Никогда не думал, что существует столько разновидностей портовых воров. В самом низу воровской иерархии стояли «бродяги» и «грузчики». «Бродяги», по ночам бесшумно шныряли между рядами судов в порту, после чего забирались на нос и прислушивались к храпу капитана или его помощника. Услышав храп, «бродяга» спускался в капитанскую каюту, хватал одежду вместе с часами, деньгами, подтяжками, сапогами и всем прочим, а затем потихоньку убирался прочь. «Грузчики» имеют просторные брезентовые куртки с широким рубцом внизу, вроде большого кругового кармана, куда прячут украденный товар. Выше их стоят «перевозчики». Это не мелкое жулье, как грузчики; их дело переправлять на сушу более громоздкие кипы товара. Они продают матросам бакалею и прочие товары, для прикрытия своего истинного ремесла, а также для того, чтобы попадать на корабль беспрепятственно. На самом верху стоит особая порода воров. Закидывая на борт крюк, они забираются на корабль, глушат, а случается, что и убивают, вахтенных матросов, после чего грабят содержимое трюмов, перекидывая товар в лодки.

В первое же воскресенье, после того, как меня выписали из больницы св. Агнессы, я отправился в приют, где жила Луиза Доббинс, а чтобы не терять впустую время в поисках этого заведения, нанял наемный кэб. Минут двадцать мы колесили по городу, пока не попали в лабиринт узких и грязных улиц, одна из которых вскоре привела нас к цели. Двухэтажный дом с фальшивыми колоннами, стоявшими по бокам от парадного входа, стоял в окружении таких же, как и он, унылых старых зданий. Открыв тяжелую дверь с большим бронзовым кольцом, я вошел в фойе. Несмотря на теплый летний день, здесь был сумрачно и прохладно. Не успел осмотреться, как ко мне подошла молоденькая девушка в сером платье. Ее волосы были убраны под косынку такого же мышиного цвета. Судя по ее дежурной улыбке, именно она занималась приемом посетителей.

«Совсем молоденькая. Наверно, воспитанница старших классов. Только почему она такая холодная и отстраненная?»

– Что вам угодно, сэр?

Когда я объяснил ей, кого ищу, она позвонила в маленький бронзовый колокольчик, стоявший на тумбочке, рядом с Библией. Несколько минут спустя к нам подошла еще одна девушка-девочка в таком же мышином наряде. Услышав имя и фамилию, она, не сказав ни слова, ушла. В ожидании я стал рассматривать литографии на божественные темы, развешанные на стенах. Между ними висели надписи – лозунги, подобные этим: «Любите друг друга», «Бог помнит и о самом малом из своих созданий». Прошло минут двадцать, пока из-за угла коридора не появилась худенькая фигурка девочки, которую вела за руку служительница. Я невольно напрягся при появлении ребенка. По дороге сюда я попытался напрячь свою память, но так ничего и не нашел, но стоило мне только бросить на нее взгляд, как сразу ее узнал. Увидев перед собой хорошо одетого мужчину, она испуганно застыла, еще не понимая, кто к ней пришел, но только стоило меня узнать, она рванулась ко мне, словно маленькая птичка, выпущенная на свободу. Служительница ничего не стала у меня уточнять, а просто развернулась и ушла. Девочка, со всего размаха уткнувшись лицом мне в сюртук, горько заплакала. Неожиданное проявление столь резких эмоций от ребенка, который до этой секунды был в моем сознании абстрактной фигурой, заставило меня замереть в напряжении. Не имея опыта, не зная, что говорить и делать в таких делах, я только осмелился положить одну руку ей на плечо, а другой осторожно погладить ее по голове. Постепенно всхлипы становились реже, среди них уже можно было различать слова:

– Пришел… папочка умер… Джон… ты один у меня… Как мне было плохо…

Выбрав момент, когда она, всхлипнув очередной раз, замолчала, сказал заранее заготовленную фразу:

– Очень рад тебя видеть, маленькая леди.

По инерции она еще пару раз всхлипнула, потом замерла на секунду, вдруг резко оторвавшись от меня, отступила на шаг и, резко вскинув головку, стала вглядываться в мое лицо.

– Ты… ты… говоришь, Джон? Ты одет… так хорошо, – в ее голосе сквозили испуг и неуверенность. – И все-таки… это ты.

Только тут я рассмотрел ее личико. Жестокий удар кастета с острыми шипами не только сломал нос девочке, он нанес глубокую рану, которую местные костоправы, даже не удосужились хорошо зашить. Кривой и безобразный шрам шел от переносицы до верхней губы, разом перечеркивая миловидность и детское очарование. Хотя я постарался скрыть свое внимание к этому страшному украшению, но не успел отвести взгляд, как ее большие карие глаза снова заполнились слезами. С трудом, сдерживая слезы, она тихо спросила:

– Я уродина, Джон? На всю жизнь? Да? – В голосе было столько недетской боли, что у меня перехватило дыхание, словно неожиданно получил удар в солнечное сплетение.

Пока я собирался с духом, девочка по-детски закрыла шрам ладошками, готовая снова зарыдать. Этого я допустить не мог.

– Нет, маленькая. Нет. Для меня ты всегда будешь красивой маленькой леди, – поспешил я ее успокоить.

– Джон, ты так говоришь, потому что любишь меня, а девочки не хотят со мной дружить, только дразнятся и обзываются. У меня ни одной подружки нет.

– Послушай, малышка, я же приехал…

– Джон, Джон, а как ты стал говорить? И ты какой-то не такой… Ой, Джон, как ты красиво одет! Какие у тебя красивые пуговицы! – с детской непосредственностью она перескакивала с одной темы к другой. – Цепочка на самом деле золотая? А как ты меня нашел?!

Еще минуту назад ее глаза были полны горя, теперь снова стали живыми и любопытными, а голосок звенел веселым колокольчиком.

– Послушай, маленькая, ты меня совсем засыпала вопросами. Я тебе на все отвечу, только сначала задам один вопрос тебе.

– Только один?! – при этом она лукаво улыбнулась. – Неужели тебе неинтересно, как я тут живу?

В этот момент мне показалось, что сквозь черты маленькой девочки проступили черты юной женщины. Я улыбнулся ей в ответ.

– Ой, Джон, какой ты хороший! – она радостно всплеснула ладошками. – Я так рада, что ты приехал! Так какой вопрос? Джон, говори быстрее!

– Маленькая, тебе тут нравится?

На ее лицо словно тень набежала. Взгляд опустился в пол, маленькие губки плотно сжались. Нетрудно было догадаться, что ее предупредили, как отвечать, когда зададут подобный вопрос.

– Тебе по-честному, Джон? – голос ее стал опять тихим и глухим.

– Мы с тобой друзья, Луиза, не правда ли? Если это так, то мы ничего не должны скрывать друг от друга, – я говорил это спокойно, но нехорошие предчувствия уже охватили меня.

– Мне здесь плохо, Джон. Очень плохо, – это было сказано так тихо, что я едва расслышал.

Я испугался, что она снова расплачется и попросит, чтобы я забрал ее отсюда. Подобный вариант мне приходил в голову, но только как исключительный, когда не будет другого выхода. Но она молчала. Я почувствовал облегчение и одновременно злость. На нее. Она только что, сама не сознавая этого, переложила на мои плечи принятие решения. С одной стороны, я был наслышан о жестоких нравах подобных приютов и не сомневался в ее словах, а с другой стороны – в мой образ жизни никак не вписывалась маленькая девочка.

«Мать твою! Да я понятия не имею, как обращаться с детьми! Ее же, наверное, надо кормить по распорядку, спать укладывать вовремя, а я… – Мысли заметались, как стая испуганных птиц, но моя растерянность продолжалась недолго, с минуту. – Черт возьми! Чем я только думаю! Да она несколько дней побудет со мной, пока не удастся устроить ее в нормальное место. Ты же не забыл, парень, что именно эта девочка спасла тебе жизнь». – Подобным доводом я пытался оправдать решение, к которому уже подошел, но все еще никак не мог окончательно решиться.

– Все плохое уже позади, малышка. Я забираю тебя отсюда.

– Ой! Я не верю! – ее личико осветилось таким счастьем, что на какое-то мгновение стало прекрасным, несмотря на уродливый шрам. – Это правда, Джон?! Правда?!

– Правда. Иди, собирайся, малышка.

– Джон, я быстро, – она, крутнувшись на месте, уже сорвалась на бег, как неожиданно резко затормозила и снова развернулась в мою сторону. – Джон, ты же не уйдешь? Не бросишь меня здесь, правда?

– Клянусь тебе в этом, маленькая леди! – я говорил бодро и весело, а самого душила злость на подонков, которые могли плохо обращаться с этой милой девочкой. – Кстати, кого тут надо поблагодарить за заботу о тебе?

Она замялась, не зная, что сказать. Врать ей не хотелось.

– Может, твою воспитательницу?

– Нет. Она… плохая! – при этом она прикрыла ладошкой рот и чисто рефлексивно оглянулась по сторонам. – И ее муж. Мистер Твин. Он наказывает нас.

– Наказывает? За что?

– За плохое поведение. Мы ничего плохого не делаем, а он все равно нас бьет розгами. Говорит, что делает так исключительно в воспитательных целях.

– Хорошо, маленькая. Теперь еще один вопрос: наверное, мне надо подписать какие-нибудь бумаги, чтобы тебя забрать?

– Управляет нашим приютом миссис Агнесса Фридман.

– Будешь ждать меня у кабинета миссис Фридман. Договорились?

– Обязательно, Джон! – это она выкрикнула уже на бегу.

Выждав минуту, я отправился за ней следом. Мимо меня прошла группа девочек, одетых во все серое, а оттого смахивающих на маленьких мышек, во главе с сухопарой особой в лиловом платье. Лицо у воспитательницы было довольно приятным, но все портили брезгливо поджатые губы и надменно вздернутый подбородок. Весь ее вид говорил миру о том, какую тяжелую ношу она взвалила на свои хрупкие плечи, пока другие словно мотыльки порхают по жизни. Похоже, она была из тех людей, чей девиз звучит так: «Я страдаю за вас, люди!» Не люблю таких людей и не обратился бы к ней, но никого другого просто не было. Остановившись, я вежливо кивнул, прикоснувшись рукой к полям шляпы, после чего спросил:

– Извините меня, мисс, но вы не могли бы мне подсказать, где можно найти мистера Твина.

Она обежала меня строгим взглядом, после чего, решив, что я все-таки достоин ее внимания, сказала:

– В конце коридора. Дверь с медной ручкой, в форме головы льва.

Я ожидал увидеть дюжего мужика со злобной физиономией, а в кабинете оказался полный мужчина в хорошо сшитом сюртуке, что-то увлеченно пишущий. Не успел я перешагнуть порог, как он резко поднял голову. Если бы не нос в красных прожилках, играть бы ему роль отца благородного семейства в дешевых спектаклях. Грива седых волос, правильные черты лица, четко очерченный подбородок, вот только глаза были под стать носу – мутные и невыразительные.

– Что вам угодно?!. – он успел сказать членораздельно только начало фразы, как в следующую секунду его лицо с противным хрустом врезалось в столешницу. – А-а-у-у!!

Пока он жалобно выл, размазывая по лицу кровь и чернила, я обошел массивный стол и остановился в двух шагах. При моем приближении тот лихорадочными движениями попытался отодвинуть массивное кресло и вскочить, но резкий удар ноги опрокинул кресло вместе с его хозяином, отправив воспитателя в дальний угол. Новый вопль не успел набрать обороты, как сразу стих, стоило мне подойти к нему. Он вжался в угол, закрыл голову руками, шмыгая носом и тихонько подвывая. Размахнувшись, я расчетливо ударил его ногой по ребрам. Тот охнул, содрогнувшись всем телом, и неожиданно для меня заплакал:

– У-у-у! Не надо… больше. Я боюсь… боли. У-у-у! Пожалуйста, сэр!

Следующий удар ногой пришелся по рукам Твина, прижатым к лицу. Хозяин кабинета взвыл от вспышки острый боли в сломанном носу, после чего попытался отвернуться от меня к стенке, но вместо этого сполз на пол, сжавшись в комок и трясясь всем телом.

– Ты знаешь, почему я тебя бью?

– Не-е-т, сэ-эр, – гнусавил Твин, растягивая слова.

– В воспитательных целях. Согласно твоей исключительной методике.

– Спа-сибо, сэ-э-эр.

– Будем считать, что ты урок усвоил. Я здесь буду еще некоторое время. Если ты попадешься мне на глаза – добавлю еще. Все понял?

– Да-да, сэр. Все-все понял, сэр, – в его голосе чувствовалась такая угодливость и раболепие, что мне стало противно, будто я только что вступил ботинком в кучу дерьма. – Спасибо за урок, сэр!

Не успел я выйти, как из-за угла вылетела Луиза. Не глядя на меня, она хотела обогнуть меня словно препятствие, но я успел схватить ее за руку. Она выглядела расстроенной, испуганной и злой одновременно.

– Ой! Отпусти… Джон! А я… – она не договорила, как послышался тяжелый топот ног и из-за угла быстрым шагом вышла служительница с лицом, более подходящим суровому фельдфебелю, чем женщине. Глаза ее зло сверкали.

– Вот ты где, негодница! Как ты посмела!

– В чем дело, миссис? – холодно спросил я ее.

Она обожгла меня злым взглядом, потом медленно процедила:

– Кто вы такой, мистер? И что…

– Луиза, кто это? – я бесцеремонно перебил служительницу.

– Джон, это миссис Твин. Джон, я ничего не делала, только сказала, что ухожу и хочу забрать свои вещи. А она как закричит, как затопает ногами…

– Молчать, мерзавка! Она еще смеет врать тут!

Я заметил, что во время нашего разговора то дети, то взрослые, привлеченные громкими голосами, появлялись, кто из-за угла, кто выглядывал из дверей, но, увидев крепко сбитую фигуру миссис Твин, сразу прятались обратно.

– Луиза, иди, собирай свои вещи, а я пока поговорю с этой… миссис Твин. Встретимся у кабинета миссис Фридман, минут через… десять. Все, беги, маленькая!

– Стоять, Луиза Доббинс!! Ты не смеешь идти без разрешения своей воспитательницы! Сейчас же иди к мистеру Твину!

Девочка вздрогнула, будто ее кнутом хлестнули. Плечи поникли, а в глазах застыли слезы и страдание. Тут я уже не выдержал:

– Луиза, иди, собирай вещи, а вместо тебя к мистеру Твину пойдет эта женщина!

– Вы что себе…

Не успела мадам фельдфебель договорить, как ее физиономия оказалась впечатана в дверь кабинета своего мужа, затем я повернул ручку и с силой втолкнул ее внутрь. Сделав шаг вслед за ней, остановился на пороге и оглянулся на замершую девочку. У нее были такие большие изумленные глаза и широко открытый рот, что я не смог сдержать улыбку, несмотря на ситуацию.

– Иди! – повторил я еще раз.

Затем перешагнул через порог и захлопнул за собой дверь. У стены стояла бледная, как смерть, миссис Твин с отвисшей челюстью. Одной рукой она зажимала свой разбитый нос, а другая была протянута в сторону мужа. Я усмехнулся при виде этой картины.

– Что, дуреха, мужа своего не узнаешь?

Если говорить честно, то сидевшего в кресле мужчину я тоже не сразу узнал. Твин вставил в нос бумажные фитили, и перемазанная кровью и чернилами физиономия, начавшая опухать, окончательно превратила его лицо в страшную морду чудовища.

– Он… он…

– Он это. Он, – подтвердил я ее догадку. – Это я приложил руку… к его воспитанию. А теперь, мегера, пришла твоя очередь.

Хозяин кабинета, до этого пребывавший в шоке от неожиданного появления своей супруги с разбитым носом, как только услышал мои слова, попытался спрятаться под столом, но получалось это у него плохо, так как, в страхе и спешке, он забыл отодвинуть тяжелое кресло. Пока я с интересом наблюдал за телодвижениями Твина, его супруга пришла в себя и бросилась на меня. Легко уйдя от ее широкого замаха, я ударил ее кулаком в солнечное сплетение с такой силой, что удар не только согнул ее пополам, но и отбросил к стене. Быстрый шаг вперед и новый удар, в печень. Она, как подрубленная, рухнула на пол и теперь лежала в позе человеческого зародыша с широко раскрытым ртом и белыми от съедающей ее боли глазами. Я повернулся к ее мужу. Тот сумел спрятаться только наполовину и теперь остановившимся взглядом смотрел на свою супругу, лежавшую на полу.

– Эй, Твин!

Он с трудом, плохо понимая, что от него хотят, повернул ко мне свое изуродованное лицо.

– Передай своей жене, что когда я приду сюда в следующий раз и услышу хоть одну жалобу, то больше жалеть вас не буду. Ты все хорошо понял?

Некоторое время он тупо пялился на меня, пока до него дошел смысл слов.

– Не будете… жалеть? Вы хотите сказать, что сейчас… не сильно били?

– Дурак дураком, а соображаешь! – с этими словами я толкнул дверь и вышел.

Директор приюта являла собой крайне худосочную особу, напоминая своей фигурой стиральную доску. Ее умные и злые глаза некоторое время внимательно изучали меня после изложения моей просьбы, после чего последовал отказ, и только после того как я начал во второй раз повторять свои доводы, меня вдруг неожиданно осенило. Достал бумажку в двадцать долларов и положил на стол перед ней. Она посмотрела на банкноту, потом на меня, после чего замерла, выжидающе глядя на меня, но мне уже ясно, какой здесь разыгрывается спектакль, поэтому подыграть было несложно.

– Думаю, приют не откажется взять эти деньги на нужды бедных сироток.

Улыбка тронула ее маленький, почти безгубый рот:

– Приют весьма нуждается в благотворительности. Если бы вы знали, сколько всего нашим маленьким девочкам не хватает.

Я достал еще одну двадцатидолларовую банкноту и положил рядом с первой, после чего пристально посмотрел ей в глаза.

«Больше не получишь, старая вешалка!»

Она, похоже, правильно поняла мой взгляд:

– Хорошо, мистер Дилэни. Вы пошли навстречу нашим нуждам, поэтому мы пойдем навстречу вам. Пройдите к моему секретарю, мисс Дункан, она оформит вам все необходимые документы.

Выйдя на улицу, я с силой хлопнул тяжелой дверью, вкладывая в удар всю свою злость и отвращение к серому и убогому мирку, который явно по ошибке именовался детским приютом. Взглянул на Луизу. Та, похоже, ощущала нечто вроде неземной радости, судя по ее блаженной улыбке и сияющим глазам. Некоторое время мы шли пешком, пока не нашли кэб. Усевшись и сказав куда ехать, я принялся за решение проблемы под названием «ребенок». У меня никогда не было детей, а значит, и не малейшего понятия об их воспитании. Единственный ребенок, с которым мне пришлось некоторое время общаться, был Тим, но с ним ситуация была совершенно иной. Итак, что делать? Чтобы получить время на раздумье, я приказал кучеру остановиться около кафе-кондитерской, а затем, прихлебывая чай, я пытался вспомнить то, чего никогда не знал. Как воспитывают детей? Луиза тем временем ела второе пирожное, запивая чаем, крутила во все стороны головой, при этом не забывая задавать мне самые разнообразные вопросы. Как мог, я отвечал на ее вопросы, одновременно пытаясь понять, что же мне все-таки делать. Дело в том, что по пути я предложить заехать в магазин и купить ей на первое время пару платьев, белье, туфельки. Не успел я это сказать, как девочка потупилась и тихим, виноватым голосом сказала, что так не принято. На мой удивленный взгляд она еще более тихим голосом сказала, что такие вещи ей надлежит покупать с женщиной, но никак не с мужчиной.

– Луиза, сколько тебе лет?

– Скоро будет десять. Через… четыре месяца. Четвертого ноября. Ты мне купишь подарок? Хочу куклу. Я как-то видела в витрине магазина одну такую красивую… прямо глаз не отвести! Джон…

– Знаешь, Луиза, я забыл тебе сказать. Я вспомнил свое настоящее имя. Меня зовут Джек Дилэни.

– Ой, как здорово, Джон! Э… Джек! Так ты вспомнил, откуда ты? А кто твои папа и мама?!

– Не все сразу, маленькая. Если я сейчас тебе все расскажу, то о чем мы будем говорить завтра?

Она весело засмеялась, показывая ровные белые зубки.

– Джек, а мы сегодня пойдем смотреть кукольное представление? – при этом она снова протянула руку к вазе с пирожными, на что я сделал ответный ход: резко отодвинул ее на противоположный край стола.

– Нет. Хорошего понемножку, а оставшиеся пирожные мы заберем с собой. После ужина ты сможешь съесть еще парочку. Сейчас пей чай. Он уже, наверно, остыл.

– Джо-он, – умоляющее протянула она, – ну еще одно. Они такие вкусные. Только одно!

– Нет. Сначала я должен решить, как быть с тобою. Потом ты должна пообедать и… – тут я сделал паузу, не зная, что говорить дальше.

Вслед за мной она смешно нахмурила бровки, изображая раздумье, потом неожиданно спросила:

– А где ты живешь?

– Снимаю комнату. У миссис Браун. Хорошая женщина.

– У нее дети есть?

– Да. Есть. Девушка-подросток. Убирает в комнатах. И сын… Впрочем, это неважно. Твою мысль я понял.

Облегченно вздохнув, я придвинул ей вазу с пирожными:

– Бери. Заслужила. Но только одно. И обязательно с чаем. Потом мы едем к миссис Браун.

Уже два месяца как я крутился, наподобие белки в колесе, налаживая и раскручивая «криминальный бизнес». Было невероятно трудно начинать на пустом месте. До этого мне ничего не было известно ни о контрабандистах, ни о самой специфике работы порта, а также о способах, с помощью которых ввозились и вывозились из страны нелегальные товары. Насколько я смог выяснить, бандиты из группировки покойного Ирландца тупо получали небольшую мзду с порта и больше никуда не лезли. Кроме этого, у ирландцев была договоренность с некоторыми капитанами кораблей, чей нелегальный товар через бандитов уходил в магазины и лавки, но все это было мелочью по сравнению с тем, какие дела проворачивались через портовых чиновников, работавших в одной связке с таможней и охраной. Правда, та информация, которую удалось узнать, была настолько расплывчатой, что прижать к ногтю этих воров не представлялось возможным, а без конкретных фактов у меня не было возможности заставить их делиться своими доходами. Как говорится: не пойман – не вор. Но если не я, то кто? Нужен был специалист. Вот я и отправился к Сержанту за помощью. Тот думал не долго:

– Сиплый Мак, Джек.

Свою кличку этот бандит получил из-за того, что в одной из драк ему повредили голосовые связки, после чего стал хрипеть и сипеть, как старый пароходный гудок. За свои сорок лет он дважды сидел в британских тюрьмах, а также успел отметиться на австралийской каторге. Этот безжалостный и хладнокровный убийца с холодной и пустой душой имел только одну страсть. Всей душой он любил море. На мой вопрос, почему сидит на берегу, раз так любит океан, не задумываясь, ответил, что в свое время в Англии и Франции его объявили пиратом и беглым каторжником, а за его голову назначили награду, которую до сих пор никто не отменил.

На мое предложение поработать в одной команде ответил согласием. Обладая буйным и неукротимым нравом, бывший пират первое время доставлял мне достаточно хлопот, пока не получил от меня хорошую взбучку и только после этого признал меня своим боссом. Впрочем, наши временные разногласия не помешали ему работать. Ему хватило две недели, чтобы выйти на след контрабандистов. Переговоры ничего не дали, те наотрез отказались идти под нашу руку, после чего мы открыли на них охоту.

Спустя неделю после неудачных переговоров портовый люд, придя рано утром на работу, обнаружил у одного из причалов четырехвесельную гичку с пятью трупами. Прибывшая на место происшествия полиция опознала тела, как уже год находящуюся в розыске шайку контрабандистов. Все решили, что начались очередные бандитские разборки, но при этом они все дружно ошибались – это был финал моей войны с контрабандистами. До этого были еще две лодки, которые вместе с трупами их владельцев сейчас покоились на дне, а гичка, выставленная на всеобщее обозрение, стала своеобразным предостережением для всех контрабандистов, желающих работать на моей территории. Я им все дал этим понять: или вы работаете с нами, или кормите рыб.

Несколько дней спустя после моего предупреждения в офис ввалился Сиплый в компании двух суровых мужчин с продубленной морской водой и ветрами кожей. Это были главари шаек контрабандистов, которые, наконец, поняли, что я представляю реальную силу, которой не стоит пренебрегать. В предварительной беседе выяснилось, что они представляют не только самих себя, но и еще четыре группы контрабандистов. После бурного обсуждения, которое больше смахивало на торговлю на базаре, мы, наконец, пришли к соглашению. Они были согласны платить нам пятнадцать процентов от каждой партии контрабанды, также отдавать треть товара на реализацию через наши руки, за это мы им предоставим склады для временного хранения в порту и охрану, а также помощь в переброске и доставке их товаров на берег. После короткого совещания с Сиплым я дал свое согласие.

Решив вопрос с контрабандистами, пришло время снова присмотреться к шайке воров – чиновников из управления порта. К этому времени я уже имел несколько осведомителей, дававших мне временами довольно интересную информацию. Наиболее ценным из них был мелкий чиновник, сидевший в канцелярии порта. Именно от него мне стало известно, что шайку возглавляет первый заместитель начальника порта, а в его помощниках ходит начальник охраны. Работали они с крупными торговцами – оптовиками. Отстегивая хорошие деньги своим покровителям в городском совете и в полиции, они являлись, говоря современным языком, «ворами в законе». Для них, считавших себя хозяевами порта, я был никем, так как не имел ни серьезных связей, ни больших денег, но при этом являлся толстой занозой в их жирной заднице, так как имел власть над докерами, работавшими на моей территории порта, подрядчиками, занимающимися извозом, и мелкими скупщиками – торговцами. Помимо этого я держал в узде всех тех, кто кормился с порта. Воров, нищих, мелких рэкетиров, хулиганов. Благодаря моим людям перестали потрошить грузовые фуры, везущие груз из порта, а после того, как Сиплый, развлекаясь, самолично распял на деревянной стене портового склада главаря одной из шаек, промышляющих грабежом складов, число желающих легкой наживы резко уменьшилось. На вопрос, зачем он это сделал, получил ответ, по которому вполне можно было составить мнение об этом человеке:

– В море мы и не такие шутки отмачивали.

Благодаря таким «шуткам» я стал пользоваться своеобразным уважением в порту. Меня боялись, передо мной трепетали и заискивали, но с портовыми властями я по-прежнему придерживался нейтралитета. Мне время от времени передавали деньги, а я делал вид, что всем доволен, при этом постепенно набирал силу, укрепляя свою власть, и одновременно собирал всевозможную информацию, которая могла бы мне помочь, когда придет время для схватки. Именно поэтому я поручил Тому Уилксу найти мне человека, который смог бы разобраться в махинациях воров из портового управления.

Дождь кончился, но облака висели низко, по-прежнему готовые разверзнуться хлябями небесными. На причале блестели лужи. Хлопнув входной дверью офиса, я оставил за порогом соленый и влажный воздух, но только успел сесть за стол, как дверь открылась и в кабинет вошли двое моих парней, волоча за шиворот какого-то затрапезного типа в мешковатой одежке. Тот слабо дергался, пытаясь вырваться из их крепких рук. Подтолкнув его к моему столу, они встали по бокам. Я посмотрел на них, потом стал рассматривать того, кого они притащили. Бог ты мой! Этот тщедушный человек был стопроцентным евреем. Тощая, нескладная фигура, иссиня-черные с проседью волосы, крючковатый нос с оседлавшим его пенсне, все это говорило о его происхождении от сынов Иеговы. Если ко всему добавить мешковатый пиджак, непонятного цвета рубашку, мятые штаны и грязные ботинки, картину моего утреннего гостя можно было считать законченной.

– Томми, может, ты мне объяснишь, на какой свалке откопал это чудо? И почему не оставил там, а притащил сюда? Если ты не приведешь достаточно вескую причину для этого визита, то сильно пожалеешь об этом!

Парень знал, о чем я говорил. Время от времени я устраивал для своей команды тренировки, обучая их рукопашному бою, а в качестве манекенов для отработки приемов использовались провинившиеся бойцы. Ничего серьезного, но и приятного в этом парни также не находили, особенно когда я был в плохом настроении. Я и сейчас был не в духе. Причина лежала сейчас у меня на столе. Куча бумаг и книг по делопроизводству, таможенному кодексу, юриспруденции, а также морские реестры, образцы сертификатов, договоров, накладных. Будучи человеком, который сам решает свои проблемы, больше всего я ненавидел ситуации, в которых проявлялась моя беспомощность. Как сейчас.

– Босс, у меня и в мыслях не было… – но, увидев, что я начал хмуриться на его оправдания, сразу начал излагать по существу: – Я думал, ты знаешь, Джон. Этого типа нашел Уилкс и приказал доставить к тебе. Сказал, что это тот, кто тебе нужен.

Томми Паркер был из группы подчиненных мне парней, которых я использовал для угроз, шантажа и физической расправы, помимо этого они занимались охраной складов с контрабандой и работали грузчиками при тайных перебросках товара. Паркер единственный, кто из всей бригады имел небольшую толику мозгов, и именно поэтому был поставлен старшим. К тому же он являлся моим связным с Уилксом. Как только он произнес его имя, я сразу понял, кто стоит передо мной. Только вот насколько тип в ермолке и мятых штанах является мастером своего дела?

«Главное, чтобы он был профи. Но еврей прямо как… настоящий. Сколько ему? Лет пятьдесят пять – шестьдесят».

– Если в кране нет воды, значит, выпили жиды, – неожиданно для себя я продекламировал кусок глупой частушки, вдруг всплывший откуда-то из глубин памяти.

– Э-э… милостивый сударь, а вы из каких краев будете? – вопрос был задан немного картавым, но вполне понятным русским языком.

Я оторопел.

«А он еще, оказывается, и из России».

– Из Питера, сударь. Еще вопросы будут? – я постарался вложить в голос как можно больше сарказма и холода.

– Вы меня неправильно поняли, милостивый сударь. Вопрос был задан, так сказать, только для поддержания знакомства. Сам я из-под Одессы. Ну, раз вы из Петербурга, то я так понимаю, мы с вами не встречались. Два города – это не две соседние улицы. Впрочем, все зависит от человека. Есть такие люди, которых знать не хочешь и в упор не видишь. Взять хотя бы наших бывших соседей по площадке Пшесинских. Берет деньги на неделю, отдает через год. Ворюги, которых свет не видел! Мое счастье, что я не одалживал им денег, иначе бы приехал сюда в одном исподнем. Извиняйте, что отвлекаю пустыми подробностями, сэр, но я другое хотел сказать. В свое время я знал нескольких господ из Петербурга. Может, вы знали господина статского советника…

– Стоп, старик! Болтать будешь на кухне со своей Сарой, а у меня к тебе дело. Хотя, подожди. Ты когда приехал в Америку?

– Ох, сэр, извините меня! Я до сих пор не представился. Лазарь Моисеевич Кац. Мещанин. Сошел с грязного корыта, которое в газетах почему-то называют современным кораблем, три месяца назад. Мы рассчитывали, что попадем в великую страну свободы, равенства и братства. И что? Вы меня извините, но что это за братья такие, которые прямо на ходу с тебя штаны норовят снять?! А взять это хваленое равенство! Я вам так скажу…

– Хватит! Чем занимался дома? Языки знаешь?

– Английский. В меньшей степени немецкий и французский языки. А насчет… того, чем занимался… Как вам попроще, господин хороший, сказать… Жена, дети. Кушать хотят. И даже три раза в день.

– Говори, как есть. И коротко.

– Бухгалтером в порту. И это… Короче, обнаружили хищения в особо крупных размерах. Завели дело на этих воров, а те видят: бедный, старый еврей – есть на кого свалить! Я, конечно, еврей, но не дурак! Поэтому они там – дают показания, а я здесь – на свободе!

Даже сейчас, когда вроде как хвастался своей изворотливостью, он смотрел на меня печальным и кротким взглядом, сложив на животе руки. Его поза прямо излучала покорность и смирение, как бы говоря: я бедный, старый еврей, не делал никому ничего плохого. Пожалейте меня, несчастного!

«Ловкач и пройдоха. Глаза чуть ли не ангельское смирение и вселенскую скорбь изображают, а ведь сам настороже. Рассказал сказку о гонениях на бедного еврея и смотрит, как отреагирую. Актерская игра, между прочим, так себе. Теперь посчитаем. Бухгалтер. Работал в порту. Знает языки. Три плюса против одного минуса. А что вор, так мы тоже не святые. Да и земляк, как-никак. Будет как-нибудь интересно поговорить с ним об этой России».

До Каца я имел пару бесед с выходцами из Российской империи, но это были простые матросы, отставшие от своих судов. У них были свои чисто собственнические понятия о жизни. Основными предметами, входящими в этот потребительский набор, были: деньги, семья, вера в Бога и царя-батюшку. Впрочем, вполне возможно, мне попались не те люди.

– Лазарь, если через две недели я получу толковые и ясные объяснения, как воруют портовые чиновники, можешь считать, что у тебя есть работа.

– Извините, сэр, но вы меня явно с кем-то путаете! Я вам только что пытался объяснить, что являюсь невинной жертвой заговора…

– Ага! Ты еще про мировой заговор против евреев вспомни!

– Вот видите! Вы сами все прекрасно знаете!

– Хватит дурака валять! Или тебе еще не объяснили, кто я?

– Нет, сэр! – в его глазах мелькнул страх. – Ваши мальчики схватили меня за шиворот и привезли сюда, совсем ничего не объяснив. Честно говоря, сэр, мне не хотелось бы думать, что я совершил ошибку, приехав в Америку, после того как узнаю, кто вы. Хотя дело, похоже, идет к этому.

Последнюю фразу он произнес тихо, почти прошептал, но я услышал.

– Меня здесь знают под именем Джон Непомнящий Родства. Для меня не играет роли, ни что ты вор, ни что ты еврей. Для меня главное, чтобы ты хорошо работал. Поможешь – будешь работать у меня бухгалтером. Нет – вали прямо сейчас домой.

Сейчас маска болтливого еврея с Привоза исчезла, и на меня смотрел человек, который очень хотел жить. Ему было страшно, но он старался держать себя в руках.

– Наслышан о вас, сэр. Говорят, что вы… страшный человек, но в то же время человек слова. Так, у меня действительно есть выбор?

– Да.

– Зато, как ни горько это признавать, у меня нет выбора. Я согласен.

– А почему я страшный?

– Люди разное болтают, сэр.

– Давай выкладывай!

– Сэр, это нечестно, я в Америке только три месяца. Ваши люди должны больше знать, – и он слабым кивком головы показал на Томми.

Я перевел взгляд на своего бригадира.

– Томми, ну-ка скажи, что про меня в порту говорят.

Тот бросил злой взгляд на Лазаря:

– Босс, я не понял ни слова из вашего разговора, но что бы не говорил этот вонючий…

– Том!

Тот опустил глаза в землю, выдержал паузу и только потом начал:

– Да это только слухи, босс. Ты же знаешь, Джон, чего только народ не говорит. Вот недавно слышал про ведьму… Понял, босс! Болтают про кладбище, на котором ты живьем хоронишь своих врагов. В общем… это все, босс.

– Да-а-а, – протянул я, даже не зная, что на подобные слова можно сказать, но зато мне теперь стала понятна подоплека косых взглядов и отчужденность работающих в порту людей, с которыми меня изредка сталкивали дела. До этого я воспринимал это как обычный страх по отношению к бандиту, с которым лучше не связываться, а теперь оказывается, что дело не только в этом. Ощущать себя злодеем из ужастика было бы смешно, если бы я не жил во второй половине девятнадцатого века, где люди с большим удовольствием верили в небылицы, чем в реальные вещи. Слепая вера в бога и дьявола, простота взглядов на жизнь и смерть, незнание сути вещей и законов природы делало умы людей незащищенными, а значит, восприимчивыми к любым проявлениям непонятного. Они легко верили в ведьм, оборотней и прочую чертовщину, так почему им не поверить в сумасшедшего убийцу, имеющего собственное кладбище!

«Личное кладбище! Придумают же! Вот кого бы я точно закопал на нем, так это автора этой выдумки».

– Послушай, Кац, ты вроде умный человек, так почему можешь верить в такие глупости?! А! Хватит об этом. Даю тебе две недели, Лазарь. Теперь держи пятьдесят долларов. Мне нужно, чтобы ты о деле думал, а не о хлебе насущном.

Бумажка в пятьдесят долларов взбодрила старого еврея лучше моих слов. Выпрямился, глаза заблестели, даже где-то помолодел.

– Приложу все свои усилия, милостивый сударь. Но мне может понадобиться помощь, как тут быть?

– По денежным вопросам – ко мне. Набить морду – к Тому! – тут я перешел на английский язык. – Том, скажешь своим парням, чтобы… Бухгалтеру всемерно оказывали помощь. Да-да, не смотри на меня так, Лазарь! Будешь зваться с этого момента Бухгалтером!

Но сразу предупреждаю – попробуешь ловчить со мной… закопаю живым в землю! На своем кладбище! А Том с Кеном мне помогут! Правда, парни?!

– Конечно, босс! Сделаем!

Я-то шутил, но шутили ли они сейчас? Судя по их лицам, похоже, нет. У меня мурашки поползли по коже.

«Неужели поняли буквально? Может, Том и понял шутку, но не Кен. Простой как валенок».

– Молодцы, парни! Ха-ха-ха! Шутки понимаете! Ха-ха-ха!

Тут же в унисон раскатисто рассмеялись парни, вслед им задребезжал тоненьким тенорком Бухгалтер:

– Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Ха-ха-ха!

– Все! Посмеялись и будет! Парни, вы идите. А ты, Лазарь, садись! Наш разговор еще только начинается.

Через три недели после разговора с Кацем у меня в кабинете состоялся военный совет, который дал начало войне между мной и «ворами в законе». Состоялся он под утро, в обстановке строжайшей секретности. Присутствовало на нем только три человека. Я, Кац и Джим Хард, командир боевой группы. Общую схему по переброске контрабандного товара портовыми чиновниками я узнал от Каца еще неделю назад. Бухгалтер действительно оказался большим специалистом в делах подобного рода.

– Через час-полтора из транспортной проходной порта выедут три грузовые повозки. На передней, вместе с извозчиком, едет один из портовых охранников, – только начал рассказывать я, как меня перебил Хард:

– Только один?

– Я так понимаю, это делается для того, чтобы не привлекать излишнего внимания. В повозках китайский шелк. Куда повезут, не знаю. Так же, как не знаю маршрута их следования.

– Китайский шелк?! На трех фурах?! Ого! Нехило ребята работают, – прокомментировав мое сообщение, он спросил: – Как нам работать?

– Возьмешь их сразу, чуть только они отъедут от порта. Изобразишь разбойный налет. Пару раз так сработаем, а там видно будет. Если не догадаются, сами выйдем с ними на переговоры. Гм. Слушай, Бухгалтер, а если они просто испугаются и перестроят схему переброски контрабанды?

– Могут. Перейдут на пересортицу. Поставят товар сортом ниже или часть товара оформят браком. Подобные вещи очень трудно отследить, но мне кажется до этого не дойдет. Во-первых, чтобы перестроиться, потребуется время. Месяца три, а то и четыре. Во-вторых, их партнерам вряд ли понравится такой сбой в поставках и те могут начать искать кого-нибудь другого. В-третьих, при пересортице их доходы сократятся больше чем наполовину, и это самая веская причина, которая заставит пойти нам навстречу.

– Джим, бери ребят. Куда отвезти товар, ты знаешь. С возчиками и охранником грубо, но не до смерти. В общем, ведете себя, как обычные налетчики. Все понял? – дождавшись его кивка, скомандовал: – Вперед!

Спустя месяц после начала необъявленной войны я принимал людей, к встрече с которыми так долго готовился. Наш план оказался настолько эффективным и действенным, что на переговоры пришли не доверенные люди, а сами главари. По-другому я никак не мог назвать этих людей, хотя они и занимали в табеле о рангах немалые чины и являлись в глазах других людей благонамеренными и достойными членами общества. Первый помощник начальника порта и начальник охраны.

– Мы пришли, чтобы разрешить наши разногласия раз и навсегда, – сразу же взял быка за рога начальник охраны.

Как я знал, он закончил войну шестьдесят первого года в звании майора, после чего благодаря влиятельным родственникам оказался на этой хлебной должности. Его широко развернутые плечи, прямая осанка, гордо вскинутая голова, прямой и твердый взгляд – все это могло бы говорить о кристально честном человеке, которого несправедливо обвинили, и сейчас он пришел требовать сатисфакции. Все было бы так, если бы мне не было известно, что майор Барни Фрайри всю войну провел в тылу, занимаясь поставками продовольствия. Величественным кивком головы господин Роберт Стаксель, первый помощник начальника порта, подтвердил только что сказанное майором. Широкая золотая цепь при этом движении шевельнулось на упитанном животике господина. Его холеное лицо являлось олицетворением основных черт, присущих подобного рода чиновникам, – спесивости, циничности и собственной значимости.

– Я слушаю вас, майор. Продолжайте, – подбодрил я начальника охраны.

– Если хотите рассчитывать на наше сотрудничество, то должны вернуть нам наш товар или компенсировать его стоимость деньгами. Только при выполнении этого условия мы намерены продолжить нашу беседу.

– Если это все, что вы хотели мне сказать, то мой телохранитель проводит вас до двери. Карл!

Майор бросил взгляд на Стакселя. До этого момента тот сидел с отсутствующим выражением, но, услышав мои слова, сразу развернулся к своему компаньону. После быстрого обмена взглядами майор продолжил разговор:

– С вами трудно вести дела. Ну, хорошо, это мы пока отложим. Теперь мы хотели бы знать, почему об этих грабежах знает весь город? К чему вы сделали их предметом всеобщего достояния?

Это, кстати, было идеей Каца. Это он предложил привлечь внимание полиции к нападениям на грузы, ведь в таком случае следы обязательно приведут к порту, а там какой-нибудь ретивый полицейский мог выйти на след воров-чиновников, чего им очень не хотелось. В ответ на его вопросы я только пожал плечами. Дескать, так вышло. Майор Барни Фрайри, получив такой невнятный ответ, нахмурился, помолчал некоторое время, бросил очередной взгляд на Стакселя, после чего решил продолжить разговор сам:

– Мы предлагаем тебе два процента от каждой партии в обмен на охрану и доставку товара к месту назначения. В эту цену входит и ваше молчание.

– Десять процентов – и по рукам!

Замешательство от такой наглости на лицах обоих господ длилось не долго, но сейчас Стаксель опередил майора:

– Что ты о себе возомнил? Кто ты такой, дьявол тебя возьми? Ты всего лишь грязный бандит! Да мы тебя одним ногтем раздавим, вошь! У нас связи, деньги, полиция! Что у тебя есть, кроме десятка грязных подонков?! Ничего! Ты грязь под ногами! Падаль!!

Я сидел и слушал, как разоряется этот господин, который до этого демонстрировал всем своим видом принадлежность к высшим слоям общества, а тут вдруг выясняется, что он ничем не лучше уличной торговки. Наглой и злобной бабы, с грязным языком. Сравнение, пришедшее на ум, показалось мне смешным и точным. Представив Стакселя в этой роли, я невольно рассмеялся. Майор, до этого безуспешно пытавший успокоить своего разошедшегося партнера по «бизнесу», услышав мой смех, недоуменно посмотрел на меня, пытаясь угадать, чему тот предшествует.

– Карл! – обратился я к своему телохранителю, все еще стоявшему у двери. – Свистни ребят. Пусть заткнут этому уроду пасть.

Сунув два пальца в рот, Карл пронзительно, по-разбойничьи, свистнул. Стаксель не успел еще уловить смысл сказанного мною, как в кабинет влетело трое головорезов. Карл указал пальцем на Стакселя. Пока чиновник, не сопротивляясь, глупо хлопая глазами, смотрел, как ему заламывают руки, майор, опомнившись от неожиданности, громко закричал:

– Подождите! Стойте! Вы делаете большую ошибку!

Когда чиновник, по моему мнению, получил хороший урок, я остановил экзекуцию, а затем выразительно посмотрел на майора, придав взгляду оценивающее выражение, типа «Теперь, вроде, наступила твоя очередь. Готов получить по морде?». Тот еще толком не отошел от произошедшей на его глазах сцены избиения, а тут еще этот многообещающий взгляд. Судорожно вцепившись в подлокотники кресла, да так что пальцы побелели, майор, с истерической ноткой в голосе, выкрикнул:

– Не… не смейте!!

Усмехнувшись, я выдержал паузу, заставив майора занервничать еще больше, и только потом сказал своим людям:

– Киньте этого крикуна в кресло, а сами идите.

Дождавшись пока за последним из моих людей закрылась дверь, продолжил:

– Будем дальше говорить или?..

– После подобного произвола – никаких переговоров!

– Хорошо, но тогда запомните, что я вам скажу. Все ваши махинации на протяжении двух месяцев описаны день за днем. Там есть наименование товара, копии сопроводительных документов, имена поставщиков и тех, кому вы поставляете товар, торговцев-оптовиков. И, конечно, там же присутствуют все имена, а ваши так прямо стоят в начале списка. Если у меня будут проблемы, то эти документы окажутся как в городском совете, так и в полиции! Теперь валите отсюда!

Майор с большим трудом поставил на ноги скорчившегося и мычащего от боли помощника начальника порта, после чего медленно поволок его к зданию управления. Как мне потом сказали, на это зрелище сбежалась полюбоваться половина работников порта. Я прекрасно понимал, что избиение Стакселя не останется для меня безнаказанным, но в любом случае чаши весов, на которых измерялось равновесие наших сил, почти сравнялись. Если раньше за содеянное я уже на следующее утро мог проснуться в тюрьме, то теперь они десять раз подумают, чтобы осмелиться на подобный шаг. Но отомстить – отомстят обязательно. Только вопрос: как? Так как на кону стояли хорошие деньги, в ход могло пойти все, что угодно, вплоть до наемных убийц, хотя в то же время Стаксель должен был понимать, что моя смерть может привести к широкой огласке их махинаций с контрабандным товаром. В этом случае их ожидала отставка от должностей, общественное порицание и в итоге – тюрьма или каторга. К тому же я знал благодаря своей разведке, а частично Лазарю, что собой представляет эта воровская шайка. Помимо главарей в нее входила группа чиновников, занимающихся приемкой и хранением контрабандного товара, в то время как люди начальника охраны отвечали за вывоз и сопровождение товара. Работала группа обособленно, сама по себе, поэтому никаких связей в криминальном мире у них не было, за исключением нескольких скупщиков краденого. И то, к их услугам прибегали в отдельных случаях и мелкими партиями, а основной товар шел по давно отработанной схеме, по своим каналам. Просчитав варианты их возможных действий, я решил, что на убийство они пойдут только в самом крайнем случае, а вот наезд со стороны полиции на меня вполне реален.