Книга: Риверстейн
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20

Глава 19

Утро выдалось тихим и серым. Мутная пелена затянула землю, сливаясь у горизонта с небом, размывая границу между ними и тревожно напоминая мне жуткую призрачность Черты. Я закуталась в кожух и поправила на голове платок. Сгорбленная фигура, скользнувшая из тумана, испугала меня, и я подавила невольный вскрик.
– Не бойся, свои, – хрипло прошамкал привратник, щуря на меня глаза. Какой он старый! А я и не замечала. Так привыкла к присутствию этого человека у ворот приюта, что он казался мне незыблемым, как основание Риверстейна.
А он совсем старик. Смотрит подслеповато, руки все в коричневых пятнах, а лицо изрезано морщинами…
– Ты чего тут шастаешь? – спросил он грозно. Вернее, хотел грозно, а получилось – почти жалко. А ведь мы его боялись. Привратник легко мог огреть палкой по хребту или швырнуть вслед расшалившимся девчонкам ком грязи.
Я посмотрела в старческие, выцветшие глаза и неожиданно для себя сказала правду:
– Просто захотелось побыть одной. Сбежать от всех.
Старик пошамкал.
– Снова от себя бежишь, глупая. Так не сбежать же. Всю жизнь бегаешь, дурочка. От себя не сбежать, Ветряна.
– Вы знаете, как меня зовут? – удивилась я.
– А как же? Ведь всю жизнь вы у меня перед глазами, всю жизнь. Как же мне не знать? И тебя, и подружку твою, Ксеньку, и эту вашу мегеру Рогнеду, и других… Всех-всех, как наперечет…
Я удивилась еще больше, уставилась на старика.
– Чего глаза таращишь? Как жаба прямо… – спросил привратник и усмехнулся. – Эх, молодость… глупая. Смотри, какой туман, как по осенней заре. И густой, как Авдотьин кисель. Никогда такого марева я не видел зимой. Ночь Исхода сегодня. Серчают неупокоенные духи, души невинные…
И вздохнул. И таким усталым был этот вздох! Со странным изумлением я вдруг осознала, что совсем ничего не знаю об этом человеке. А ведь он всю жизнь рядом, стоит у ворот, сидит в привратницкой, метет двор, что-то бормоча себе под нос. А я ни разу, ни на мгновение не задалась вопросом, как он попал сюда, почему провел здесь свою жизнь? Ходили слухи, что он любил лишь одну женщину, леди Селению, оттого и стерег верным псом двери Риверстейна.
И мне необъяснимо стало жаль этого старика.
Он почуял, отвернулся.
– Добрая ты, Ветряна, хоть и глупая. Добрая, – прошамкал привратник, не глядя. – Зверя лесного и того пожалеешь. Добрые долго не живут.
Он сплюнул в снег и, подволакивая ноги, поплелся к воротам. Я ошарашенно посмотрела ему вслед, очнулась и кинулась за стариком.
– Стойте! Да погодите же! Почему вы так сказали?
Привратник глянул злобно, и я снова увидела того грозного старика, которого боялись все воспитанницы.
– Чего привязалась? Отстань! Пошла вон! Сказал и сказал!
– Нет, погодите! – я схватила его за рукав. – Вы что-то знаете? Вы знаете, чувствую! Скажите мне!
– Вот скаженная девка. Чего тебе надо-то, глупая? Сейчас как отхожу по хребту палкой, будешь знать!
Но я не обратила на угрозу внимания и еще крепче ухватилась за него:
– Расскажите мне! Вы ведь что-то знаете? Про пропавших детей? Знаете, где они?
Старик подслеповато прищурился:
– Я же говорю – добренькая… Жалко тебе всех. Себя бы пожалела.
– Где они? – уже почти закричала я. Серый туман встревоженно всколыхнулся вокруг нас, как вязкие воды омута Им.
– Да не знаю я! Отцепись, – привратник вздохнул.
Я гневно смотрела в его глаза без ресниц, полузакрытые желтоватыми морщинистыми веками. Зрачки из-под них выглядывали боязливо, как дикие зверьки – из нор.
А ведь кто, как не он, знает окрестности Риверстейна?
– Белые колонны… Вы знаете, где комната с белыми колоннами? Ну же?
Я затаила дыхание.
– А ты разве не знаешь? – хитро прищурился привратник. – Да и не комната то. Я ж думал, ты по детству все тропки лесные избемгала, все тайники древние нашла…
И ушел. Туман вяло сомкнулся за его сгорбленной фигурой. А я все стояла, ловя за хвост ту самую ускользающую мысль, смутное воспоминание, которое не давало мне покоя…
Мне семь лет, и я снова убежала в лес. За два года моей жизни в Риверстейне я делала это так часто, что уже никого не удивляют мои внезапные исчезновения. Мне даже почти не препятствуют. Наверное, тайно, а то и явно надеются, что однажды я просто не вернусь.
Сегодня я впервые осознала, что некрасива. Что не просто странная, другая, необычная, а – некрасивая. Уродливая. Страшилище.
И произошло все так обыденно просто.
Мы сидели в ученической на занятии у мистрис Павы. Нараспев повторяли отрывок из указаний святых старцев потомкам, скучали. Дверь хлопнула, и в полутемную комнату словно ворвался луч солнца. Послушницы встали, почтительно приветствуя матушку-настоятельницу.
– Садитесь, девочки, – благожелательно разрешила леди Селения.
Мы зашуршали юбками, опускаясь на грубые доски лавок, не спуская с нее восторженных глаз. Как же она прекрасна! В мире пугающих меня лиц только ее лицо не вызывало страха, не отталкивало. Напротив, мне хотелось его рассматривать снова и снова, внимательно изучать тонкий прямой нос, влажные прозрачные глаза, золотистые волосы…
И этот чарующий голос, с обволакивающими словно мед нотками, и эти чудные манеры истинной леди…
Конечно, каждая сиротка в Риверстейне мечтала, чтобы леди Селения вдруг каким-то чудом оказалась ее мамой. И каждая старалась стать на нее похожей. Девочки копировали всё: и затейливое плетение косы, и небрежный жест, и взгляд. У кого-то получалось лучше, у кого-то совсем не получалось, но часто «игра в леди» была нашим любимым развлечением.
Сегодня на матушке-настоятельнице было желтое платье, в вырезе которого, у горла, матово блестел розовый жемчуг. Золотые волосы, уложенные в высокую прическу, казались драгоценным шелком, на тонких белых запястьях тоненько позвякивали браслеты. И вся она была похожа на солнце, яркая, сияющая. Мы, в своих коричневых балахонах, с туго заплетенными косами, спрятанными под платки, смотрели на нее не отрываясь. В руках леди держала легкий дорожный сундучок, и девочки загрустили: верно, матушка вновь уезжает в столицу.
– Мистрис Пава, прошу прощения за то, что помешала, вы не уделите мне пару минут?
Настоятельница важно кивнула, поправила чепец и торопливо двинулась к проходу. Торопливо, потому что даже нам, семилеткам, было ясно: просящий тон матушки – лишь показатель ее благородства. И все, что она говорит, не просьба. Приказ.
Леди Селения стояла у двери, чуть нетерпеливо постукивая ножкой в изящном ботиночке. Легкий сквозняк шаловливо приподнял подол желтого платья, выбил золотой локон из высокой прически. Костяная шпилька с жемчужным навершием сухо стукнула о деревянный пол.
Мы с Рогнедой бросились к ней одновременно. Я – слева, она – справа. Поэтому неудивительно, что как раз над упавшей шпилькой мы столкнулись и крепко стукнулись лбами.
– Ой!
– Ай! – слаженно взвыли мы.
– Девочки! – возмутилась мистрис Пава. – Что вы себе позволяете?
Рогнеда вскочила первой, цапнула шпильку и, присев в реверансе, протянула ее леди Селении. Та улыбнулась, и просиявшая Рогнеда радостно вернулась на скамью. Я же все еще сидела на полу, потряхивая головой и ошалело потирая лоб.
Взор матушки-настоятельницы недоуменно остановился на мне. Прозрачные глаза ее чуть затуманились, безупречный лоб прорезала недовольная морщинка. Словно тучка закрыла собой солнце.
– Надо же… – В ученической стало тихо, как в усыпальнице. – Надо же, какая девочка… Некрасивая.
И грациозно развернулась к двери, сжимая в руке костяную шпильку. Мистрис Пава бросилась следом, неприязненно на меня посмотрела и одернула подол, проходя мимо.
Дверь за ними захлопнулась. Еще мгновение я сидела на полу, а потом громко, на всю ученическую издевательски засмеялась Рогнеда, и я вскочила. С задней лавки поднялась Ксеня, насупилась и полезла к Рогнеде, но я не смотрела. Выскочила в коридор и бросилась в сторону от неспешно шествующих настоятельниц, опустив глаза и сглатывая комок в горле.
«…надо же… какая девочка… некрасивая… некрасивая. Некрасивая!!!»
Леди Селения – красивая. Я – некрасивая. Желтое платье – красивое. Я – уродливая. Костяная шпилька с жемчужиной – красивая. Я – страшная…
Я привычно сбежала в лес.
Скинула ботинки под кустом дикой малины и уже босиком поплелась в чащу. В голове всё стучали и стучали слова, как колеса по булыжникам: натужно, трескуче, раздражающе. И обидно. Словно сорвала вкусную, спелую ягоду, надкусила, а во рту – гниль. Мерзко.
Я все шла и шла, потряхивая головой и силясь избавиться от стучащей в голове фразы. И сама не поняла, как оказалась в том месте. Только неожиданно в глаза мазнуло белым светом, и я замерла, озираясь.
Ранняя осень в Приграничье не золотая, а все такая же зеленая от хвои. Лишь редкие осины и дубы горят красным и желтым. И белый цвет, мелькнувший между темными стволами, удивил меня. Я вгляделась в чащу, которая казалась непроходимой. Можжевельник и ползучий хвощ так оплели ели, что образовали живую и колючую преграду, загораживая путь. Я осторожно потянула на себя одну из ветвей и заглянула в образовавшееся окошко. Так и есть, за колючками что-то белеет. Мне даже удалось рассмотреть белую колонну, оплетенную вьюнком и дикой розой.
Закатав рукава и подвернув подол, я ринулась на колючую преграду, радуясь возможности отвлечься и не думать. Я изодрала руки в кровь, порвала платье, но все же смогла проделать «окошко» достаточное, чтобы пролезть. И грязная, потная, разлохмаченная выползла с другой стороны живой изгороди, на круглую полянку.
То, что я приняла за каменные колоны, оказалось деревьями. Я удивленно провела рукой по белоснежной шершавой коре. Она была теплой, живой. Деревья росли по кругу, столь ровному, что не верилось в их случайное, природное происхождение. Кроны с узкими листочками смыкались в центре круга, переплетались ветвями столь плотно, что почти не пропускали внутрь осенний свет.
Я перебрала нерешительно босыми ногами и опасливо скользнула в этот странный «круг». И зажала рот рукой, испуганно прислонившись спиной к белому стволу.
Земля в «круге» была безжизненной, мертвой, ни одна травинка не росла здесь, не нарушала ровную черноту, слегка присыпанную узкими сухими листочками. В центре лежал камень. Плоский и широкий, как стол. Пустой. Вызывающий дикий, звериный страх. И еще здесь был запах. Ужасный стойкий запах разложения и мертвечины. Белые деревья, навсегда сплетенные ветвями, тихо роняли тонкие листья, и они долго, нехотя кружили в воздухе, словно еще надеясь вернуться ввысь и не желая умирать на страшном плоском камне.
Мне показалось, что белые деревья плачут.
Я выскочила из «круга», с трудом подавляя рвотные позывы. За белыми стволами спокойно и вкусно пахло лесом, влажный мох приятно холодил ноги. Я жадно втянула воздух и опрометью бросилась к колючей ограде, проползла под нею и кинулась в лес…
Как же я забыла об этом? Или детская моя память не пожелала сохранить воспоминание о том дне и вычеркнула его из моей головы напрочь?
Я оглянулась на здание приюта, поправила платок и решительно зашагала к пролому в стене. Туман вяло, нехотя расступался передо мной. Я прошагала двор насквозь, никого не встретив. Не удивительно, сегодня Ночь Исхода, уже с утра в Риверстейне закрыты все ставни, а обитатели послушно кладут поклоны в нижнем зале под чутким наблюдением Аристарха.
Утром я проснулась еще до тревожного звона колокола, наспех умылась, натянула коричневый балахон вместо синего платья, кожух, укрыла платком волосы и побежала во двор, стремясь успеть до того, как коридоры приюта заполнятся послушницами, запахом горящих еловых ветвей и песнопениями.
Я чуть постояла у дверей общей спальни, в которой спала Ксеня. И… прошла мимо.
Поколебалась у трапезной, раздумывая, не зайти ли к Авдотье. Но потом вспомнила, что Ночь Исхода принято встречать на пустой желудок, а день проводить в посте и молитве, поэтому в трапезной сегодня будет пусто. А кухарка наверняка проведет этот день с любимым, укрывшись за надежными стенами нового дома.
Так что я вышла из Риверстейна одна и окунулась в туман…
…И сейчас я торопливо шагала к пролому, уже привычно обходя ворота, хотя почему-то была уверена, что никто меня не остановит, даже если пройду через них. Еле различимое солнце медленно ползло вдоль горизонта. Если я не успею вернуться до того, как его диск зависнет над башней, за стены приюта мне уже не попасть. Двери и окна закроют наглухо, и хоть стучи, хоть кричи – никто не откроет.
Приподняв юбку, я с разбега нырнула в снег за каменной оградой. И провалилась почти по пояс! Взвизгнув, я забарахталась, вылезая из сугроба. Эх, все же стоило идти через ворота! Там хоть дорожка расчищенная имеется, а здесь снега навалило.
Кое-как я выбралась и шагнула к деревьям, где снега было значительно меньше. Тяжелая ткань платья намокла и противно липла к ногам, а потом, прихваченная морозцем, повисла тяжелым куском.
Я досадливо поморщилась и завертела головой. В какой стороне белые деревья? И смогу ли я найти их через столько лет? А главное – даже если и найду, что буду делать?
Отбросив сомнения, я решительно двинулась в чащу, благо под густыми, плотно стоящими елями снега почти не было. «До места доберемся, на месте разберемся» – так всегда говорила Ксеня. А она смелая, мне всегда хотелось быть на нее похожей. И сейчас я решила поступить так же.
Образ подруги снова отозвался в груди болью, и я сжала зубы, закусила губу почти до крови, чтобы не расплакаться. «Нельзя думать… нельзя вспоминать… нельзя чувствовать. Нужно просто найти эти деревья!»
Я ушла уже довольно далеко, но стволы так и не мелькнули впереди. Заблудилась? Ошиблась? Завертела головой. Закрыла глаза. Тогда, в прошлом, была ранняя осень и лес был светлым, звонким. Сейчас, в начале зимы, он стоял хмурый и суровый. Замерзший. Склонял темные головы сосен в угрюмом неодобрении. Наблюдал настороженно.
Я прислушалась. Показалось или правда – плач?
Я тревожно заметалась под деревьями, проваливаясь в снег. Ботинки уже полны талой воды, стыло чавкают… руки заледенели, в груди тяжелым комом разливается усталость. У локтя медленно, лениво разгорается метка Аргарда. И тоска… Сразу накатила тоска, заметались в голове воспоминания: жуткие, страшные, обидные, злые… Иссушающие. Лишающие сил.
Я в отчаянии вскинула голову, как в детстве, оперлась замерзшими ладонями о шершавый ствол.
– Помоги…
Лес глухо заворочался, зашептался. А потом словно откликнулся, и я почувствовала, как потекла в пальцы живая Сила. Немного, но достаточно, чтобы согреть и ободрить меня. И Аргард утих, змея затаилась на моей руке.
Я благодарно прислонилась щекой к сосне и поблагодарила.
И решительно двинулась в сторону зари. Теперь я точно знала, где искать круг с белыми стволами.
* * *
Оказывается, я была совсем рядом. Живая изгородь за прошедшие годы разрослась, стала еще гуще, так плотно сплетя колючки и ветки, что стала непроходимой стеной высотой в два человеческих роста. Я покусала губы, рассматривая ее и не представляя, как преодолеть эту преграду. Так ничего и не придумав, я пошла вдоль «стены», надеясь найти в ней прореху.
И тут снова услышала плач. Я замерла. Не показалось! Там за стеной кто-то жалобно и тоскливо хныкал…
Я рванула к изгороди. Сорвала с головы платок, обмотала руки и со всей силы потянула на себя колючие ветви! Старалась не ломать, а лишь приподнять, распутать, проредить, но ветви упруго сопротивлялись, хлестали по рукам и лицу. От усилий мне стало жарко, я тяжело дышала, но все же смогла проредить изгородь, образуя лаз у самой земли, в истоптанном снегу.
И, цепляясь одеждой, ужом проползла под колючками.
За «стеной» вскочила, озираясь.
Белые деревья были мертвы. Я поняла это сразу, с первого взгляда. Они не уснули зимним сном, чтобы налиться по весне живым соком, они замерли навечно, так и не разъединив сплетенные над центром круга сухие ветви. Я положила ладонь на белоснежный, покрытый изморозью ствол. Ледяной. Безжизненный. Кто и почему создал этот круг много лет назад и отчего все шесть деревьев засохли словно одновременно, я не знала.
Осторожно шагнула внутрь. Запах разложения ударил в нос, и я непроизвольно зажала его ладонью.
– Спасите…
Я ахнула и кинулась к скрючившейся на плоском камне фигурке. Маленькая девочка лежала, поджав под себя ноги, зажимая ладонью рану в животе. В широко распахнутых голубых глазах застыла боль.
– Рокси! Тихо-тихо, маленькая, я помогу, не бойся, – зашептала я, осторожно разводя ее руки.
В глазах девчушки плескалась боль пополам с ужасом, она скулила как щенок, сворачивалась, закрывая рану. Мне казалось, что она даже не понимает, кто я.
– Тише, маленькая, не бойся, не бойся меня…
Я отвела ее перепачканные кровью ладошки, девочка вскрикнула и потеряла сознание. Я в смятении осмотрела рану: глубокий порез под ребром и кровь… Столько крови!
Закусив губу, я положила обе ладони на рану и закрыла глаза. Тогда, с драконом, у меня получилось, а сейчас – просто обязано! Но Сила утекала в пустоту, кровь все так же толчками заливала рану. Если девочке не помочь немедленно, она не выживет! Почему же у меня не получается хоть чуть-чуть залечить рану?
Я растерянно осмотрелась. Сквозь плотно сцепленные над головой ветви почти не проникал свет солнца, стылый полумрак лежал в круге у белых стволов. От ужасного трупного запаха меня мутило.
* * *
Надо вынести отсюда Рокси. Это место создано, чтобы забирать жизнь, слишком много крови здесь пролито, слишком много душ ушло в мир теней. И магия исцеления здесь бессильна.
Я резко задрала свой подол и рванула ткань нижней рубашки, с треском раздирая ее на длинные полоски. Осторожно обернула вокруг тела Рокси, останавливая кровь, и приподняла девочку. Она не очнулась. Я, пошатываясь, двинулась прочь из круга, страшась даже думать о том, что уже слишком поздно…
Морозный воздух за белыми стволами ударил в лицо и освежил голову. Мысли прояснились. Я аккуратно опустила девочку на снег и снова положила ладони на рану. Сосредоточилась. Сила заколола пальцы, растеклась теплом. Глухо заворочался, просыпаясь, Аргард. Я не обратила на него внимания, плотнее прижала руки к телу Рокси, толчками отдавая ей жизнь, заставляя края раны сдвинуться, потянуться друг к другу, закрыться.
Лес встревоженно шумел над головой, ели склонялись ко мне, тянули ветви, что-то говорили… За живой изгородью заворочалось что-то большое, темное. Волк? Медведь?
– Эй, есть там кто? – раздался снаружи неуверенный голос.
Я вскинулась:
– Данила! Данила, мы здесь! Там есть лаз, у земли! Скорее…
Данила за колючими кустами завозился, ругнулся и пролез внутрь, оставляя на ветках изрядные куски своего овчинного тулупа.
– Ветряна? Что ты здесь… Ах ты ж…
И осекся, замолчал, нахмурился. Без слов кинулся к нам, схватил худое запястье Рокси, стремясь нащупать слабый ток крови.
Я наблюдала за ним без сил. Даже подняться не могла, так и сидела в снегу.
– Жива! – радостно выдохнул Данила, и я тоже вздохнула. Больше всего я опасалась, что опоздала.
Парень осторожно убрал окровавленные куски моей нижней рубашки, которыми я стянула рану девочки, и осмотрел кожу. Рана была. Моих сил не хватило, чтобы излечить ребенка полностью, но рана уже не столь глубокая и длинная, как раньше. При должном уходе Рокси поправится.
– Ветряна, ты ее залечила? Сама-то как? Выглядишь паршиво.
Он стянул с себя тулуп, осторожно закутал Рокси.
Я слабо улыбнулась:
– Нормально…
– Ага, вижу. А… Ксеня с тобой?
Я мотнула головой.
– Ясно, – разочарованно протянул Данила и посмотрел на «круг». – Я это место во сне сегодня увидел. И девочку. С самой зари в соснах плутаю, найти пытаюсь. А если бы ты меня не позвала, так и не нашел бы.
– Там жертвенник, – я слабо махнула рукой, – тот самый. Думаю, там и убивали детей. Запах разложения просто с ног сбивает. Лорд Даррелл говорил, так бывает в месте, где отняты невинные души. Ужасное место. Надо идти в приют, холодно, не знаю, сколько Рокси там пролежала, на стылом камне. Помоги мне.
Я, пошатываясь, поднялась. Данила подскочил, осторожно поднял Рокси на руки. А я растерянно оглянулась. И куда теперь? Тащить раненую девочку через узкий лаз под колючими кустами? Немыслимо… А что же делать?
– А как Рокси вообще сюда попала? – только сейчас сообразила я. – Вряд ли она шла через лес.
– Она через туннель прошла, – уверенно ответил Данила, – как и все остальные. Сюда ведет подземный ход, я видел во сне.
– Подземный ход?!
Я застыла, размышляя. Ну конечно. И есть только одно место, откуда он ведет. Риверстейн.
– Данила! Ты знаешь, где вход? Через изгородь с девочкой нам не пройти, да и по лесу – тоже. К тому же наставницы уже закрыли двери, сегодня Ночь Исхода. Одна надежда на туннель.
– Ага… А если там этот монстр нас поджидает?
– Выбора все равно нет. Рокси надо перевязать и согреть. Да и мы здесь до утра вряд ли продержимся!
– А если в Пустошь? У меня там снадобья всякие, я разбираюсь, маманя научила!
– А изгородь? Как девочку через нее протащить? И до деревни далеко. Пока дойдем, Рокси кровью истечет!
– Тоже верно, – пригорюнился Данила. – Тогда двинулись, вход здесь.
Тяжко вздыхая, парень уверенно обошел «круг» и остановился с другой стороны, где колючая изгородь вплотную подходила к огромным валунам. Данила повертел головой, прищурился.
– Лезь, – скомандовал он.
– Куда?
– Туда! Там вход в туннель. Ну, чего ждешь?
Я недоверчиво на него посмотрела, потом на изгородь. Уцепилась за ветку и… отвела, как оконную завесь! То, что казалось валунами, было темным провалом, заросшим мхом и усыпанным снегом. Мы ступили внутрь, под темные своды туннеля. Я впереди, Данила с девочкой на руках – за мной. Рокси застонала, но не очнулась от своего болезненного забытья.
Через двадцать шагов стало совершенно темно.
– У тебя лучины нет? – шепотом спросила я.
Парень хмыкнул.
– Подержи девочку… сейчас.
Он что-то пробормотал, щелкнул пальцами. Над головами у нас загорелся ровным серебристым светом шарик. Я восхитилась.
– Молодец! А у меня в туннелях ничего не получается. Да и вне туннелей не особо. А сейчас, когда Силу отдала, и вовсе пустышка, – я пошатнулась и быстро отвернулась, чтобы Данила не заметил залившую мое лицо бледность. Он не заметил.
– Я же говорю, у меня способности! – гордо сказал парень и покраснел. – А вообще, светоч – это легко. В школе его первым делом учат.
– А у меня и он не выходит, – рассеянно сказала я. – Наверное, у меня способностей нет.
– Ага, нет! А девочку залечила… ну, почти. И даже без посвящения Источнику. А без посвящения целителей вообще не бывает, ты знаешь? Чтобы отдать Силу, надо посвящение пройти и долго учиться. Потому что наше нутро сопротивляется и Силу бережет.
– Да? Я не знала… Думала, все так умеют, – удивилась я.
– Ага, если бы. Тогда в Подлунном мире вообще проблем бы не было! И жили бы все вечно! Так нет же, маги долго живут, но умирают и в сражениях, и от болезней, и от бедствий всяких. В школе есть предмет «Целительство», его все изучают. И в легких случаях многие могут помочь: царапину там затянуть, от хворобы вылечить, вывих или растяжение поправить. Хотя это и без Силы можно. Вон маманя без всякой магии справляется. Но вот что-то серьезное уже требует большой отдачи Силы, а нутро противится, это закон природы как бы… Она так придумала, чтобы Сила сохранялась, не расплескивалась, понимаешь? Целителям себя ломать приходится, супротив природы переть, чтобы Силу отдать.
Я мотнула головой.
– Не знаю. Я никакого сопротивления не почувствовала. Может, я неправильная какая-то?
Мы остановились у развилки.
– Данила, куда дальше?
– Не знаю, – парень растерянно озирался, – не видел…
– Туда…
– Рокси!
Я подскочила к очнувшейся девочке.
– Милая, как ты? Не бойся, все хорошо, мы тебе поможем! Ты знаешь, куда идти? И помнишь, что произошло?
– Я искала Лею, сестренку… Мы тройняшки, я, Лея и Лана. Но Лана умерла от гнили… Остались только мы. Я ее всегда чувствую… Лею. Она пропала два дня назад. Я ее… искала.
Мы с Данилой переглянулись. Рокси тяжело вздохнула.
– Но не нашла. Но Лея точно была здесь, я знаю!
– Как ты оказалась в «круге»? И кто тебя ранил?
Девочка качнула головой, было видно, что ей трудно говорить.
– Случайно… случайно вышла. А там кто-то был… Высокий, худой, в капюшоне. Я только и увидела – руку. Тонкую, белую, с ножом, и сразу так больно стало! И Лея, ее надо найти! Я чувствую… чувствую, как ей страшно! И холодно! Найдите ее! Пожалуйста…
Рокси заплакала, я сама шмыгнула носом, вытирая ей слезы.
– Мы найдем твою сестренку, Рокси, обещаю! Данила, скорее!
Мы торопливо двинулись по узкому проходу. Девочка затихла – кажется, снова впала в беспамятство. Узкий лаз пах плесенью, и здесь было холоднее, чем снаружи. Пару раз я споткнулась и чуть не упала, ноги дрожали. Сейчас мне не помешал бы сытный обед. Ах, мечты. В комнате под тюфяком спрятан кусок ковриги и яблоки, только бы до комнаты добраться!
Я бдительно прислушивалась к дыханию Рокси: тяжелому, с хрипами. Но главное, чтобы оно было, дыхание…
У очередной развилки мы снова замерли, потом Данила свернул направо. Я поплелась следом, рукой касаясь стены.
Дверь возникла так неожиданно, что мы даже испугались.
– Открыть? – неуверенно спросила я.
Данила ответил мне красноречивым взглядом – мол, нет, давай еще по сырым туннелям погуляем, здесь же так здорово!
Я потянула дверную ручку и опасливо выглянула.
– Ну, где мы?
– Риверстейн! Кажется, мы в западном крыле! Пойдем!
За дверью висел старый гобелен, полностью ее скрывая от случайного взгляда. Мы выбрались из туннеля, выпрямились и осмотрелись.
– Точно, западное крыло!
– Что-то пыльно у вас. А еще девчонки!
– Так это заброшенная часть здания, здесь никто не живет. Пойдем. Надо отнести Рокси в травницкую. Там твоя мама, поможет!
Мы торопливо, почти бегом, пересекли заброшенное крыло и выскочили в коридор. Я прижала руку к груди, стараясь удержать дыхание и прогнать кружащихся у глаз черных мух.
– Ветряна, что с тобой? – обеспокоенно спросил Данила.
Я отмахнулась. Повязка на животе Рокси пропиталась кровью, набухла. Значит, едва затянувшаяся рана снова открылась.
– Скорее, Данила. Нам сюда.
Основной коридор встретил тишиной, наши торопливые шаги гулким эхом отражались от стен.
– А где все? – удивленно озирался парень.
– В подвале уже, верно, в нижнем зале. Ночь Исхода сегодня!
– Точно! А лорд обещал меня сегодня в Эллоар переместить, для посвящения… Он здесь? В Риверстейне?
– Не знаю.
В травницкую мы буквально ввалились и разочарованно вздохнули: Данины не было, каморка пуста. Либо травницу отпустили домой, либо она сейчас со всеми обитателями Риверстейна в подвале.
– А где маманя?
Я покачала головой и показала на кушетку.
– Клади Рокси сюда. Ну же. Данила, придется тебе самому ее перевязать. Ты говорил, что разбираешься в снадобьях!
– Ну, говорил, ну так того… я же думал, что маманя…
– Данила!
– Да сейчас, сейчас! Чего орешь сразу? Все вы, девчонки, такие, чуть что – сразу в крик…
Он подошел к столу и стал рассматривать на свет и нюхать склянки, что-то бормоча себе под нос. Я устало села возле девочки и привалилась к стене. Посижу так пару мгновений, всего пару мгновений… Резкий запах шибанул в нос, я вскочила, дико озираясь.
– Тихо, не мельтеши! Ветряна! Да успокойся ты! – Данила схватил меня за плечи, усаживая на кушетку.
– Что случилось?
– Что-что! Сомлела ты! Верно, слишком много Силы отдала. Почему не сказала, что тебе плохо? Я к Рокси с тряпицами подошел, а вы тут как два мертвяка валяетесь!
– Все в порядке. Правда, – я отвела его руку. – Как она?
– Кровь я остановил. Вроде. А что дальше делать, не знаю, в себя она не приходит.
Я поднялась. Ноги предательски задрожали.
– Данила, оставайся с Рокси. Я постараюсь найти Данину или лорда Даррелла. Присмотри за девочкой.
Парень окинул меня жалобным взглядом, покосился на бледную, словно нежить, Рокси, почесал макушку. Но кивнул, вариантов не было.
– Подожди! Вот, выпей это. Там корень жизни и разные травы. Ты плохо выглядишь. Настойка тебе поможет.
Я благодарно улыбнулась и поднесла к губам склянку. Выпила. Горькая… но по нутру разлилась теплом, и ноги дрожать перестали.
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20