22

Казалось, над головой у Марианны бьет новенький маленький колокольчик, разнося весть о мужестве и нетерпении.

Она проводила у Паскаль вот уже третий вечер до начала смены в «Ар Мор» (каждый раз Эмиль удостаивал ее разве что двумя-тремя скупыми словами) и уже взялась приводить в порядок запущенный сад.

Пока они в грязных красных комбинезонах вроде тех, что носят механики в авиационных ангарах, пололи сорняки и бросали их в тачку, Паскаль на своем певучем немецком рассказывала Марианне об обычаях и суевериях, легендах и древних традициях народа на краю света.

Прошлой ночью поблизости отмечали Лугназад, кельтский праздник урожая, на котором состоялось собрание коллегии друидов.

— Друидов? В Бретани еще существуют друиды?

— Да Бретань ими кишмя кишит! Не меньше тридцати тысяч, и сплошь приверженцы экстатического культа, наподобие поклонения Дионису! А на собрании речь шла о подготовке Самайна, ночи с тридцать первого октября на первое ноября, когда живые встречаются с мертвыми. Здесь все надо хорошо продумать.

Паскаль провела рукой по подбородку, чуть-чуть запачкав лицо землей.

— А как встретиться с мертвыми?

Паскаль задумчиво погладила цветущие голубые гортензии. А потом, по-видимому, собралась с духом и тихим голосом, словно впервые открывая великую тайну, сказала:

— Накануне Самайна, который называют также Сауин и Саун, когда земля уподобляется небесам, а жизнь — смерти, отворяются все врата между мирами. Из потустороннего мира являются старые и новые боги и приводят с собою мертвых. А нам дозволяется войти в их мир.

Паскаль неопределенным жестом обвела свой сад.

— Туда мы можем проникнуть, выйдя в море, спустившись в колодец или вступив внутрь каменных кругов. Там нас ждут феи. Тролли. Великаны. Завеса между мирами делается тоненькой-тоненькой. Как паутина. Некоторые из нас способны отвести ее в сторону не только в Самайн, но и в любой другой день.

— А зачем в Саун к нам приходят мертвые? Чтобы… дать нам совет? Помочь?

Марианна вспомнила свою бабушку. И отца. Как бы ей хотелось снова увидеться с ними, поделиться самым сокровенным!

Паскаль строго посмотрела на Марианну:

— Установить контакт с душами умерших в потустороннем мире не так-то просто, это не по телефону позвонить! Некоторым из нас дано слышать их. Сердцем. А кому-то требуется помощь друида или ведьмы.

Из дома, прихрамывая, вышел Эмиль с подносом, на котором стояли стаканы холодного chouchenn. На сей раз их было три. Он неуклюже донес их до кованого столика под яблоней, усыпанной нежно-красными плодами, и сухо кивнул Марианне.

Паскаль поднялась, прижалась к мужу и закрыла глаза. Марианна почувствовала, что каждый из них любит другого так, как тот того заслуживает, и, в свою очередь, ощутила нежность к ним обоим.

Поглаживая неподвижное лицо мужа, Паскаль продолжала:

— Если кто-то понимал, что живет не в ладу с нашим или с потусторонним миром — не важно, поссорился ли он с женой, докучают ли ему демоны или он страдает расстройством желудка, — то призывал друида. Друиды были хранителями всякого знания. Племенные вожди тоже прислушивались к их мнению. Друиды давали советы по вопросам религии, морали и быта.

— А друидессы тоже существовали?

— Конечно, женщины тоже могли стать жрицами. Девушек было принято на полгода посылать к жрицам, чтобы там они обрели знания и сделались провидицами, целительницами или друидессами. Но им ставили одно важное условие: им приходилось выбирать поприще верховной жрицы или судьбу жены и матери. Любовь и мудрость никак не сочетались.

Она поцеловала Эмиля, и тот безмолвно удалился в тень садовой беседки.

Паскаль потеребила лютик.

— Каждая женщина — жрица, — внезапно сказала она. — Каждая.

Она обернулась к Марианне и пристально посмотрела на нее прозрачно-ясными, как фиалки, глазами.

— Великие религии и их пастыри указали женщине место, которое ей не подобает. Женщин стали считать существами второго сорта. Богиня превратилась в бога, жрицы — в блудниц, а женщины, которые не желали склониться перед волей мужчин, — в ведьм. Однако то чудо, что таит в себе каждая женщина, ее пророческий дар, ее ум, ее способность исцелять, ее чувственность — принижали и принижают до сих пор.

Она стряхнула землю с облепленных грязью комбинезонных штанов.

— Каждая женщина — жрица, если она любит жизнь. Если она способна преобразить чарами самое себя и того, кто ей дорог превыше всего. Придет время, когда женщины вспомнят, какие силы и какое могущество в них сокрыты. Богиня ненавидит расточительство, а женщины слишком часто растрачивают себя попусту.

Они вместе прошли в прохладную, погруженную в тень кухню, и Марианна стала в задумчивости раскладывать на тарелки тончайшего фарфора кусочки отборного мясного и рыбного филе собакам и кошкам.

Потом вышла в сад, хлопнула в ладоши и позвала:

— Дамы и метрессы! Глубокоуважаемые фрукты и овощи! Пожалуйте кушать!

Когда она расставила перед ними тарелки, своры собак и кошек жадно набросились на еду. Марианна улыбнулась, заметив своего маленького рыже-белого котика; шерстка его блестела, как полированный мрамор.

— А у этого тигренка что, и имени нет?

Паскаль положила голову Марианне на плечо.

— Нет. Он странник, — прошептала она. — Только блуждающая душа даст ему имя.

Паскаль посмотрела на Марианну загадочным взором:

— Ведь правда?

Марианну охватила дрожь.

— Да, — откликнулась она. — Когда поймет, куда лежит ее путь.

— Спасибо за то, что не испытываете ко мне отвращения, — чуть слышно прошелестела Паскаль.

Внезапно ее лицо осветилось радостью.

— Янн! — воскликнула она, стряхнув с себя меланхолию, словно капли воды, и с распростертыми объятиями кинулась к художнику. Янн обнял ее.

Марианна почувствовала, что почему-то краснеет. Спрятала за спиной грязные руки и на какое-то мгновение, как это ни глупо, пожалела, что на ней бесформенный комбинезон, что на голове у нее — мягкая шляпа с обвисшими полями, а лицо — в пятнах от травы.

— Янн, это Марианна, моя новая подруга. Марианна, это Янн, мой самый старый друг.

— Bonjour, — выдавила из себя Марианна. Да что же с ней такое?

— Enchanté, Mariann, — пробормотал Янн.

Они молчали и просто глядели друг на друга. Внутри у Марианны все замерло. В голове воцарилась пустота.

— Да что случилось? Вы что, окаменели?

Он был немного выше ее, и в его глазах за стеклами очков она увидела море. Рот, две слегка изогнутые волны, прильнувшие друг к другу, вторящие очертаниям друг друга. Ямочка на подбородке. Бесчисленные глубокие морщинки, расходящиеся как лучи от уголков его светлых глаз. Эти глаза улыбались и влекли Марианну к себе.

— Думаю, мне пора.

Марианна едва сдерживалась, чтобы в панике не броситься домой. Она почувствовала, как лицо ее начинает расплываться в глупой, неудержимой улыбке; поспешно прикрыв рот рукой, опустив голову, она кинулась в дом.

Переодевшись, она испытала большое искушение незаметно ускользнуть, даже не сказав «kenavo». Но тут вспомнила, что ее сумочка осталась на террасе, и размеренным шагом вернулась к Паскаль и ее другу попрощаться.

Нервно схватив сумочку, она не решилась даже взглянуть на Янна. Однако, когда она торопливо потянула сумку за ручку к себе, сумка раскрылась и из нее выскользнула ее любимая изразцовая плитка с изображением Кердрюка.

Янн ловко поймал ее и поднес к свету.

— Да это же… — Он изумленно смотрел на подпись.

— Это одна из первых плиток, которые ты расписал видами Кердрюка! — восхитилась Паскаль.

Янн протянул Марианне изразец. Когда та хотела взять плитку, их пальцы соприкоснулись. Она ощутила слабый, отозвавшийся теплом во всем теле удар тока, а заглянув ему в глаза, поняла, что он почувствовал то же самое. Марианна прижала кафельную плитку к груди и, наскоро пробормотав: «A demain», — поспешила прочь.