малейшей эмоции. Однако когда подобные вещи случаются в реальной жизни, эти моменты полного замирания сердца и неопределенности выглядят совершенно не так, как по телевизору, а гораздо обыденней. Нет ни музыки, которая с каждой секундой становится все тревожней и тревожней, ни тщательно срежиссированных эмоций. Просто мужчина в отутюженной белой сорочке, который принес вам убийственные новости. А потом вам приходится справляться с этим, и никто не говорит: «Съемка закончена». Она никогда не заканчивается. Я чувствую, как кто-то тянет меня за руку, и решаю, что это Сэм, но когда поворачиваю голову, то вижу, что это Эмма.
Консультант неторопливо пролистывает какие-то бумаги.
– Она в полном порядке, – произносит он. – У нее всего лишь легкое сотрясение.
В палате вдруг становится внезапно светлее, такое чувство, как будто в нее влили заряд чистого кислорода. Голова у меня идет кругом. Эмма шумно выдыхает.
– Но откуда тогда головокружение?
– Ну, вчера вечером она умолчала о том, что днем распила на двоих с соседкой полбутылки вина. Этим и было вызвано головокружение.
– Мама, – говорю я. – Ты наклюкалась?
– Вовсе нет! Мы очень приятно провели время за обедом. А теперь, пожалуйста, можно мне наконец домой?
Поднявшись, она слегка покачивается, и я бросаюсь вперед, чтобы поддержать ее под локоть.
– Спокойно! – говорю я.
Оглядываюсь на Эмму в поисках поддержки, но, к удивлению своему, вижу, что она плачет.
– Прости меня, мама, – внезапно выдавливает она сквозь рыдания. – Я так перед тобой виновата!
А потом она подскакивает к маме и стискивает ее в объятиях с таким пылом, что обе едва не падают на постель. Мы с Джоди переглядываемся с веселым удивлением.
– Что случилось? – спрашивает Сэм.
– Я не уверен, – отзываюсь я. – Но, кажется, тетя Эмма решила попросить у бабушки прощения.
Поездка до маминого дома проходит в натянутой до неловкости атмосфере невысказанных взаимных претензий. Все семейство Рау вновь собралось в полном составе, втиснутое в старенький помятый «универсал» и разбавленное Сэмом с Джоди. Мы являем собой сплав неутихающих сожалений и сомнений. По пути заворачиваем купить навынос жареной рыбы с картошкой, и когда мы въезжаем на усыпанную гравием дорожку к маминому дому, уже совсем темно и лишь месяц слабо озаряет деревья на участке вокруг ее домика болезненным голубоватым светом.
Войдя в дом, Эмма помогает маме достать посуду, и мы раскладываем по тарелкам из бумажных пакетов еще дымящуюся, с пылу с жару, картошку фри с рыбой в кляре и накрываем на стол. К счастью, Джоди прихватила сэндвичи с сыром и пиккалилли для Сэма, и он молча поглощает их, наблюдая за тем, как со скрипом возвращаются к жизни механизмы семейного общения.
Мы рассаживаемся за столом, и мама начинает осторожно расспрашивать Эмму про ее путешествия. Тут мою сестру прорывает, и она принимается в подробностях пересказывать события, произошедшие за десять лет ее кочевой жизни в самых разных странах, выбирая, однако, лишь те истории, которые можно рассказать в присутствии собственной матери и племянника. Некоторые мы уже слышали во время ее прошлых приездов домой, но никто не останавливает ее, радуясь возможности просто сидеть и слушать, самому не участвуя в разговоре, после долгого и полного тревог дня. Потом Эмма переходит к своему возвращению, к вялой попытке заново начать жизнь в Британии, затем заводит речь о планах на будущее. Неизвестно, найдется ли в них место для моего лучшего друга.
– Ты снова встречаешься с Дэном? – уточняет мама.
– Ну да. А что? Чем Дэн тебе не угодил?
– Да всем он мне угодил. Просто этот бедолага потом целый год ходил как в воду опущенный. Надеюсь, в этот раз ты с ним так не поступишь.
Эмма смотрит на меня, но ничего не отвечает.
Поэтому теперь слово переходит к маме. Она рассказывает Эмме, как жила все это время в Корнуолле, расспрашивает Джоди о галерее, а меня о кафе.
– А ты чем сейчас занимаешься, Сэм? – интересуется она.
– Ничем.
– А что тебе нравится?
– «Майнкрафт», самолеты и не ходить в школу. Тебе стало лучше?
Мама смеется, а я опасаюсь, что сейчас он вспомнит про турнир.
– У меня все в порядке. Но все-таки я не молодею. Подумываю, не продать ли мне этот дом и не перебраться ли снова куда-нибудь поближе к Бристолю. Там посмотрим.
– В самом деле? – спрашиваю я. – В смысле, это было бы вполне разумно.
– Только если ты не против. Это не значит, что ты теперь обязан всю жизнь прожить в Бристоле.
– Да я никуда и не собираюсь.
– У него нет другого выхода, – подает голос Джоди. – Ведь там мы.
Мы переглядываемся, и я вспоминаю, что она как раз собиралась что-то мне сказать, когда пришла эсэмэска от мамы. Нет, не буду строить никаких догадок. Не хочу слишком обнадеживаться заранее.
– К тому же у тебя будет твое кафе, – добавляет мама.
– Ну, это мы еще посмотрим. Это очень дорого и рискованно. Мне понадобится тысяч двадцать, чтобы раскрутиться. А у меня… ну, в общем, немного не хватает до этой суммы.
– Но ты хотел бы этим заниматься?
– Ну да. Это очень заманчиво, понимаешь? Сама идея. Это кафе успело стать частью нашей жизни, правда, Сэм?
Он молча кивает.
– Что ж, – подытоживает мама. – Ты должен попытаться. Джордж хотел бы, чтобы ты это сделал. Он сказал бы – попробуй, попытка не пытка.
Сэм явно хочет что-то сказать, потом передумывает.
– Так, – говорит мама. – Пойду помою посуду.
– У тебя перелом, я сама все сделаю, – возражает Эмма.
– Боже мой, – говорит мама. – Она действительно стала другим человеком.
– Вообще-то, мне нужно кое-что тебе рассказать. Кое о чем, что со мной произошло. Мне нужно рассказать тебе об этом и извиниться за то, что сбежала. Но я не хочу делать это перед всеми.
Я жду, что мама отпустит какой-нибудь язвительный комментарий, но она смотрит на Эмму и понимает, что эти слова потребовали от нее немалого мужества и шутки тут неуместны. Здоровой рукой она обнимает мою сестру за плечи и ведет в кухню. Дверь за ними закрывается.
Потом мы стелим себе постели: Джоди с Сэмом в гостевой комнате, я в маленькой клетушке рядом, Эмма на диване внизу.
– И какие у вас планы? – спрашивает Эмма, пока мы разворачиваем ее спальный мешок.
Я слышу, как мама что-то делает в кухне, а Джоди наверху помогает Сэму чистить зубы.
– Мы все вместе останемся здесь на завтра, посмотрим, как будет мама. Ты улетаешь в воскресенье вечером, я не путаю? Ты доедешь на поезде? Или, может, у Дэна получится тебя отвезти?
– Я разберусь. А как же ваш турнир?
– Ничего страшного. Я не могу бросить маму на тебя одну, это нечестно. Поучаствуем в следующем году. По правде сказать, я все равно не уверен, что он перенес бы все это. А теперь у нас есть законный повод избежать этого испытания.
Эмма кивает, хотя и без особой убежденности.
– Ладно, тогда спокойной ночи, – говорит она.
