Кораблев начал что-то подозревать после второй перемены. К четвертому уроку он понял, что остальные учителя за ним следят, а после пятого урока, кажется, даже ученики стали замечать, что происходит что-то не то.

Сначала Кораблев решил, что у него паранойя, но когда химичка чуть было не сунулась за ним в мужской туалет, понял, что нет, не паранойя. Без труда оторвавшись от химички в толпе орущих и бегающих по коридору детей, он поднялся в кабинет к Мокину, который, кроме истории, преподавал НВП. Кабинет был небольшой, перегороженный железной решеткой. За ней хранилось оружие. У двери стоял стол, за которым сидел Мокин.

– У нас в школе происходит что-то странное, – сказал Кораблев.

– Присядь, – сказал Мокин. Кораблев присел на краешек стола.

– Прежде всего скажи мне вот что. Ты это сделал?

Мокин так и впился взглядом в лицо Кораблева.

– Что?

– Ты имеешь к этому отношение?

– К чему?

– Нина Шарова.

– Что?

Кораблев почувствовал себя очень странно. Он не знал, как реагировать на то, что он только что услышал. Возмутиться? Ясно и недвусмысленно заявить о своей невиновности? Любая реакция казалась ему недостаточной.

– Что за бред?

– Пергамент говорит, что милиция подозревает тебя.

– Это бред.

Мокин наконец отвел взгляд.

– Я тоже так считаю. Я не верю в то, что ты это сделал. Не знаю, с чего она взяла. Но она и остальных настроила против тебя. Теперь они сами себя так запугали, что их будет сложно переубедить.

– Переубедить в чем?

– В том, что ты никого не убивал.

– Убивал?

– Они так думают.

– Я должен кого-то в чем-то убеждать?

– Это будет непросто.

– Да я на нее в суд подам.

– Не делай глупостей.

– Я сейчас ей выскажу все, что об этом думаю.

– Коля, успокойся.

– Не успокаивайте меня! Вы понимаете, что это клевета? Вы же все время рассказываете школьникам о сталинских репрессиях. О доносах. Вот это что, не репрессии? Не доносы? У нас что, тридцать седьмой год на дворе? Я это так не оставлю.

– Коля, приди в себя, – внушительно сказал Мокин. – Ситуация для тебя непростая. Если попробуешь идти напролом – навредишь сам себе.

– Да? А по-моему, ситуация очень простая. Проще некуда. Я сейчас пойду к ней и скажу все, что я об этом думаю.

– Ладно, иди, если хочешь все испортить.

– И пойду.

– Иди.

Кораблев вышел из кабинета Мокина, хлопнув дверью. Он сбежал по лестнице и ворвался в учительскую. В учительской сидели химичка, Ольга Николаевна, Рыбник и Людмила Ивановна. Увидев Кораблева, все оставили разговор, который вели до этого, и замерли, не спуская с него глаз.

Кораблев пересек учительскую и подошел к Людмиле Ивановне. Он поднял руку и погрозил ей пальцем.

– Знаете что… – начал он, но закончить не успел. Людмила Ивановна вскочила, с грохотом уронив стул, прижалась к шкафу с методическими пособиями и заорала неожиданно низким голосом:

– Спасите! Убивают!