44
Марианна отталкивала руки, которые хотели удержать ее в гостинице, на молу, по пути к машине: руки Янна, руки Лотара, руки монахинь. Руки пришедших на праздник, которые хотели поблагодарить Марианну и удивлялись, почему ее волчьи глаза потухли, почему она никому не отвечает и торопится куда-то в ночь.
Во время недолгой поездки Колетт попыталась возразить против ее решения: разве не следовало согласиться с волей Сидони, как и с любым последним желанием?
Не глядя на Колетт, Марианна выпалила:
— У меня на глазах умерли четыреста тридцать восемь человек. Ни один из них не хотел уходить в одиночестве.
Сидони приятельницы застали в мастерской. В руке у нее был судорожно зажат камешек, который она подобрала на Мальте, у стен храмов, что древнее египетских пирамид. Она дышала с заметным трудом, но не закрывала глаза и, насколько могла, не отводила взгляда от Колетт. Она пыталась запомнить ее глаза, ее рот. Ее душу.
— Спасибо, — прошептала Сидони. — Спасибо, что меня не послушала.
Сидони хотела, чтобы лицо этой женщины стало последним, что она увидит перед смертью. Она всегда об этом мечтала. Всегда, с тех пор как впервые увидела галеристку. И Колетт вернулась к ней, когда Сидони ее отпустила.
— Вся жизнь — это ведь, в сущности, смерть, с первого вздоха мы движемся в этом направлении, только и делаем, что постепенно умираем, — произнесла Сидони голосом, словно доносящимся издалека.
Теперь Марианна взяла Сидони за руку. Ее не пугали потоки холода, хлынувшие в ее руки, затылок и даже в сердце. Она их узнала.
Это была ледяная река смерти, замораживающая все текучее и живое и убивающая тепло человеческой души. Уничтожающая «я».
Веки Сидони задрожали, она выпрямилась.
— Камни, — слабым голосом прошептала она, обращаясь к Колетт, — они поют.
Колетт не выдержала и в отчаянии расплакалась. Она попыталась взять Сидони за руку, но та снова вырвала свою и сжала в ладони камешек.
И потому Колетт сцепила пальцы над пальцами подруги, камешек оказался где-то под покровом их ладоней, а Марианна взяла Колетт за свободную руку, и так три женщины, держась за руки, вместе прошли часть пути до той черты, откуда Сидони предстояло идти одной, как и всякому до и после нее.
Они прислушивались к частому дыханию Сидони.
А потом, словно уже заглянув в туманы иного мира, она удивленно прошептала имя покойного мужа: «Эрве?» Она улыбнулась. Блаженно, словно на миг ей открылась вечность и то, что она узрела, исцелило ее от всякого страха.
Ледяное покалывание, которое Марианна ощущала своей ладонью там, где прикасалась к Сидони, исчезло с той же внезапностью, с какой обрушивается в море утес. Камешек со стуком упал на пол.
Сидони ушла.
Было уже около пяти утра, когда Марианна оставила Колетт и бренное тело Сидони и пешком отправилась обратно в Кердрюк. Она мерзла в своем синем безрукавном вечернем платье; в ладони она сжимала камешек Сидони.
Марианна, с трудом передвигая ноги, брела по направлению к черному горизонту. На небе сверкали молнии, но, как ни странно, раскатов грома после них не слышалось. Только отдаленный рокот доносился из ночных туч. Землю охватил призрачный покой, безмолвные зарницы освещали притихшие луга, серые улицы и дома. В этой полутьме нигде не было видно ни огонька. Лишь над гаванью Кердрюка разливалось красное сияние.
«Нельзя сказать любви: приди и останься навсегда.
Можно лишь порадоваться ей, когда она приходит, как лету, как осени, а когда отпущенное ей время истечет, она уходит».
Зарницы, сверкая, теснились на небе.
Небо горело.
«Как жизнь. Она приходит, а потом, когда наступает срок, уходит. Как счастье. Всему назначен свой срок, и ничто не длится вечно».
Марианна получила то, что было ей предопределено. И не имела права рассчитывать на большее.
Она попыталась вообразить, в чьих объятиях обретет душевный покой и уют, но поняла, что не может решить: в объятиях Лотара? Янна?
Лотар смотрел на нее так, как ей мечталось многие годы. В конце концов, он ведь был ее мужем!
«Янн, Янн, что же мне делать?»
Дойдя до околицы Кердрюка, она заметила, как маленькая тень сорвалась с дерева, спрыгнула на дорогу и посмотрела на нее. Это был «ее» кот. Он ждал ее. Макс, как она его назвала, потерся о ее ноги, но, когда она хотела взять его на руки, вывернулся и отбежал на несколько шагов. Оглянулся, встретился с ней взглядом и засеменил дальше, словно говоря: «Пойдем! Быстрее! А то все пропустим!»
Кот побежал на стоянку, ту самую, с контейнером для бутылок, которая был первым, что Марианна увидела, добравшись до Кердрюка.
Под деревьями она заметила малиновый «рено». На переднем сиденье, откинутом назад, Марианна различила безжизненное тело. Дочь Мариклод — Клодин!
Бледное лицо молодой женщины поблескивало от пота, внизу на платье обозначилось влажное пятно. В руке она сжимала мобильный телефон с погасшим экраном. Марианна схватила ее за руки и почувствовала бешеный пульс в среднем пальце. Сердце у Клодин билось как безумное. У нее начались схватки!
Марианна изо всех сил отодвинула сиденье назад, села между раздвинутых ног Клодин, схватила кота и посадила его рядом с собой на пассажирское сиденье. Она включила мотор, и, взвизгнув шинами, машина рванулась с места.
— Роды, — вдруг простонала Клодин, — начались роды. На две… на две недели раньше. — На нее снова нахлынула волна острой боли. — Вы… вы позвонили? Когда вы положили руку мне на живот… — У Клодин опять вырвался мучительный стон.
— А ну хватит нести чушь! — приказала Марианна.
Непрерывно сигналя, она стремительно съехала по наклонному спуску вниз к гавани, прокатилась по танцплощадке и затормозила прямо у дверей «Ар Мор».
Марианна снова просигналила: три коротких гудка, три долгих и снова три коротких. Понятный во всем мире сигнал SOS.
Из ресторана выбежали трое: Янн, Жанреми и — Лотар, все трое слегка навеселе.
Марианна велела им вынести из автомобиля почти потерявшую сознание от боли Клодин.
— В кухню! На стол! — крикнула она и, повинуясь внезапному импульсу, схватила камешек Сидони. Он был теплый на ощупь, словно сохранил живой жар Сидони. Марианна закрыла глаза, призывая все свои воспоминания о том, как ассистировала бабушке Нане при домашних родах. Что ж, на сей раз ей придется не только помогать. Теперь она должна будет все делать самостоятельно. Она надеялась, что ее руки вспомнят нужные приемы. Потом она открыла багажник и вытащила аптечку.
Когда мужчины положили стонущую Клодин на прохладную стальную столешницу, их лица застыли, превратившись в маски. Жанреми кинулся к телефону и набрал номер скорой помощи.
— Надо перевезти ее в больницу в Конкарно, — передал он указания, прозвучавшие на другом конце провода, и стал ждать, что скажет Марианна.
Марианна перевернула большую кастрюлю и положила на нее бинт, ножницы, марлевые тампоны и камешек. Потом подержала руки под горячей водой, чтобы согреть, и надела стерильные перчатки.
— Лотар, поддержи ее! — С этими словами Марианна запустила руку во влагалище Клодин. Та вскрикнула:
— Nom de Dieu de putain de bordel!
— Шейка матки открылась, промежность выпячивается, и она бранится, как извозчик.
Жанреми передал эту информацию.
— Они говорят — тогда не стоит ехать.
Схватки сделались все чаще и чаще, а Клодин вскрикивала все громче и громче:
— …de merde de saloperie!
— Они говорят, что приедут сами.
Жанреми спасся бегством.
— Мужчины всегда жаждут участвовать на начальном этапе, а в конце их и след простыл! — пробормотала Марианна.
— Она должна дышать равномерно, — рекомендовал Янн, стоя тут же и следя за Марианной загадочным взором.
— Все нормально. Все хорошо. Скажи ей.
— Тебе не нужна горячая вода? — спросил художник.
— Горячая вода нужна повитухам, чтобы сварить кофе и чем-нибудь занять мужчин, — проворчала Марианна. — Принеси рюмку коньяку. И полотенца, побольше чистых полотенец для посуды. И обогреватель. Лотар, хватит тереть ее живот, она же от боли с ума сходит, когда ты на него надавливаешь. Передвинь ее ближе к краю.
Янн склонился над Клодин и попросил ее дышать равномерно.
— …de connard d’enculé de ta mere!
Когда Янн ушел за полотенцами, Лотар спросил:
— Почему ты меня бросила?
— Ты прямо сейчас хочешь это обсудить, Лотар?
— Я только хочу тебя понять!
Янн вернулся и направил обогреватель на Клодин.
— Жанреми! — позвала Марианна. — Где Грета?
— Она… у себя в номере. С рыбаком. Симоном.
— Он мне не нужен, приведи Грету. В доме есть еще хоть одна женщина?
— Кто-то остался после праздника и… Mon Dieu!
Между половых губ Клодин показалась головка ребенка. Жанреми поспешно отвернулся к раковине, и его вырвало.
— Ta gueule! — завопила Клодин.
— Не тужься! — громко приказала Марианна. — Пыхти! Жанреми, Грета!
Она запыхтела, чтобы показать Клодин, что от нее требуется, села на вторую кастрюлю, подложила несколько полотенец под бедра роженицы и осторожно взялась рукой за выступающую головку, чтобы поддерживать и направлять ее. Клодин уперлась ногами в плечи Марианны, оставив грязные следы у нее на коже.
Жанреми, пошатываясь, выбежал из кухни.
— Что я сделал не так, Марианна?
— Лотар! Все и ничего! Ты такой, какой ты есть, я такая, какая я есть, мы не подходим друг другу, и это все.
— Не подходим! Что ты говоришь!
Клодин закричала и стала тужиться, но ребенок не хотел выходить дальше.
Руки Марианны вспомнили, что делается в таких случаях, ее сознание в этом даже не участвовало. Она немного пригнула головку ребенка обеими руками, пока не показалось плечо. Казалось, промежность разорвалась, она на мгновение подняла глаза: Лотар страдальчески зажмурился, Янн держал в руке рюмку коньяка и со странно отрешенным выражением лица смотрел на нее, — и наконец перевела глаза на маленькое тельце, полностью выскользнувшее наружу.
Она поддержала младенца под грудку, чтобы он не повис в воздухе головкой вниз. Остаток околоплодных вод шумно излился на пол.
— Янн, сними рубашку, — спокойно сказала Марианна.
— Виктор! — вскрикнула Клодин, и еще раз: — Виктор!
Она в изнеможении откинулась на стол. Все ее мышцы расслабились.
И вот наконец Марианна держала в руках младенца. Она бросила взгляд на часы: пять минут шестого. Ребенок был весь в крови, скользкий, в липких желтых экскрементах. Она осторожно, едва прикасаясь, отерла его стерильными полотенцами и взяла у Янна верхнюю рубаху, сохранившую тепло его тела, чтобы завернуть в нее новорожденного.
— Это jeune fille, девочка, — прошептала она на ухо Клодин. Та тяжело привалилась к Лотару.
— Ребенок не закричал, — пробормотал Янн.
Марианна погладила девочку по спинке, потерла ей ступни. Ничего. Ни звука.
«Ну, давай же, давай! Закричи!»
— Что случилось? — тихо спросила Марианна у девочки. — Ты не хочешь? Жизнь прекрасна, ты будешь любить, и тебя будут любить, ты научишься смеяться…
— Я опоздала? — В кухню ворвалась Грета в кокетливой рубашечке, поверх которой она набросила тельняшку и куртку Симона.
— Ребенок не закричал, а у меня все руки заняты, некому перевязать пуповину.
— Что с моим ребенком? ЧТО С МОИМ РЕБЕНКОМ?
Клодин укусила Лотара за руку, и он в испуге ее выпустил.
— Надо же, герои тут собрались, — промурлыкала Грета и нежно ущипнула младенца за ушко.
Ребенок не закричал.
Клодин безумным взором уставилась на Марианну. Она приподнялась на локтях, и из ее лона хлынул поток крови и околоплодных вод.
Грета тотчас же подняла повыше пуповину и надавила на пупок Клодин. Взгляд Марианны упал на камешек Сидони. Она схватила его, разжала крошечный кулачок малышки и осторожно втолкнула его в ладошку. Марианна почувствовала, как в маленьком тельце что-то сильно, но беззвучно напряглось и расслабилось, наконец высвобождаясь, вроде недавних всполохов на небе. «Сидони? — вопросила Марианна. — Это ты?»
Легкие девочки наполнились воздухом, щечки окрасились румянцем, и внезапно она издала громкий, ликующий крик.
За окном прогрохотал мощный раскат грома.
Мужчины облегченно рассмеялись, а Марианна приложила девочку к материнской груди. Молодая француженка нежно ее обняла, а во взгляде ее читались удивление, благодарность и стыд.
Грета сорвала бантик со своей ночной рубашки и в двух местах перевязала им пуповину, пока Марианна перерезала стерильными перевязочными ножницами питающий младенца канатик. Завтра она зароет пуповину под цветущим кустом. На всякий случай.
Лицо Клодин постепенно порозовело, и Марианна встала, чтобы подать ей стакан холодной воды, пока Грета останавливала кровь при помощи зажима для пуповины. Внезапно Марианна ощутила бесконечную усталость. Событий одного этого дня вполне хватило бы и на несколько лет. Богини показали ей, что жизнь и смерть могут случиться в один день и зачастую их трудно отличить друг от друга.
В кухню вбежала бригада санитаров. Наконец-то!
Марианна взяла рюмку коньяка, выпила половину, а половину протянула Грете. Та выпила остаток.
Марианна посмотрела на Лотара и перевела взгляд на Янна. Оба они стояли с таким видом, словно чего-то от нее ждут.
Янн первым вышел из оцепенения, надел куртку поверх майки, нежно поцеловал Марианну в лоб и прошептал: «Je t’aime».
Лотар снял галстук, расстегнул воротник рубашки и спросил:
— Мне уйти? И больше не возвращаться?
— Как будто именно сейчас это важно! — проворчала Грета так тихо, что почти никто ее не слышал.
— Лотар, иди лучше спать, — утомленно произнесла Марианна.
— Я тебя больше не узнаю, — откликнулся Лотар.
«Я тоже себя не узнаю», — подумала она.
— Но хотел бы понять, кто ты, — сказал он тихо. Умоляюще. Когда Марианна не ответила, он бережно погладил ее по щеке и ушел.
— Интересно, кто такой Виктор, — помолчав, промолвила Марианна.
Услышав это имя, Клодин испуганно привстала. Марианна различила в ее взгляде немую мольбу и замолчала.
Оказав Клодин помощь, врач подошел к Марианне и пожал ей руку:
— Bon travail, madame.
Потом он извлек лист бумаги и стал вносить в графы все данные: дату и место рождения, имена присутствующих. Отец?
— Неизвестен, — твердо сказала Марианна.
Врач обернулся к Клодин:
— Это правда?
Та кивнула с широко открытыми глазами.
— Вы уже выбрали имя, мадемуазель?
— Анна-Мари, — прошептала Клодин и улыбнулась Марианне.
Камешек Сидони покоился между тяжелых грудей Клодин, возле самого личика девочки. Этот камень был первым, что увидела Анна-Мари, когда распахнула глаза.
У каменного парапета в Розбра по-прежнему стояла молодая женщина.
Она ощущала свое одиночество остро, но без всякой грусти. Лорин осознала, что никогда не будет трагически одинокой, пока сможет сделать хотя бы шаг. Однако она оставила этот шаг про запас, еще не зная, к кому она его сделает. Пусть жизнь принимает решения за нее, она не отберет у нее способность ходить.
Когда Падриг подъехал к ней на «пежо», она все еще глядела в сторону Кердрюка. Падриг посадил ее в машину и отвез туда, где ее ожидали неподаренные цветы и непрочитанные письма.
