30
Пшеницын, воровато оглядываясь, шел между сарайками. Это были весьма причудливые строения. Рядом с щелястым (чтобы продувал ветер и сушил дрова) дровяным сараем стоял металлический гараж, потом кладовка в форме египетской пирамиды, а рядом двухэтажная голубятня, покрытая толстым слоем голубиного помета.
Идемте играть в сарайки. В детстве они здесь играли в двенадцать палочек – что-то вроде пряток, когда игроки пытаются подобраться к доске, на которой лежат двенадцать палочек, и сбить их. Ведущий должен раньше увидеть игрока и застукать его – постучать длинной палкой по этой доске. Они могли играть в это днями напролет. Конечно, интереснее всего было быть игроком. Никто не любил быть ведущим.
Пшеницын подумал, что это очень странно и, наверное, кое-что говорит о национальном характере. Почему даже в детских играх они все хотели быть жертвами, а не охотниками? Может быть, потому, что охотник один, а жертв всегда много?
Пшеницын прошел мимо хлева, остро пахнущего навозом. Вдохнул этот терпкий запах полной грудью. Он любил запах навоза. Ему казалось, что это что-то вроде знака качества. Гарантия того, что воздух чистый, без примеси, без какой бы то ни было химии.
Пшеницын подошел к бане. Внутри горел свет. Окно было занавешено плотной тканью. Он дернул ручку предбанника. Дверь была открыта. Он вошел в предбанник. Закрыл дверь изнутри на крючок. Посмотрел на деревянную скамейку, на одежду, аккуратно сложенную в углу. Быстро разделся, сложил свою одежду тоже на скамейке. Потянул на себя дверь в парную.
Навстречу ему клубами повалил пар. И там, в этом пару, сидела на полке голая, горячая, мокрая Аня Трубникова.
Она ничего не сказала ему, только чуть заметно улыбнулась. Он подошел, протянул руку и положил ладонь ей на грудь. Грудь была горячей. Соски стояли торчком. Пшеницын обнял Аню и потянул ее на себя, прижал к себе всем телом. И она подалась, покорно прижалась в ответ.
Как будто обнимаешься с огнем. Этот огонь перешел в него. Он сам стал горячим, стал огнем. Он поцеловал Аню. Ее губки были маленькими и твердыми, как клювик птицы. Она отвечала на его поцелуй, но он чувствовал, что она хочет совсем другого. И он готов был дать ей это. Он положил ее на полок, поднял ей ноги и вошел в нее одним ударом. Она застонала.
– Да. Еще.
Они занимались любовью долго и исступленно, не в силах оторваться друг от друга.
Потом отдыхали, обессиленные. Потом Аня захотела еще, а Пшеницын уже не мог. Она помогала ему – сначала рукой, потом ртом. А он смотрел на ее спину, трогал ладонью ее мягкую, горячую кожу и хотел, чтобы это никогда не закончилось.
И вдруг он вспомнил. Вспомнил, что он видел в квартире Зуевых, когда залез в окно спальни Алексея и шел к двери.
Аня подняла голову и посмотрела на Пшеницына. Ее взгляд был обиженным.
– Что с тобой? Ты меня больше не хочешь?
– Извини, – пробормотал Пшеницын, – мне нужно идти. Я кое-что вспомнил.
– Что ты вспомнил?
– Не важно, по работе.
Пшеницын и Аня быстро окатились водой, смыв с себя засохшую мыльную пену и прилипшие листья от веников. Оба вышли в предбанник и молча оделись. Аня обиженно надула маленькие губки. Пшеницын обнял ее, но она отодвинулась.
– Не обижайся.
Она молчала. Это было плохо. Нельзя оставлять девушку в таком состоянии. Как Пшеницын ни торопился, он должен был успокоить Аню. Он схватил ее и прижал к себе.
– Посмотри на меня, – приказал он. Она посмотрела. – Ты меня любишь?
– А ты меня?
– Я-то тебя да, а вот ты меня?
– Я хочу, чтобы ты любил меня больше своей работы.
– Какая работа! – засмеялся Пшеницын. – К черту работу.
– Если к черту, тогда пойдем в кино.
– Ты же знаешь, что нам нельзя появляться вместе.
– Это меня так бесит!
– Хочешь похвастаться перед подружками своим парнем?
– А что, в этом есть что-то плохое? Все хотят.
– Всему свое время.
– Мне уже есть восемнадцать.
– Сначала окончи школу.
– Как долго ждать. Еще целых восемь месяцев.
– Быстро пролетят.
– Целая вечность. А потом мы поженимся?
Пшеницын думал недолго.
– Конечно.
– Правда?
Аня расцвела.
– Я тебе клянусь. Распишемся сразу после твоего выпускного. На следующий день.
– Круто. Я закажу себе белое платье.
– Вообще-то белое платье обычно носят невесты, которые сохранили невинность до свадьбы, – пошутил Пшеницын.
– Как же, сохранишь с вами, – сказала Аня, и в ее голосе появились нотки, которые Пшеницыну не понравились.
Он подумал, что никогда не женится на Ане. Заниматься с ней любовью в бане – это да, это ему нравилось. Но вот представить, что она живет вместе с ним, что она круглые сутки находится рядом, – этого он представить никак не мог.
Восемь месяцев – большой срок. За это время многое может случиться. Но нужно сделать так, чтобы она никому не рассказала об их отношениях. А значит, она должна быть довольна.
– Ладно, иди, – сказал Пшеницын и хлопнул ее по попке.
– Когда увидимся в следующий раз? – спросила Аня.
– В следующий банный день.
– Я такая грязнуля, – сказала Аня, – я готова мыться хоть каждый день.
И снова послышалась та самая нотка, которая Пшеницыну не понравилась. Что-то откровенно шалавистое. Аня намотала на голову полотенце и вышла из бани. Пшеницын остался сидеть на скамейке. Он выйдет позже, чтобы никто не увидел их вместе.
Он откинулся назад и еще раз представил картину, которая была у него перед глазами в тот момент, когда он сидел на полке и гладил спину Ани. Теперь он видел эту картину ясно и четко, во всех деталях.
Так странно, что он забыл об этом. Что он этого не заметил. Что не придал увиденному никакого значения. Он был слишком сосредоточен на поиске мужчины с ружьем. Его мозг автоматически отбрасывал все, что не было мужчиной с ружьем. В том числе девушку, которая стояла за шкафом и испуганно смотрела, пока он влезал в окно и шел через комнату.
А сейчас все, что он видел, всплыло в памяти. Он видел эту картинку перед глазами и спрашивал себя: как он мог не увидеть, что девушка за шкафом – это Нина Шарова? Но сейчас он не был уверен, что он это видел.
Может, просто показалось.
