Глава 9
Когда утром Каонэль проснулась в уютной постели с одеялами из паучьего шелка, вчерашний приезд солнечных эльфов показался ночным кошмаром. Она потянулась и откинула покрывало.
Оказалось, спать легла прямо в одежде и теперь внизу простыни следы от сапог. Когда поднялась, пришлось снять с постели белье и бросить в корзину, которую приспособила специально для таких нужд. Та стоит в углу в форме цветка из ивовых прутьев с откидной крышкой.
В правой стене едва заметная дверь в комнату для омовения. Каонэль распутала завязки на корсете, потом кинула одежду и проследовала к ней.
Когда вошла, глаза серой засветились в полумраке. Воздух прохладный и сырой, от чего кожа покрылась крошечными капельками, которые в свете адуляров, выглядят как алмазы.
С противоположной стороны широкая купель с мерцающей водой, по краям специальные подголовники, чтобы удобней лежать. Чуть правее омывальня в форме маленького водопада с камнями и мхом, по которым струится вода.
Эльфийка с тоской посмотрела на купель, в которой так хочется понежиться, и прошагала к омывальне.
Когда закончила и вернулась в комнату, на окне собралась целая стая синиц. Они с громким щебетанием прыгают друг через друга, особо смелые влетают в покои, но тут же выпархивают наружу.
– Хорошо вам, – проговорила Каонэль. – Вам не надо переживать за всех.
Одна синичка повернулась к ней правым глазом и пронзительно пискнула.
Каонэль удивленно подняла бровь.
– Что? Не согласна? Может ты и права, но тебе вряд ли приходится думать, как примирить врагов, которые с рождения непримиримы.
Потом серая постелила новые покрывала, светло-зеленые, как молодая трава, и приблизилась к окну. Синицы моментально разлетелись по ветками, продолжив весело щебетать. На полу остались несколько перьев.
Утро в разгаре, солнце сияет радостно и ярко, умытое после ночного сна. Внизу бегают гномы, что-то таскают, переругиваются, иногда мелькают гоблины, прижимая что-то к груди. Как ни старалась эльфийка смотреть только на синиц, взгляд все равно сползает к дворам.
Когда присмотрелась, заметила Теонарда и Лотера у самой башни мага. Отсюда они кажутся не больше кошки, но острое зрение эльфийки позволило разглядеть лохматые руки полузверя и драный плащ Главы.
– Опять ничего не говорят, – пробормотала Каонэль.
Она быстро оделась, затянув шнурки от корсета на животе, разгладила складки. Потом поправила серебряный водопад волос так, чтоб лежал поверх плаща и вышла в полумрак коридора. Едва развернулась к выходу, как откуда-то сверху раздался пронзительный крик.
Моментально забыв о Лотере и Теонарде, серая метнулась через анфилады по коридору и взлетела по винтовым ступеньками на самый верх.
Здесь широкая площадка со свободным от веток центром, несколько лавок со спинками, чтобы отдыхать, когда замучают. Возле каждой цветы в горшках, над которыми по ночам сбиваются стайки светлячков, а сейчас жужжат пчелы. На этой же площадке живет Пушок, на которого наткнулась Генэль и теперь истошно вопит, заламывая руки.
– Чудовище! Чудовище! Уберите его немедленно!
Пушок встал перед ней на задние лапки, коротенькие и не приспособленные для таких действий, и тихонько пищит, боясь ранить остроухую, такую похожую на хозяйку, но почему-то кричащую. Перепончатые крылья растопырились, словно готов взлететь, а приплюснутая морда с острыми зубами испуганно сморщилась.
Каонэль метнулась к зверю и стала успокаивать, ласково поглаживая по густой шерсти.
– Тихо, тихо, маленький. Успокойся, все хорошо, я тут. Напугала тебя противная эльфийка. Но ты не бойся. Я тебя не дам в обиду.
Нетопырь перестал пищать и опустился на четыре конечности, крылья сложились. Он уткнулся огромной мордой в ладони Каонэль и жалобно заурчал, мол обижают меня, кто хочет.
– Ну все-все, – проговорила серая. – Никто тебя не побил. Видишь, все добрые. Ползи в свое дупло и спи. День на дворе, приличные нетопыри спят.
Пушок еще немного поластился к хозяйки, но та строго посмотрела, и нетопырь пополз куда-то в ветки.
Когда Каонэль обернулась, высокородная выглядела как мраморное изваяние, застывшее в момент ужаса. Глаза вытаращены, рот раскрыт, а уши острыми пиками пытаются пронзить небо.
– Ты зачем Пушка напугала? – резко спросила серая.
Генэль, наконец, смогла выдавить:
– П… Пу… Пушка?
– Да, Пушка, – повторила Каонэль. – Это мой нетопырь. Он очень ласковый и добрый. Его нельзя пугать, иначе может закричать. А страшнее него кричит только банши.
Высокородная пыталась прийти в себя, поправляла платье и откидывала колоны, но взгляд все равно переползает к зарослям, где скрылся зверь. Когда уши перестали трястись, а лицо приобрело прежнее холодное выражение, она спросила повелительно:
– Кто такая банши?
Серая обошла ее, проверяя не сломал ли что-нибудь перепуганный Пушок, стала трогать лавки и горшки с цветами, который высаживала вручную.
– Банши, – проговорила она, подвигая горшок, – это такая женщина… Хранитель. Которая если заорет, все повымрут. Понятно?
Безупречное лицо солнечной скривилось, она некоторое время наблюдала как серая напрягается, упираясь стопами в пол, что совершенно недопустимо для высокородной.
Потом спросила:
– И ты позволила таким созданиям жить рядом?
– Она хорошая, – ответила серая эльфийка. – Грустная правда очень, но хорошая. И вообще, у нас все хорошие. Гнур только занудливый. И Тарнат не может руки держать при себе. Еще мелкинд бывает невыносимым, а от Булука воняет. От ворга иногда страшно делается, а от Теонарда вообще не знаешь, чего ждать. Ну и остальные. Но все хорошие.
Генэль фыркнула.
– Отвратительно. Как с ними вообще можно уживаться приличному эльфу? Ты, может и не приличная, но все же эльф.
Серая перешла к следующему горшку и принялась передвигать его ближе к лавке потому, что Пушок, видимо успел побегать по всей площадке, пока спасался от страшного чудовища.
Она проговорила натужно:
– В том-то и дело. Мы вместе прошли страшное. Такое, что тебе в самом диком кошмаре не снилось, так что как-то приходится. Во всяком случае, пока. И как ты собираешься влиться в этот круг, скрепленный, можно сказать кровью?
– Ради благополучия Эолума и всего эльфийского рода я готова на все! – заявила солнечная, вскинув подбородок.
Каонэль кивнула и выпрямилась.
– Может и готова. Но понятия не имеешь, о чем говоришь. Вы сидите у себя в Эолуме и не знаете мира дальше Южных болот. А он огромен. Настолько, что даже страшно от его огромности.
Высокородная бросила:
– Это меня тоже не пугает.
– А зря.
Глаза солнечной полыхнули синим, между бровями появилась крошечная морщинка, которая больше похожа на царапину.
Она произнесла важно:
– Смеешь сомневаться?
Каонэль вздохнула.
– Смею.
– Тогда может продолжим вчерашний разговор, который так бесцеремонно прервала твоя подруга?
– Горгона.
Солнечная даже отпрянула.
– Что-о?
– Говорю, это горгона, – пояснила серая эльфийка, отходя подальше от высокородной, чтобы в случае чего было больше места для маневров. – Ее зовут Эвриала. Она хорошая.
Генэль скривила маленький носик и произнесла:
– У тебя все хорошие. Как и у всех наивных эльфиек. Только это не правильно. Если в каждом видеть врага, всегда будешь готова к атаке.
Каонэль незаметно положила ладонь на рукоять и отвела серебристый локон со лба.
– Тебя послушать, так никому верить нельзя, – сказала она и выставила левое ухо, прислушиваясь к шуму наверху.
– Верно. Только Его величеству и Эолуму. Лишь они не предают.
Лицо Каонэль потемнело, Генэль ухмыльнулась, довольная, что нашла больное место.
В чистом, как горный ручей, небе промелькнула крылатая фигура, послышалось хлопанье крыльев, фигура ушла на второй круг. Потом поднялась в вышину и сложила крылья.
Обе эльфийки задрали головы, наблюдая, как крылатое создание камнем несется к площадке.
Когда до нее осталось всего четверть перелета стрелы, Генэль невольно охнула, а серая победно выпрямила спину. У самой поверхности горгона резко распахнула крылья и плавно опустилась, придавливая ладонями подол платья, который взметнулся до самой головы.
Горгона сложила крылья так, что и не видно почти, и проговорила:
– Извините, оно всегда задирается, когда приземляюсь.
– Не страшно, – сказала Каонэль. – Мужчин тут все равно нет.
Эвриала странно потупила глаза и пробормотала:
– Да если бы и были…
Потом поправила тугой пучок волос, который несколько растрепался после полета, разровняла складки на платье и подошла к Каонэль. Та застыла и переводит тяжелый взгляд с высокородной на горгону и обратно.
– А что вы тут делаете? – поинтересовалась Эвриала. – Я вот к Теонарду летала, хотела ему пирог отнести, а то Лотер говорил, что он ест плохо и почти не спит. А там никого нет. Я стучала, стучала, а никто не открыл. Пришлось пирог на крыльце оставить. Свежий, с яблоками.
Лицо серой, наконец, посветлело, она убрала пальцы с рукояти и выпрямилась. Генэль заметила этот жест и подняла бровь, мол, неужели думаешь, что теперь справитесь. Но потом нахмурилась.
– Я иду проверять пригодность купелей, – сообщила она и, развернувшись к обеим спиной, направилась ко входу в ствол.
К Каонэль подлетела синица и с щебетанием опустилась на плечо, та улыбнулась и почесала пальцем пернатую голову. От удовольствия птичка даже глаза закрыла, лишь, когда та перестала чесать, снова запела и упорхнула к собратьям в ветки.
Горгона проводила ее взглядом и сказала:
– Вы снова собирались ссориться?
Каонэль кивнула.
– Ты прилетела как раз во время, – сказала она, нервно дергая ушами. – Еще не много, и пришлось бы снова разнимать. Она никак не поймет, что я пытаюсь защитить эльфов.
– Понимаю…
– Но не только эльфов, но и Хранителей, и вообще. Но присутствие солнечных все усложняет. А она хочет, чтобы осколок передали ей. Уже и не знаю, может она права? Если умудрилась уговорить Теонарда оставить ее здесь, пока не осмотрит резиденцию, может действительно умнее? В меня-то арбалетчик порывался стрелой метнуть при первой встрече. Причем в спину.
Эвриала положила ей ладонь на плечо, та вздохнула так, будто сейчас разрыдается, но крепится из последних сил.
– Тут никто не советчик, – произнесла горгона. – У всех свои обычаи и правила. Ворг, наверное, сразу бы отдал, если бы вожак стаи потребовал кристалл. А как у вас… Тебе виднее.
Каонэль повернула к ней голову с непривычно яркими для дня глазами, кончики ушей подрагивают, а на губах горькая улыбка.
Серая сказала:
– В том-то и дело, что будь солнечной, наверное, тоже отдала бы. Но если так, они бы не отправили посла. А я серая, непонятная, да еще с потерянной памятью. Куда мне… Генэль еще и сцены закатывает. Будто я виновата.
– А ты виновата?
– Конечно нет.
Губы Эвриалы растянулись в лучезарной улыбке, словно не печальную исповедь слушает, а пришла на праздник, где все поют и танцуют. В ветках послышалось оживленное щебетание, синицы нашли крупную гусеницу и вчетвером пытаются поделить. Гусеница иногда оказывается на площадке, и птицы бросаются наперерез друг другу, чтобы выхватить сытный завтрак.
– Об этом не беспокойся, – неожиданно заявила горгона.
– Ты о чем? – не поняла Каонэль.
Эвриала сообщила:
– Об истериках. С ревнивыми девицами уж я знаю, как обращаться. А какие они, горгонские, эльфийские или человеческие, не имеет значения. Могу заверить, больше она не попытается тебя убить.
– Почему? – изумилась эльфийка.
Горгона снова улыбнулась, кроткой, но почему-то пугающей улыбкой, глаза сверкнули, а по молочно-белой коже прокатилась волна, какая бывает лишь на металле.
Она сказала:
– Хочешь обезоружить соперницу, сделай ее обязанной. У всех есть совесть, даже у самых подлых.
Глаза Каонэль расширились.
– Ты это задумала, когда вчера в коридоре нас разняла? – не поверила она.
– Чем больше она тебе обязана, тем меньше сил тебе навредить, – сообщила Эвриала радостно.
Потом потупила взгляд и направилась ко входу в ствол, оставив изумленную Каонэль на площадке.
***
Оставшись одна, серая некоторое время поправляла сдвинутые нетопырем горшки, потом вернулась в Дерево. Темная прохлада моментально окутала и укрыта нежно, как одеяло из лебяжьего пуха.
Стараясь не наткнуться на высокородную, Каонэль бесшумно спустилась вниз и вышла.
Расстояние до башни Виллейна преодолела бегом, наслаждаясь, как играет ветер в волосах, распахивается лацерна и пружинят мышцы. Крики Гнура услышала еще за четверть перелета стрелы и замедлила бег. А к башне уже подошла совсем медленно, встав за Лотером.
Тот сунул ладонь в карман, а из другого вытаскивает косточки и вкусно хрустит. Зато Теонард с бледным лицом терпеливо выслушивает отповедь гоблина.
– Я требую! – орал зеленомордый с темным от гнева лицом. – Требую, обезопасить гоблинов от такой расправы! Сжечь дом, это почти как украсть крашар! И никто ничего не делает, а я просил построить мне резиденцию. Все войско разбрелось по Цитадели. А знаете почему? Клянусь бивнями, потому, что не видят предводителя. То есть меня. Я ведь по гостям ночую!
Каонэль привстала на пальчики и шепнула воргу в ухо:
– Чего он кричит? Убили кого-то?
Лотер чуть отклонился назад и ответил, не сводя взгляда с распинающегося зеленомордого:
– Пока нет. Подоспели вовремя. Но чую, это не первая стычка, так что орет, в общем-то, по делу.
Гнур тем временем вошел в раж, стал ходить из стороны в сторону, размахивая кинжалом и все больше распаляясь. Проходящие мимо люди в страхе косятся и ускоряют шаг, даже чайки над обрывом перестали кричать, уселись на камень и с любопытством поворачивают голову то одной, то другой стороной.
Теонард выслушивает молча, руки сложены на груди, брови хмурятся, когда гоблин орет особо громко. Когда зеленомордый взял паузу, чтобы набрать воздуха и продолжить с новой силой, Теонард сказал:
– Ты же сам не мог решить, какую резиденцию строить. Перенесли на попозже. А теперь возмущаешься.
Гнур топнул ногой.
– Могли уже догадаться, что пора. Видели, сколько гоблинов у меня? За моей территорией целая деревня, только мало ее.
– Это ты намекаешь, чтоб тебе еще кусок земли дали? – поинтересовался Глава.
Гоблин вскинул голову так высоко, будто собирается бивнями проткнуть небо, кинжал тоже выставил вверх и стал похож на статую воина, только маленького и зеленого.
Он произнес резко:
– Нет, не намекаю. Требую!
Ворг и Каонэль переглянулись, Теонард ответил спокойно:
– Если выдадим тебе еще землю, другие тоже захотят. Начнутся переделы, ссоры, хотя они и так есть. А у нас солнечные эльфы на пороге, если не забыл. Как там у посла дела, кстати?
Все оглянулись на Каонэль. Та зябко повела плечами, хотя день солнечный, а воздух прогрелся так, что можно по пояс раздеваться.
Дернув ушами, эльфийка отвернулась и проговорила уклончиво:
– Обживается.
– Да? – удивился Теонард. – А я считал, она посмотрит и уедет. Потому как если не уедет она, то остальной отряд тоже с места не сдвинется. Придется всю жизнь их тут наблюдать. Надо, наверное, отправить в Ялдарию гонца, пусть в помощь пару отрядов пришлют.
Ворг подкинул косточку и налету поймал языком.
– Боишься, что нападут? – спросил он.
Тот покривился, будто жует недоспелое яблоко, и сказал:
– Надо ко всему быть готовыми. Мало ли, что они думают. От остроухих всякого можно ждать, они же считают себе единственно достойными, а остальные так, отребье.
Глаза Каонэль полыхнули желтым, дыхание стало частым, словно бежала без останови пару дней. Со стороны моря налетел ветерок, всколыхнув волосы и плащ, от чего серая стала похожа на вестницу правосудия.
Она выдохнула возмущенно:
– Я бы попросила!
Теонард махнул рукой.
– Попроси, – сказал он. – Да только я сам видел, как твоя соплеменница презрительно на тебя же смотрела. И перебить бы всех, да не получится. Хотя если с силой Талисмана…
Ворг оживился, перестал жевать и с довольным оскалом уставился на Главу. Зато Каонэль побледнела, кожа стала цвета старой золы, глаза вытаращились, а уши устремились в небо, как заточенные пики. Она медленно опустила ладонь на рукоять и сжала пальцы.
Даже Гнур перестал размахивать кинжалом и с интересом наблюдает. Эльфийка неожиданно обошла Лотера и встала рядом с гоблином.
– Мы, конечно, сражались спина к спине, – сказал она, – но причинять вред эльфам, будь они солнечные, лесные, да хоть какие, не позволю. Для того, чтобы задействовать Талисман, нужно хотя бы две трети осколков. Да только не все вас поддержат. Кому надо с эльфами в открытую ссориться?
Ворг хмыкнул, на лице ухмылка то ли удовольствия, то ли удивления остроушкой, которая вдруг заговорила очень по-эльфийски.
– Думаешь, мало найдется тех, кто захочет высокородным уши пообрывать? – спросил он, щурясь. – Я вот, поддержу Теонарда, Тарнат поддержит, Керкегор. Гнур, тоже. Да, Гнур?
Гоблин приосанился, открыл рот, чтобы ответить, но Каонэль неожиданно сказала:
– Уж не знаю, что ты там надумал, но Керкегору вообще плевать. Главное, чтобы его восьмерых жен не трогали. Женщины будут против, Булук вообще может неделями спать, а Грагрх, наверное, годами. Мелкинд, тоже вряд ли согласится. Остается Гнур.
– Я? – удивился гоблин.
– Ты, – буркнул Лотер и вперил на него звериный взгляд.
Осознав неожиданную значимость, зеленомордый выпрямился еще сильнее, убрал кинжал за пояс и сложил руки на груди. Он уже не орет, а только ворочает глазами, переводя взгляд с одного хранителя на другого.
Серая отвела прядь со лба и поправила края лацерны, но снова налетел ветерок и глубокое декольте с цепочкой оказалось на всеобщем обозрении. Лотер невольно перевел взгляд на упругие полусферы, а Теонард наоборот отвернулся.
– Гнуру, – продолжила Каонэль, пользуясь всеобщим замешательством, – давно пора выстроить резиденцию. Почему он, как оборванец ходит по гостям?
– Сам виноват, – буркнул Глава. – Долго думал.
– Может и думал. Но уже придумал. Да?
Все снова посмотрели на гоблина, тот отшагнул с таким видом, словно его обвиняют, потом проговорил:
– А чего тут думать. Главное, чтоб вокруг печки был дом. Ну и земля, а то гоблинши тоже понабежали. Точно захотят выращивать что-нибудь. Оно, конечно, хорошо, чтоб еще немного территорий дали. Можно у тахаша отщипнуть чуток. Или у банши. Им какая разница?
Ворг хмыкнул.
– Да уж конечно. А потом и ко мне в лес полезешь.
– Тебе хорошо говорить, – произнес Гнур. – У тебя за леском свободное плато. Народ может сколько угодно селиться. Хоть до самой Поломаной рощи. А у меня что?
– Что?
– Клочок обрыва да море, – нравоучительно сообщил гоблин. – Это только для Селины хорошо.
Теонард все это время молча потирал подбородок с видом мудреца, которого отрывают от мировых проблем и принуждают заниматься обустройством курятника. Когда Гнур снова начал канючить и жаловаться, сказал:
– Ничьи участки мы делить не будем. На этом точка. А резиденцию, построим, как и обещали. Надо только собрать Хранителей, как Каонэль говорит, хотя бы две трети. Но Гнур, не забудь выдать отряд гоблинов. Надо укреплять оборону не только внешнюю, но и внутреннюю.
Гнур недовольно скривился, лицо стало похоже на вялое яблоко, но кивнул.
В небе с криками пронеслась стая чаек. Им, видимо надоело наблюдать за такими скучными и глупыми Хранителями, которые ничего не понимают в рыбе, и даже не имеют клюва. На землю перед воргом шлепнулось белое пятно, он поморщился и отшагнул, словно может заразиться чем-то.
Когда Хранители развернулись, чтобы разойтись по своим резиденциям, дверь башни отворилась. На пороге возник мелкинд с круглыми глазами и вытянутыми лицом.
За спиной в коридоре голубоватый свет сильнее, чем прежде, гул усилился. Виллейн умудряется держать в ладонях уже по две колбы, те норовят выскользнуть, и мелкинду приходится прижимать к груди.
– Заговорил, – сказал он.