45
Гроза родила сияюще-яркий день.
Проспав всего несколько часов, подойдя к окну и впустив в комнату лучи августовского солнца, Марианна увидела, как внизу, на молу, Женевьев, Ален, Жанреми и несколько монахинь устилают длинный стол белыми скатертями. Женевьев и Ален поддразнивали друг друга, как дети за игрой, и то и дело прикасались друг к другу, словно желая удостовериться, что это все не сон.
Из гостиницы вышли оставшиеся в ней на ночь участники вчерашнего праздника, чтобы сесть за огромный, накрытый к завтраку стол.
В пышных древесных кронах распевали птицы, легкий бриз приносил запах моря, на сверкающей глади Авена покачивались белые лодки. Отец Баллак вышел из кухни с целой охапкой багетов. На террасе под красной маркизой сидели, спасаясь от утреннего солнца, Эмиль и Паскаль Гуашон; они держались за руки, а у ног их устроились Мадам Помпадур и Мерлина. Рядом сидел Поль; он как раз обмакивал в красное вино круассан и подносил его к губам Розенн. На «Гвен II», подплывавшей к причалу со стороны моря, Марианна узнала Симона, а рядом с ним — женщину в кокетливо сдвинутой набок матросской шапочке и полосатой тельняшке: Грету. На сиденье «веспы» грелся Макс.
Не было Янна.
Не было Сидони. «И никогда больше не будет».
Марианна прижала руки к глазам. Остальные этого еще не знали. Еще не знали, что Сидони никогда больше не придет в понедельничный клуб пенсионеров в Кердрюке.
Отняв руки от лица, Марианна увидела, что ей машет Женевьев, другой рукой обвившая Алена, который, в свою очередь, крепко прижимал к себе подругу.
Женевьев указала ей место посреди длинного стола; все остальные к этому времени уже расселись. Монахини. Кердрюкские пенсионеры. Влюбленный повар. Грета. Туристы, которые обнаружили, что больше не представляют себе каникул без этой гавани. Не хватало только самой красивой девушки в деревне, Янна и парикмахерши Мариклод. Женевьев снова поманила ее, призывая спуститься.
«Неужели это мое место?»
Она обвела взглядом всех этих чудесных людей.
Кто-то постучал в дверь. Вошел Лотар и стал за ее спиной.
— Марианна… — начал он. — Я… хочу попросить у тебя прощения. Пожалуйста, дай мне еще один шанс. Или… ты хочешь остаться здесь?
Марианна посмотрела вниз, на набережную. Ей не подобало быть среди этих необычайных, дружелюбных людей, — не место ей здесь. Не Марианне Ланц, в замужестве Мессман, из Целле. Не той женщине, что читала выуженные из мусорных контейнеров журналы и ела просроченные продукты. Не той женщине, которая ничего не добилась в жизни. Лишь создавала видимость.
Она только вообразила, что она — что-то особенное; но она за шестьдесят последних лет ничуть не изменилась.
Лотар был ее жизнью. И, приехав сюда, напомнил ей, кто она такая, откуда и какой останется, как бы ярко она ни красилась и ни кокетничала напропалую на сценах. Все, что она здесь пережила, было видимостью, притворством.
Она вырвала у судьбы немного счастья; больше ей не было отмерено. Ей не подобало жить на этой земле, любить человека с глазами как море, занимать место среди этих чудесных людей, которые во всем, во всем ее превосходили.
— Спускайтесь! А то мы, пока вас ждем, умрем от голода! — крикнул Ален.
Марианна медленно причесалась, надела белое платье, пополоскала рот и пощипала себя за щеки, вместо того чтобы подкрасить губы и наложить румяна, как обычно делала в последние недели.
Незнакомка, из зеркала взглянувшая на нее, не улыбалась. Она былая седая, с пустыми глазами.
— Я — это не ты. А ты умерла, — сказала Марианна.
«Я жила ровно столько, сколько тебе хотелось», — словно говорила ей незнакомка, которую она приняла за себя саму.
За ее спиной возник Лотар и сказал, глядя прямо в зеркало, прямо ей в глаза:
— Я тебя люблю. Выходи за меня снова.
Когда они подходили к столу, Жанреми поднялся с бокалом игристого вина в руке:
— За Марианну! Она умеет играть на аккордеоне, принимать роды на кухонном столе и спасать пересоленные супы.
— И исцелять дураков от глупости! — воскликнула Женевьев, и все засмеялись.
— А нормальных сводить с ума! — добавила Паскаль. — Или наоборот? — спросила она у мужа.
Следом за Жанреми встали с мест все остальные, Эмиль — опираясь на Паскаль, и все подняли бокалы и bols.
— За Марианну! — произнесли присутствующие хором.
Марианна не знала, куда деваться от стыда. Просто невыносимо, что все ее любят, что все ею восхищаются. Марианна готова была сквозь землю провалиться.
«Я обманщица. Я даже не тень той, за кого меня принимают. Я всем солгала. Я просто авантюристка».
Как будто истратив все свое мужество прошлой ночью, она не решалась смотреть друзьям в глаза.
«Я только притворялась перед вами, что я какая-то особенная. Все это обман. Все, от начала до конца».
Но рядом с ней был Лотар, который все это знал и все-таки поехал следом за нею, эдаким ничтожеством. Он знал Марианну и, несмотря ни на что, ее любил.
Он любил ее. Неужели об этом можно было просто забыть?
— Почему вы не садитесь? — спросила Женевьев.
Марианна проглотила комок в горле.
«Я тебя люблю. Выходи за меня снова».
— Я возвращаюсь в Германию со своим мужем, — тихо произнесла она.
Паскаль от ужаса опрокинула бокал.
— Пожалуйста, сядьте, немедленно, — прошептал Жанреми. — Быстро.
Теперь все смотрели на нее недоверчиво, разочарованно и недоумевающее.
— Мне не подобает это место, — сказала Марианна уже немного громче. — Извините.
Он повернулась и убежала.
Когда Марианна собирала чемодан, дверь широко распахнулась и вошла Грета.
— Вы что, с ума сошли? Что все это значит?
Марианна сжала губы и только молча укладывала вещи, слой за слоем.
— Эй! Да проснитесь же! Марианна, если вы — это правда вы, если вы меня слышите, подайте знак!
Марианна замерла.
— Иначе и быть не может! — закричала она на соседку охрипшим от слез голосом. — Я такая, какая я есть! И не больше! Я не… не музыкантша. Не секс-бомба для… Янна.
Произносить его имя было больно.
— А еще я не целительница и не морская колдунья и не излечиваю безумцев! Я и понятия не имею о жизни! Я ничтожество! Слышите? Все они видят во мне какую-то иллюзию.
Она упала на кровать и заплакала.
— Вот те на! — вырвалось у Греты.
— Но ведь правда же, — прошептала Марианна, кое-как подавив безутешные рыдания. — Я не могу жить здесь так, как все. Я не создана для такой жизни. И как бы я ни старалась, я не смогу стать такой, какой бы мне хотелось. Я не смогу быть свободной, не смогу сама делать выбор, не смогу избавиться от страха смерти, просто не смогу. Ну и что мне тогда здесь делать? Жить в мансарде, превратиться в немецкую ведьму? Я боюсь этой жизни! Здесь я вынуждена быть чем-то большим, чем есть на самом деле! Я не могу создать себя заново! А вы бы смогли?
Грета пожала плечами. Если бы смогла, то вряд ли стала бы двадцать восемь лет терпеть изменника-парикмахера, хранящего верность своей жене.
— Вы можете делать все, что пожелаете, — начала было она.
— Я хочу домой, — прошептала Марианна.
Такси ждало с включенным мотором. Марианна по очереди попрощалась с обступившими ее бретонцами за руку. С Полем. С Розенн. С Симоном. С Паскаль. С Эмилем. С Аленом. С Жанреми. И с мадам Женевьев.
— Мы никогда не меняемся, — сказала мадам Женевьев на прощанье. — Это ваши собственные слова, Марианн. Это вы говорили, что мы только забываем себя. Не забывайте себя, мадам Ланс! — Она протянула ей конверт с жалованьем.
Марианна обернулась к Жанреми и обняла его, а потом прошептала ему на ухо:
— Лорин любит тебя, глупый ты triñschin. А я точно знаю, что хранится в холодильнике.
Жанреми долго не выпускал ее из объятий.
— Я не мог. И ты тоже не смогла. Мы оба глупые… triñschins.
Эмиль, не глядя на нее, погрузил в такси аккордеон. Марианна кивнула ему и села в машину.
Она не оглядывалась. С каждой минутой ей становилось все труднее и труднее дышать.
Когда у перекрестка с поворотом на Конкарно, где Марианна уже однажды ловила машину, они свернули направо, к Понт-Авену, Лотар нарушил молчание:
— Я и представить себе не мог, что ты уедешь со мной.
— Это было мое решение.
— Это потому, что ты меня любишь?
— А разве тебе когда-нибудь это было важно?
— Думаю, недостаточно. Иначе бы ты не ушла.
Она молчала, пока они не доехали до Понт-Авена, и там Марианна постучалась в дверь квартиры Колетт над галереей. Когда Колетт поняла, зачем Марианна пришла к ней, ее лицо оледенело.
— Значит, как только стало трудно, вы все бросили и бежали.
— Мне очень жаль…
— Нет, вам не жаль. Во всяком случае, мало жаль. Вам явно не жаль себя. До сих пор не жаль!
И Колетт с грохотом захлопнула дверь у Марианны перед носом.
Марианна изумленно уставилась на деревянные доски двери. Как это понять?
Вдруг Колетт опять распахнула дверь.
— У Янна первого сентября открывается выставка в Париже. В галерее «Роан», в моем старом магазине. Мы задумывали ее как сюрприз. Для вас. Ведь он выставляет вас. Это его первые крупноформатные работы за тридцать лет. — Дверной замок снова защелкнулся.
Когда Марианна стала спускаться по ступенькам, галеристка прокричала ей вслед:
— Вы для меня умерли, Марианна!
Для Марианны это стало очередным доказательством того, что она не нашла здесь своего места, это ей только померещилось.
— Что она сказала? — спросил Лотар.
— Пожелала нам счастливого пути, — ответила Марианна.
Когда они остановились у мастерской Янна, Лотар схватил ее за руку.
— Может быть, не стоит?
— Это вопрос приличий, — возразила Марианна, отнимая у него руку.
Странные какие приличия — сказать мужчине: «Я тебя люблю. Но я не та, какой ты меня видел. И я хочу домой». Внезапно Марианну охватила безумная надежда, что Янн изо всех сил станет ее удерживать.
Проходя мимо высоких, широких окон его мастерской, она подумала, что так и не увидела картины, на которых он ее запечатлел.
Она глубоко вздохнула. А точно ли надо было уходить?
Войдя в переднюю, которая вела в большое, светлое помещение мастерской, Марианна услышала рыдания. Когда она вошла, ни Янн, ни Мариклод ее не заметили. Стареющая парикмахерша рыдала, а Янн крепко прижимал ее к себе. Перед картиной, изображавшей силуэт обнаженной женщины. Прекрасной обнаженной женщины.
Но потом рыдания Мариклод превратились в смех; оказывается, все это время она не рыдала, а смеялась. Она обняла Янна и покрыла его лицо быстрыми поцелуями.
«Это они над тобой смеются. Над тем, какая ты идиотка».
Марианна бросилась бежать; отныне вопрос, правильно она поступила или нет, не будет ее мучить.
— Ну что? — спросил Лотар, когда она, тяжело дыша, едва сдерживая слезы, опустилась рядом с ним на сиденье. — Как он это принял?
— Как мужчина, — прохрипела Марианна.
— Удивительно, — произнес Лотар. — Знаешь, когда ты ушла и случилось это… с Симоной, мы с ним поговорили… Он так тобой восторгался, что я временами думал: «О ком это он?» Женщину, которую он в тебе видел, я бы никогда не отпустил.
— Ее звали не Симона, а Сидони, и с ней не «что-то случилось» — она умерла. Умерла.
— Конечно. Извини.
Лотар помолчал.
— Хочешь, останемся на пару дней в Париже? — предложил он. — Но только если ты обещаешь больше не убегать, — добавил он полушутливо-полуозабоченно.
Когда под окнами мастерской затормозила машина, Мариклод выпустила Янна из объятий. Она хохотала, рассказывая ему, как шла-шла, увидела свое отражение в витрине и себя не узнала. Подумала: «Ну и страшная корова» — и только потом до нее дошло, что это она сама.
Клодин только что в красках описала матери, как рожала в «Ар Мор» и чуть не потеряла ребенка. А еще сказала, что забеременела от Виктора. Он был женат. Клодин решила ничего не говорить ему о ребенке. Если он ее любит, то пусть выберет ее, потому что ему так хочется, а не потому, что чувствует перед ней обязательства.
И так Мариклод стала бабушкой и сразу же кинулась к Янну, чтобы уговорить его поехать с ней в Кердрюк, где она смогла бы поблагодарить Марианну.
— Какие прекрасные картины. Марианна их уже видела?
Он покачал головой.
