Глава 18
У себя я достала старое платье и уже хотела переодеться, как дверь распахнулась и в комнату ворвалась Ксеня.
– Ветряна! Где ты ходишь? Я уже и к Данине зашла, там никого, а тебя все нет и нет! Я уже переживать начала! Ой, что с тобой? У тебя кровь!
– Все в порядке уже, не волнуйся, – я вздохнула и присела на кровать. – Ты давно заходила к травнице?
– Только что!
Так, значит, лорд и Арххаррион куда-то переместились. Ну конечно. Каморка Данины не лучшее место для тайного разговора. Хорошо хоть Данина не вернулась, пока демон был там, а то и саму травницу пришлось бы лечить.
– Что произошло? – не выдержала Ксеня.
Я посмотрела виновато и все ей рассказала. Ну, почти все. И к моему удивлению, исчезновение нашей наставницы в неведомом внешнем круге ничуть подругу не взволновало, а откровенно обрадовало.
– Хвала светлой Матери! – возопила она. – Значит, эта гадина получила по заслугам! Ну наконец-то!
– По-моему, ее отправили в какое-то страшное место.
– Очень хорошо! – бодро кивнула Ксеня.
– Тебе ее не жаль?
– За что же жалеть-то? Брось, Ветряна, ты что! Она же столько лет издевалась над нами! Особенно над тобой! Да чтоб ее там нечисть на куски рвала! Лет сто подряд! А когда она издохнет, оживили – и еще лет двести!
– Ксенька! А ты, оказывается, кровожадная.
– Да, – спокойно согласилась девушка, – а ты чересчур добренькая, Ветряна. За себя надо бороться, а не сбегать и тихо плакать. Я, если бы могла, сама бы Гарпию задушила. Или прирезала… да… И остальных наших настоятельниц тоже, – на лице ее появилось мечтательное выражение.
– Ну и ну, – пробормотала я. – Ты прямо как лорд Даррелл. Тот тоже обрадовался, когда узнал. Ты права, я, наверное, размазня… Совсем за себя постоять не умею.
– Лорд тоже был с вами? – закусила губу Ксеня. В детстве она всегда так делала, когда волновалась.
– Он почувствовал всплеск Силы Арххарриона и примчался в каморку. Даже дверь снес, представляешь?
– Да? А я заходила – цела дверь. Даже не скрипит, как раньше. Наверное, лорд починил. Он ведь сильный маг, все может! И человек хороший, вон какой порядок в приюте навел!
– Точно! Скоро воспитанницы начнут петь псалмы во славу великого лорда и восхвалять его вместо святых старцев, – улыбнулась я.
– Он и заслужил этого больше, чем те старцы, – тихо сказала Ксеня.
Я рассмеялась, но подруга мой смех не поддержала.
– Серьезно, Ветряна. Что сделали для нас какие-то выдуманные старцы? Ничего. А лорд… С его появлением в Риверстейн пришла жизнь. Он обо всех нас позаботился. С ним приют перестал быть тюрьмой и стал домом, которого у нас никогда не было. Он добрый, щедрый, благородный и сильный. Он не такой, как остальные, он настоящий… волшебник.
Я воззрилась на необычайно серьезную подругу.
– Святые старцы! Ксеня! Ты еще скажи, что влюбилась в лорда! Как Рогнеда!
– Ты так говоришь, словно влюбиться в лорда – это стыдно? – огрызнулась она.
Я замялась.
– Да я не это хотела сказать… просто как-то странно слышать это от тебя! Я думала…
Действительно, что я думала? Не знаю что, но в словах и мыслях запуталась окончательно.
– Ты думала, что глупая Ксеня навсегда останется ребенком? – спросила она.
Я оторопело ее рассматривала. А ведь и правда – когда Ксеня успела повзрослеть? Те же каштановые кудри, те же глаза с рыжинкой и легкая россыпь веснушек, но взгляд совсем взрослый, чуть грустный. Она печально улыбнулась.
– Какая разница, что я чувствую к лорду Дарреллу? Он меня и не видит. Как и всех остальных в приюте.
– Почему?
– Почему? Ты что, правда не понимаешь? – мрачно спросила Ксеня.
– Да чего же?
– Того… того, что лорд Даррелл видит только тебя!
Я уставилась на подругу с искренним изумлением, хотела даже рассмеяться, но, посмотрев ей в лицо – не стала. И еще я почувствовала себя виноватой. Хотя вроде бы не за что.
– Глупости какие! Да с чего ты взяла, Ксеня?
– С того, что я вижу, как он на тебя смотрит! Как старается прикоснуться. Оберегает. Только ты со своей… отстраненностью и способна этого не замечать! Даже эти платья, – она мрачно кивнула на синюю ткань, – не для нас он наряд выбирал. Для тебя. Точно под цвет твоих глаз.
Я смотрела на нее чуть ли не с ужасом. К горлу подкатил ком, как тогда, в разговоре с Рогнедой. И привычно захотелось сбежать.
– Ксеня, – твердо сказала я, – ты сошла с ума. Между мной и лордом Дарреллом ничего нет и быть не может. Не понимаю, что на тебя нашло.
Ксеня вспыхнула, вскочила:
– И не понимай. Ты же, кроме себя, никого вокруг и не видишь! Как же, у тебя Сила, у тебя Аргард, все вокруг тебя крутятся. Куда уж тут понять глупости, которые мелет пустышка Ксеня!
И вылетела из комнаты, оставив меня сидеть с открытым ртом.
* * *
В трапезную я не пошла. Просто сил не было видеть лица воспитанниц, наставниц. Мирные разговоры, сетование на нудные занятия, планы на дальнейшую жизнь… все пустое. Я не могла себя заставить окунуться во все это. Когда раздался звон колокола, извещая о начале уроков, я потихоньку выползла из своей комнаты и по стеночке побрела в сторону трапезной, надеясь, что все воспитанницы уже в ученической.
Разговор с Ксеней оставил внутри чувство глухой растерянности и непонимания.
Хвала Матери, в трапезной было пусто. Только дневальщица убирала со столов да Авдотья хлопотала у остатков обеда.
– Ветряна! – всплеснула она руками. – Ты почему не пришла обедать? Что-то с тобой, девочка, неладное творится, уж мне-то видно. Ты не заболела? Я ж только за тебя порадовалась, мол, такая ладная да пригожая стала, а тут опять побледнела, как немощь. Что с тобой, девочка? Неужто опять мистрис Гарпия на тебя осерчала?
Я нервно хмыкнула. Осерчала Гарпия, еще как… и сейчас серчает, верно. Если жива еще. Постаралась не думать об этом и попросила у Авдотьи какой-нибудь еды.
– Так сейчас, горюшко, сейчас! Вот тебе пирог, кушай! Подожди, сейчас молочка налью. Свеженькое, с утречка из-под коровки, каждое утро из деревни приносят! Еды теперь вдоволь, лорд наказал всех кормить сколько захотят! Воспитанницы-то поначалу по пять раз за добавкой приходили, горемычные, что съесть не могли – по карманам прятали да в комнатах, под тюфяками! Так одной из младшеньких мыши чуть нос не откусили ночью! Развелось серых тварей несчитано, оттого, что девчонки харчи по углам совали. Зато теперь они успокоились, попривыкли, что еды вдоволь. Даже таскать перестали!
Я слушала ее болтовню, улыбаясь и жуя пирог. Так я и сама хлеб с сыром под тюфяком прячу, конечно, для мышей это первое лакомство. Надо убрать, а то чего доброго проснусь ночью, а на груди эта гадость хвостатая сидит, к носу моему примеряется!
– А Данина как ругалась! – расхохоталась Авдотья. – Мыши, они же заразу всякую переносят. Лорд строго-настрого запретил еду в опочивальни таскать. Воспитанницы послушались. Его вообще все слушаются.
Я снова загрустила. Думать о лорде мне категорически не хотелось!
– А где Данина, не знаешь?
– Не знаю, может, в Пустошь ушла. У Данины сын приехал из столицы, он у нее большой человек теперь, знахарь! Травница сказала – самого короля, может, врачевать будет. Ну, или приближенных его. Повезло! А то она сама не своя была, все за сынка переживала! – Авдотья склонилась ко мне, понизив голос до шепота: – Я уж, дура, подумала, что беда с мальчишкой, что Зов его манит… Вот глупая курица! – и она истово осенила себя священным полусолнцем. – А ты ешь, ешь, девочка! А ты чего опять в этом балахоне? Вам же такие платьица красивые выдали? Прямо под цвет твоих глаз!
Я подавилась пирогом, и кухарка заботливо похлопала меня по спине. Сговорились они все, что ли?
– Да так… испачкала, – невнятно пробормотала я.
– Так то дело поправимое! Вона какие штуки лорд поставил, с теплой водой! Постираешь! А говорят, вам еще один наряд скоро привезут, чтоб на смену, значит. Кто-то даже слышал, что бирюзовые платьица будут, с золотой вышивкой, но врут, верно. Всё ж вы не королевишны, а сиротки. Ох, я тебе еще молочка вот подолью…
– Спасибо, Авдотья, – сдавленно пробормотала я.
– Да ты чего, милая, кушай на здоровье! У меня ж раньше сердце кровью обливалось, на вас глядючи, а сейчас – радуется!
Я посмотрела на ее румяные полные щеки и сияющие глаза с тонкими лучиками морщинок. Мне она и раньше казалась красавицей, а сейчас и подавно! Что-то в ней неуловимо изменилось, словно в нее вдохнули новую жизнь.
– Авдотья, – неожиданно для самой себя, сказала я, – ты ждешь ребеночка?
Кухарка охнула, прижала руку к губам, но счастье, что рвалось из нее, было не сдержать, и она снова расплылась широкой радостной улыбкой.
– Как же ты узнала, милая? Никому ведь не говорила, а по виду пока не понять… А впрочем, я всегда знала, что ты особенная девочка, вот здесь где-то чуяла, – она смешно приложила пухлую ладонь к груди. – Ты же мне и напророчила, Ветряна.
Я изумленно похлопала глазами. Я и сама не поняла, как догадалась про ребенка, просто нутром почуяла в Авдотье еще одну жизнь.
– Что же я тебе напророчила? И когда?
– Так здесь же, в трапезной, помнишь? Мужа мне пожелала хорошего, я еще посмеялась, мол, где же его взять, и плохонького-то не сыскать! А вот сыскался! И какой! Кузнец, ручищи во какие, как обнимет! Как за стеной каменной спряталась! А добрый какой! Даром что силушка в нем большая, а доброты – в разы больше. Из Загреба он ехал, на дороге ось телеги и треснула. Как раз подле меня! Так и повстречались, скоро свадебку сыграем. А избу уже поставил, я же говорю – силища! А что ребеночек раньше свадебки случился, так и пусть, – кухарка стыдливо покраснела, – чай не девица я. Людского суда не боюсь. А Святая Матерь не осудит, я знаю. Ох, что-то я с тобой засиделась, пойду, дел на кухне невпроворот! А ты ешь, ешь…
Я искренне порадовалась за Авдотью. Конечно, ничего я не напророчила, так, ляпнула от охватившей меня благодарности. Просто Пресветлая Матерь наконец обратила на добрую женщину свой благословенный взор и одарила счастьем.
Я еще немножко посидела, жуя пирог и раздумывая. После еды сил не прибавилось, а словно, наоборот, стало меньше. И жутко захотелось спать. Просто невыносимо! Глаза слипались, тяжелые веки стало не поднять, тело налилось свинцовой тяжестью. Я отложила недоеденный пирог и, еле волоча ноги, поплелась в свою комнату. Меня охватило сонное равнодушие ко всему, рука у локтя горела, змея Аргарда глухо ворочалась и тянула из меня силы, но даже это не вызывало у меня никаких эмоций.
Добравшись до своей комнаты, я рухнула на тюфяк и уснула.
* * *
Проснулась, как от толчка, и резко села. Потерла локоть. Аргард утих, временно насытившись. В теле все еще тягучая слабость, но не сильная.
Я изумленно посмотрела в окно, освещенное мутным светом круглобокой луны. Надо же, проспала целый день! И даже не потревожил никто, чудеса!
Я вспомнила, отчего проснулась. Сон. Мне снился черный песок и перевернутые каменные деревья, и была в этом сне какая-то неправильность и отвлеченность, отголосок незнакомого, словно я не свой сон смотрела, а чужой…
Словно сон раздвинул границы моих чувств, освободил сознание, и я скользнула туда, где находилась часть меня, туда, где он.
Я закрыла глаза, сохраняя в себе это ощущение присутствия. Где-то внутри меня горела маленькая толика огня Хаоса, чуждое мне пламя медленно плавилось в крови. Я чувствовала его: пылающий уголек, застрявший около сердца. Его тепло неслось по моим венам, прогоняя стужу. И в то же время он жег меня изнутри… Я прижала ладони к груди, стремясь успокоить этот жар, охладить его…
…Черный песок.
Черный песок окружал его. И десяток змеемонстров, огромных, шипастых, ныряющих в сыпучие воронки, как кроты – в норы, и выныривающих прямо перед Арххаррионом, ощеривая жуткие пасти с несколькими рядами изогнутых и зазубренных клыков.
Не ночь и не день, туманное безвременье пространства.
И странно: я была собой, осознавала себя, но в то же время была частью Арххарриона. Я ощущала холодную радость этой смертельной битвы, тяжесть двух синих лезвий в руках, мощь крыльев за спиной. Я наслаждалась движением и завораживающей красотой схватки, чувствовала, как сокрушительно входят клинки в живую плоть, как рвут они кожу и мясо монстров…
И одновременно словно со стороны наблюдала дикий беспощадный танец демона и атаковавших его чудовищ. Выпад – и змей ныряет в песок, два других обвивают с обеих сторон, зажимают в кольцо смертельных объятий. Черные крылья демона стремительно раскрываются, и он уходит от убийственного захвата… Поворот – и змей падает в песок, черная кровь мгновенно впитывается, голова монстра катится прочь…
И второй хрипит, из последних сил пытаясь достать демона, и издыхает, ощерив зловонную пасть…
Снова поворот… крылья как балансир, позволяют удерживать нечеловеческое равновесие…
Шипастая морда проскальзывает так близко, зазубренные клыки смыкаются там, где еще лишь миг назад было смуглое тело… И демон переворачивается через голову, сворачивая крылья, клинки в полете наносят смертельный двойной разрез, кажется, совсем легкий, царапину, но змей падает, разрубленный пополам.
И Арххаррион мягко приземляется на ноги, чуть пригнувшись, готовый к новой атаке. А она не задерживается. Сразу четыре монстра вырываются из песка, закручивая черные воронки вокруг своих длинных изогнутых тел, и разом бросаются на демона.
И странно… Я чувствую его радость. Непонятную, яростную радость убийства, невиданное мне темное наслаждение. Жажда крови кипит во мне, беспощадный огонь Хаоса выжигает нутро, оставляя только звериное желание рвать, кромсать, терзать и убивать. Зверь правит, Зверь жаждет смертей.
И еще я чувствую, как Черта вытягивает его силы. С каждым поворотом, каждым взмахом клинков, каждым убитым монстром Черная Пустыня пожирает Арххарриона все сильнее, жадно поглощает его жизнь.
А потом наступило опустошение.
Не осталось монстров, только их длинные зловонные тела на черном песке. Отрубленные головы, раскромсанные куски мяса. И жадная ненасытная пустыня.
Он опустился на колени, погрузил руки в черноту, ощущая, как утекает его Сила, впитывается, растворяется. Жестокая радость битвы сменилась пустотой, горечью разлилась по нутру. Хотелось остаться здесь, в этих песках, подчиниться смертельной власти пустыни. Остановиться.
Но лишь на мгновение. И сразу возникла злость на себя, за эту краткую слабость, на которую он не имеет права. Потому что у него есть долг. Обязательства. Клятва.
…Арххаррион вскинул голову. И я увидела его звериные глаза, из которых струился черный дым. Он почувствовал меня. Почувствовал мое присутствие, и я ощутила его злость… и растерянность. И в тот же миг меня вышвырнуло из Черных Земель с такой силой, что голова взорвалась от боли и сознание словно обожгло огнем.
Я обхватила голову руками и застонала. В глазах двоилось, все плыло.
Арххаррион вышел из перехода как был: обнаженный по пояс демон с желтыми звериными глазами. Черные крылья сложены за спиной, с синего клинка на деревянный пол моей кельи капает тягучая зловонная кровь змеемонстров.
Демон шагнул ко мне, и я вскрикнула от дикого, неконтролируемого страха.
– Никогда. Не смей. Лезть в мою голову, – сказал он. Тихо сказал, без эмоций, но во мне все свернулось тугим жгутом от ужаса. В его лице сейчас не было ничего человеческого, темные глаза стали желтыми, с вытянутыми вертикальными зрачками, на дне которых плескались звериная жажда убийства и черная всепоглощающая бездна, откуда нет возврата.
У меня даже не возникло мысли возразить, объяснить, что я не хотела, что сама не знаю, как это вышло. В моей сущности всколыхнулись все древние страхи человека перед демоном, глубинное, древнее ощущение ужаса. И я только и могла, что молча смотреть в эту темноту.
В какой-то момент мне показалось, что он не сдержится и это свершится. Один короткий удар расслабленной рукой, и моя жизнь оборвется…
Но ничего не произошло. Мгновение, и демон исчез в переходе, а я осталась. И, подтянув коленки к груди, свернулась на постели, сдерживая слезы.
* * *
Ксеня стала меня сторониться.
Нет, внешне все было как обычно, утром она даже извинилась за свою вспышку, я тоже уверила ее, что не хотела обидеть и вообще…
Но недосказанность осталась. Первый раз в жизни я не знала, что сказать подруге, которая смотрела на меня глазами знакомой незнакомки. Я только недоумевала, когда произошли эти невидимые глазу изменения, когда моя Ксеня стала другой? А я? Почему я не рассказывала ей об Арххаррионе, темном демоне моих снов? Как объяснить сейчас, что молчала не оттого, что не доверяла, а оттого, что слишком больно говорить!
И как долго Ксеня говорит мне лишь полуправду или и того меньше… Что случилось с нами? Когда появилась эта ржавчина, подтачивающая, разъедающая остов столь, казалось бы, незыблемой детской дружбы?
В глубине души я знала, когда это началось.
В то утро, когда Ксеня очнулась от чернильной гнили, когда я открыла ее душе дверь из мира теней, когда заставила вернуться. Что тогда произошло?
Почему, тьма меня забери, я не поговорила с ней! Спряталась за своим страхом, ушла в свои переживания, не замечая, оставив ее одну! Привычно сбежала, вместо того чтобы прямо спросить! Трусиха… Я глупая, подлая трусиха, думающая только о себе!
И ее чувства к лорду Дарреллу… Как я могла их не заметить? Но она всегда так весело смеялась над влюбившимися в лорда воспитанницами. В какой момент это стало притворством?
Мне было одиноко без Ксени. Я несколько раз порывалась к ней подойти, поговорить еще раз, сказать что-то такое, что вернуло бы наше взаимопонимание. Но она избегала меня и столь явственно не хотела ничего обсуждать, что мне оставалось только кусать губы.
Привычный и столь необходимый оплот моей жизни исчез, я чувствовала себя одноногим калекой, который не знает, как жить, ковыляя лишь на левой, и отчаянно ищет, на что опереться. Но опоры не было, и мысль, что вместо ноги теперь всегда будет лишь сухая палка, подобранная у дороги, наполняла душу болью.
И эти злые слова, брошенные в тот день? Неужели Ксеня правда думает, что обладание Аргардом – радость, неужели не понимает, что он просто убивает меня? Не понимает. Ведь я не сказала ей. Умолчала, чтобы не пугать. Глупая моя скрытность, неумение довериться и попросить помощи лишили меня единственного близкого человека.
Мысли, обуревавшие меня, мешались с раскаянием и чувством вины. Я пыталась поговорить с подругой, найти какие-то слова, но стена между нами лишь крепчала. Ксеня уверяла, что все в порядке, но на откровенные разговоры не шла. И все чаще я видела ее в компании Рогнеды и других девочек, и это обидное ее предательство отняло у меня желание что-то исправлять.
Да и потом… Дурные предчувствия обуревали меня. Я знала, что надвигается буря. Аргард словно тоже ожил и все сильнее тянул из меня силы.
Мне хотелось увидеть Данилу, но сил добраться до Пустоши не было. Лорд Даррелл и Арххаррион так и не появлялись после последнего разговора, и я чувствовала себя ужасно одинокой. Бледной немочью я сидела в своей комнате, прислушиваясь к тишине и отзвукам жизни в коридорах Риверстейна, набиралась сил и шла в ученическую, но там на меня смотрели как на скаженную.
Только сейчас я осознала, какие гнусные слухи ходили обо мне все это время, какие домыслы родились в головах приютских, которые видели послабления и привилегии, дарованные мне лордом. А то, что Ксеня отвернулась от меня, лишь укрепило веру всех в эти россказни.
Сейчас мне было даже хуже, чем в мои первые дни в Риверстейне. Конечно, некоторые не верили никаким слухам и смотрели на меня вполне доброжелательно, но я не замечала этих лиц. Заблудившись в своих страхах, обидах и чувстве вины, я видела мир искаженным и злобным. Мне казалось, что все смотрят на меня с осуждением и презрением, и у меня не было сил доказывать их неправоту. Да и смысла в этом я не видела.
