Вторник

Это вовсе не новый Торкильд. Такова первая мысль, которая приходит мне в голову, когда я просыпаюсь. Надо мной холодное и тёмное ночное небо, в нём светят мёртвые звёзды. Они похожи на кошачьи глаза. Вокруг плещется вода, и меня качает вверх и вниз в такт волнам.

Я лежу на своеобразном плоту из водорослей, пакетов, кусков веревок, пластиковых канистр и прочего хлама, который носит по волнам в открытом море. Я поворачиваю голову и вижу, что плот – это кусок разрушенного причала, который шторм вырвал с корнем в первый день, когда я приехал на маяк. Вокруг меня плавает мусор.

– Господи, – стону я, и в паре метров от себя замечаю птенца. Он, кажется, решил приземлиться на этот мусорный остров, плавающий в ночном океане. Птенец огромный, похожий на орлиного, тёмно-коричневый с белыми пятнами и чёрным клювом. Он сидит и смотрит на меня своими большими хищными глазами, а потом отворачивается, прижимает крылья к телу и прячет в них голову.

– Помоги, – шепчу я и поворачиваю голову к птенцу, – ты можешь мне помочь?

Через секунду возвращается боль, сначала в горле и щеках, потом в диафрагме; пульсирующее тяжелейшее давление в пищеварительной системе снова включилось на полную мощность.

Я поднимаю голову к небу и сжимаю веки, пережидая болевую волну в области таза. Разжав их, я замечаю, что одна из звезд, похожих на кошачьи глаза, упала с неба и движется на меня, как метеор.

– У-а-а, – взвываю я, а орлёнок начинает махать крыльями.

Когда метеор подлетает уже совсем близко к земле, освещая небо, орлёнок сдаётся. Он складывает крылья вдоль тела, поднимает голову и раскрывает клюв, то ли пытаясь себя защитить, то ли надеясь, что получит пищу.

Я пытаюсь поднять руки, чтобы закрыться от чересчур яркого света, но мне не удаётся. Одна из рук застряла. Я поворачиваю голову, чтобы понять, в чём дело, и замечаю серую ладонь, торчащую из зарослей ламинарии и мусора. Белые застывшие пальцы обхватили мои, как будто мы жмём друг другу руки.

Я кончиками пальцев касаюсь руки, торчащей из водорослей. Она холодная и скользкая, будто это манекен. Я отвожу свободную руку обратно и пытаюсь высвободить застрявшую в хвате другую, но тут падающая звезда снова обращает на себя мое внимание.

Она повисла прямо над плотом, как огнедышащий дракон, который мечет пенную морскую воду во всё вокруг и сильно раскачивает мусорный остров из стороны в сторону. Свободной рукой я хватаюсь за поверхность острова и взвываю от страха и боли, и на нас с орленком сыплются обрывки пластика, брызжет пена и ледяная морская вода.

Вскоре неподалёку от плота раздаётся всплеск, и я вижу, как ко мне движется крупный силуэт, пробиваясь сквозь толщу воды. Орлёнок сплющился в комок коричневых и белых перьев, из которого торчит клюв.

– Отпусти, – рычит голос, обращаясь ко мне, и тут рядом со мной всплывает мужчина.

Я качаю головой и ещё сильнее вцепляюсь в островную поверхность и в ледяную руку.

– Отпусти же, – повторяет мужчина и указывает на металлические носилки, лежащие в воде около него, – я не смогу поднять тебя на борт вертолёта, если не отпустишь.

Я снова поворачиваюсь к орлёнку. Мне удаётся разглядеть его глаз под перьями, но он только шипит в ответ. После чего птица снова прячет голову под крыло, а мужчина в чёрном сбоку от меня начинает отдирать мои пальцы, от того, во что я вцепился, чем бы оно ни было.

– Отпусти! Слышишь? Ты должен отпустить, иначе я не смогу посадить вас в корзину!

Вскоре я сдаюсь, у меня больше не осталось сил, и мужчина за плечи вытаскивает меня с мусорного острова. За моей спиной из толщи водорослей всплывает тело, которое я тащу за собой через обломки к металлическим носилкам.

– Сначала поднимешься ты, – спокойно говорит мужчина и кивает, – а потом я подниму тело. Хорошо?

Наконец я ослабляю хватку, и спасатель укладывает меня в специальную корзину, закрепив мое тело ремнями. Он даёт отмашку в ту сторону, откуда светит фонарь, а сам остаётся с мёртвым телом. Через секунду я ощущаю, как меня поднимают над водой и тащат к свету; мои зубы стучат, а губы дрожат.

Когда корзину затаскивают в вертолёт, мне удаётся последний раз взглянуть на орлёнка на обломке причала, который шторм с корнем вырвал пару дней назад: теперь птенец встал на лапы и машет крыльями, пока на них льётся пена вместе с морской водой, взбитой лопастями вертолёта.

– Эй! Ты меня слышишь? – спрашивает один из людей в вертолёте, заворачивая меня в одеяла и фольгу, пока корзину снова спускают вниз на лебёдке.

Я пытаюсь что-нибудь сказать, но обнаруживаю, что мне не удаётся набрать в лёгкие достаточно воздуха, чтобы ответить. Анестезиолог кладёт ладони мне на щёки. Я впервые замечаю, как сильно замерз. Настолько, что тепло его рук едва ощутимо.

– Эй, друг, не закрывай глаза, – продолжает он, растирая пальцами моё лицо.

Гул вертолёта заполонил всё пространство, прерывистый звук его лопастей как будто поглотил нас. Вскоре корзина снова возвращается на борт. Труп, лежащий в корзине, достают, кладут рядом со мной и накрывают пледом и фольгой, после чего спасатель сам забирается на борт и закрывает дверь.

– Ты это видел? – спасатель расстёгивает ремень на шлеме и кладёт его в сторону.

– Что? – поворачивается к нему анестезиолог, – это один из пропавших полицейских?

– Нет, отвечает спасатель спокойно, – точно нет.

Анестезиолог откидывает плед, и голова трупа около меня поворачивается набок. Теперь мы лежим лицом к лицу. Кожа вздулась, плоть и сухожилия отделились от черепа. Лицо покрыто морскими звёздами, а глаза представляют собой две полости с плавающей внутри мелкой живностью. Нет ничего того, по чему Анникен Моритцен и Арне Вильмюр с таким отчаянием тоскуют.

– Тут ещё, – констатирует спасатель.

Анестезиолог берёт голову Расмуса, отворачивает её от меня и смотрит на спасателя.

– Ещё? В каком смысле?

– Видишь? – говорит спасатель сурово, – эта штука привязана к трупу.

– Вот ведь чёрт, – изумляется анестезиолог.

– Я и сам не сразу заметил.

– Но что это вообще такое?

Анестезиолог удручённо качает головой, после чего снова поворачивается ко мне:

– Эй, ты! – он пару раз резко щёлкает пальцами перед моими глазами. Врач встал передо мной так, чтобы я видел предплечье, которое он держит в руке. Лучевая и локтевая кости выпирают из серой плоти, а толстые морщинистые пальцы напоминают надутую перчатку.

– Чья это рука? – вспыльчиво спрашивает он, – ты слышишь? Что это за чертовщина?

Я не нахожу сил ответить. Звук вращающихся лопастей проводит черту между мной, холодом, болью и всем остальным. Скоро наступает полная темнота.