Хуже всякой отравы, хуже любых ритуалов, даже хуже, чем бесконечная, по-детски восторженная болтовня И’Хомы, была Палата Истины и Служба Ответов. Не потому, что пытки, которым Индсорит подвергали в этой мрачной камере, были мучительней или изощренней тех, что уже применили к ней цеписты. Хуже всего было понимание того, что при всем варварстве и безумии церкви в этом этапе своего унижения виновата она сама. Индсорит смутно помнила, что советники предлагали учредить новое ведомство для выявления изменников в столице, и подписывала составленные ими документы, но ей и в страшном сне не могло присниться, что карательная машина создана ее именем и по ее воле. Благо еще, что во время допроса просторная камера была пуста, но по длинному ряду ржавых тележек и испятнанных сливных желобов она без труда догадалась, что это помещение посетило намного больше горожан, чем побывало в построенных ею общественных банях, столовых и ночлежках. Все свое время и силы Индсорит отдавала попыткам удержать Багряную империю от войны с Цепью и от окончательного развала, она и помыслить не могла о том, какую худую славу оставит по себе. Не лечебницы, столы жалоб и приюты будут помнить люди, а оборудованные с позволения императрицы пыточные тюрьмы.

Но чего еще ей следовало ожидать?

И вот теперь, в самом глубоком подземелье замка Диадемы, согреваемая лишь достойным мумии марлевым покровом в холодной, сырой камере, Индсорит мучилась от боли, какой не смог бы причинить никто из врагов. Она была так глупа и небрежна, что никогда не задавалась вопросом, для чего понадобилась эта Палата Истины. В конце концов она оказалась ничуть не лучше Софии, своей предшественницы.

Даже сейчас, даже здесь – в особенности здесь и сейчас – редко выдавался день, когда Индсорит не думала о Софии, о том, что их судьбы не просто связаны, а накрепко переплетены. Индсорит явилась в Диадему с намерением убить чудовище, но вместо него встретила раздавленную заботами неудачницу, которая все же уязвляла ее гордость тем, что незаконно занимала ее место. Индсорит так и не смогла справиться с загадкой. Когда она наконец-то сошлась лицом к лицу с королевой Софией, назвала свое имя и объяснила, за что собирается мстить, та почему-то не предприняла ни малейшей попытки оправдаться или доказать, что трагедия в Карилемине случилась не по ее вине… хотя так и было на самом деле. Индсорит узнала правду, лишь когда сама стала королевой и получила доступ к городским архивам. Она даже собрала комиссию, чтобы с ее помощью разобраться в документах, но там было черным по белому написано: королева София не совершала того, за что Индсорит так ее ненавидела.

То, что задумывалось как мирные переговоры между багряной королевой и знатным родом из Юниуса, обернулось конфликтом – леди Шелс сама подожгла поля и подняла своих людей на открытый мятеж против Короны. А то, что багряная королева задумывала как построенные на основах равенства крестьянские общины, превратилось в лагеря для заключенных, в случае с Карилемином еще и принуждаемых к непосильной работе. Согласно документам, София не давала разрешения на такое варварство, и когда слухи достигли Диадемы, она сама отправилась в Юниус, чтобы ликвидировать лагерь и наказать тех, кто извратил ее приказы ради собственной выгоды и сведения счетов.

Именно этот вопрос давно не давал покоя Индсорит: почему София ничего не объяснила юной мстительнице, добивавшейся справедливости для Юниуса? Почему не сказала ни слова? Документы не оставляли сомнений: через две недели после того, как Индсорит сбежала из лагеря и отправилась в долгое путешествие с целью убить багряную королеву, София сама приехала в Карилемин и сделала все возможное, чтобы исправить ошибки, совершенные от ее имени… Возможно, София и Индсорит даже встретились где-то по дороге к кровавому правосудию.

Так почему же королева ничего не сказала своему обвинителю?

Но теперь Индсорит наконец поняла. София промолчала не из опасений, что девушка ей не поверит, а потому, что не верила в это сама. Хотя королева и не отдавала письменных или устных приказов, которые привели бы к тем ужасам, что творились в Юниусе, столь умная женщина не смогла бы внушить себе, будто бы ее руки остались чисты. Это произошло в ее империи, при ее правлении, и, значит, она должна ответить если и не перед другими, то перед собой. Вот почему она согласилась на дуэль с Индсорит, вот почему не пыталась оправдаться перед схваткой, и вот почему ставкой в этой борьбе могла быть либо смерть, либо изгнание. Какие бы оправдания ни нашли для Софии другие, оставался непреложный факт: это она сидела на багряном троне, это она носила Сердоликовую корону. А значит, она сама должна осознавать всю тяжесть преступлений, совершенных от ее имени и под ее флагом и утвержденных ее печатью.

Если бы Индсорит разгадала эту загадку раньше, она могла бы учиться на ошибках Софии, а не повторять их. Пытаясь наладить отношения с Вороненой Цепью, она только придала священникам сил, чтобы свергнуть ее с престола. Сосредоточив все внимание на жестоких гонениях против дикорожденных, она упустила из вида другую опухоль, выросшую в ее собственном доме. Как могла она помешать Цепи истязать людей, если сама наделила королевских чиновников такими же правами?

Когда-то давно храбрая девушка решила сбросить тиранию багряной королевы… Но едва отняла корону у злодейки и водрузила себе на голову, как сама стала точно такой же. В те промелькнувшие смутной тенью недели, что прошли после устроенного Вороненой Цепью переворота, Индсорит провела много часов, много дней под нескончаемым потоком боли и унижения… Но даже сейчас отчетливо помнила, как подписывала почти не глядя бесчисленные указы и распоряжения, и эти воспоминания были свежи, будто она все нынешнее утро только этим и занималась, хотя на самом деле лишь дрожала в холоде и темноте, дожидаясь, когда же наконец смертельная усталость дарует ей избавление, которого она вовсе не заслуживала.

В этом и заключалась настоящая причина, по которой она отказалась от предложения И’Хомы отправиться в плавание на Джекс-Тот. Хотя Индсорит испытала огромное удовлетворение, когда, твердо глядя в глаза сумасшедшей девчонки сквозь грязную решетку, заявила, что примет утешение от своих собственных богов, а не от тех, кому поклоняется Вороненая Цепь. По правде говоря, Индсорит вообще не верила ни в каких богов, но она знала, что ересь куда сильнее взбесит соплячку, чем простое безбожие. Было бы еще приятней отправиться вместе с папессой в кишащую демонами преисподнюю, которую та принимает за райский сад, чтобы посмотреть на выражение ее лица, когда она поймет то, что сама Индсорит всегда понимала: Падшая Матерь – не более чем демон с весьма запутанной судьбой; конечно, если она вообще существует… Но спустя время Индсорит решила, что не заслуживает даже такой незначительной победы над свергнувшей ее девчонкой. Она не заслуживает ничего иного, кроме того, что получила, – забвения и медленной смерти в древнем склепе, и умрет она не как мученица, а как надменная, самодовольная дура. Индсорит, по примеру своей матери, выбрала пассивное самоубийство, лишь бы не сдаваться на милость победителю.

Предположим, если бы сходство между собственными убеждениями и теми, что привели леди Шелс к бесславной гибели, открылось Индсорит раньше, она упросила бы И’Хому взять ее с собой, поскольку придерживалась тех же дурацких заблуждений насчет власти и ответственности, каким следовала и ее мать… Но поздно об этом думать. Проведя на багряном троне двадцать лет, она оказалась в тупике, в той самой идиотской ситуации, куда сама себе когда-то пообещала больше не попадать. Вот к каким открытиям пришла она, лишенная пищи и света, а также и питья, если не считать солоноватой влаги, капающей на пол со сталактитов. Если бы Индсорит могла списать все свои неудачи на фамильные слабости, она, возможно, спала бы спокойней, но ей оставалось лишь медленно умирать от голода, утратив веру в правильность своих действий, какую сохранил бы любой осужденный цепист.

И все-таки даже в безбожии кроется надежда. Не имея гарантий того, что за пределами земного бытия ждет иной, лучший мир, что все несправедливости будут исправлены высшими силами, смертные старались бы защитить друг друга в этой жизни и устроить рай прямо здесь, на Звезде, а не ожидали терпеливо обещанной посмертной награды. Это один из немногих материнских уроков, которые Индсорит хранила в сердце все годы своего правления и которым следовала тверже, чем сама леди Шелс, до последнего дня. Ее мать выбрала смерть, как символ сопротивления, но теперь Индсорит понимала ошибочность такой философии. Добровольный мученик пытается что-то сказать людям, надеясь, что его поймут правильно, а живой человек продолжает изменять мир к лучшему, какие бы ошибки он при этом ни совершал.

Прозрение пришло к Индсорит слишком поздно и уже не могло спасти ее, но большего она и не заслуживала. Бесплодные мечты об освобождении – не более чем добавка к наказанию за то, что она не смогла править лучше, чем предшественница. Еще один тиран, свергнутый малолетней идеалисткой, возомнившей, будто она знает, как изменить Звезду.

И теперь, лежа на холодном каменном полу, лакая соленую воду из лужицы, Индсорит спрашивала себя, действительно ли она надеется выжить и выбраться из тюрьмы, или же это всего лишь попытка отсрочить ужасный, неизбежный конец.

Чудесные мысли в чудесном месте. Та, что стояла выше всех в Диадеме, теперь проглочена заживо этим замком, медленно растворяется в его утробе, чтобы вскормить собой новый виток жизненного цикла империи.

Снаружи по коридору процокала когтями крыса, и Индсорит затаила дыхание. Все ее философские рассуждения сменились одной сияющей надеждой, какие расцветали здесь во множестве, но обречены были на мгновенное увядание. Если крыса решит, что в камере кто-то умер, она проберется сюда с намерением поживиться. Нужно не шевелясь дождаться, когда грызун будет нюхать окровавленные повязки, и, возможно, удастся поймать и задушить его, и у узницы появится еда.

Вот до чего опустилась багряная королева в своей темнице – она уже готова попробовать теплую крысиную кровь.

Должно быть, то же самое чувствуют демоны, при каждом копошении смертного настораживая уши в надежде раздобыть пищу.

Когти застучали ближе, и кто-то остановился возле самой решетки. Это была не крыса, слишком громко она приближалась и слишком тяжело дышала. И прежде чем Индсорит успела задаться вопросом, что еще за существо могло проникнуть в эту тюрьму, после того как И’Хома выпустила на волю всех других заключенных и сама оставила Диадему ради лучшего мира, гость недвусмысленно объявил о своей персоне. Короткий лай поднял оглушительное эхо в подземелье, где так долго не было слышно никаких иных звуков, кроме стука капель и неровного дыхания узницы. Индсорит полагала, что страх уже не властен над ней, но, услышав столь резкий звук, чей источник находился столь близко, невольно отползла в дальний угол клетки и скорчилась там, как загнанный зверек. Наконец она справилась с неподобающей паникой и опасливо придвинулась к двери, рассудив, что собака намного питательней, чем крыса. И если ее удастся подманить, если она просунет голову между прутьями…

И в этот миг полыхнуло, да так, что Индсорит едва не ослепла…

Она не сразу поняла, что это всего лишь появился слабый огонек в конце коридора. Напрочь отвыкшие от света глаза не желали приспосабливаться. Факел, приближаясь, светил все ярче, и слезы потекли еще обильней. Наконец рядом с приземистым силуэтом, который точно не был собачьим всего мгновение назад, появился еще один… Индсорит сощурилась еще сильней и вгляделась в высокую темную фигуру, пытаясь различить детали внешности.

– Так вот как теперь получают аудиенцию? – послышался женский голос, и Индсорит, потрясенная до глубины души, опустилась на задницу. Факел осветил ее забинтованные ноги, и тон голоса мгновенно изменился: – Ни хрена себе! Мордик, открой скорее дверь!

Замок, в тщетной борьбе с которым Индсорит разодрала в кровь пальцы, щелкнул, хотя в нем не было ключа. Женщина вставила факел в железную петлю на стене и вошла в клетку – с такой осторожностью охотник приближается к угодившему в капкан волку. Индсорит невольно вздрогнула, когда женщина медленно опустилась на колени и прошептала:

– Демоны милосердные! Что с тобой сделали?

От шока Индсорит не могла шевельнуть языком. Это она! Она пришла!

– Я не причиню тебе вреда, – сказала женщина, и в мерцающем свете факела Индсорит наконец-то разглядела серебристые волосы и шрам на подбородке. – Портолес добралась до меня и… да, я получила твою весть. Знаю, ты не посылала Эфрайна Хьортта против меня. Знаю, что во всем случившемся виновата Черная Папесса. Я пришла, чтобы вытащить тебя отсюда, и мы вместе отправимся за ней. Я хочу спасти тебя, Индсорит.

Мать наверняка ожидала бы от дочери твердости в этом последнем испытании, но леди Шелс давно лежит в могиле, которую сама для себя вырыла. Индсорит качнулась вперед на покрытых струпьями коленях, а София повторила ее движения, и они оказались лицом к лицу, две королевы, встретившиеся в самом чреве империи, которую обе не сумели защитить. Индсорит обвила слабыми руками шею женщины, которая сожгла весь ее мир и уничтожила всю ее семью, и повисла у нее на плечах, содрогаясь от рыданий и радуясь тому, что может спрятать лицо в волосах Софии. Она надеялась не напрасно.

София готовилась немножко позлорадствовать. Она с нетерпением ждала этой минуты. Тут нечем гордиться, так ведь правда не зависит от гордости. Но когда Мордолиз провел ее по темным подземельям замка Диадемы, когда она увидела, что сделала с Индсорит Вороненая Цепь, все эти мерзкие, мелкие мысли вылетели из головы. И пока София подбирала успокоительный тон и утешительные слова, внутри у нее кипел гнев и ненависть.

Выйдя из Врат Диадемы и насмотревшись по пути ужасов, она ожидала встретить в замке полный хаос. Но пока бунтующие толпы терзали город, в древнем вулкане царила тишина, как в Мерзлых саваннах при хорошей погоде. Горожане не могут прибегнуть к помощи демона, чтобы справиться со сложными запорами, однако скоро они найдут другие способы проникнуть в замок. По сравнению с творившимся на улицах кошмаром опасное путешествие между Вратами казалось прогулкой по садам Диадемы.

Не успев отойти даже на три квартала от Предвратной площади, София и Борис сошлись на том, что в охваченном анархией городе предпринимать какие-то дополнительные шаги совершенно излишне. Отказавшись от плана поднять восстание, она отпустила спутника на поиски каких-то его друзей. Борис хотел что-то сказать на прощание – возможно, искренние и сердечные слова, возможно, ироничные – или же просто сообщить, где и когда можно будет его найти после прибытия Кобальтового отряда, но в этот момент обрушились горящие здания, а когда дым и пепел развеялись, пригретый сестрой Портолес еретик уже исчез. София понимала, что шансы на новую встречу с ним невелики, но решила, что каждый должен идти своим путем и она слишком стара, чтобы договариваться о новой встрече.

Только проникнув в замок через ту же самую дверь, которой София впервые воспользовалась, когда Мордолиз расчищал ей путь к тронному залу короля Калдруута, она осознала весь масштаб беспорядков в Диадеме. Замок оказался безлюдным, как Эмеритус, но тишина испугала ее сильнее, чем творившийся снаружи ад. София вывела Индсорит из темницы, в которую уже врывалась однажды, спасая Сингх, а затем полночи помогала измученной королеве подниматься по бесконечным лестницам Диадемы и наконец сама повалилась без сил рядом с ней на роскошную кровать. Холодный Кобальт вся была мокра от пота, и не только от своего, и, пока Индсорит стонала и металась в лихорадке, София попыталась разобраться в лабиринте комнат. Мордолиз пособлял с этим, но, слишком хорошо зная своего демона, она понимала: заботясь об Индсорит, он преследует свои интересы. Демоны питаются только живыми, и если королева умрет, Мордолиз потеряет знатное угощение.

Обшарив всю кухню, София отнесла нежное апельсиновое масло, горшок с водой и другие припасы в спальню королевы. Она заставила Индсорит сделать глоток маслянистого напитка, сняла с ее истерзанного тела и бросила в огонь отвратительно воняющие лохмотья, вычистила ужасные раны раскаленным кинжалом, а затем обтерла королеву смоченной в абсенте губкой.

К исходу ночи София решила, что сделала все от нее зависящее, но, осмотрев бледную девушку, засомневалась, что этого достаточно. У нее заныли зубы от понимания несправедливости происходящего. Чего бы ни добилась Индсорит за долгие годы неумелого правления, один простой аргумент доказывал, что она была стократ лучшей королевой, чем София: она не сдалась, даже потеряв все шансы на победу, и продолжала бороться с пагубным влиянием Вороненой Цепи до самого конца. Это София должна лежать сейчас на смертном одре, а решительная и бесстрашная девушка – стоять возле нее.

София вышла из спальни и по обсидиановым коридорам добралась до открытой террасы тронного зала. Порывистый ветер холодил липкую кожу, но было все равно слишком жарко для этого времени года. Луна уже исчезла на западе, и только звезды еще светили в небе. София унеслась мыслями к склону горы над Курском, где в ее спальнике умирал Пао Пастушок. «Моя жизнь в обмен на его», – подумала тогда София, но не произнесла вслух, испугавшись, что Мордолиз согласится на это условие.

– Моя жизнь в обмен на ее, – сказала она теперь, глядя не на равнодушные небеса, а на своего равнодушного демона.

Он принялся облизывать ей руки, как и тогда, хотя в этот раз у Софии хватало воды, чтобы смыть кровь. Словно это было так просто.

– Моя жизнь в обмен на ее, Мордолиз. Что ты на это скажешь?

Он жалобно заскулил, а София вздохнула:

– Понятно. Не так уж заманчиво получить то, чего не ценит сам дающий, но больше мне предложить нечего.

София посмотрела в зоркие темные глаза и задумалась о том, не кажутся ли демону ее желания такими же непостижимыми, как его желания – ей. Она потрепала пса за ушами и подошла к трону, который оставила много лет назад. Рядом с ним находился еще один, чуть меньших размеров, и по серебряным цепочкам, оплетающим ониксовые подлокотники, София догадалась, кто его занимал. Как бы то ни было, для Кобальтовой королевы всегда существовал только один трон, и она тяжело опустилась на него, в оцепенении глядя на единственный вход в простор тронного зала. На рассвете она встанет, выйдет через эту дверь и направится в королевскую спальню, чтобы прикрыть простыней безмолвные уста Индсорит, ее невидящие глаза и сломанную корону, которую София оставила рядом на подушке.

Однако тот час или два, что остались до рассвета и появления отряда Чи Хён, она проведет на этом старом троне, наблюдая, как пляшут над краем пропасти отблески пожара, охватившего улицы Диадемы, и наслаждаясь роскошью, в которой так долго себе отказывала: надеждой на будущее – лучшее, чем то, которого она на самом деле заслуживает.