Что-то сверкнуло в воздухе над Вилом – и у него онемели ноги. Он упал в нескольких шагах от того места, где застыл Парнишка, и сразу же попытался подняться. Тщетно. Из носа хлынула кровь, но способность рационально мыслить уже вернулась. Кто-то выстрелил в него из парализующего пистолета.

Вокруг не смолкали крики, люди пятились, не уверенные в том, что безумная атака не повторится. Волейбольный матч остановился. Сверко-мяч светился равномерно и лежал на одном месте. Вил потрогал окровавленный нос – вроде бы не сломан.

Когда он перекатился на спину и привстал, опираясь на локти, шум утих.

С широкой улыбкой на лице подошел Стив Фрейли:

– Ну и ну, инспектор! Немножко увлеклись? Я думал, вы куда более хладнокровны. Вы лучше других должны понимать, что нам необходимо забыть о старых обидах.

Чем ближе подходил Фрейли, тем труднее становилось Вилу смотреть ему в лицо. В конце концов он сдался и опустил голову. За спиной президента он увидел Парнишку, блюющего в траву.

Фрейли подошел совсем близко к лежащему на траве Бриерсону, который теперь не видел ничего, кроме его спортивных туфель. Вил задумался, что будет, если Фрейли ударит его ногой в лицо. Он почему-то был уверен, что Стив размышляет о том же.

– Президент Фрейли. – Голос Елены доносился откуда-то сверху. – Совершенно с вами согласна по поводу старых обид.

– Да. – Фрейли отступил на пару шагов. Когда президент снова заговорил, Вилу показалось, что он смотрит вверх. – Хорошо, что вы его оглушили, мисс Королева. Мне кажется, пришло время разобраться, кому вы можете доверять, а кому нет.

Елена не ответила.

Прошло несколько секунд. Вокруг Вила возобновились разговоры. Он услышал приближающиеся шаги и голос Тюнка Блюменталя:

– Мы только хотим, чтобы он отошел в сторонку, Елена. Дай ему возможность воспользоваться ногами, ладно?

– Договорились.

Блюменталь помог Вилу перевернуться на спину, потом подхватил его за плечи. Оглянувшись, Вил увидел, что Рохан Дазгубта взял его за ноги, однако он ощущал только прикосновение рук Блюменталя – ноги, казалось, ему больше не принадлежали. Вдвоем они оттащили Вила в сторону от толпы и света. Для хрупкого Рохана ноша оказалась слишком тяжелой. Каждые несколько шагов зад Вила стукался о землю; он слышал звук, но ничего не чувствовал.

Наконец вокруг стало совсем темно. Его опустили на землю, прислонив спиной к большому камню. Волейбольные площадки и костры превратились в отдельные маяки света в океане мрака. Блюменталь присел на корточки рядом с Бриерсоном.

– Как только почувствуете покалывание в ногах, советую сразу встать и походить. Тогда боль будет терпимее.

Вил кивнул. Такой совет давали всем пострадавшим от парализующего выстрела – в тех случаях, когда не было затронуто сердце.

– Боже мой, Вил, что произошло? – Любопытство в голосе Рохана смешалось со смущением.

Бриерсон глубоко вздохнул; угли ярости еще продолжали тлеть.

– Ты ведь никогда не видел, Рохан, чтобы я терял самообладание, не правда ли?

Мир опустел. Все, кого он любил, исчезли… и их место в душе занял гнев, какого Вил до сих пор еще не знал. Он покачал головой. Ему и не снилось, насколько сильно мешает жить ненависть.

С минуту они сидели молча. В ногах Вила началось крайне неприятное покалывание. Никогда ему не приходилось видеть, чтобы последствия парализующего удара улетучивались так быстро; наверняка это еще одно достижение выстехов.

– Посмотрим, смогу ли я ходить, – пробормотал он и поднялся, опираясь на плечи Блюменталя и Дазгубты.

– Здесь есть тропинка, – сказал Блюменталь. – Просто попытайтесь идти, и вам сразу станет легче.

Они медленно двинулись по тропинке, уходящей вниз, в сторону от большой лужайки. Крики и смех постепенно стихли, и вскоре самым громким звуком стал стрекот насекомых. Здесь чувствовался сладковатый запах – цветов? – которого Вил никогда не замечал в городе Королевых. Воздух был прохладным, у него даже немного замерзли ноги – в тех местах, где восстанавливалась чувствительность.

Сначала Вилу приходилось сильно опираться на Блюменталя и Рохана. Ноги казались бесполезными обрубками, коленные суставы плохо слушались. Через пятьдесят метров он вновь обрел способность ощущать камешки на тропинке и уже мог выбирать место, куда лучше поставить ногу.

Ночь выдалась ясной и безлунной. Света звезд, однако, было достаточно, чтобы смутно различить слабое свечение между ними… Млечный Путь? Вил посмотрел на небо впереди. Бледный свет показался странно ярким. Он падал с востока широкой полосой, которая постепенно сужалась и тускнела. Восток? Неужели мегагоды изменили и это? Вил споткнулся и сразу почувствовал, что руки его спутников сжались сильнее, не давая ему упасть. Он поднял взгляд еще выше и увидел настоящий Млечный Путь, перерезавший небо совсем в другом направлении.

Блюменталь усмехнулся:

– В ваше время в точках Лагранжа не происходило ничего интересного, не так ли?

– В точках L-четыре и L-пять были населенные станции. Они выглядели как очень яркие звезды.

Но ничего похожего на эти клубы космической пыли.

– Если запустить побольше всякого барахла на лунную орбиту, можно будет заметить не просто несколько новых звезд. В его времена там жили миллионы людей. Всю тяжелую промышленность постепенно перевели на Луну. Появилось слишком много отходов. Нельзя бесконечно производить, не отравляя окружающую среду. Рано или поздно последствия начнут сказываться.

Теперь Вил вспомнил, что говорили Елена и Марта.

– Сейчас там остались только пузыри.

– Да. Свечение вызвано отнюдь не промышленными отходами – те давно уже «смыты» влиянием третьих тел. Теперь это самое подходящее место, чтобы хранить там оборудование или разместить аппаратуру слежения.

Вил снова посмотрел на тусклое свечение. Сколько тысяч пузырей должно там находиться, если свет получился таким ярким. Он знал, что Елена до сих пор держит значительную часть своего оборудования вне Земли. Сколько миллионов тонн там хранится? И сколько еще путешественников во времени остаются в стасисе, не заметив посланий Королевых, оставленных ими в разных эпохах? Этот свет действительно был призрачным.

Они прошли еще несколько сотен метров на восток. Постепенно координация движений восстановилась, и Вил смог шагать без посторонней помощи, лишь изредка спотыкаясь о небольшие камешки и корни деревьев. Его глаза полностью адаптировались к темноте. Цветы светлых оттенков украшали кусты, и временами сладковатый запах становился сильнее. «Интересно, – подумал Вил, – эта дорожка естественного происхождения или она продукт ландшафтного дизайна Королевой?» Он рискнул оторвать взгляд от земли – его походка все еще была не совсем уверенной, – чтобы посмотреть вверх. Как и следовало ожидать, он увидел темные очертания автонов Елены – и, вероятно, Деллы – у себя над головой.

Тропинка начала отклоняться к югу, к голым скалам, которые шли вдоль гряды холмов. Снизу доносился тихий плеск воды. Будто на озере Мичиган в спокойную ночь. Не хватало только комаров, чтобы он почувствовал себя совсем как дома.

Долгое молчание прервал Блюменталь:

– Вы были одним из моих любимых героев, Вил Бриерсон.

Вил почувствовал, что выстех улыбается.

– Что?

– Да. Вы и Шерлок Холмс. Я читал все романы, которые написал ваш сын.

«Билл написал… обо мне?»

«Грин-Инк» сообщил Вилу, что его сын стал писателем, но Бриерсон так и не успел посмотреть, что представляют собой его произведения.

– Сами приключения были вымыслом, но вы всегда оставались главным героем. Ваш сын писал романы, сделав предположение, что Дерек Линдеманн не сумел вас запузырить. Он написал почти тридцать романов; ваши приключения продолжались вплоть до конца двадцать второго века.

– Дерек Линдеманн? – переспросил Дазгубта. – Кто… А, понятно.

Вил кивнул. Паршивый Дерек Линдеманн. Парнишка.

– Да, Рохан. Тот тип, которого я пытался сейчас убить.

В этот момент собственная ярость показалось Вилу бессмысленной. Он печально улыбнулся в темноте. Подумать только – Билли придумал ему искусственную жизнь вместо той, которой его лишили. Видит бог, он обязательно прочитает эти романы!

Вил посмотрел на выстеха:

– Я рад, что вам доставили удовольствие мои приключения, Тюнк. Полагаю, вам удалось перерасти это детское увлечение. Кажется, вы занимались строительным бизнесом?

– Верно. Если бы я захотел стать полицейским, это было бы очень трудно сделать. Во второй половине двадцать второго века на миллион населения приходилось менее одного полицейского, а в сельских местностях и того меньше. Преступления стали до обидного редкими.

Вил улыбнулся. У Блюменталя был странный певучий акцент – что-то среднее между шотландским и азиатским. Никто из выстехов так не говорил. Во времена Вила разница в произношении уже начала размываться; связь и путешествия на линии Земля – Луна стали очень быстрыми. Блюменталь вырос в космосе, в нескольких днях пути от Земли.

– Кроме того, мне больше хотелось строить, чем защищать людей. В начале двадцать третьего века мир изменялся невероятно быстро. Бьюсь об заклад, что за первое его десятилетие было сделано больше изобретений, чем за все предыдущие столетия вплоть до двадцать второго. Вы заметили разницу между продвинутыми путешественниками? Моника Рейнс покинула цивилизацию в две тысячи сто девяносто пятом году; что бы она ни говорила сейчас, у нее лучшее оборудование, существовавшее на тот момент. Хуан Шансон ушел в две тысячи двухсотом году, причем денег у него было намного меньше. Однако оборудование Шансона выше качеством буквально во всех отношениях. Его автоны провели несколько тысяч лет в реальном времени и будут работать по меньшей мере еще столько же. Моника прожила в реальном времени шестьдесят лет, а у нее остался всего один исправный робот. Всего пять лет разницы! Королевы покинули цивилизацию через год после Шансона. Они накупили огромное количество оборудования, однако потратили на это денег немногим больше Хуана; за один год все стало куда более доступным. Шансон, Елена, Жене – они все это хорошо знают, хотя вряд ли представляют себе, каким мог быть дальнейший технический прогресс… Вам известно, что я покинул цивилизацию последним?

Вил читал об этом в записях Елены. Тогда разница в несколько лет не показалась ему существенной.

– Вы вошли в стасис в две тысячи двести десятом году?

– Именно. Передо мной была только Делла Лу – в две тысячи двести втором году. Нам не удалось найти никого, кто оказался бы ближе к Сингулярности, чем она.

– Вы, наверное, самый могущественный из всех, – тихо проговорил Рохан.

– Должен быть… наверное. Однако на самом деле я вовсе не стремился отправляться в путешествие. Я был более чем счастлив на своем месте. Я не собирался прыгать в будущее или становиться основоположником новой религии, и в мои планы не входила организация хитроумных махинаций на рынке ценных бумаг… Ох, простите меня, Рохан Дазгубта, я…

– Все нормально. Мы с братом пострадали от собственной жадности. Мы думали: ну что такого может произойти? Наши капиталовложения выглядели совершенно надежными; через пару веков мы должны были стать очень богатыми людьми. А если бы этого не произошло… что ж, уровень жизни наверняка стал бы таким высоким, что, даже будучи бедняками, мы жили бы лучше, чем прежние богачи. – Рохан вздохнул. – Мы поставили на прогресс. Мы совсем не предполагали оказаться в джунглях, на развалинах мира, в котором нет людей.

Они прошли несколько шагов молча, но потом любопытство взяло верх, и Рохан спросил:

– Так, значит, вас выбросили из вашего времени так же, как и Вила?

– Я… нет, не думаю; поскольку после меня никто не появился, невозможно утверждать наверняка. Я занимался капитальным строительством, иногда там происходят несчастные случаи… Ну, как ваши ноги, Вил Бриерсон?

– Что? – Неожиданная смена темы застала Вила врасплох. – Значительно лучше.

Ноги еще покалывало, но с координацией было все в порядке.

– Тогда пошли назад?

Они двинулись в противоположную от скал сторону, мимо цветов со сладковатым запахом. Костров не было видно из-за холмов. Обратную дорогу все молчали, даже Рохан не произнес ни слова.

Вил успокоился, на место слепой ярости пришла тихая грусть. «Интересно, что произойдет в следующий раз, когда я увижу Дерека Линдеманна?» Он вспомнил выражение животного ужаса на лице своего врага. Его внешность на самом деле была кардинально изменена. Если бы Фил Жене не указал на Парнишку, прошла бы не одна неделя, прежде чем Вил вычислил бы его. Линдеманн был застенчивым семнадцатилетним англом, теперь он выглядел как пятидесятилетний азиат. Ему явно сделали пластическую операцию. Что касается возраста… когда Елена и Марта принимали какое-нибудь решение, они действовали даже слишком грубо и прямолинейно. В то время, когда Вил и все остальные пребывали в стасисе, Дерек Линдеманн прожил тридцать лет без всякой медицинской поддержки. Возможно, Королевы тогда тоже не находились в стасисе; автоны, поддерживающие порядок на их ферме пузырей в районе Канадского щита, наверняка могли обеспечить Линдеманна всем необходимым. Парнишка тридцать лет прожил в полнейшем одиночестве. Все это время он занимался только изучением содержимого собственной души. Тот Линдеманн, которого знал Вил, был ничтожеством. Вне всякого сомнения, он организовал эту кражу, чтобы досадить родственникам, в чьей компании он работал. Конечно же, он запузырил Бриерсона в будущее из-за того, что впал в детскую панику. Все тридцать лет Парнишка прожил в страхе, что наступит день, когда В. В. Бриерсон его узнает.

– Спасибо… за то, что вы со мной поговорили. Обычно я так себя не веду.

Чистейшая правда. Пожалуй, именно это и расстроило Вила больше всего. За тридцать лет полицейской карьеры он ни разу не вышел из себя. Наверное, ничего удивительного в этом нет; если не хочешь, чтобы тебя вышибли с работы, надо вежливо обращаться с клиентами. Однако Вилу не составляло никакого труда всегда сохранять спокойствие. Он действительно был очень выдержанным человеком. Как часто именно он успокаивал тех, кто начинал вести себя отвратительно, поддавшись гневу или панике. И никогда он не позволял ярости брать над собой верх. Впрочем, за последние несколько недель он изменился…

– Вы оба потеряли не меньше моего, не так ли?

Вил подумал обо всех тех людях, с которыми разговаривал сегодня вечером, и ему стало ужасно стыдно. Может быть, старина В. В. Бриерсон до сих пор вел себя пристойно только потому, что у него никогда не было настоящих проблем? А в сложной ситуации проявил слабость…

– Все в порядке, – сказал Блюменталь. – Здесь и раньше случались драки. Некоторые люди переживают случившееся крайне тяжело. Впрочем, все мы время от времени впадаем в хандру.

– Кроме того, ты ведь особенный, Вил, – сказал Рохан.

– Да?

– Мы заняты восстановлением цивилизации. Королева дала нам огромное количество разнообразного оборудования. За ним надо присматривать, автоматики не хватает. Мы работаем так, словно вернулись в двадцатый век. Причем не только мы, но и большинство выстехов тоже. Вот Тюнк, например.

Но ты, Вил, в чем заключается твоя работа? Она нисколько не проще той, что делают все остальные… Ты пытаешься понять, кто убил Марту. Не очень-то веселенькое занятие. Тебе приходится проводить все время наедине с самим собой, думая о вещах, которые остались в далеком прошлом. Даже самый ленивый из выстехов тебе не позавидует. Если бы кто-нибудь захотел свести тебя с ума, более подходящей для этой цели работы не придумать.

Вил вдруг сообразил, что улыбается. Он вспомнил, как Рохан пытался заманить его на одну из вечеринок.

– Что вы мне пропишете, доктор? – весело спросил он.

– Ну… – неожиданно смутился Рохан, – ты мог бы бросить это дело. Только я надеюсь, ты так не поступишь. Мы все хотим знать, из-за чего погибла Марта. Мне она нравилась больше всех выстехов. Кроме того, убийство Марты может быть частью заговора, который приведет к гибели колонии… Главное – ты прекрасно понимаешь, как важно раскрыть это преступление. И вовсе ты не начал разваливаться, просто находишься под более серьезным давлением, чем все остальные.

Но я считаю, что нет никакой необходимости все время заниматься только решением этой загадки. Могу побиться об заклад, ты целыми часами сидишь и пялишься в пустоту. Тебе просто необходимо больше общаться с людьми. Вдруг отыщешь какие-нибудь улики!

Вил подумал о последних двух часах, проведенных им на вечеринке. Возможно, Рохан совершенно прав.