Книга: Бортовой
Назад: Тень
Дальше: Сон разума

«…На пыльных тропинках далёких планет…»

На седьмой неделе обращения по низкой орбите вокруг новооткрытой планеты наконец-то появился обещанный крейсер.
Первооткрыватели имеют право присваивать «своим» звёздам и планетам те имена, которые сочтут нужным. Но только в том случае, если там не обитает разумная раса, давным-давно давшая своему родному миру собственное название. Таковы правила Содружества, здесь не забалуешь. За нарушение могут обложить такими штрафами, что лучше не нарываться. Но будь моя воля, я бы поименовал найденный нами мир Шибальбой. Майянским адом. Уж больно обстановочка инфернальная: планета, лет сорок назад подвергшаяся удару гамма-луча.
Самое удивительное, что уцелевшие аборигены ухитрились не одичать, не озлобиться даже в аду. Честь им и хвала за это. Сорок лет жить в подземке, на кое-каких припасах и подножном корму, охотиться на крысюков, но бережно хранить уцелевшие крохи знаний, растить детей, не видевших солнца, и всё это время верить, что сигнал, посланный в момент катастрофы, достигнет населённых миров. Сигнал, как и предполагал Щербаков, был основательно заглушён поднятой гамма-всплеском электромагнитной бурей. Но, видимо, местные жители и впрямь хорошо молились своим богам – Отцу и Матери. То, что мы оказались там при жизни всего лишь второго-третьего поколения подземных сидельцев, было чистейшей случайностью… или нет?
Так или иначе, но нас встретили с ликованием смертников, которым в трёх шагах от эшафота объявили о помиловании. Почему-то это не радовало. Может быть, поэтому мы сдали условную вахту команде крейсера «Арджуна» с лёгким сердцем и, пожелав всем удачи, отправились дальше.
Кстати, о названиях, раз уж об этом вспомнил.
Землю приняли в Содружество фактически авансом, чтобы помочь подготовиться к предполагаемому вторжению расы хебеаров. Вторжение действительно воспоследовало, но к тому времени мы уже были готовы. То есть понастроили космических кораблей военного назначения и натренировали приличную армию. Но в земной традиции кораблям полагается давать имена. Генштаб, созданный как раз для координации действий нашей армии с силами планет Содружества, постановил, что страны и союзы стран получат права на именование космических кораблей в соответствии с их долей в строительстве оных. Таким образом, Китай, Россия и Соединённые Штаты получили право поименовать по два крейсера, Европа, Индия и ещё кто-то там – по одному, а остальным пайщикам предлагались для именования корабли помельче. Сошлись во мнении, что боевым кораблям следует давать имена полководцев, великих государственных деятелей или героев эпоса. Индусы долго не думали, вспомнили героя Арджуну. Китайцы явили миру «Тяньлун» и «Да Юй», то есть Небесного дракона и Юя Великого. Россия дала космическим крейсерам имена «Фёдор Ушаков» и «Александр Суворов». Американцы, за неимением эпоса, предложили Авраама Линкольна и генерала Гранта, в очередной раз обидев южан. А вот европейцы знатно переругались между собой за право дать имя единственному «своему» крейсеру. Французы предлагали кандидатуру Шарля де Голля, немцы – короля Фридриха и канцлера Бисмарка, англичане проталкивали Елизавету Первую, испанцы смертельно рассорились с голландцами, зачем-то предложив имя герцога Альбы, греки носились с Гераклом и Ахиллесом, и так далее. Встряли даже поляки с кандидатурой Яна Собесского и венгры с Аттилой, чем только усугубили невиданный политический кризис. Крик стоял на полмира, летели пух и перья, комиссии обменивались ехидными статейками в прессе, сторонники того или иного «кандидата» затевали идиотские флешмобы, а воз так и стоял на месте. Всех помирили, как ни странно, итальянцы, предложив назвать крейсер именем Юлия Цезаря. Так и сказали: «Джулио Чезаре». И, как ни удивительно, древний римлянин пришёлся всем ко двору. Вопли и ругань утихли, а на борту новенького крейсера рядом с бортовым номером нанесли надпись «Гай Юлий Цезарь».
Я, кстати, до сих пор поражаюсь способности европейцев поднимать бурю в стакане по поводу мелочей и беспомощно разводить руками, когда следовало решать действительно важные вопросы.
Представители Содружества планет, глядя на этот цирк, только за головы хватались. Высказывали обоснованные сомнения насчёт способности Европы выставить хоть сколько-нибудь боеспособные войска. Что уж там говорить, Европа и сейчас сидит тише воды, ниже травы, в кои-то веки живя по средствам, то есть весьма и весьма скромно. А тогда она и вовсе была экономической колонией Евроазиатского союза. Впрочем, европейцев в массе сочли непригодными к военной службе в космосе. Сколько-нибудь пассионарных вырезали во время мусульманского нашествия. Затем Россия и Китай выбили мусульман на историческую родину. В результате этих пертурбаций в Европе выжили совсем уже безгласные и безынициативные люди. Самые серые приспособленцы, если пользоваться терминологией прошлых эпох. Всё, на что их хватало – это монотонный труд на каком-нибудь заводе, под началом русского или китайского директора. И чем дальше, тем больше появлялось европейцев, которые вообще не стремились ни к чему. Даже просто жить им было лень. Рождаемость удручала. Европа, насчитывавшая более полумиллиарда жителей в начале двадцать первого века, двести лет спустя едва могла похвастать пятой частью от этой цифры. Северная Европа вымирала в буквальном смысле: редко какая семья из числа коренных европейцев имела больше, чем одного ребёнка, а у трети семей детей и вовсе не было. Масса жилья в некогда многолюдных городах пустовала. А так как в целом население Земли растёт, политика властей не допускает простоя жилплощади при её нехватке в других регионах, неудивительно, что континент в последние годы потихоньку заселяют выходцы из других стран: славяне, южноамериканцы, индийцы, африканцы-христиане из бывших французских колоний, и так далее. Селились бы и мусульмане, но ненависть к ним заставила европейские страны ещё век назад напринимать законы, запрещающие их миграцию в Европу. Всеземной экономический совет, в числе прочего занимавшийся вопросами распределения жилья, не решался напрямую эти законы игнорировать.
Словом, некогда великая, хоть и жутковатая цивилизация дожила до глубокого старческого маразма и уходила в небытие буквально на глазах. А самое страшное, что никакие меры по спасению не помогали, ибо спасаемые собственно спасаться не желали. «Оставьте нас в покое» – самая популярная в Европе фраза.
Те немногие, кто ещё хотел чего-то сверх самых простых житейских мелочей, либо отправлялись осваивать другие планеты, либо переселялись в менее «застойные» страны Земли. Благо с началом космической экспансии внутрипланетные границы мало-помалу становились формальными. Среди родичей они чувствовали себя чужими.
Я невольно сравнивал судьбу европейской цивилизации с судьбой цивилизации планеты Аашаш – как называли искалеченную планету её серокожие обитатели. Ничего общего. Разве можно сравнивать катастрофу, пришедшую извне, с катастрофой внутренней? Серокожие четырёхрукие гуманоиды – не без помощи извне, естественно, самим придётся тянуть лямку веками – восстановят свою планету, возродят цивилизацию, станут ещё одной гранью Содружества. Если я правильно их понял, они просили не ништяков и халявы, а работы. «Дайте нам шанс, – говорили они. – Мы вернём долги». Что ж, ребята сумели не одичать, даже балансируя на грани отчаяния, значит, наша помощь не пропадёт зря. И однажды, быть может, ситуация сложится так, что уже мы будем нуждаться в помощи, и примем её из рук аашашцев. Кто знает? Фортуна переменчива.
Какой-то юморист из команды «Арджуны» на прощанье передал нам картинку из подземелий, где обитали уцелевшие аборигены. Живопись на Аашаше была в чести, это мы заметили. Ещё они обожали запечатлевать знаковые события своей жизни на стенах. Вот они и запечатлели, в лучших традициях монументального реализма. Троих человек и чуланца, в отвратительно пафосных – как выразился Том – позах.
Да. Нужно уметь не только благодарить, но и принимать благодарность. Мы в этом отношении пока далеко не эталон.

 

– Майк, можешь зависнуть над одним местечком? Кажется, зонды засекли что-то интересное.
– Координаты?
– Лови.
– Принял. Работаю маневровыми.
Планета, ставшая нашей следующей целью, была абсолютно безжизненна.
Когда-то на ней была плотная атмосфера, текли реки, процветала жизнь. Но в один не самый прекрасный момент у центральной звезды закончилось водородное «топливо». Звезда, недостаточно тяжёлая для взрыва, начала сжигать гелий, медленно расширяясь и меняя цвет на красный. Распухшая оболочка постепенно достигла внутренних планет, превратив их либо в комки расплавленного камня, либо в насмерть прокалённые комки относительно твёрдого камня. Исследуемая нами планета оказалась из числа последних. Но гравитации сжимавшегося звёздного ядра уже не хватало, чтобы удерживать раздувшиеся внешние слои, и те однажды попросту отправились в свободный полёт, прихватив с собой внешние планеты. А ядро превратилось в белого карлика, который едва-едва держал на орбите пару чудом уцелевших плотных планет внутреннего пояса.
С тех пор много воды утекло. Белый карлик давно стал коричневым, затем остыл до состояния мёртвого железо-углеродного «огарка», а планеты промёрзли насквозь. В отсутствие воды и газов, испарившихся ещё на стадии красного гиганта, они теперь представляли собой промороженные до температуры окружающего пространства каменно-металлические шары. Когда Щербаков, изучив первые образцы, назвал примерное время смерти звезды и её системы, моей первой мыслью было: «Столько не живут». Семь миллиардов лет. То есть когда эта планета уже превратилась в комок мёртвой материи, Солнечной системы не существовало даже в проекте. Значит, перед нами останки звёздной системы второго поколения, родившейся самое позднее в первый миллиард лет после Большого взрыва. Первое-то поколение звёзд – голубые и даже фиолетовые сверхгиганты – выгорели и взорвались очень быстро, породив вторичные газопылевые облака. И из их обломков родились голубые, белые и жёлтые звёзды второго поколения, с богатыми кислородом, кремнием, железом и никелем планетами.
Наше Солнце – звезда уже третьего поколения.
Казалось бы, какой смысл копаться в трупах давно погибших систем? Что здесь можно найти интересного, чтобы посылать промышленные корабли и горняков на мёрзлые куски камня, где никогда не заканчивается ночь? Но интерес есть, и немалый.
Опыт исследователей Содружества говорит о том, что именно на планетах, переживших экстремальное раздувание своих звёзд, а затем так же экстремально замёрзших и миллиарды лет болтавшихся в пространстве под воздействием космического излучения, можно найти весьма любопытные минералы. Наши гравикомпенсаторы работают на кристаллах, сформировавшихся на одной из таких планет. Тоу, в чьём секторе находится месторождение, неслабо за них берут, но затраты окупаются многократно. Представляете экономический эффект, если мы тоже раскопаем источник гравикристаллов? Потому найти такую «звёздную могилку» – большая удача для исследователей. На планетах обязательно что-нибудь полезное да отыщется.
Я медленно смещаю «Арго» к указанной Томом точке, попутно сканируя поверхность мёртвой планеты всеми доступными способами. Дружище прав, там действительно что-то не то с гравитацией. На трёхмерной гравитационной модели зияет яма в четверть планетного радиуса, а глаза видят ровное, как херсонская степь, невысокое плато. Надо будет запустить рой роботов-буров, пускай добудут образцы породы с разных глубин. Не может же там быть гигантская пустота. Даже на умершей планете полость таких габаритов давно бы провалилась.
На борту, если честно, царила скука. Побочный эффект небольшого коллектива в замкнутом пространстве корабля. Да, по вечерам мы ещё собирались в кают-компании, устраивали просмотр фильмов, развлекались логическими играми или травили анекдоты. С какого-то момента это стало происходить всё реже. Эпопея на Аашаше немного «взбодрила» нас, но это быстро сошло на нет. А сейчас и вовсе предстояла рутинная геологоразведка. И я не придумал ничего лучше, чем подшутить над экипажем. Сформировал виртуальный образ самого натурального домового из детских сказок, смонтировал на одном из бортовых ботов-ремонтников хороший голопроектор… Тома я напугал так, что он аж подпрыгнул, издал какой-то нечленораздельный звук и выронил игровую консоль. Его можно понять: открывается дверь, и в каюту, по-хозяйски подбоченясь, входит эдакий домовой Нафаня, ростом и комплекцией напоминающий волосатую табуретку с огромными глазами-плошками и носом-картофелиной.
Мой новый образ самым неприличным образом заржал, видя отвисшую челюсть и выпученные глаза лучшего друга.
– Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие, – пробурчал тот по-русски, догадавшись, кто к нему пожаловал. – Предупреждать надо.
– Тогда сюрприза не получится, – скрипучим голосом ответило лохматое существо – то есть мой новый образ. – Ладно, Том, не дуйся. Хотел тебя немного развеселить.
– Я весел, как музыкант на похоронах, чёрт возьми, – ругнулся дружище, пинком отшвырнув игрушку в угол. Консоль глухо стукнулась о композитную стенку и сиротливо откатилась под столик. – Непруха, блин, со всех сторон. Кофе купил, не посмотрел на этикетку. Китайский. Китайский, Майк! Ещё радовался, идиот, что с хорошей скидкой… Потом скачал новый релиз игрухи, пока на базе были, и сразу не опробовал. А там полная фигня, ведомые – конченые дебилы. На самых простых заданиях тупят, и меня валит первый же фриц, зашедший с хвоста. Тут ты ещё решил образ сменить, тоже мне, звезда Голливуда…
– Будет тебе на жизнь жаловаться, Томми. Ищи радость в серых буднях, – осклабился мой «домовой». Вернее, «бортовой». Зрелище, признаться, не для слабонервных: улыбочка на пол-лица из-под бородищи. – Как говорил Козьма Прутков…
– Майк.
– Чего?
– Иди к чёрту.
– Всё так плохо?
– Да.
– Ну, извини, – я принял свой обычный облик. – Шутка не удалась.
– Это точно, клоун из тебя неважный, – огрызнулся Том, плюхнувшись на стул. – Будешь искать работу в цирке, наймись уборщиком, вместо робота.
Потом мы пошли на сближение с новооткрытой системой, и обида была забыта. Том просто не умел надолго обижаться. Но проблему скучающего экипажа нужно как-то решать. Это сейчас мы все будем загружены работой. После отправленного на станцию отчёта снова наступят тягучие дни, или даже недели, когда ничего не происходит.
Кажется, безопасников серьёзно натаскивают по психологии? Надо будет посоветоваться с Эрнестом. Или в будущем не браться за длительные миссии.

 

– Классическая отрицательная аномалия, – усмехнулся Виктор Петрович, изучив полученную компьютерную модель. – Обычно залежи минералов любого происхождения и свойства дают повышенную плотность гравитационного поля по сравнению с окружающей породой. Либо сама порода, в которой сидят кристаллы, достаточно плотная, чтобы создать аномалию, достаточно вспомнить классику – алмазы в кимберлите. Бывают и исключения, когда минерал менее плотный, чем порода. Но не в этом случае: взятые образцы в среднем имеют плотность более пяти грамм на кубический сантиметр. Вот что аномально.
– Сканирование не выявило пустот, – добавил Эрнест. – А это означает, что мы имеем дело с залежами чего-то нетипичного.
Морган, потыкав пальцем в поверхность своего продвинутого коммуникатора, выдал на обзорный экран какую-то диаграмму. Если я не ослеп, это результат спектрального анализа образцов, взятых первыми разведботами.
– Видите? – Джимми указал на пики разноцветных кривых. – Элементов тяжелее никеля практически нет. Медь – в следовых количествах. Классическая планета звезды двойной солнечной массы второго поколения. Зато изотопы… Все как один стабильные, но все – нетипичные. Один углерод-тринадцать чего стоит. На Земле его распространённость не более одного процента от всех атомов углерода, а здесь – девяносто. То же самое насчёт серы и железа.
– Простите дилетанта, – я изобразил деликатное покашливание. – Чем эти изотопы отличаются от тех, которые мы знаем?
– Во-первых, атомной массой. – Джимми явно обрадовался возможности просветить очередного неуча. – Во-вторых… Нет, химически углерод-тринадцать совершенно такой же, как и углерод-двенадцать, и менее стойкий углерод-четырнадцать. Горят они одинаково хорошо. Но в теории – пока на практике это сложно проверить, найти их в больших концентрациях пока удавалось одним тоу – нетипичные изотопы могут создавать нетипичные межатомные связи. А, следовательно, кристаллы и соединения с нетипичными свойствами. Вы же знаете состав гравикристаллов. Их основа – железо-пятьдесят семь уникальной кристаллической структуры, и длиннейший хвост самых различных примесей. Здесь этот изотоп железа, кстати, тоже преобладает над типичным пятьдесят шестым. Так что, господа, нам крупно повезло. Мы наткнулись на космический склад редких, но стабильных изотопов.
– Видимо, у звезды-прародительницы, из продуктов взрыва которой они образовались, было редкое чувство юмора, – не без иронии проговорил Том. – Как знала, что явятся однажды такие любители редкостей, как мы, и насинтезировала их на целую планету.
– На две, если быть точными, – сказал я. – Вторая дальше от… центра, но она близнец этой.
– Тем более. Две планеты, набитые редкостями. Ну, что, готовить пару ботов-копателей?
– Для начала мы должны уяснить, что ищем, – резонно заметил Щербаков. – Итак, имеем планету, состоящую в основном из редких изотопов. Имеем плато, под которым наблюдается отрицательная гравитационная аномалия при средней плотности образцов выше пяти. Знаем состав и структуру гравикристаллов, которые невозможно получить в земных условиях… Какие выводы, коллеги?
– Не может быть… – прошептал побледневший Морган. – Это же чистая теория…
– Антиграв-кристаллы, – Эрнест был не так эмоционален. – Что ж, позитроны тоже некогда считались чистой теорией. В гравикристаллах, согласно теории, достаточно «вывернуть» кристаллическую решётку, чтобы они при пропускании слабого тока не создавали гравитационное поле, а разрежали его. Кто знает, какие условия были на этой планете, пока звезда умирала? Быть может, именно те, что надо.
– В любом случае это следует подтвердить изысканиями на поверхности, – Вуур впервые за всё время решил поделиться своим мнением. – Но если теория подтвердится, и Земля получит исключительное право на разработку, это значительно продвинет транспортные технологии. Сначала ваши, а затем и всего Содружества.
– Спускаем сперва роботов, – произнёс я, сделав свой, капитанский вывод из услышанного. – Если они действительно найдут эти кристаллы, готовьтесь к спуску в самолёте и скафандрах высшей защиты. Вы ж не удержитесь от прогулки.
– Не удержимся, – усмехнулся Эрнест. – Учёный везде должен сунуть нос, иначе грош ему цена.
Хотел было ядовито припомнить, скольким учёным стоили жизни любопытство и длинный нос, но удержался. Разубедить их не получится, а брюзгой и неприятным типом прослыть – как пить дать.
– Готовьте программу, – сказал я. – Пойдут два копателя и два роя сборщиков. Сделайте поправку на космическое излучение. Фон на поверхности повышенный.

 

Сюрпризов здесь ожидать не приходилось. Ни тебе астероидов, ни звёздных вспышек. От летающих камней систему напрочь вычистила сама звезда на стадии красного гиганта, а вспышки… Они этим останкам даже и не снились. На кладбище-то оно всегда тихо и спокойно. Разве что излучение космоса, от которого уже давно не прикрывали магнитные поля умершего светила и планет, но на то и придуманы жёсткие вакуумные скафандры высшей защиты, чтобы уберечь в своём напичканном электроникой нутре хрупкие сгустки жизни.
Учёные имели повод достать прибережённую как раз для таких случаев бутылку шампанского. Их догадка насчёт кристаллов со свойствами антиграва подтвердилась. Более того, детальное сканирование обеих планет показало, что природных запасов этих кристаллов хватит всерьёз и надолго. Залегают они, правда, по большей части глубоко, но это в наше время не проблема. Теперь антиграв-движки роботов не будут занимать девять десятых полезного объёма и стоить, как целый автопарк. А земной транспорт смогут быстро переставить на относительно дешёвую антигравитационную тягу. Наконец-то сбудется мечта экологов покончить с эрой двигателей внутреннего сгорания.
Открытие отпраздновали весело и шумно, откупорив не только шампанское, но и чего покрепче. Попутно выяснили, что алкоголь даже в малых количествах делает чуланцев неадекватно эмоциональными. Попросту уболтали Вуура выпить бокальчик брюта. Ему тоже стало весело, правда, ненадолго: уснул, бедняга, прямо за столом, едва не угодив лицом в банальный салат. А наутро экипаж, позабывший, что довольно долго не употреблял ничего крепче кефира, маялся вульгарным бодуном наравне с чуланцем, который всю жизнь вообще не пил спиртного. Его сородичи на весёлых застольях предпочитали нюхать особые цветы, а не употреблять спиритус вини. Один я, что обидно, был трезв как стёклышко.
– Хоть бы вы помогли страждущему, Джимми, – моё извращённое чувство юмора, раз пробудившись, не желало успокаиваться, и я начал донимать Моргана. – Все выпили, как люди, и только мне отказано в самой простой человеческой радости.
– А чем конкретно я могу вам помочь, сэр? – наш химик не сразу сообразил, чего от него хочет чокнутый капитан.
– Вы как-то признались, что ваше хобби – конструирование ИИ.
– Ну… – молодой учёный смущённо улыбнулся. – Это и впрямь хобби, капитан. Как это по-русски – звёзд с неба не ловлю. Так, студенческая ещё забава, написание ИИ-блоков для бытовой техники. Вы, простите, не примитивный домашний робот, вы человек, и соревноваться в программировании с самим Господом мне как-то не с руки.
– Но вы ведь можете написать какую-нибудь простенькую программку, которая действовала бы на меня, как коньяк, – не унимался я.
Морган весело оскалился во все тридцать два отменно здоровых зуба.
– Простите, сэр, но здесь я вам не помогу, – сказал он, явно сдерживая смех. – Не сочтите за бестактность, но я бы на вашем месте не упустил такой великолепной возможности избавиться от вредных привычек.
Вот шельмец. И не придерёшься, логика железная. Остаётся только посмеяться с ним за компанию и закруглить разговор.
Преодолевшие бодун светила науки пошли писать отчёт об исследованиях планет мёртвой системы. Задача нетривиальная: втиснуть в относительно небольшой информационный пакет самое важное. Мы в неисследованном космосе, между нами и станцией может быть что угодно, от пульсаров до туманностей. И, хотя связь основана на принципах «частиц-близнецов», вернее, феномена частиц, одновременно находящихся в одном и том же состоянии, но в разных точках пространства, космические сюрпризы не исключены. Потому отчёт я всегда передаю пятикратно, со смещением времени передачи на сто минут. Так надёжнее. И, поскольку на сверхдальнюю передачу всегда тратится большое количество энергии, которую нам следует экономить, инфопакеты должны быть компактными. Вот и соображают сейчас на троих в хорошем смысле слова. Их триумф наступит после публикации данных, но заслуженный лавровый венок ещё нужно сплести.
А мы, работяги космоса, поможем чем сможем.

 

Станция ожидаемо вышла на полноформатную связь спустя полчаса после отправки второго инфопакета.
В разговоре учёных я не участвовал по самой простой причине: переставал их понимать уже на второй минуте. У каждой профессии свой сленг, подозреваю, что от разговора пилотов у наших умников тоже уши дыбом встанут. Но по обилию непонятных терминов учёные стабильно держали первое место. Потому я переключился на свою рутину, отстранившись от их возбуждённой дискуссии, демонстрации образцов, таблиц и графиков. Мне куда важнее стабильность канала связи и исправность систем корабля, чем даже открытие месторождения антиграв-кристаллов. Это, конечно, приятно, но мне тоже нужно делать свою работу.
Кстати, о работе.
Наверное, уже давно не секрет, что космические пилоты, в особенности командиры кораблей, помимо штатной инструкции имеют инструкцию секретную. Да, да, это относится даже к пилотам гражданских лайнеров. Мало ли какая фигня на борту случится. Согласно этой инструкции капитан в нештатной ситуации наделялся диктаторскими полномочиями. Соответствующие голосовые команды – разумеется, в комплекте с авторизацией командира и его биометрическим профилем – всегда вшиты в ИИ бортового компьютера. Однажды мне пришлось воспользоваться своим правом, и это спасло восемьсот жизней.
Но очень малый круг посвящённых знает, что инструкцией предусмотрены не только аварии и прочие несчастные случаи. У меня есть соответствующие полномочия на случай бунта экипажа или попытки захвата корабля представителями любой известной расы. В том числе и человеческой. В этом случае я получаю право как вооружить команду «Арго» и приказать открыть боевые действия против десанта противника, так и наоборот, разоружить её, а затем карать и миловать. Расстрелять не смогу, но разгерметизировать корабль до того, как бунтующие доберутся до скафандров или спасательных капсул – успею. Слава богу, на практике применять это не довелось и, надеюсь, не доведётся. Но, помимо диктаторских полномочий, капитан корабля получает секретный индивидуальный код прямой линии связи с начальством отдела безопасности станции или планеты приписки. А также кодированные фразы, означающие, что оное начальство вызывает его самого.
Я компьютер, мне не надо делать морду ящиком, завидев эту невинную с виду фразу на экранчике личного коммуникатора. Я просто получил её в виде коротенького текстового сообщения.
«Прогнозируются солнечные бури в вашем районе, следите за магнитометрами».
Что ж, удачный момент: открыт канал связи со станцией, и никто не обратит внимания на тоненькую ниточку приватного разговора. Тем более в режиме нейросвязи.
«Показания магнитометров в норме, но мы отслеживаем изменения, – немедленно отозвался я – такой же кодовой фразой. – Капитан Кошкин на связи».
«Полковник Лемешев», – представился мысленный голос, и я вспомнил этого человека. Невысокий, квадратный, совершенно седой в свои полста с небольшим, человек с холодным взглядом желтовато-карих глаз. Начальник даже не отдела безопасности, а особого отдела в самом отделе безопасности. Того самого, что должен следить не за внешними угрозами или излишне длинными языками сотрудников военных баз, а за высоким начальством. Эти напрямую подчинены даже не Генштабу, а всеземному министерству обороны. Вернее, конкретно его главе и тем, кого министр наделит особыми полномочиями. Соответственно, и отбор в этот отдел тоже особый.
«Мне сообщить личный код?» – полковник неверно истолковал моё молчание.
«Нет, не нужно, товарищ полковник. Я вас помню».
«Очень хорошо, товарищ капитан, – в его мысленном голосе мне почудилась холодная ирония. – Эрнест очень лестно о вас отзывается. Говорит, у вас стальная выдержка».
«Просто я тормоз, как все пилоты, – я не удержался и съязвил. – Пока испугаюсь, уже бояться нечего. Извините, товарищ полковник, но разговор о выдержке меня настораживает. Что-то случилось?»
«Случилось. Помните Фальконе, аргентинца с „Ариадны“, которого вы вытащили с планеты Этна-четыре?»
«Да».
«Он дал кое-какие показания по делу катастрофы его корабля. Даже соглашался на сканирование памяти, чтобы вспомнить самые мелкие детали. Но только неделю назад врачи сочли его достаточно окрепшим для этой процедуры. Память у него эйдетическая, образная, и мы получили с ментосканера довольно чёткую запись… Я сейчас перешлю вам один её фрагмент. Посмотрите. Кое-что должно показаться вам знакомым».
Файл был сжат для максимально быстрой передачи. Запись с ментосканера, понятно, уступала по качеству записи с видеокамер, да и личность аргентинского итальянца наложила свой отпечаток на воспоминания. Но момент и впрямь крайне интересный. Фальконе был связистом и как раз заглянул в рубку, чтобы сообщить капитану о внезапном выходе из строя внутренней и внешней систем связи. Вряд ли он придал значение тому, что в тот момент попало в поле его зрения.
На большом голоэкране рубки виднелась картинка с одной из обзорных камер, развёрнутых в сторону кормы. И там, едва заметный, но узнаваемый, болтался сетчатый шар с «тубусом» – хорошо знакомая мне противодесантная армейская мина. Даже слишком хорошо знакомая. Помнится, от разноса движка «Арго» спасла только моя здоровая паранойя.
«Вы правы, это зрелище мне кое-что напомнило, – мрачно проговорил я, затирая не только файл, но и следы его пребывания в кластере. – Значит, нам уготовили судьбу „Ариадны“? Зачем?»
«Затем, что вы были бы пятым исследовательским кораблём, пропавшим без вести в космосе, – совершенно серьёзно ответил Лемешев. – За пять лет. Не многовато ли для одной станции?»
«Диверсант был не с Земли, хоть и человек».
«Ваш диверсант – тупой исполнитель с загаженными идеологией ненависти мозгами. Наверное, вы тоже задумывались, каким образом его внедрили к вам на борт вместо настоящего сокурсника вашего старого друга? Не могли не задуматься. А мы пошли по следу и наткнулись на два подозрительно своевременных самоубийства. Официально расследование приостановлено за отсутствием обвиняемых, но неофициально, через третьи руки, кое-что узнать удалось… Эрнест сейчас говорит с коллегами по учёной части, но у него на коммуникаторе уже лежит свежая инструкция. Вам придётся работать вдвоём, чтобы избежать нестыковок и утечек. Чуть позже он сообщит вам некоторые подробности. А я пока должен сказать лишь одно: в последние два года на некоторых военных кораблях наблюдается ненормально большое количество рапортов о переводе в течение первого полугода службы. Все они, до единого, приписаны либо к пограничной базе „Кеплер“, либо собственно к Земле. Ваш брат служил на „Кеплере“, в персонале самой базы, мы уже аккуратно расспросили его. Факт подтвердился. Так что будьте крайне осторожны в общении. Особенно с земными кораблями».
«Постойте… „Кеплер“ – это же самое угрожаемое направление, если речь идёт о хебеарах, – мне стало не по себе. – Я сам на том векторе срочную проходил. Если там что-то не так, то…»
«Дело не в хебеарах, – или мне показалось, или Лемешев поморщился при этих словах. Выражение соответствующее. – Дело в нас самих. Вы никогда не узнаете всего, и это естественно. Но повторяю ещё раз: будьте крайне осторожны в общении. В особенности вы, лично. Если „Ариадну“ хотели просто уничтожить, попутно скрыв кое-какие следы, то вы должны были, лишившись хода и связи, остаться в целости и сохранности. Таково было задание диверсанта. Вывод?»
«Им… ну, этим самым, кто его послал – за каким-то хреном понадобился я сам».
«Ещё выводы?»
«На станции стукач. Возможно, не один».
«Теперь понимаете, почему я дважды попросил вас быть осторожным?»
«Я понял с первого раза, товарищ полковник».
«Родственники всех членов штатного экипажа „Арго“ уже на станции. Передайте пилоту Бэйнсу, что к его старикам и брату уже пытались подкатить, как бы между прочим. Когда те отказались передавать Томасу ненавязчивые просьбы этих людей, последовали завуалированные угрозы. Слава богу, у Ватикана тоже хорошая служба безопасности. Когда Филипп Бэйнс сообщил церковному начальству об инциденте, епископ поднял своих людей и связался с нами. Теперь Бэйнсы в безопасности».
«Вы сказали – семьи штатного экипажа. А Морган?»
«Этот полёт на борту „Арго“ для него единственный, после него он ещё долго будет работать в весьма закрытом институте. Но я понимаю ваше беспокойство, товарищ капитан. Эмили Морган с сыном проводила отпуск в обществе своих друзей-молодожёнов, и несколько дней назад вышла на работу. Скрытое наблюдение за ней и мальчиком ведётся. Пока не замечено ничего подозрительного ни за ней, ни за её друзьями».
Какой странно беспечный тон. Вряд ли полковник упустил такую деталь, как родню Джимми и их окружение. Темнит Лемешев, ой темнит. Видимо, мне по рангу не положено владеть информацией по этому вопросу. Что ж, намёк понял.
«Кроме рекомендации быть осторожным, будут какие-то распоряжения, товарищ полковник?»
«Да. Миссия „Арго“ в связи с этими кристаллами снова будет прервана. Вас вызовут на станцию и возьмут под усиленную охрану под предлогом чрезвычайной важности открытия. Ваша задача – отслеживать, но ни в коем случае не пресекать попытки проникновения в вашу базу данных. Пресекать будем мы».
«Принято».
У безопасников такое же обострённое чувство долга, как и у пилотов. Эрнест как-то в приватном разговоре намекнул, что в СБ невозможно просто так явиться с заявлением «примите на службу». Таких отшивают с порога: либо интеллектом не вышли, раз сами навязываются, либо цели у них совсем не те, что надо. За потенциальными кандидатами тщательно следят ещё с последних лет школы, наблюдая за результатами их тестов. Отбор проходят не только те, у кого, как я уже говорил, обострено чувство долга. Потенциальный безопасник должен чётко осознавать, в каком мире живёт и какова цена этому миру. Потому все коллеги Эрнеста знают настоящую и максимально полную историю человечества на уровне профессора-историка, а не школьно-институтский облегчённый вариант. И все они – без исключения – однажды стояли перед выбором: либо использовать свои выдающиеся, но далеко не самые светлые способности во благо себя любимого, либо стать ступенькой на пути восхождения человечества из лужи кровавого дерьма. Вторые как раз и становятся безопасниками, и потом внимательно послеживают за первыми, дабы чего не натворили. Ибо слаб человек, а искушения, случается, бывают непреодолимы.
Зато тем, кто прошёл этот жесточайший отбор, можно верить больше, чем себе самому. Убедился. Эта рыба не только не гниёт – она вполне жива и здорова, чего и нам всем желает. А вот в армейском «пруду» явно повеяло гнильцой. И раз кто-то уже два года проводит тихую обработку рядового состава некоторых кораблей земного флота, с выдавливанием неугодных на другие борта, то дело начало откровенно пахнуть керосином. Заговоры среди военных всегда чреваты морем крови, и потому СБ наверняка будет давить их на стадии «момента наибольшей неготовности». Того самого, который предшествует моменту наибольшей готовности.
Всё это замечательно. Но очень хотелось бы знать, какую роль во всей этой кутерьме играю я. Ну, человек в компьютере. И что? Я даже сам себя скопировать толком не могу. Все мои псевдоличности в отсутствие даже самого узкого канала связи со мной-«главным» почти мгновенно вырождаются в обычных ИИ. С потенциальными путчистами у меня непреодолимые идеологические разногласия, и я достаточно прост, чтобы тупо послать их на старинную букву «хер». Мои родные под крылышком безопасников, и сколько бы стукачей на станции ни водилось, до семьи не доберутся. Шантаж отпадает. В случае попытки захвата «Арго» загоню экипаж в скафандры и открою люки. В самом неприятном случае, есть древнее, как мир, заклинание «format c:». Работает даже на квантовых ядрах, а поскольку носитель псевдонейронный, информация уничтожается практически мгновенно. При любом повороте попытка захвата моей квантовой персоны закончится эпическим обломом, и я подозреваю, что условный противник об этом знает. И раз возня вокруг наших семей продолжается, делаю неприятный, но неизбежный вывод: противник почему-то уверен, что сможет меня использовать. А я не знаю, как и зачем, и это меня напрягает.
Что ж, поживём – увидим.

 

Актёрские способности у меня никакие, но, кажется, достоверно изобразить некую степень удивления при известии о возвращении на станцию всё-таки удалось. Щербаков и Джимми бурно радовались реакции коллег, предвкушали громкие доклады и продолжение исследований образцов. Эрнест в ответ на мои скептические шуточки едко заметил:
– Приземлённое ты существо, Миша, хоть и пилот, – усмехнулся человек-гора. – Да эти кристаллы у нас с руками отрывать будут.
– Вот именно. Как бы не оторвали вместе с руками, – ещё скептичнее проворчал я.
– На то специальные ведомства имеются. Мы не такие уж беззубые, как ты думаешь… Кстати, премиальные нам насчитали очень даже неплохие. Как думаешь распорядиться? Опять семье перешлёшь?
– Половину – семье. На другую половину кое-что закажу, – признался я, сознавая правоту Эрнеста. – Я хоть и компьютер, но и у меня тоже кое-какие прихоти имеются. Не всё же некоторым.
– Теряюсь в догадках, что же именно тебе в голову взбрело, – иронично усмехнулся Эрнест. – Ну, хозяин – барин. Покупай, что хочешь, лишь бы это нам не помешало.
– Хорошо, что ты предупредил насчёт этого парня, Джимми, – я не очень-то хотел говорить о серьёзном, но не получалось. – А то моя паранойя уже разыгралась, хотел делиться с тобой подозрениями.
– Насчёт него не волнуйся, – Эрнест перестал усмехаться, возвращаясь в образ угрюмого громилы. – Он – Морган. Морганы никогда не станут стопроцентно нашими, но и за ту команду играть не будут. В данной обстановке это невыгодно. Они всегда были только за себя.
– В том-то и проблема.
– Это исключительно проблема семьи Морганов. Джимми выделяется даже на их фоне. С виду сущий ботаник, но даже я не стал бы ему поперёк дороги. Даже я, Миша.
– Круто.
– У него большое будущее, если он продолжит направлять весь свой потенциал на науку. Но боюсь, что его, используя семью как инструмент давления, исподволь наталкивают на мысль заняться политикой, а это плохо. Как бы парень дров не наломал.
– Эрнест.
– Что, Миша?
– Я не пойму… Ты что, хочешь, чтобы я потихоньку отговорил парня от затеи влезть в политику?
– На борту «Арго» у него нет авторитетов, кроме тебя. Сам не знаю, почему, но ты для него что-то вроде кумира.
– Опять твои шуточки…
– Никаких шуток, Миша, никаких шуток. Просто результат наблюдений.
– Значит, я не такой наблюдательный.
– Ещё не поздно исправить этот недочёт. Работай над собой, и не заметишь, как решишь большинство своих проблем, а оставшиеся решатся сами, – Эрнеста потянуло на философию. Это точно не к добру. – Когда пришвартуемся, не спеши связываться с родственниками. Дождись моего сообщения. Договорились?
– Это похоже не на просьбу, а на приказ.
– Хорошо, можешь считать это приказом.
– Есть, товарищ майор. Разрешите выполнять? – с непередаваемым сарказмом произнёс я, формируя свой голографический образ в форме пограничника.
Срочную я закончил с погонами сержанта, до капитана запаса постепенно повысили уже на гражданке, по результатам тестирования на сборах и за выслугу лет в должности пилота. Теперь я вроде как на действительной службе, в звании капитана.
– Ты бы поговорил с мозгоправами, – Эрнест покачал крупной, коротко стриженной головой. – Я не спец, но деформацию вижу невооружённым взглядом.
– Правда? – первым порывом было возмутиться – ишь, чего удумал, лезть ко мне в душу – но, не без труда, удалось этот порыв подавить. – Уговорил. Как приедем, обращусь.
Я боялся этого момента, но знал, что рано или поздно у меня начнут, образно говоря, «выпадать заклёпки». Природа миллионы лет творила человека как прочный союз биологического тела и нематериальной субстанции – души. У меня баланс между материальной и духовной сущностями, мягко говоря, нарушен: вместо живого тела – космический корабль и квантовое ядро. Я лишён многого из того, чем обладал раньше, но взамен получил возможности, намного превосходящие человеческие… в каком-то плане. У ветеранов войны с хебеарами, безвозвратно потерявших конечности и получивших взамен протезы, и то срывы случаются, что уж говорить обо мне. То есть я не могу быть нормальным человеком по определению.
А нормальным кораблём? Могу?
Вот, кстати, будет о чём поговорить с психологами.

 

Стыковка прошла идеально.
Когда док наполнили воздухом и открыли шлюз, экипаж вышло встречать всё начальство в полном составе. Красная дорожка, цветы, приветственные речи – всё, как полагается, когда происходят такие важные открытия. Умники получили свой триумф, да и нам досталось по лучику славы. По листочку лавра из их венков, суп сварить, как пошутил Том. А дальше… Дальше снова намечались самые обычные рабочие будни.
Свой заказ я сделал ещё на подлёте к станции, и ящик привезли в док буквально через пару часов после торжественной встречи, когда красная дорожка была свёрнута, роботы-уборщики подмели пол, а станционные техники принялись за тщательный осмотр моей обшивки. Пока что условленного сигнала от Эрнеста не поступало, значит, выходить на связь с отцом и братом торопиться не стоит. Можно заняться своей покупкой.
Том, как обычно, умчался в жилой сектор станции – покупать кофе и ругаться с поставщиком любимой игры. Куда ходили и что делали братья Мацунори, я не знал: японцы вообще скрытный народ, а эти двое были эдакими концентрированными жителями Страны восходящего солнца. Их перемещения – забота СБ, а меня, если что не так, поставят в известность. Вуур пошёл общаться с соотечественниками: на станции обитала небольшая чуланская диаспора – в основном учёные и торговцы. Он не делал секрета из этих встреч, и всегда делился со мной впечатлениями, когда возвращался на борт. А на вопрос, почему он предпочитает работать среди людей, ответил: «С вами интереснее». Это верно, с нашей колокольни чуланцы несколько занудны. Учёные понятно где: идёт пресс-конференция, на которой они объявили об открытии антиграв-кристаллов, демонстрируют образцы и графики. Наверное, поэтому от Эрнеста до сих пор нет послания. Занят. И остались мы с Ником Свечиным одни. Земляк закруглял свои дела на борту, передавая данные бригаде технарей со станции, а я… Я занимался своей новой идеей-фикс. Кроме того, у меня после штатной проверки программного обеспечения возникли некоторые вопросы, ответы на которые мог дать только один человек. И я не откажусь ему их задать, пока он на борту.
Ник не просто так подарил мне кучу фильмов на кристалле. Он был заядлый киноман, и даже имел некоторый вес в сетевом сообществе кинокритиков как знаток фантастических фильмов. Он мог наизусть перечислить антологию любого режиссёра, подвизавшегося в этом жанре, начиная с двадцатого века. И чёрт меня дёрнул воспользоваться его обширными познаниями… Словом, когда Ник, привлечённый ненормальной активностью бортовых роботов-ремонтников, сунулся в отсек, где обычно содержались, проверялись и, по необходимости, пересобирались разведботы, его взору предстала картина родом из апокалипсиса. Роботы, не обращая внимания на человека, без малейшей суеты занимались сборкой скелетоподобного металлического монстра. Но не успел Ник отреагировать на это непотребство, как монстр повернул к нему жуткое лицо с горящими алым видеокамерами в глазницах.
– I’ll be back, – проскрипел он голосом Арнольда Шварценеггера.
Вот честное слово даю: Ник где стоял, там и сел. Просто взял и сполз по стеночке, попутно ловя отпавшую челюсть. Мне аж стыдно стало. Убрав голограмму, я оставил на виду самый обычный жёсткий каркас робота-андроида. Он тоже скелетоподобен, но не так жуток, как легендарный Терминатор… Надо отдать Нику должное: он быстро сообразил, кому обязан встречей с героем древнего фильма.
– Кэп, ну и шуточки у тебя! – проорал Свечин, вскакивая на ноги и швырнув в моего аватара снятой ещё в коридоре рабочей курткой. – Бляха-муха, так заикой на всю жизнь остаться можно!
– Ладно, Коль, прости дурака, – повинился я. – Каюсь. Тоскливо тут сидеть, как в консервной банке.
– Тебе, бля, тоскливо! Зато нам весело, до слёз ухохатываемся! – обозлился Ник. – Проблемы с головой? Лечись!
И пулей вылетел в коридор. Если верить маячку его браслета, стопы он обратил не к трапу, а в свою каюту. Ещё бы, после такого стресса нужно успокоиться, а не бегать по станции и нервировать безопасников.
Пока я смонтировал на каркас голопроектор и загрузил в него свой обычный образ, мои сенсоры уловили едва слышный шум включённой вентиляции и дымок сигареты. Ник успокаивал нервы. Он редко курил, и всегда именно для снятия стресса. Нужно извиниться перед ним. В самом деле, с чувством юмора у меня, как у любого пилота, не очень, и подшучивание над экипажем может плохо кончиться.
Самые первые модели андроидов немилосердно подвывали сервомоторами и дёргались, как плохо вылеченные паралитики. Но с тех пор прошло немало времени, и нынешние человекоподобные роботы мало чем отличались от людей. Они работали швейцарами, официантами, гардеробщиками, и так далее в сфере обслуживания. Некоторые обеспеченные семьи покупали роботов-дворецких и роботов-слуг, или брали их в прокат для организации домашних празднеств. Андроиды без «человеческих» мягких оболочек, усиленные и снабжённые дополнительным оборудованием, входили в состав спасательных бригад или работали на высотных зданиях. Все модификации были снабжены ИИ различной сложности, а также намертво вшитым в «железо» основным поведенческим набором. Дело в том, что андроидов наделяют привлекательной внешностью, а крыша у некоторых представителей вида хомо сапиенс капитально сдвинута. Процент девиантов небольшой, но они есть, в том числе и непроявленные. Так вот, помимо непричинения вреда разумному существу, роботов грузят комплексом защиты от агрессии любого толка в их адрес. Воспылавшего нездоровой тягой человека – кстати, зря пылают, андроиды конструктивно не приспособлены к сексу – ждёт куча неприятных сюрпризов, начиная от парализующего разряда и заканчивая общением с компетентными специалистами. После того, как в сети активно раскрутили несколько подобных случаев, и что за оными воспоследовало, нападения на рукотворную прислугу прекратились. Совершенно незачем провоцировать людей на проявление своих тёмных сторон кажущейся безответностью автоматов. Не надо лукавить и притворяться, будто со сменой общественной формации люди превратились в ангелов. Цивилизация – тонкая плёнка, покрывающая инстинкты, формировавшиеся сотни миллионов лет. Нынешнее воспитание делает эту плёнку чуточку толще, и только.
Я заказал стандартную «спасательную» модификацию, без оболочки и с полезными ништячками. Нейрокластер робота был чист – по моей просьбе оттуда удалили даже базовую систему, на которую обычно «накатывают» нужную версию ИИ – а неизвлекаемая прошивка управляющего чипа мне даже на пользу. Надо будет заново учиться ходить. Я хоть и капитан, но космического корабля, а не яхты, мне зазорно иметь качающуюся походку нетрезвого морячка. А именно её я сейчас и демонстрировал своим же видеокамерам в коридоре. Основательно забытое чувство равновесия при передвижении на двух ногах возвращалось медленно и неохотно. Впрочем, пока я доплёлся до каюты Ника, уже хотя бы не шатался от стенки до стенки.
Коснулся сенсора у двери. Обрадовался, что почувствовал механо-электронным пальцем его шершавую поверхность.
– Заходи, раз пришёл, – внутренняя связь донесла угрюмый голос старшего техника.
Дверь бесшумно въехала в переборку, а затем, когда я, стараясь не слишком сильно качаться, вошёл внутрь, так же тихо закрылось за моей спиной. Ник окинул меня хмурым, но оценивающим взглядом профессионала. В пальцах зажата тлеющая сигарета, на столе – пепельница.
– Голография – не подкопаешься, – отметил он. – Решил всё-таки обзавестись телом?
– Давно надо было озаботиться, – сказал я, не без опаски присаживаясь на лёгкий пластиковый стул. – Но ты же знаешь нас, пилотов. Мы слишком мало внимания уделяем таким мелочам. А они, оказывается, очень важны. Может, потому и крыша съехала, что забыл, каково это – быть человеком… В общем, прости меня, Коля. Виноват.
– Проехали, – Ник неопределённо взмахнул рукой, отчего частичка табачного пепла упала на столик. – Миш, я реально чуть не обделался. Больше так не шути. Окей?
– Договорились. Но я пришёл не только попросить прощения. У меня есть просьба.
– Только ко мне?
– Нет, – забытым, но давным-давно вбитым на уровень рефлексов движением я сцепил пальцы и попытался ими похрустеть, как встарь. Пальцы робота хрустеть отказались. – Есть одна проблема, которую мы можем решить только вместе, всей командой… Любого капитана с таким стадом тараканов, как у меня, давно бы списали на поверхность, если не упекли в дурку. Меня списать невозможно. За год я так врос в «Арго», что если даже извлекут комп, это будет не просто дикий стресс. Я окончательно съеду с катушек. Так что рапорт о переводе или увольнении мне не светит. Психологи, как мне кажется, сами не понимают, с чем столкнулись, от их рекомендаций я рехнусь ещё вернее. Они мне ничем не помогут. Даже я сам себе не помогу. А вместе с вами у меня есть шанс… остаться нормальным, хотя бы относительно.
– Осознание пациентом того факта, что он болен – первый шаг к выздоровлению, – Ник криво усмехнулся. Затянулся, выпустил струйку дыма. – Не переживай, кэп. Вуур правильно сказал: мы – почти семья. Поможем.
– Спасибо, земляк.
Самый обычный для нас жест. Но за него я готов отдать половину своей квантовой жизни.
За одно простое человеческое рукопожатие.
Ник наверняка слегка смутился, ощутив под голограммой твёрдые, холодные, суставчатые пальцы робота, но виду не подал. Спасибо ему и за это.

 

Обещанное сообщение от Эрнеста «прилетело» спустя ещё два часа. Всё в порядке. Можно связаться с родными.
Линии отца и брата были заняты: как бы они друг с другом не трепались, Валька умеет зубы заговаривать. Маме я звонить до сих пор не решался. Попросту не знал, в курсе ли она. Ещё доведу родного человека до инфаркта… Коммуникатор Инны был отключён. Она всегда так делала, пока бывала на срочном вызове или в операционной. Нейрохирургия требует максимального сосредоточения. Оставалось одно: набрать номер сына. Если он ходит в школу для детей работников станции, то как раз сейчас должны были закончиться занятия его группы.
Эх, Серёжик… Два с половиной года прошло… Каким ты стал? Знаешь, что со мной случилось, или нет? Считаешь меня героем, как уверял отец, или подонком, бросившим семью ради космоса?
Скоро узнаю.
Его не пропустят в закрытый контур станции, а мне нужно будет хорошо извернуться, чтобы этот самый контур покинуть. У меня полноценная идентификационная карта, но только виртуальная. Физического её носителя не существует в природе – за ненадобностью. Идентификацию можно записать на защищённый чип робота и спокойно расхаживать по огромному космическому городу, но тут претензии ко мне могут возникнуть у службы безопасности. Гуляющий андроид с голографической оболочкой – а робота от человека любой ручной сканер мгновенно отличит – выглядит подозрительно, особенно на военном объекте. Замучают проверками. Выпросить пропуск у Эрнеста? Это вариант, но моё нездоровое самолюбие получит непоправимый урон. Конечно, если придётся выбирать между самолюбием и сыном, выбор будет понятно какой, но доводить до этого не хотелось. Постараюсь вывернуться.
На пограничных базах порядки построже, а в самоволки мы бегали. Причём ещё и ухитрялись не попадаться. Неужели я так постарел и остепенился, что не смогу повторить кое-что из арсенала лихой молодости?
Пожалуй, что и нет. И годы не те, и физические возможности, мягко говоря, ограниченные. Ходить ещё толком не научился, а туда же, через охраняемый периметр проникать. И нет рядом компьютерного вундеркинда Лёхи Кузнецова, способного поладить с любой системой слежения.
Что же мне остаётся? Видимо, только одно: морду кирпичом и тупо идти через проходную. То-то охрана удивится.
Ради такого случая я сверстал себе голографический образ в парадной форме с капитанскими нашивками и планками наград. Эдакий бравый летун, девичья погибель. Если бы ещё потвёрже держался на ногах, было бы вовсе замечательно… Эх, давненько я не видел себя в зеркале.
Мелькнула мысль, что квантовые компьютеры очень долговечны. Говорят, первые образцы работают до сих пор… Почему-то эта мысль не улучшила настроения. Скорее, наоборот.
Ладно, хватит рефлексировать. Меня сын ждёт.
Сегодня дежурила группа офицера Бъёрнсдоттир, почти полностью состоящая из дам и девиц разных возрастов. Пожалуй, это даже к лучшему. «Морда кирпичом» отменяется, нужен образ героического лётчика. Ну, тот самый, с плакатов – грудь колесом, гагаринская улыбка и оптимизм в глазах. Девочек нужно слегка шокировать, тогда больше шансов, что формальности будут сведены к минимуму.
У андроидов в левой руке обычно вмонтирован защищённый микрочип, содержащий заводской номер аппарата и сведения о владельце. Туда я и записал свою личную идентификацию. На первое время сойдёт, а там придумаю что-нибудь получше. Но теперь достаточно взмаха раскрытой ладонью над столбиком сканера, чтобы на голоэкране у старшего офицера смены проявилась моя физиономия с биографией.
М-да. Я рассчитывал на лёгкий шок, а не на ступор всей смены.
– Приветствую, барышни, – как можно приветливее улыбнулся я, подходя к стойке с турникетом. – Вот, решил наконец использовать своё право на отгул. Как насчёт выписать пропуск?
– Капитан? – Хильд была потрясена зрелищем не хуже своих сотрудниц, до сих пор пребывавших в онемении, но пришла в себя первой. – Как?.. Вы – андроид? Но в вашей идентификации ничего не сказано…
– Только сегодня купил аватара для походов в город и общения с семьёй, – ещё лучезарнее улыбнулся я. – Можешь проверить, не так давно доставили… Хильд, будь другом, выпиши мне разрешение на выход за периметр. Я их… больше двух лет не видел.
Сволочь ты, Кошкин. Скотина. Играешь на слабых струнках безнадёжной старой девы, да ещё спекулируешь собственной семьёй. Лучше бы конфет и шампанского пообещал принести. Вон как бедняга смотрит на тебя. Высокая, кряжистая, некрасивая блондинка сорока лет от роду с легко краснеющим лицом – именно такие и сохнут по женатым пилотам, чтобы ночами рыдать в подушку от неразделённой любви. Так. Чем скорее я отсюда смоюсь, тем лучше для всех.
Ошарашенные дамы оформили мне пропуск в такие рекордные сроки, что я дал себе зарок без упомянутых конфет и шампанского не возвращаться. Заодно внесли поправки в мой личный файл и связались с охраной на выходе. Там дежурили уже крепкие ребята из СБ. Вряд ли им и их начальству понравилась моя идея с увольнительной, но здесь мне здорово помог юридический статус полноправного гражданина. Имею я право на выходные, как любой член экипажа? Имею. Ещё вопросы есть? Нет? Вот и замечательно. С безопасностью на станции порядок? Порядок. Вообще чудесно. А дальше станции я не уйду. Чтобы быть личностью в квантовом мозге андроида, мне нужно оставаться на связи с самим собой, обитающим в главном компьютере «Арго».
Суетный город, выстроенный на внутренней поверхности огромного искусственного шара по принципу сферы Дайсона. Правда, роль звезды здесь исполнял большой шарообразный светильник в центре, имитировавший солнце. Масштабы сооружения могли сразить наповал любого, кто никогда не бывал в подобных местах. Это действительно был город, притом не маленький, зрелище горизонта, плавно поднимающегося и, наконец, встающего стеной, слегка шокировало. Вопреки расхожему мнению, высотных зданий здесь нет. Максимум три этажа. Гравикристаллы недёшевы, да и радиус действия у них не сказать, чтобы велик. Как раз на трёхэтажный дом хватит. Выше домов проходили ветки монорельса, где пассажиры в условиях половинной гравитации – это позволяло экономить энергию – обязательно пристёгивались ремнями безопасности к креслам. Ещё выше, куда уже почти не добивали установки искусственной гравитации, проходили грузовые трассы. Искусственное «солнце» болталось аккурат в центре сферы, в полной невесомости. Внутри него находился небольшой реактор, установки, позволяющие плавно менять освещение в зависимости от местного времени, контроллеры положения и маленькие двигатели для постоянной коррекции оного. Говорят, поначалу «солнце» было укреплено на шести гигантских тросах, но после аварийного обрыва одного из них конструкцию изменили.
Город встретил меня не только извечной человеческой суетой, хотя не все встреченные мной были людьми. Это был научный и торговый центр. Здесь сообщали об открытиях и заключали сделки, через город проходила масса грузов. Гражданские причалы никогда не пустовали, и я начал понимать, почему большую часть военных кораблей среднего класса, к коим относился и «Арго», засовывали в доки. Чтобы штатские не глазели лишний раз на то, о чём им знать не полагается. Людей в военной форме, кстати, здесь тоже хватало. Экипажи кораблей, не находившихся в штатных рейдах, отдыхали как умели. Сновали в разношерстной толпе ребятишки на роликах и самокатах, ездили по дорожкам немногочисленные велосипедисты – те, кто предпочитал двухколёсный транспорт монорельсу. С одним таким – средних лет китайцем в деловом костюме и ослепительно белой рубашке, сколотой у воротника вычурной серебряной булавкой вместо старомодного галстука – я чуть было не столкнулся. Китаец, в ответ на мои извинения, недовольно высказался по поводу летунов, позабывших, как вести себя среди людей, и уехал по своим делам, а я остался на перекрёстке у намеченной как место встречи станции монорельса дурак дураком. В самом деле, позабыл. Не грех и вспомнить поскорее.
Ощущение взгляда в спину, в отличие от прочих чувств, вернулось ко мне… оглушительно. Более подходящего слова я не нашёл. Помню, в лётной академии старался усаживаться на последние ряды в аудитории именно потому, что уставал от постоянных взглядов сзади. Да и терпеть не мог, когда у меня пытались списывать. А сейчас кто-то буквально поедал мою особу глазами. Мгновенно обернувшись, я отыскал в толпе того, кто на меня смотрел.
Серёжка.
Я помнил его двенадцатилетним хулиганистым пацанёнком, а сейчас вижу здорово вытянувшегося парня, до боли похожего на меня самого в том же возрасте.
У меня в буквальном смысле слова земля начала уходить из-под ног: кажется, глюкнул блок ориентации в пространстве.
Здесь было полно народу, но я не замечал никого, кроме сына. Похоже, что и он не видел никого, кроме меня. У него и взгляд был… Затрудняюсь сказать, какой. Взрослый, наверное. Слишком взрослый для четырнадцати с хвостиком лет.
Мы и обнялись, не как папаша с ребёнком, а как взрослые отец и сын. А затем посмотрели друг другу в глаза.
– Привет, па, – голос у сына был подозрительно глуховат.
– Привет, Серёжик, – мой, кстати, тоже не лучше. И… роботы ведь не плачут, не так ли?
– Я маме… текстовочку бросил, – сказал он. – Она на дежурстве. Как освободится, прочитает… А ты теперь весь такой… железный, да?
У него голос ломается. Возраст… Только сейчас я сообразил, что под голограммой у меня металлокомпозитный «скелет», и сын не мог его не почувствовать.
– Да, малыш, я теперь… такой, – надеюсь, моя усмешка вышла не слишком виноватой. – Есть где присесть, поговорить?
– Пойдём в парк.
Вот эта маленькая аллейка, засаженная деревцами и кустами – парк? Хотя да: большие экозоны на такой станции не разместишь, неэффективно. Зато можно отделять кварталы такими вот сквериками. С дорожками, вымощенными пластиковыми, под древний кирпич, плитками, статуэтками, скамеечками и непременными мамами-бабушками, выгуливающими совсем крохотных малышей. В этом мини-парке даже фонтанчик имелся. Единственное отличие от земного сквера – отсутствие птиц и наличие неприметных столбиков климат-контроля. Рабочий день ещё не окончен, и потому не было большой проблемой найти пустую скамеечку.
На борту «Арго» я долго размышлял, с чего начать разговор с сыном. Напридумывал кучу фраз, навоображал разговор в лицах… а потом взял и стёр всю эту дребедень.
– Когда дед рассказал вам? – негромко спросил я, проводив взглядом почтенную старушку, катившую перед собой коляску с внуком. Или с правнуком.
– После того, как нас перевели сюда, – сказал Серёжа. – Собрал всех и сказал: так и так, Миша… то есть ты, жив, но в компьютере. Бабушке аж плохо стало, я за её лекарством в комнату бегал. Она потом требовала, чтобы мы звонили на твой корабль, хотела говорить с тобой. Дедушка её еле успокоил.
– А ты? Не разочаровался?
– Па, не говори глупости, – совершенно серьёзно сказал мой четырнадцатилетний сын. – Знаешь, как я обрадовался? Только дедушка взял со всех слово, что мы никому… говорит, ты засекреченный. Тяжело это – молчать. Но всё равно я обрадовался. Ты живой, это главное. А в каком виде – мне, если честно, пофиг.
– Да уж, не каждый может похвастать отцом-компьютером, – рассмеялся я – и это был смех облегчения. Какой камень с души… – Но учти, гонять игрухи на моём ядре не дам. Мне Тома за глаза хватает, тот ещё геймер.
– Что, дядя Том до сих пор с тобой летает? – улыбнулся Серёжка. – А дядя Радик?
– Радик погиб, – воспоминания о друге, которого уже не вернуть, отозвалось глухой болью. – Тогда, на «Меркурии».
– Извини.
Неожиданно возникшую паузу заполнила стайка школьников обоего пола – ровесников моего пацана. У одного из них на хиповатом браслете громко играла минусовка популярной молодёжной песенки, и компания не слишком стройным хором весело голосила под неё. Некоторые даже пританцовывали, не обращая внимания на осуждающие взгляды бабулек. Дома их ждут уроки, и до вечера ещё надо дожить, не помирая от скуки. Потому путь от школы до станции монорельса подростки старались скрасить любым доступным способом. Я уловил взгляды, брошенные двумя или тремя мальчишками на моего сына. Взгляды были завистливыми: наше сходство бросалось в глаза, а иметь родственника в чине капитана космофлота – это круто. Наконец развесёлая компания втянулась в круглое прозрачное здание – лифт монорельса – и в парке снова воцарилось благочиние.
– А мама? Как она?
– Мама… – мне не понравилось то, как тяжело вздохнул и отвёл взгляд Серёжка. – Сложно сказать. Она сидела так, неподвижно. А потом пошла в свою комнату и ревела, как девчонка… Не знаю, па. По-моему, она испугалась.
С одной стороны, испуг Инны можно понять: покойник воскрес. Но с другой… Почему-то в глубине моей бессмертной души возник ледяной комок. Честно говоря, я тоже боялся.
Подозреваю, что разговор с женой будет тяжёлым. Мы с ней оба изменились за это время, и в какую сторону, ещё неизвестно.

 

…Угощение, вино, радость встречи…
Я опять раздвоился. Впрочем, теперь это моё привычное состояние.
Одна часть меня, как ни в чём не бывало, участвовала в семейном застолье, почти как в старые добрые времена. Разве что снедь и выпивку мог только нюхать. Другая – ощущала пустоту. Будто стоишь на краю пропасти, и всего один шаг отделяет от полёта вниз.

 

Страх в её глазах. Хорошо скрываемый, подспудный, давящий страх.
Инна слишком умна, чтобы показывать его или устраивать истерики, но меня это не обманет. Она боится.
И боится она – меня.
Наверное, её бы не остановило ни то, что я не человек, ни то, что, говоря условно, могу с ней теперь только дружить. Но в её глазах я увидел своё отражение. То, чем я стал в действительности.
Я больше не тот, кого Инна любила все эти годы. Тот Михаил Кошкин умер два с половиной года назад. Она похоронила и оплакала его. Вместо того, похороненного и оплаканного, внезапно возник из небытия чокнутый компьютер с раздутым самомнением и плохо залеченной социопатией. Я могу быть непредсказуемо опасен, и Инна это чувствует. Спасибо хоть на том, что не пытается «уберечь» Серёжку от общения с таким отцом.

 

Мама.
У неё всегда было неважное здоровье, какие-то проблемы с наследственностью из-за проживания предков в зоне экологического бедствия. Отец всю жизнь берёг её от сильных переживаний, но от всего на свете уберечь невозможно.
Маме было всё равно, из чего я теперь сделан. На то она и мама, чтобы любить своих детей без всяких условий, такими, какие они есть. Она была счастлива уже потому, что я был рядом.
Отец… Ну, здесь и так всё ясно.
Брат, Валька. Сколько себя помню, всегда был высокомерным и честолюбивым. Зато и требования к самому себе предъявлял запредельные. Потому он полкан, а я всего лишь капитан. Но даже у него подозрительно блестели глаза, когда мы увиделись… лично.
О Серёжике и речи нет. С сыном мне крупно повезло.

 

Говорят, бывает на свете и такая любовь, которую не может разрушить ничто. В истории моей семьи она не редкость. Но мне, видимо, не так повезло, как моим прадедам и прабабкам. Мы с Инной стали друг другу чужими.
Не заслужил другого, наверное.
Что ж, придётся жить с этим дальше.
Пусть Инна строит свою жизнь так, как пожелает, я избавлю её от страха, который она испытывает передо мной. Не мы первые, не мы последние. Но, чёрт возьми, почему не повезло именно нам? Может, мы ошибались изначально, приняв друг друга за тех, кого ждали на самом деле?
Я-то этого уже точно не узнаю.

 

– Па.
– Что, малыш?
– Я тесты сдавал… В общем, я попадаю в программу предподготовки в лётную академию.
– Так рано? – удивился я.
В городе была «ночь»: искусственное солнце сделалось искусственной луной, достаточно яркой, чтобы освещать улицы и микропарки. Народу меньше не стало, но сейчас не было видно спешащих деловых людей и нелюдей. Гуляли парами, гуляли компаниями, гуляли в одиночку. Где-то звучала ритмичная танцевальная музыка, виднелись отблески световых эффектов. И ещё одно отличие: с наступлением темноты на улицах стало заметно больше патрулей безопасников. Как ни верти, а деловой и научный центры совмещены с военной базой – дабы никого не вводить в искушение. А где военная база, там солдаты в увольнительных и самоволках. И не только солдаты. То есть присутствие безопасников совсем не лишнее.
– Мне сказали, у меня реакция уникальная, – хмыкнул сын. Мы не спеша направлялись к станции монорельса. – Буду, значит, тоже космическим пилотом.
– Мама не против?
– Была против, дедушка повлиял, теперь нет. Только говорит, чтобы я был осторожнее и не лез во всякое… Па, ты не обижайся на неё, хорошо? Как нам рассказали про «Меркурий»… и про тебя… Маму как будто выключили. Ну, или что-то вроде того. Я не знаю, как сказать. Она с тех пор вообще всего боится.
– Что ты, сынок, я не обижаюсь, – грустно улыбнулся я. – Это тебе впору на нас обижаться, что не смогли… не потянули…
– Да ладно, – сын пожал плечами. – Что я, маленький, что ли?
Время уже к одиннадцати вечера. Через полчаса я должен быть на КПП, причём с бутылочкой литра на три и тортиком размером с колесо от карьерного грузовика. Пускай дамы из смены Хильд после работы оприходуют. Сегодня мой второй день рождения. Нет, не потому, что я вселился в искусственное двуногое существо и разгуливаю по станции. Сегодня, впервые в этой, новой жизни я окончательно поверил, что я всё ещё человек.
Пусть и слегка двинутый, но человек.
Спасибо моим родным и друзьям за то, что помогли найти путь к самому себе. А путь к звёздам и далёким планетам я уж как-нибудь проложу.
Назад: Тень
Дальше: Сон разума