Какими бы ни выдались предыдущие дни, начало этого было достойно песни, а то и возвышенной, жизнерадостной баллады. Полночи они крались сквозь темные, полные опасностей джунгли, постоянно оглядываясь, не преследует ли тот молочно-белый небесный ужас, но в конце концов вышли из чащи и наткнулись на спокойное, залитое звездным светом озеро у небольшого водопада. И Марото уснул на покрытом мхом берегу – только Древние Смотрящие помнят, когда в последний раз он спал так сладко. И первое, что увидели его глаза поутру, это строгая девушка-непорочная, протягивающая скорлупу кокоса с пресной водой. Он прекрасно понимал, почему капитан Бань проявляет такую поразительную любезность: хочет посмотреть, не стошнит ли его от этой воды. Но штука в том, что он выпил уже не меньше галлона, пока стоял на страже, – так мучился от жажды, что не остановился бы, даже если бы жидкость расплавляла его изнутри.

– Спасибо, капитан, – сказал он, выпив половину, и напомнил себе, что не должен пялиться на темные, призывно набухшие соски, проступающие под ее мокрой рубашкой. – Купались?

– Полезный, я так похожа на дуру, купающуюся в одежде?

– Нет, капитан, – ответил он, уже раскусив игру и с удовольствием приняв ее: дети вечно думают, что разбираются в этом дерьме, хотя на самом деле ничего толком не понимают, но не стоит их разочаровывать без крайней нужды. – Вы просто промокли.

– Жарко, как в заднице у феникса, и кое-кто из нас уже давно проснулся и разведал все вокруг.

Она стерла пот с татуированной щеки, а Марото успел представить, какой соленой та должна быть на вкус, но тут сонливость окончательно сошла и он вспомнил, что прежние дурные привычки остались там, на Звезде. Теперь он новый Марото, лучше прежнего, не та грубая скотина, что стала бы домогаться первой же повстречавшейся женщины, даже потной, зеленоволосой и татуированной.

– Да, денек несомненно будет жарким, но теплая погода греет мне душу. – Он сделал еще глоток подслащенной кокосовой мякотью воды. – Я родился в саваннах, и мы не знали ничего, кроме вечного холода, но говорят, когда-то в Кремнеземье стояла такая же жара, как в Усбе. Возможно, во мне сохранилось немного древней крови.

– И древней кожи в придачу, – добавила Бань.

– Достаточно древней, чтобы все понимать, но слишком молодой, чтобы переживать из-за этого.

Бань удивленно уставилась на Марото, и тот сразу пожалел о сказанном – с чего он решил, что его слова покажутся ей умными?

Чтобы скрыть смущение старика, пытающегося учить молодых, он допил воду и вернул скорлупу. Щурясь от яркого утреннего солнца, взглянул на Ники-хюн и Донг-вона, старающихся не показать, что внимательно наблюдают за ним с дальнего берега почти круглого озерца, облизывая потрескавшиеся от соли губы.

– Вода хорошая, если вы хотите спросить об этом, – прокричал им Марото. – Я еще ночью выпил столько, что последствия уже непременно сказались бы.

Оба чуть ли не с головой окунулись в озеро и принялись жадно черпать воду ладонями. Бань поступила умнее, опустив кокос в том месте, где бил ключ.

– Капитан, учитывая, что меня назначили дегустатором без моего согласия, вы не возражаете, если я потрачу еще две-три минуты и приведу себя в порядок?

Бань всячески старалась поддержать свой авторитет, и было занятно потакать ей в таком деле, но как тут не вставить шпильку и не проверить, сойдет ли это с рук?

– Две-три, Полезный, но не больше, – ответила она, утолив жажду. – В моей команде лодырям не место.

– Понятно, капитан, и спасибо за доброту.

Марото снова улегся на моховую постель и уставился на нефритовые листья и сапфировое небо, внемля крикам диковинных птиц и шуму водопада. Еще бы нашлось чем перекусить, и можно было бы назвать нынешнее утро самым прекрасным в его жизни. Как только он об этом подумал, с озера донесся плеск рыбы. Прекрасно. Он одолжит у Бань мачете, нарубит черного бамбука, растущего на пологом склоне у водопада, и с помощью остальных построит запруду в устье ручья. Тогда можно будет наловить рыбы к завтраку – или к обеду, зависит от того, как пойдет работа. Но это уже не так важно. Он очутился хрен знает где, и недолгий, но драгоценный сон позволил похоронить ужасные воспоминания в глубине разума, где им и место.

Но теперь они снова поднялись на поверхность. И дернуло же его подумать, что Пурне очень бы понравились эти потерпевшие кораблекрушение пираты! Мигом утро лишилось очарования, да и кого он хотел обмануть? Марото никогда не любил жару. Забыв про все прелести окружающего мирка, он предался самым мрачным воспоминаниям. Но этого не хватило, чтобы настроение стало совсем дерьмовым, и он начал воображать самые худшие варианты развития событий после его исчезновения из лагеря Кобальтового отряда.

Чхве. Мысль о дикорожденной сжала его горло, словно любитель садистских утех, не понимающий границ жестокости. Почему Марото не закрутил с ней роман, не сказал о том, что чувствует? В худшем случае все ограничилось бы неловким объяснением, а так, глядишь, оба получили бы удовольствие. Черт возьми, они могли бы получить нечто большее, благо Марото наконец примирился с фактом, что его единственная настоящая любовь, которую он считал погибшей, оказалась мало того что живой, но еще и на редкость сволочной и подлой. Но уже поздно жалеть. Даже если Чхве уцелела в сражении, крайне мало шансов снова встретиться с ней…

А может, это и к лучшему. Он доставлял только проблемы – и своим женщинам, и всем остальным, – так что Чхве без него будет лишь спокойней. Вероятно, он неправильно истолковал выражение ее рубиновых глаз. Рассчитывая на что-то большее, нежели дружеские отношения, Марото только испортил бы их, по своему обыкновению. Такого не случилось только с Пурной, поскольку он считал себя ее наставником. И какой бы варварской хрени она ни хотела научиться, на самом деле он и сам получил от нее много ценных уроков. Без видимых усилий Пурна внушила ему мысль, что надо принимать людей такими, какие они есть, а не такими, какими хочешь их видеть. Нельзя заходить слишком далеко в невинном флирте. И следует в любых ситуациях оставаться достойным человеком, а не эгоистичным подонком, каким он был раньше.

Сосредоточившись на воспоминаниях о Пурне, он приобрел нужное расположение духа. Теперь можно вернуться к мыслям о Чхве, затем о Хассане и Дин – обо всей честной компании. Кому еще, кроме Дигглби, удалось пережить сражение?

Славный паша. Чем сейчас занимается этот исполненный благих намерений хвастун, оставшись один в лагере мятежников, среди тех, кто ненавидит имперских аристократов всеми потрохами? Его настоящие друзья либо погибли, либо пропали без следа. Правда, при нем оставался Принц, но это трусливое создание не сможет защитить своего хозяина от врага, который окажется ростом чуть выше, чем по колено. Без Марото и всех остальных, кто мог бы позаботиться о Дигглби, отъявленные мерзавцы, собравшиеся под знаменами Чи Хён, съедят его заживо.

И еще, мысленно перебирая всех по порядку, Марото не мог не подумать об отце и племяннике, о которых не вспоминал с самого своего появления на этом таинственном острове, или материке, или как на самом деле следует называть Джекс-Тот. Он ведь собирался посидеть с ними и разобраться по-семейному. Небось получилась бы сцена, достойная подмостков провинциального театра. Но ничего такого уже никогда не произойдет.

Если только эти угрюмые дурни не решили снова отыскать Марото и не прошли по его эфирному следу в страну, которая, как он всегда считал, существует только в песнях вроде тех, что он пел племяннику, когда тому было года четыре или пять. Эх, как же ему нравилось, когда все собирались в хижине – Лучшая, ее муж Остроухий, отец и малыш с кошачьими глазами… Конечно, сам Марото в это время витал где-то под стропилами, благодаря ледяным пчелам, на которых излишне налегал, но все же… все же они провели вместе не один прекрасный вечер. Как и все плохие певцы, Марото любил во хмелю проорать балладу-другую, а Мрачный при каждой фальшивой ноте пялился на разгулявшегося дядю большими-пребольшими диковинными гляделками.

Марото лелеял множество разных планов, как помочь племяннику встать на ноги. Замечая, что другие дети сторонятся дикорожденного, он понимал, что мальчику нужен друг, способный поддержать в трудную минуту. Каждому ребенку необходим кто-нибудь, с кем можно поговорить о том, о чем нельзя с родителями или слишком строгим и придирчивым да вдобавок, видят предки, лицемерным и хитрожопым дедом. Неизбывное горе после мнимой гибели Софии, позорный отказ от мести за нее, унизительное возвращение в саванны и многие годы, проведенные на чужбине, не погасили эту яркую горящую мечту стать для племянника примером и товарищем, на которого можно положиться, мечту, дающую Марото что-то почти похожее на цель…

Но потом случилась битва с людьми Шакала, и Марото облажался, как никогда в своей переполненной ошибками жизни. Он так старался быть настоящим Рогатым Волком, что повернулся спиной к собственному раненому отцу и беспомощному, как ему тогда показалось, племяннику. И вот теперь, когда появилась возможность помириться с ними обоими, вернуться в прошлое, память о котором он так старательно подавлял в себе, – что сделал Марото? Да просто снова пропал.

Именно эта мысль заставила Марото сбросить наконец апатию и встать босыми ногами на губчатый мох. Как говорит гребаный папаша, если Рогатый Волк спит после восхода солнца, это не так позорно, как проспать лучшую драку в его жизни.

Нужно соорудить ловушку для рыбы. Возле водопада трое пиратов уже деловито рубили бамбук на копья, но Марото надеялся убедить их, что лучше построить из стволов крепкую плотину.

«Жаль, что вас нет здесь», – мысленно обратился он к Пурне и Чхве, к Мрачному и Дигглби, к Хассану и Дин и даже к старому засранцу-папаше, а затем покачал головой, подумав: если у кого и хватило бы сил и упорства, чтобы выжить в сражении и отправиться на поиски Марото через всю Звезду и даже за ее пределы, то это у его родичей и у друзей. Он бы вообще не удивился, узнав, что они уже направляются сюда. И где бы ни были сейчас эти люди, Марото надеялся, что их день начался так же хорошо, как и его собственный. Во всяком случае, они заслуживали этого больше, чем он.