Глава 24

Я снова встречаюсь с Изобел. Если можно это так назвать. Она устраивает очередную клубную вечеринку в стиле шестидесятых и прислала мне эсэмэской всю информацию. Вечеринка состоится в четверг в чем-то вроде социального клуба в Сент-Вербургсе. Я написал ей в ответ, что пойду, и немедленно подумал: а) господи, что я творю? и б) что вообще надевают на подобные мероприятия? У меня в наличии три довольно скучных костюма и спортивная сумка, битком набитая джинсами и джемперами; максимум винтажа, который можно там найти, – это футболка с «Chemical Brothers», купленная в 1997 году. Раздумываю, не заявиться ли мне в магазин к Изобел, чтобы купить там что-нибудь, но потом решаю, что это будет выглядеть совсем уж отчаянным шагом. Вместо этого иду на «eBay» и нахожу там темно-синий костюм от «Акваскутум» эпохи шестидесятых, который должен быть примерно мне впору. Не дав себе времени опомниться, плачу сто двадцать пять фунтов, потом набираю в строке поиска «шестидесятые обувь мужчины» и натыкаюсь на пару ботинок челси, которые подходят к костюму. Так, не успев и глазом моргнуть, я выкладываю кучу денег за то, чтобы постоять в пабе в прикиде Остина Пауэрса на отдыхе ради мимолетного общения с женщиной, которую я, вообще-то, видел всего дважды.

Через два дня получаю по почте костюм и ботинки. Брюки оказываются коротковаты, а в поясе режут так, что мне придется весь вечер не дышать, но выгляжу я в них вполне пристойно. Конечно, есть шанс, что я грохнусь в обморок, но эту цену я готов заплатить. По крайней мере, при этом не будет присутствовать никто из моих знакомых. У Дэна свои планы, Эмма подняла бы меня на смех, а если бы я позвал Мэтта, Клер тоже захотела бы узнать, что происходит, и тогда все неминуемо дошло бы до Джоди. На это я пойти не могу. Нет, это всего лишь эксперимент и ничего более, говорю я себе. Я настолько потерял связь со своими желаниями, что информацию из собственного мозга приходится выуживать при помощи разнообразных уловок. «Сюрприз, ты на свидании, и что ты теперь будешь делать?»

Клуб представляет собой прямоугольную панельную коробку, воткнутую напротив ряда унылых террасных домишек. Больше всего это похоже на огромную модульную бытовку или на хижину вроде тех, какие обычно строят на скорую руку в первую ночь в «Майнкрафте».

Кажется, я слишком много думаю об этой игре.

Еще на подходе к клубу вижу в темных окнах разноцветные сполохи цветомузыки. Промозглый ночной воздух оглашает какая-то песня из тех, что были популярны в шестидесятые. Перед входом курит ватага подростков, поглядывая внутрь зала. Судя по всему, мнения о происходящем они не очень высокого. Я прохожу мимо них, и едва стоит мне открыть вторую дверь, как меня едва не сшибает с ног волной звука и потного жара. Человек примерно сорок пьют и танцуют; большинству из них около тридцати, хотя попадаются и пары много старше, которые явно помнят еще первое пришествие этого стиля. Все женщины в аутентичных платьях, с прическами и макияжем, с большой выдумкой вписанными в стиль тех лет. Мужчины, с облегчением отмечаю я, в большинстве своем в костюмах, хотя рядом с танцполом стоит группка в джинсах и футболках от Теда Перри. Похоже, намечается исполнение песен из репертуара «Блер трибьют».

Пожилой мужчина за канцелярским столом рядом с входом при виде меня кричит:

– Пять фунтов в кассу, приятель!

Ищу глазами Изобел и обнаруживаю ее в дальнем углу – она разговаривает с диджеем, чьи современные компакт-диски, микшер и ноутбук кажутся совершенно неуместными в этом царстве акрила, начесов и бриолина. Направляюсь к бару (его обслуживают две женщины в форме стюардесс шестидесятых) и беру пинту слабенького выдохшегося пива. Безымянная песня уступает место «Клинкс». Человек девять или десять принимаются выламываться в танце посреди зала.

Более чуждую мне по духу картину трудно и представить.

Отчасти это мамина вина. Она терпеть не может музыку шестидесятых, говорит, она сразу вызывает у нее в памяти кошмарные танцульки при местной церкви и молодых фермеров с их неуклюжими попытками ее облапать. Думаю, это еще одно свидетельство ее нежелания не то что застревать, а даже мимолетно думать о прошлом. Все еще размышляю на эту тему, когда кто-то похлопывает меня по плечу. Оборачиваюсь и вижу ослепительно улыбающуюся Изобел. На ней мини-платье в черно-белую клетку, и она здесь явно в своей стихии.

– Привет! Спасибо, что пришел! – кричит она. – Ты один?

– Да, решил заскочить, посмотреть, что ты такое затеяла.

Звучит это странно.

– Мне нравится твой костюм, – замечает она.

– Спасибо. Да вот, принарядился. А ты, значит, всех здесь знаешь?

– Большинство. Я попозже тебя познакомлю. О, Рейчел пришла, нужно с ней поздороваться. Вернусь через минутку!

И она упархивает в толпу, приветствуя и обнимая знакомых, пританцовывая и смеясь. Я застенчиво прислоняюсь к барной стойке и принимаюсь цедить свое пиво. Потом вытаскиваю телефон, но меня не покидает чувство, что на винтажной вечеринке это страшный грех, поэтому я убираю его и принимаюсь исподтишка разглядывать присутствующих. Изо всех сил пытаюсь не казаться слишком похожим на местного завсегдатая, ищущего, кого бы подцепить. Поп-музыка плавно перетекает в мод, потом в психоделический рок, а тот, в свою очередь, в северный соул. После десяти народ начинает заметно прибывать, и в баре сидит множество флиртующих парочек. Потом я вижу, что ко мне снова направляется Изобел.

– Эй! Прости, тут куча народу, которого я сто лет не видела. Ты не совсем еще заскучал?

– Нет, все в порядке, наслаждаюсь музыкой, – вру я.

– Еще одну секундочку, и я вернусь, честное слово.

И с этими словами она приподнимается на цыпочки, кладет ладонь мне на шею и приникает ко мне. Ее губы касаются моих всего несколько секунд, но это нечто большее, нежели социальный поцелуй. Я кое-как отставляю пиво на барную стойку и, не очень понимая, как быть, легонько придерживаю ее за талию. Глаза у меня закрыты, музыка, кажется, отступила куда-то далеко-далеко. Понятия не имею, о чем я думаю. Все сводится лишь к физическому контакту между нами. Она отстраняется, потом легонько целует меня снова. Когда я открываю глаза, она смотрит на меня.

– Увидимся позже, – говорит она прямо мне в ухо, так что ее дыхание щекочет мне щеку.

А когда она вновь исчезает в толпе людей, я вдруг прихожу в себя и сквозь чувственный морок ее прикосновения, сквозь душную пелену изумления и желания пробивается одна-единственная четкая мысль. Это неправильно. Это ошибка. Под ложечкой у меня холодеет от ужаса, и внезапно кажется, что весь этот зал, вся ночь до краев полны чувством вины, и мне становится тошно. Что я вообще здесь забыл? Отставляю в сторону пиво, которое не могу допить уже больше часа, и то ли иду, то ли бреду к выходу, нетерпеливо протискиваясь между танцующими парочками в клоунской старомодной одежде. Уже практически достигаю первой двустворчатой двери, когда меня хватает чья-то рука, и меня пригвождает к месту ужасом – самым настоящим ужасом – при мысли о том, что это Изобел. Но это всего лишь билетер.

– После десяти вернуться уже нельзя, – предупреждает он.

– Я не собираюсь возвращаться.

И с этими словами выхожу в холодную ночь. Быстро иду прочь по улице, сворачиваю за угол и выхожу на крупную магистраль, где совершенно точно можно поймать такси. Когда я ловлю его, первый адрес, который я практически инстинктивно даю водителю, оказывается адресом моего дома – то есть дома Джоди, – куда мы въехали девять лет назад, когда она была беременна и все казалось новым и поразительным. Поспешно исправляюсь и называю адрес Дэна. Через десять минут мы уже подъезжаем к его жилому комплексу – этому безликому современному убожеству, этой Звезде Смерти среди элитного городского жилья. Я не могу больше здесь находиться. Все мои силы уходят на то, чтобы вылезти из машины и дойти до входа. Когда я протягиваю руку к ручке, телефон в кармане у меня начинает вибрировать. Вытаскиваю его. Пришла эсэмэска от Изобел.

Ты где?

Не знаю, думаю я. Правда не знаю, где я. Но, где бы я ни находился, это не то место, где я должен сейчас быть.

– Джоди, – произношу я вслух шепотом. – Я так виноват. Я все исправлю, честное слово.

На следующее утро будильник срабатывает в семь, и я немедленно понимаю, что за всю ночь практически не сомкнул глаз. Вместо этого большую часть ночи я пролежал с широко открытыми глазами, глядя в окно и прокручивая воспоминания. Я, кажется, заново пережил всю нашу с Джоди историю, начиная с самой первой встречи в яблоневом саду, самые первые блаженные месяцы наших отношений, поездку на каникулы, беременность, рождение Сэма. Поразительно, как всю жизнь можно уместить в набор из нескольких кадров и как мы бессознательно выстраиваем из этих кадров осмысленную историю, которая что-то для нас значит. Мы заняты бесконечной редактурой наших собственных историй. Но порой мы ошибаемся. Где-то в глубине души у меня всегда жило подспудное знание, что разрыв с Джоди неизбежен, что мы встали на этот путь еще многие годы назад и ничего изменить нельзя. Приблизительно в половине пятого я понял одну вещь: на самом деле это не так, путь к отступлению был всегда. Все, что для этого нужно сделать, – это начать разговаривать с ней, сказать ей, что я пытаюсь что-то придумать. Что у меня пока нет ответов, но я, по крайней мере, отдаю себе отчет в наличии вопросов. Ну или хотя бы сказать что-то в этом духе, не скатываясь в амплуа эксперта по отношениям из американских ток-шоу для домохозяек.

Час спустя я все еще продолжаю вести внутренний диалог с самим собой, пытаясь четко сформулировать все то, что мне хотелось бы сказать, и одновременно лавируя в плотном потоке машин между закрытыми на ремонт участками и велосипедистами. «Прочь с дороги! – хочется закричать мне. – Я пытаюсь спасти мой брак!» Но вместо этого барабаню пальцами по рулю и буравлю взглядом бампер впередистоящей машины, страстно желая, чтобы она наконец сдвинулась с места.

Съехав с главной дороги и углубившись в жилые кварталы, принимаюсь петлять между рядов припаркованных машин, мимо ребятишек, спешащих в школу в сопровождении своих полусонных родителей. Доехав до нашего дома, нахожу пятачок для парковки на противоположной стороне улицы, и тут вижу, как наша дверь открывается. Ожидаю увидеть на крыльце Сэма в знакомых серых брюках, уже вытертых на коленях почти до прозрачности, и голубой футболке поло, готового к очередному непредсказуемому и непонятному школьному дню.

Однако на крыльцо выходит не Сэм. Это мужчина, которого я не знаю. На нем черный блейзер, темные джинсы-скинни и коричневый шарф в клетку. И тут до меня доходит, кто это. Это Ричард. Он широко улыбается, потом оборачивается, и на пороге показывается Джоди. Они о чем-то говорят, потом он пожимает плечами, а она подается вперед и целует его. Молча смотрю – это оглушительная тишина, ничего более громкого я не слышал за всю свою жизнь; кажется, мои барабанные перепонки вот-вот лопнут. Она какое-то время смотрит на него, потом машет ему рукой и, скрывшись в доме, захлопывает за собой дверь. Ричард прыгает в белоснежную «БМВ» и срывается с места. Он провел здесь всю ночь. Может, даже и не одну. Может, он теперь вообще здесь живет.

Какое-то время сижу неподвижно, вцепившись в руль, не в силах пошевелиться. Потом сглатываю и едва не глохну от звука. Глаза у меня сухие, и я вдруг понимаю, что за все это время ни разу не моргнул. А когда я все же это делаю, то чувствую, как крупная слеза сползает вдоль носа и закатывается в уголок губ.

Очень медленно выруливаю со своего пятачка у обочины, потом напротив дома резко срываюсь места и, набирая скорость, доезжаю до конца нашей улочки. Быстро, слишком быстро проношусь мимо группок родителей с детьми, которые держатся за руки, бегут вприпрыжку, весело болтают. С визгом торможу перед пешеходным переходом, по которому еле ползет, держась друг за друга, чтобы не упасть, дряхлая чета, и с огромным трудом удерживаюсь, чтобы не нажать на клаксон. Едва старики успевают ступить на тротуар, как я с визгом же срываюсь с места и, выбирая объездные дороги и задние дворы, еду к своей цели. К Мэтту с Клер.

В садике перед домом играет Арчи.

– Привет, Алекс! – кричит он, когда я выскакиваю из машины.

Барабаню кулаками в дверь и жму кнопку звонка.

– Сейчас, сейчас, – доносится откуда-то изнутри голос Мэтта.

Он открывает дверь, одетый в свой плохо сидящий костюм из «Маркс энд Спенсер» с кошмарным галстуком в горошек.

– О, Алекс, привет! Что ты тут делаешь?

– Где Клер? – перебиваю я его.

– Она в кухне, но…

Протискиваюсь мимо него и по коридору спешу в кухню. Клер в халате сидит за столом. Рядом с ней в одинаковых высоких стульчиках восседают близняшки.

– Ты сказала мне, что у них нет ничего серьезного! – рявкаю я.

От моего голоса малышки как по команде вздрагивают и удивленно смотрят на меня. Клер оборачивается.

– Что…

– У Джоди с Ричардом! Ты сказала, что между ними нет ничего серьезного!

– Я поняла, поняла. Что случилось?

– Я только что видел, как он выходил из нашего дома.

Теперь и Мэтт тоже пришел на кухню, сопровождаемый Табитой.

– Алекс, – произносит он спокойно, – я не знаю, что случилось, но…

– Зато твоя женушка прекрасно знает!

Я не собирался повышать голос, но меня прорвало и теперь несет.

– Алекс, – повторяет он снова, но на этот раз уже совершенно иным тоном. – С какой стати ты позволяешь себе врываться к нам в дом и кричать на Клер? Что вообще происходит?

Табита, напуганная этим неожиданным сборищем сердитых взрослых, начинает плакать.

– Ты говорила мне, ты уверяла меня, что ничего такого не происходит, что это была ошибка. Так вот, эта ошибка провела сегодняшнюю ночь с моей женой в моем доме!

– Алекс, уходи, – говорит Мэтт.

Он кладет руку мне на плечо, но я стряхиваю ее.

– Я не шучу!

Клер встает со стула.

– Алекс, я понятия не имею, что ты видел, но это не имеет ко мне никакого отношения. И если Джоди даже что-то мне говорила или не говорила, ты думаешь, врываться сюда и орать на меня на глазах у моих детей – удачный способ это выяснить? Какая муха тебя укусила?

На мгновение наступает тишина. Табита обвивает руками отцовскую ногу и негромко всхлипывает. Одна из близняшек колотит пластмассовой ложкой по столику.

– Ты права, – еле слышно произношу я. – Извините меня.

– Выметайся отсюда, – цедит Мэтт. – А не то я собственноручно вышвырну тебя за дверь, можешь мне поверить.

Смотрю на него в полной растерянности и замешательстве и понимаю, что наломал дров. Этот милый семейный человек, мой друг, в такой ярости от того, что я обидел его родных, – его даже трудно узнать.

Разворачиваюсь и иду к выходу, медленно и размеренно, точно в каком-то оцепенении. В гостиной наступаю на валяющийся на полу комикс, но чудом умудряюсь сохранить равновесие; Арчи при виде меня пулей взлетает на второй этаж. Наконец выхожу из дома и слышу, как за мной захлопывается дверь – это шокирующе громкий и бесповоротный хлопок, – и я снова оказываюсь в одиночестве. Оглянуться не отваживаюсь. Вместо этого подхожу к машине, сажусь в нее и несколько раз с размаху бью кулаком по рулю. Дверь снова открывается, и я, поспешно заведя двигатель, быстро сдаю задом по дорожке и выворачиваю на дорогу. На другой стороне улицы мамаша, прижимая к себе детей, что-то орет мне и колотит кулаком по багажнику. В памяти у меня внезапно всплывает тот водитель, который ехал слишком быстро мимо нашей школы двадцать лет назад, и чудовищный исход его невнимательности. Потому что именно так это работает. В конечном итоге все и всегда неизменно кончается именно этим.