Тень

– Том?

– Чего тебе, Майк?

– Чем это воняет на камбузе? У меня анализатор клинит.

– Да ничем там не… Блин!

На картинке с камеры камбуза явственно виднелся индукционный контур, залитый чернеющей на глазах пеной. Сия пена выползала из турецкой, сделанной под медь, джезвы, в которой безнадёжный кофеман Том Бэйнс заваривал свежеприобретённую «арабику». Это в полёте он надувался растворимым напитком, почему-то по инструкции зерновой кофе заваривать в рейсе нельзя. Почему – не знаю, хоть убейте. Том «отрывался» во время стоянок на базе. Собственной семьи у него нет, к родителям ездит нечасто, потому на борту «Арго» он фактически живёт. Поэтому на станции экипаж спасается бегством, едва открываются шлюзовые камеры. Знают, что после, а временами даже вместо традиционного видеозвонка родным Том помчится или в магазин за кофием, или на камбуз – заваривать оный из своих запасов. Среди нас далеко не все воспринимали аромат кофе положительно, а уж в таких количествах – и подавно.

И вот случилось неизбежное.

Пока Том, ругаясь, выключал нагреватель и сливал испорченный напиток в утилизатор, я на всякий случай проверил интеллект-блок плиты. Нет, никто там не копался, программу нагрева не менял. Что Том выставил, то и работало. Может, посудина испортилась? Посуда для индукционных плит особая, делается из неизменных композитов и диска в днище, отлитого из стали определённой марки. Мог дружище спалить джезву чрезмерно частым её использованием? Вполне. Структурные изменения диска ведь на глаз не засечь.

А вонь горелого кофе – это, я вам доложу, испытание не только для человеческого носа, но и для моих анализаторов. Поначалу мне приходилось заново учиться распознавать запахи, отыскивая в своей человеческой памяти воспоминания о них. Когда к анализатору подносили, к примеру, шоколад, я вспоминал его запах и «подвязывал» это воспоминание к сформированному файлу. Правда, кофе на плиту до сих пор никто не проливал. Что ж, теперь я восполнил этот пробел.

Фу, ну и вонь… Скорее продуть помещение и очистить воздух фильтрами.

– Блин, засада… – Том тем не менее не сдался, а, отмыв плиту и посудину, снова потянулся за пакетом с кофе. – На минуточку отвлёкся, и на тебе. Вроде ж как обычно время выставил.

– И на старуху бывает проруха, дружище, – ответил я. – С программой там всё в порядке, я проверил.

– Пойду куплю новую джезву. Только кофе сперва попью.

– Не оставляй свой кофе без присмотра, тогда не сбежит.

– Слышь, Майк, а может, плита барахлит? Там же не только автоматика. Может, с механикой проблемы?.. Ну, ладно, ладно, я уже прибрал. Может, всё-таки последишь за кофе? У меня в каюте бардак.

– У тебя в каюте всегда бардак, я привык.

– Зараза ты, Майк…

– Том.

– Чего?

– Может, всё-таки звякнешь родителям? Хочешь, я тебе сам канал организую? И ходить никуда не понадобится.

– Майк.

– Что?

– Не лечи мне мозги, ладно? – Том был почему-то не в восторге от моего предложения. – Я со своими предками сам разберусь, окей?

– Ладно, уговорил.

Должно быть, опять с отцом поругался. Не в первый раз. Это и вправду его больное место. Старики Бэйнсы – очень набожные люди, католики-традиционалисты, младший братец Тома вовсе священник. Старшенький же из тех, кого мой дед называл «оторви и выбрось». Ни кола, ни двора, дамы в его жизни появляются ненадолго, в приоритетах только работа, компьютерные симуляторы и кофе. Даже близкий друг всего один, и тот – космический корабль. Четвёртый десяток мужику, а держится, как сопливый подросток, стремящийся доказать всему миру свою непохожесть и крутость. Он почему-то считал такое поведение неотъемлемым атрибутом хорошего пилота, и, когда мы познакомились, был слегка удивлён. И тем, что я женат, и тем, что не страдаю кичем. Словом, слишком правильный, по его мнению. Впрочем, разница во вкусах и стиле жизни не помешала нам сработаться и стать друзьями. А сейчас, когда мой личный стиль жизни… э-э-э… переменился радикально, мы и вовсе неразлучны.

Засранец он. Но обаятельный.

Наш крайний рейд, который планировался автономным полётом на полгода, закончился намного раньше запланированного. Не прошло и месяца, как мы вернулись, имея на борту спасённого человека, единственного выжившего из экипажа исчезнувшей пять лет назад «Ариадны». Начальство, получив отчёт, одобрило наше решение прервать миссию. Вернее, отложить: сектор практически не изучен, а белые пятна на космических картах следует заполнять полезной информацией. Но предполётная подготовка так или иначе занимает время, и я, пристыковавшись к станции, наслаждался отдыхом. Хотя… Сложно отдыхать, ни о чём не думая, когда подал рапорт об установке на борт «Арго» вооружения. Такие рапорты в военном ведомстве рассматриваются достаточно быстро. Если учёные не заупрямятся, конечно, они ж у нас поголовно пацифисты. Эрнест – приятное исключение, лишь подтверждающее правило. Но буду надеяться на лучшее.

Новость о том, что с нами в этот рейд пойдёт восходящая звезда научного небосклона, как обычно стала неожиданностью, причём как для нас, так и для светила. Где-то на Земле высоколобые умники проанализировали полученные нами данные, что-то сравнили, экстраполировали, наложили на трёхмерную карту сектора и решили, что там самое место юному тридцатилетнему гению. Мол, если хочет стать одним из самых молодых членов Всеземной Академии наук, выделим ему перспективное направление, пусть нарабатывает материал для диссертации. Неисследованные сектора действительно мечта любого амбициозного учёного. Но тут уж как повезёт. Можно с первого же захода отыскать нечто сногсшибательное, а можно за весь рейд не найти ничего, даже завалящей магнитной аномалии.

Как только я узнал имя – Джимми Морган – сразу же покопался в файлах станции. В том самом разделе, куда далеко не у всех есть доступ. Что ж, интересный тип. Психологический портрет скорее положительный, этот человек склонен отстаивать свою точку зрения до конца. Правда, утверждение относится к научным дискуссиям и переписке. Каков он в живом общении? Почему-то в его досье об этом почти ничего не сказано: мол, никогда не доводит до конфликтов, и всё. Ладно, если вправду до драк и ругани не доводит, как-нибудь уживёмся.

Из минусов я бы в первую очередь назвал чрезмерное пристрастие к новейшей электронике. Джимми менял флагманские коммуникаторы со средней частотой раз в полгода. Средства позволяли, рента от его нововведений выглядела солидно. Но такое расточительство в нашем обществе осуждается. После века сверхпотребления и перевода на отходы ценнейших ресурсов наступил закономерный откат. Сейчас самой лучшей рекламой любой марки, выпускающей технику, является не яркий плакатик и надоедливый ролик в сети, а рекомендации пользователей. «Эта тачка меня уже двадцать лет возит, и хоть бы что ей сделалось. Раз в год на обычную профилактику отгоню, и всё». «Этот коммуникатор и падал, и тонул, и в космос со мной летал, а на корпусе ни царапины, связь – как в день покупки, и сеть держит отлично». Производители тряслись над своей репутацией, бережно копили подобные отзывы (подлинность которых, кстати, весьма ревниво проверялась органами финансового контроля), получали большие бонусы и привилегии именно за надёжность продукции, а не за её количество, как двести лет назад. Ещё больше «плюшек» ожидало тех, кто пускал в дело вторичное сырьё. Грубо говоря, мусор. От прошлой эпохи нам достался порядком загаженный мирок. Плавучие заводы и по сей день не «съели» гигантский тихоокеанский «мусорный остров», а бывшие городские свалки – это просто клондайк для производителей бытовых мелочей. Пластик, металлы, дерево, стекло, красители, даже токсичные отходы – всё шло в переработку. Из природы изымалось лишь то, чего нельзя было найти на старинных свалках. С самого детства людям внушалось, что к природным богатствам планеты и к чужому труду следует относиться бережно, и тогда всем всего хватит. Причём очень надолго, если учесть начавшуюся недавно космическую экспансию Земли. Словом, за счёт более рационального отношения к сырью и повышения долговечности продукции у нас экономика высокого уровня жизни при весьма небольшом, по сравнению с прошлыми эпохами, потреблении ресурсов. Естественно, у нас будут коситься на человека, который чуть ли не половину заработка просаживает на смену дорогих коммуникаторов, и считать его мотовство недостатком.

Ну, да бог с ним и его пунктиками. Ещё одного пиндоса на борту я как-нибудь переживу. При условии, что это ненадолго.

Экипаж начинал собираться на предстартовую подготовку обычно дня за три. Стандартный медосмотр, погрузка оборудования и личных вещей, инструктаж от начальства – на это как раз хватало семидесяти двух часов, ещё и оставалось на обычную акклиматизацию. Не всякий способен после отгулов в большом мире беспроблемно перенести вынужденное ограничение жизненного пространства на борту космического корабля. Том и вовсе станцию не покидал, то зависая у меня на борту с игровым пультом в одной руке и огромной чашкой кофе в другой, то шляясь по торгово-развлекательным центрам этого громадного космического сооружения. Первым обычно являлся образцово-показательный Эрнест Ромашкин. За ним следовали техники – братья-японцы и Ник. Щербакова всегда к старту провожали парочка коллег и пожилая супруга, проявлявшая, на мой взгляд, чрезмерное беспокойство насчёт его здоровья. У Виктора Петровича сердце как у бегуна-олимпийца. А последним неизменно приходил Вуур. В традиции чуланского народа было являться не к определённому времени, а «когда полностью готов». Ох, и натерпелся я от его сородичей в мою бытность пилотом пассажирского лайнера… Вуур-то хотя бы пытается соблюдать традиции земного флота, раз уж поступил к нам на службу и принял на себя все обязательства. В том числе и обязанность «быть готовым» до старта, а не после.

Но сегодня всё было иначе.

Первым пожаловал Виктор Петрович. Распрощавшись с провожающими, он проследил за погрузкой своих ящиков в трюм и, поднявшись на борт, первым делом наведался в рубку.

– Рад вас видеть, Виктор Петрович, – надо сказать, я ему обрадовался вполне искренне. Весьма приятный в общении человек, хоть и не без собственных пунктиков. У нас на «Арго» нормальных вообще нет. – Что-то случилось?

– Случилось, – лукаво улыбнулся пожилой профессор, дежурным жестом поправив старомодные очки. – Михаил Алексеевич, позвольте поздравить вас с днём рождения. Признаюсь, я долго думал, что именно не будет бестактным вам подарить, но так ни до чего не додумался.

Пыльным мешком из-за угла. Вот как это называется. Да, восемнадцатое октября, мой день рождения. Сорок шестой уже, если считать как положено. А ведь забыл. Зря. Из таких вот мелочей и состоит человек.

Нельзя забывать о том, кто я такой, нельзя.

– …простите, взял на себя смелость посоветоваться с вашей семьёй, – тем временем продолжал Щербаков. – Бумажной репродукции вашего любимого художника Редченко из Севастополя достать на станции не удалось, лишь цифровую копию. Надеюсь, вы не будете против, если она украсит рубку?

– Спасибо, – честно говоря, меня это очень тронуло. – Большое спасибо, Виктор Петрович!

Пластинка голографического проектора, прикреплённая магнитным держателем к стене, развернулась в картину. Вернее, в окно, открытое в летний полдень, такой яркий и праздничный, какой бывает только у тёплого побережья. Гора ослепительно белых парусов над тёмным корпусом – это барк «Седов», один из старейших парусных кораблей Земли, что ещё выходят в море. Оригинал картины можно увидеть лишь несколько раз в год: маринист Редченко наотрез отказывается продавать сами полотна, зарабатывая на жизнь выпуском бумажных и цифровых репродукций, а также устраивая именные выставки. Учитывая несомненный талант и популярность, доход у него неплохой, даже при условии дележа прибыли с издателями и галереями. При этом живёт он очень скромно. Я знал его лично, ещё в прошлой жизни. Эксцентричный человек, одевался всегда вызывающе ярко, был лохмат и бородат, почти как Том, и постоянно курил дешёвые сигареты. Но то, что выходило из-под его кисти, было живым, почти одушевлённым. Словом, самый обычный гений. Большая репродукция картины «Барк „Седов“» с его автографом украшала мой прежний дом. Что ж, если Щербаков посоветовался с моим отцом, ничего удивительного, что теперь рубку украшает цифровая копия той же картины. Правда, без авторского факсимиле.

Пока я, будучи в «растрёпанных» чувствах, благодарил Виктора Петровича, на площадке у корабля появился Эрнест. Интересно, он в курсе насчёт дня рождения космического корабля? Оказалось, да. Подарком мне любимому стала эксклюзивная цифровая библиотека русской классики девятнадцатого-двадцатого веков в оформлении лучших компьютерных художников современности. Братья Мацунори, явившиеся следом, преподнесли капитану-сан японскую миниатюру двадцать первого века на настоящем шёлке. И где только добыли, красавцы… Ник не был оригинален – принёс прозрачную пластинку размером с ладонь, на которую были записаны сотни фильмов на историческую тематику. Том объявил, что в честь дня рождения капитана организует праздничное застолье прямо на борту. Но Вуур, явившийся, как обычно, последним, добил всех, в том числе и меня. Чуланец умудрился купить статуэтку богини Маат времён Нового царства. Причём не новодел из тех, что продаются на любом базаре Египта, а подлинную, с сертификатом каирского музея, подтверждённым заключением независимого эксперта. Представив себе сумму, в какую обошлась и покупочка, и экспертиза, я едва не отключился. Впрочем, на Чулане принято делать только дорогие подарки, но лишь членам семьи.

– Разумеется, моя кровная семья – это мои чтимые родители, моя супруга и её чтимая матушка, а также моя малолетняя дочь, – невозмутимо пояснил Вуур. – Но мне нравится человеческая традиция чтить также и душевное родство… Надеюсь, я не сказал глупость?

– Это не глупость, – ответил ему Эрнест, наш человек-гора. – Совсем не глупость. Просто у нас такие дорогие подарки ко многому обязывают.

– Я также очень многим вам обязан… мои друзья, – чуланец сцепил пальцы замком и склонил голову: поза великого почтения. – Скоро исполнится земной год с тех пор, как мы стали экипажем «Арго». Нам ещё немногое пришлось пережить вместе, но я ни разу не пожалел о принятом решении попроситься на эту службу. Я весьма признателен и тем людям, которые удовлетворили мою просьбу. Свой долг им я могу вернуть достойным служением. Но вы… вы моя духовная семья. Именно это я хотел сказать своим поступком.

– Спасибо, друг. Спасибо.

Почему мой голос звучал так, будто в горле стоял комок?..

Я – человек. В первую очередь потому, что рядом вы. Моя команда. Мои друзья. Моя, как выразился Вуур, духовная семья, точнее не сказать. Вы не даёте мне забыть о моей человеческой сути.

Спасибо.

Наш научный гений явился за три часа до старта.

Джимми Морган выглядел так, будто прилетел последним рейсом и едва не опоздал. На площадку он влетел почти бегом, автоматическая тележка погрузчика, тянувшая поклажу, едва за ним успевала. Следом за ним и его багажом неслась дежурный офицер безопасности, исландка Гуннхильд Бьёрнсдоттир – монументальная сорокалетняя дева нордической внешности и такого же характера. Самая занудная бюрократка из всех, кого я знал в обеих жизнях. Чтобы вывести её из равновесия, нужно было совершить нечто немыслимое. Например, не расписаться в журнале регистрации пропусков. Судя по сцене, которой я стал свидетелем, именно это и произошло.

– Мистер Морган, остановитесь! – громогласно восклицала валькирия, размахивая полупрозрачным планшетом-регистратором. – Вы нарушаете протокол! Остановитесь, иначе я буду вынуждена вызвать охрану!

– Отвяжитесь, офицер, не видите, что ли – я чуть не опоздал из-за этих ваших формальностей! – огрызалось на бегу молодое дарование.

– До старта больше трёх часов!

– А оборудование погрузить?

– Вам что, так тяжело закорючку в планшете поставить? Остановитесь, кому сказано!

– Да ну вас… Потом распишусь!

– Вы не погрузите на корабль ни единого ящика, пока не распишетесь в журнале, понятно? – грозная Хильд обогнала субтильного американца и преградила ему путь. При этом всем своим видом показывая, что не только горой встанет, но и костьми ляжет, если понадобится. – Я не знаю, как там в вашем институте положено, а у нас военный объект. Военный, чтоб вы понимали! Здесь свои порядки. Извольте их соблюдать!

Я медленно скисал со смеху, наблюдая за их перепалкой. Но когда американец начал гневно пунцоветь, глядя на Хильд снизу вверх, решил вмешаться. Ещё драку устроят, а тут преимущество стопроцентно у нашей валькирии.

– Спокойно, ребята, – я включил громкую связь. – Мистер Морган, требования офицера Бьёрнсдоттир совершенно законны. Распишитесь в журнале, и можете заниматься погрузкой своих вещей.

– А это ещё кто? – взбешённый учёный завертел головой в поисках очередного оппонента.

– Это, с вашего позволения, говорит капитан «Арго» Михаил Кошкин, – не без нотки иронии представился я. – И вы, будучи с некоторых пор членом экипажа этого корабля, поступаете ко мне в подчинение. Так что, если вам угодно немного почудить, можете расценивать мои слова не как дружеский совет, а как приказ.

– Прошу прощения, капитан, – мой спич произвёл на мистера Моргана эффект ведра ледяной воды в лицо. Хильд с торжествующим видом сунула ему под нос планшет и стилус. Американец, несколько растерявшись, подмахнул подпись против своей фамилии, после чего исландка победно удалилась.

– Бюрократия неистребима, мистер Морган, смиритесь с этим, – я «ободрил» американца, и тот скорчил кислую физиономию.

– Да, уж лучше было бы без неё, – согласился он. – Простите, капитан, нельзя ли выделить в помощь погрузчику парочку роботов? Три часа – не так уж и много.

– Забирайте с тележки личные вещи и поднимайтесь на борт, – ответил я, открывая люк и спуская лёгкий трап. – О грузе не беспокойтесь.

Грузить ценное и хрупкое оборудование я научился за последний год очень хорошо. Нашему гению не стоит переживать за свои ящики.

– Надеюсь, вам уже подсунули на подпись обязательство о неразглашении закрытой информации? – первым делом поинтересовался я, едва Морган получил браслет члена экипажа и клипсу внутренней связи.

– Разумеется, – кивнул Джимми. Он только что бросил в каюте рюкзак с личными вещами, переоделся в штатный комбинезон и пошёл осматривать жилой отсек. – Белый допуск.

– Неплохо для начала, – хмыкнул я. – Устраивайтесь, знакомьтесь с экипажем. «Арго» построен на российской космоверфи «Мир-7», ходит под флагами планеты Земля и России. Рабочий язык экипажа русский.

– Я хорошо говорю по-русски, полтора года работал в Москве, – улыбнулся американец. Говорил он неплохо, стараясь смягчить жёсткий англосаксонский акцент, чуть растягивая слова. – Простите, капитан, могу ли я поговорить с вами приватно?

– Подходите в рубку, поговорим.

Обязательство о неразглашении он, значит, подписал. Вот и хорошо. Станция – это, как выразилась Хильд, военный объект, а на военном объекте всегда есть секреты. И я один из них.

– Э-э-э… Прошу прощения, капитан… Вы просили меня подойти в рубку.

Очень хорошо понимаю его оторопь. Явился – и никого не застал, даже Тома, который сейчас самолично проверял механику и электронику систем управления маневровыми двигателями.

– Я здесь, мистер Морган.

– Можно просто Джимми, сэр. Но… где вы?

– Я же сказал – я здесь, – в моём голосе отчётливо послышался вздох. Честно скажу, надоело уже в сто десятый раз повторять одно и то же. – Исследовательский корабль «Арго» и его капитан Михаил Кошкин – это, если выражаться юридически, одно лицо.

– То есть…

– То есть кораблём управляет не ИИ, а человек. Правда, немного виртуальный. Помните катастрофу «Меркурия»?

– Господи… – Морган отчётливо сбледнул с лица. – Конечно, я читал об этом, но не знал, что капитан корабля… то есть вы остались живы. Но как? Ваше сознание засунули в компьютер?

– Засунулся я в компьютер сам. Наш ИИ умер, а пассажиров надо было спасать. Пока чуланцы до рубки добрались, тело отчалило в лучший мир, возвращаться стало некуда. Такова вкратце моя история, Джимми. Надеюсь, вы воздержитесь от бестактных вопросов?

– Ну… – замялся молодой гений. – Во всяком случае, теперь я понимаю, почему о вас не известно широкой публике. Никто и никогда не слышал о человеческом сознании в компьютере.

– Да, я уникален. Вы это хотели сказать?

– Должно быть, вы слышали эти слова тысячу раз, – усмехнулся постепенно приходивший в себя Морган. – Вы привыкли относиться к ним скептически, даже с насмешкой. Но для меня вы… вы не просто одна из тайн военной базы. Вы единственный в своём роде.

– Каков бы я ни был, Джимми, прежде всего я капитан корабля и старший пилот. Если вам по каким-то причинам затруднительно общаться со мной как с обычным капитаном и пилотом, до вылета около двух часов.

– Ну уж нет, – молодой учёный нервно рассмеялся. – Вы подцепили меня на такой громадный крючок любопытства, и пытаетесь прогнать? Не выйдет. Наверное, вы тоже должны кое-что обо мне знать, сэр. Я человек науки, но я не только химик. Меня весьма интересуют и другие направления, в частности конструирование искусственного интеллекта. Возможно, мои познания в этой области не будут лишними.

– Возможно, – согласился я. – Но давайте отложим разговор на эту тему до лучших времён. Главное вы, надеюсь, уяснили?

– Вполне.

– Считаете себя способным работать в команде?

– Н-не знаю, – смутился Морган. – Хотите верьте, хотите нет, но до сих пор работал в одиночку. Даже лабораторные исследования проводил сам, не доверяя студентам.

– Вот это плохо, Джимми. Примите мой совет: не выпячивайте собственное мнение, причём по любому вопросу. В команде это не приветствуется. Вы специалист в своём деле, там вам никто не указ. Но когда речь зайдёт о совместных действиях – никакой отсебятины, слушаться капитана, то есть меня, как отца родного.

– Буду стараться, сэр, – без особенного энтузиазма ответил Морган.

– Кстати, сюда идёт первый пилот Том Бэйнс. Он ваш земляк и мой старый друг. Можете начинать знакомство с него. Незабываемые ощущения гарантирую, – последнюю фразу я добавил с добродушным смешком. – Привыкайте. Любой космический корабль – это замкнутая социальная система. Особенно «Арго». Мы уходим в неисследованный космос на полгода. Можно за это время стать членом дружной семьи, а можно надоесть друг другу до чёртиков. Вам решать, как вести себя, но учтите – с борта корабля бежать некуда.

– Это… сильно отличается от всего, к чему я привык, но я сделаю всё возможное, капитан, – похоже, гения проняло всерьёз.

– Диспетчерская вызывает «Арго», – в наш разговор – то ли инструктаж, то ли семейное напутствие – ввинтился жёсткий голос диспетчера. На голоэкране возникла его коротко стриженная голова.

– «Арго» на связи, – я решил не выключать динамики, пусть новичок осваивается.

– «Арго», доложите о готовности.

– Готовность номер два.

– Блокирую док. Даю предстартовый отсчёт… Капитан Кошкин, здесь присутствует человек, который настаивает на разговоре с вами.

– Кто он?

– Полковник погранвойск Валентин Кошкин. Разрешение командования мы получили.

Была бы у меня челюсть – отвисла бы до пола.

Валька? Здесь? Отец рассказал ему, или…

– Диспетчерская, дайте ему связь.

Сухое, костистое лицо диспетчера на экране исчезло. Возникла перспектива небольшой полутёмной комнаты со скудной – журнальный столик с лампой да стул – обстановкой. Человек в тёмно-зелёной форме офицера-пограничника нервно расхаживал по комнатке из угла в угол и был так погружён в свои мысли, что не сразу отреагировал на писк открытого канала связи.

Я на неуловимый миг почувствовал себя маленьким мальчиком. Валька… До чего же он на отца похож. Оба учили меня жизни – во всех смыслах этих слов. Оба защищали и прикрывали младшенького, пока сам на ноги не встал. Это не в кровь въедается, как поговорка утверждает, а в душу. Проверил на себе.

Так распереживался, что забыл сверстать себе виртуальный образ. Ну да ладно. Пусть братец полюбуется на моё настоящее лицо – картинку-то ему прямо из диспетчерской вывели, а там на мониторах «Арго» в доке.

– Привет, Валька, – я волновался, и это отлично слышалось в голосе. – А ты не изменился совсем…

– Зато ты у нас… М-да, – старший брат хмуро окинул взглядом мой блестящий корпус, относительно короткие плоскости и турели – да, мне ведь наконец навесили две энергопушки. – Надо же. А я сперва отцу не поверил. Чуть не посоветовал ему обратиться к врачу, хорошо, язык вовремя прикусил…

– Где… они?

– Все здесь. И мои, и твои, и папа с мамой. Они даже кота на станцию притащили. Их в закрытый периметр не пропустили, я в гостинице поселил… Мишка, что происходит? Почему нас сорвали с места, засунули в какую-то дыру, не давая ни с кем связаться, а потом притащили сюда? Ты что натворил?

– Ничего я не натворил, Валь, успокойся. Просто умудрился остаться в живых там, где было невозможно выжить.

– И это не всем понравилось?

– Наоборот, кое-кому понравилось больше, чем хотелось бы. Валь, честное слово, я не знаю подробностей, но лучше вам всем пожить на этой станции. Тут хотя бы безопасно. Кстати, нам погранцы нужны.

– Если бы ты не отчаливал, я б с тобой поговорил… по душам. Ладно. Езжай. Мне сказали, ты надолго.

– Полгода.

– Связь предусмотрена, или полная автономка?

– Как получится. Если найдём что-нибудь важное, вернёмся досрочно.

– Не забудешь о нас?

– Валька!

– Ладно, проехали. Обидчивый какой стал, ты глянь, – брат нехорошо усмехнулся. Ещё бы ему не быть недовольным: из-за меня ему всю запланированную карьеру порушили. – Твои ещё не в курсе. Думаю, к тому времени, когда вернёшься, отец их просветит. Тогда и поговорите.

– Извините, полковник, у нас мало времени, – вмешался диспетчер. – Я сожалею, что вас доставили на станцию с запозданием, но личные разговоры отложите до возвращения «Арго» на базу.

– Принято, – проворчал я. Поговорил со старшим братом, называется.

– Удачи, – хмуро отозвался Валька. Полковник Валентин Кошкин. – Будьте там осторожны.

– Экипажу – занять свои места, – я включил внутрикорабельную связь, чувствуя, что почему-то теряю голос. – Доложить капитану о готовности.

Мои камеры не были сейчас направлены на Джимми Моргана, но я всем существом, всеми сенсорами ощущал его волнение. Примчался взмыленный Том. На бегу пожал новичку руку, и, даже не обменявшись парой слов, плюхнулся в пилотское кресло. Технари доложили о готовности всех систем, Вуур сообщил об исправности всего оборудования медблока, учёные – о том, что заняли места в каютах.

– Вам лучше тоже переждать старт в каюте, – я ошарашил Джимми голограммой в полный рост прямо перед его носом. – Поверьте, для неподготовленного человека это крайне неприятная процедура.

– Жаль, – признался молодой учёный. – В детстве мечтал быть пилотом, но когда провалил все медтесты, сдался.

– У вас будет масса возможностей проявить себя на других поприщах. Займите своё место, будьте добры.

Мне показалось, будто в его глазах мелькнуло чувство невольной вины. То ли потому, что стал свидетелем нелёгкого семейного разговора, то ли оттого, что новички почему-то всегда ощущают себя крайними. Ничего. Привыкнет.

Док давно загерметизировали и откачали воздух. И вот массивные ворота начали открываться. За ними виднелось чёрное небо открытого космоса и яркие, неестественно сияющие в лучах неземного солнца внешние конструкции.

Сейчас меня отсоединят от энерговодов базы, и останется полтора часа до включения маршевого двигателя. К тому времени мы должны занять стартовую позицию на маневровых. Главное, не забыть о турелях, не хватало ещё что-нибудь пушкой зацепить, сраму не оберёшься.

Ещё полтора часа мы будем видеть на экранах лица диспетчеров и ответственных офицеров. А затем – полгода скитаний.

– Поехали, аргонавты, – не без усмешки проговорил я, напутствуя экипаж.

– За золотым руном? – весело поинтересовался Ник.

– За неприятностями, – уточнил Том. – Майк, малый вверх, на минимальной тяге.

Серебристый «Арго» ничуть не был похож на свой мифологический прототип. Но Том верно сказал: идём за неприятностями.

Что ж, нас нигде не ждут с цветами и хлебом-солью. Если хотим занять своё место во Вселенной, временами придётся и нарываться. Такова наша судьба.

Туннель мы прошли тоже без приключений, хотя я ожидал, что новичка будет тошнить. Но нет, крепкий малый. Даже каюту покинул наравне со всеми, хотя имел полное право поваляться ещё полчасика.

Вышли удачно, намеченная для первого исследования система двойной звезды оказалась всего в сутках полёта. Обследовал район, насколько хватило чувствительности сенсоров. Вроде тихо, спокойно. Единственную серьёзную преграду на пути – внешний кометный пояс системы – вполне возможно обойти по верхней или нижней дуге. А вот дальше… Системы двойных звёзд нами, землянами, изучены пока плохо. Опираемся в основном на опыт старших рас Содружества. И этот опыт гласит, что планеты в таких системах, как правило, безжизненны из-за нестабильных орбит, но частенько насыщены крайне интересными минералами. Если мы здесь что-то эдакое найдём, то, скорее всего, через годик сюда наведается полноценная экспедиция, а за ней явится промышленный крейсер, несущий на борту целый завод. Но на поверхности колония вряд ли появится. Ибо всё тот же опыт исследователей Содружества говорит, что у планет двойных звёзд не только орбиты нестабильные, но и условия для жизни непригодные. У них либо плотные токсичные атмосферы, либо почти полное отсутствие таковых.

Первые же показатели, полученные ещё на подлёте, дали понять, что мы нарвались на планету-уникум. Быстро вращавшаяся вокруг пары голубых звёзд, она имела сильно вытянутую эллиптическую орбиту. Когда она приближалась к своему двойному солнцу, окутывалась практически венерианской атмосферой и полыхала жаром доменной печи. Когда удалялась, её атмосфера почти полностью выпадала на поверхность в виде осадков. Океан жидкого метана, представляете? Спустя неделю цикл повторялся. Почему планета так быстро теряла полученное от звёзд тепло, оставалось загадкой. Словом, повезло. В кавычках. Может, там что-то и есть, что могло бы заинтересовать нашу промышленность, но в таких экстремальных условиях не выживет ни один робот.

– Одна-единственная планета на две звезды, и громадный ледяной пояс с малым процентом пыли, – заключил Щербаков, изучив полученные материалы. – Подозреваю, что планета сформировалась в другой системе, и была захвачена этими звёздами. Это же подтверждают и спектры звёзд: обе голубые, практически не содержащие иных элементов, кроме водорода и гелия. Первое, в лучшем случае второе поколение.

– Значит, здесь нам делать нечего, – резюмировал Эрнест. – Идём дальше.

– Напишите отчёт, – сказал я, любуясь великолепным зрелищем быстро обращавшихся вокруг центра масс сгустков ослепительного света. – Отсюда мы ещё сможем пробить канал связи до станции. Дальше будет хуже.

– Будем сообщать о следующей цели?

– Для начала её надо бы ещё выбрать.

– Хорошо. Виктор Петрович, изложите, пожалуйста, своё мнение об увиденном, а я пока займусь списком возможных целей.

– А я, если вы не против, отойду подальше от этих красавиц, – я хмыкнул. – Мы, пилоты, стараемся обходить голубые звёзды стороной. Они всегда с сюрпризом.

Сюрпризы от звёзд этого класса могли быть разными, от жёсткого излучения и непредсказуемых выбросов звёздного вещества до внезапного коллапса и взрыва сверхновой. Голубые звёзды живут недолго, но нескучно, особенно большие. Содружество старалось не прокладывать космические трассы в местах их скоплений. Кроме того, они почти всегда имеют большую массу и плохо влияют на межпространственные туннели. Так что чем дальше мы отойдём, тем лучше, хотя и находимся на расстоянии восьми астрономических единиц от центра масс.

Выбрав следующий объект для исследований, мы отправили доклад на станцию, и я взялся за предварительный расчёт точек входа и выхода. Да, «Арго» хоть и среднего класса, но обладает собственной векторной туннельной установкой. Иначе никак. Иначе пришлось бы, как в романах Ефремова, лететь с субсветовой скоростью, молясь, чтобы корабль не нарвался на блуждающий метеорит или не попался в гравитационную ловушку. Приключения героев «Туманности Андромеды» нам не грозили: «Арго» способен пробить туннель откуда угодно. Ну, почти. С горизонта событий, например, мы точно не выскочим, да и из ближайших окрестностей самой чёрной дыры или сверхтяжёлой звезды – тоже. Меня порвёт или сплющит в тонкий блин раньше, чем я успею что-либо предпринять, не спасут никакие гравикомпенсаторы. Об экипаже и говорить нечего. И в аварийных условиях вроде метеоритной бомбардировки старт затруднён, хоть и не невозможен. В любой иной обстановке туннельный переход вполне реален, лишь бы реактор работал без сбоев. А стало быть, мы не зависим от скорости света и гравитационных полей. Благодаря своевременной помощи Содружества мы благополучно миновали стадию «черепашьей» экспансии, сразу перейдя к технологии «сворачивания пространства». Это дало нам возможность не топтаться на крошечном пятачке около Солнечной системы, а исследовать довольно обширный сектор космоса, притом хоть в нашем рукаве Галактики, хоть в соседних. Дальше, правда, не хватало мощности туннельных установок, иначе межгалактические полёты для нас тоже стали бы повседневной реальностью. Вроде учёные на какие-то фундаментальные ограничения наткнулись, но не так давно скорость света тоже считалась «потолком», который невозможно пробить.

Определившаяся цель – это расчёты курса. Иной раз он растягивается на недели, если цель далеко или в неосвоенном секторе. В нашем случае работы дней на пять. Том как штатный пилот-навигатор постоянно вносил поправки в проделанные мной расчёты. Здесь он не то что опытнее – у него фантастическая интуиция на мелкие пакости, которые может подкинуть туннель. На крупные его интуиция почему-то не работает, но спасибо и на том, что имеем. Работы нам обоим было по горло, но и прочий экипаж без дела не сидел. Технари постоянно проверяли системы, что-то подкручивали, подлаживали, тестировали. Вуур не сдавался, пытаясь выискать в образцах с планеты двух голубых солнц хоть какие-то признаки жизни. Наши умники, если я правильно понял смысл их дискуссий, сообща разрабатывают какую-то теорию, они тоже заняты. Но утром шестого дня – если быть точным в девять ноль ноль по бортовому времени – я наконец отдал приказ «Все по местам». Расчёты окончены, тестирование показало достаточно высокий для нашего случая коэффициент стабильности. Пора в путь.

Нас немного пошатало на финише, но выход из туннеля прошёл гладко. Зато мы тут же получили сюрприз.

– Или я свихнулся, или пространство этой системы фонит, как старый ядерный могильник, – проворчал Том, просматривая показатели внешних сенсоров. – Мы выскочили аккурат над полюсом звезды в трёх АЕ и смещаемся вдоль планетного диска. Не в первый раз так идём, но этот фон мне не нравится. Он не уменьшается с отдалением от звезды.

– Мне тоже это не нравится, – ответил я. – Представь, я это даже чувствую – будто перегреваюсь под южным солнышком. Подкинь данные учёным, пусть поломают головы. А я пока включу магнитный щит. Бережёного бог бережёт.

Магнитный щит может спасти от потока заряженных частиц, и то с оговорками. Но от жёсткого космического излучения он не прикроет. Вся надежда на корпус «Арго».

Беглое гравитационное сканирование системы показало наличие семи плотных планет со спутниками и четырёх газовых гигантов, самый большой из которых можно было бы спокойно поделить на два Юпитера. И ещё на половинку Сатурна осталось бы. Оранжевая звезда массой в полтора Солнца тоже создала «пояс жизни», и в этом поясе крутились сразу две планеты – четвёртая и пятая. Согласно инструкции, мы в первую очередь ищем населённые миры, и только во вторую – ценные ископаемые. Потому двух мнений не было: идём к четвёртой планете. Тем более, первичные признаки возможности жизни на её поверхности видны даже с приличного расстояния: плотная атмосфера, крупный спутник, комфортные для нас температуры и весьма вероятное наличие жидкой воды… Чужая жизнь… Это действительно интересно и самую малость страшно. Страшно не потому, что мы боимся встретить зубастых-когтистых, а своей непредсказуемостью. Опыт исследователей Содружества говорит, что большая часть высокоразвитых рас достаточно дружелюбна к чужим. Чем выше уровень развития, тем выше процент гостеприимных аборигенов. Да уж. Стыдно вспомнить реакцию некоторых соотечественников на новость о первом контакте с посланцами Содружества. Ребёнком был, а помню эти перекошенные лица, оловянные глаза, распяленные в вопле ненависти рты: «Они скоты, животные! Нечего венцу творения – человеку – якшаться со всякими мерзкими тварями!» Этих приструнили достаточно быстро, тем более что и было-то их немного. Сим фактом стоило бы гордиться, а меня по сей день пробирал жгучий стыд. Стыд за то, чего я не совершал, но ведь те… типы тоже были людьми, не так ли?

Кто и как встретит нас здесь?

Меня немного напрягало отсутствие каких-либо структурированных сигналов в электромагнитном диапазоне. Правда, это ни о чём пока не говорило, в Содружестве есть высокоразвитые расы, пошедшие по пути биоцивилизации. Но по мере приближения к четвёртой планете оптимизм постепенно угасал у всех. Даже у Джимми, который до последнего не мог поверить в то, что видел.

Я затормозил «Арго», уравняв скорость с планетой, и мы все смогли полюбоваться этой мрачной картиной…

Планета была населена высокоразвитой технологической расой. Притом совсем недавно. Ещё крутились вокруг неё искусственные спутники, ещё поблёскивали купола лунных городов, ещё виднелись звездообразные пятна – мегаполисы. Но признаков жизни не подавало ни одно техносооружение.

Первое же обследование атмосферы дало ответ, почему.

В любой кислородной атмосфере рано или поздно формируется озоновый слой, защита от ультрафиолетового излучения звезды. Здесь он отсутствовал как данность.

Нет, жизнь не исчезла полностью. Я видел пробивающуюся сквозь корявые мёртвые стволы тёмно-зелёную растительность. Кустики и травы на месте некогда мощных лесов. Мои сенсоры чувствовали довольно серьёзную биомассу, камеры засекли множество норок и их обитателей – крысоподобных животных о шести лапках. Но они же, камеры, видели и цельные костяки, и россыпи множества выбеленных солнцем останков крупных животных. И… местных жителей.

Города высокоразвитой цивилизации стали колоссальными кладбищами.

Мне было страшно.

Нет, вы не понимаете.

Мне – космическому кораблю – было страшно.

– Я сравнил коррозию металлических конструкций с базой данных, – увиденное так потрясло Тома, что он даже забыл выругаться. – Сплавы железа в основном. Если климат здесь похож на наш, то всему этому аду лет сорок, от силы пятьдесят.

– Ионизация повышенная, – сказал Эрнест, просматривая данные на своём терминале. – Но никаких следов распада урана или трансурановых элементов. Значит, если и была война, то взрывали исключительно водородные боеприпасы.

– Чтобы получить такой уровень ионизации спустя сорок-пятьдесят лет, нужно взорвать боезапас раз в сто пятьдесят больше современного земного, – засомневался Щербаков. – Притом одновременно. Но я не вижу воронок от взрывов. Просто не вижу.

– То есть это…

– Гамма-взрыв. Сверхновая. Пять-шесть тысяч световых лет отсюда. Будь эпицентр ближе, у планеты снесло бы атмосферу и выжгло поверхность на километр вглубь. А так мы видим то, что видим… Это природная катастрофа, друзья мои.

– Что не отменяет её трагичности, – хмуро заключил Вуур. – Всеобщую войну ещё можно предотвратить, договорившись. Катастрофу космического масштаба – никогда. И мы… Мы опоздали.

Звезду-убийцу мы нашли быстро. Крошечный, но мощный магнетар, окружённый слабо светящейся туманностью – всё, что осталось от огромной массивной звезды на окраине Галактики. Взрыв, случившийся четыре тысячи восемьсот лет назад, разнёс в клочья звёздную оболочку, превратив ядро в маленький, километров тридцать в поперечнике, но очень тяжёлый шар, состоящий из чрезвычайно плотного «нейтронного вещества». Магнитное поле этого быстро вращающегося шарика было таким плотным, что не излучало в радиодиапазоне. Только жёсткий рентген и гамма. По этим следам мы преступника и вычислили.

Обнаруженной нами системе крупно не повезло оказаться аккурат на одной оси с тяжёлой звездой. Когда той пришёл закономерный карачун, произошёл самый мощный из известных во Вселенной взрывов – гамма-взрыв. Ядро умирающей звезды при этом начало вращаться с умопомрачительной скоростью, проваливаясь само в себя и уплотняясь до состояния нейтронного вещества, а оболочку разорвало и разнесло по окрестностям колоссальным выбросом высвобождаемой энергии. Причём если само вещество разлеталось как получится, то излучение было строго направленным в две стороны вдоль оси бешено крутящейся звезды, ибо магнитные поля там в тот момент зашкаливали за всё разумное. Сколько ни мечтают исследователи лично понаблюдать за взрывом сверхновой, никто не рискует. Там даже защищённая техника гибнет уже на стадии первичного сжатия оболочки, не успев передать данные, что уж говорить о кораблях с живыми существами на борту. Утешало то, что у тяжёлых звёзд, которые способны на взрыв сверхновой, редко встречаются планетные системы, и ещё реже эти планеты бывают населены сколько-нибудь сложной жизнью. Но боже помилуй те системы и их обитателей, которые окажутся на пути смертельного гамма-луча.

Просто вообразите, что вся энергия Солнца, излучённая в пространство за всю его жизнь, концентрируется в двух относительно тонких потоках и выбрасывается в космос в течение пары минут. Представили картину? А теперь представьте, что произойдёт с населённым миром, оказавшимся на пути гамма-луча. Не можете представить? Тогда я расскажу как свидетель.

Оказавшимся достаточно близко, в пределах пары тысяч световых лет, можно даже завидовать. Умрут быстро, возможно, так и не поняв, что произошло. Гамма-выброс попросту сорвёт атмосферу и, как выразился Щербаков, выжжет поверхность на глубину километра. Тем, кто окажется на пути луча дальше, приблизительно до восьми тысяч светолет, предстоит в полной мере «насладиться» разрушением экосистемы и гибелью цивилизации. Причём чем технологичнее цивилизация, тем страшнее её смерть. Электронику сильный гамма-всплеск, например, выжигает напрочь. Она становится первой жертвой луча-убийцы, вместе с защитными слоями атмосферы. Резко повышается ионизация, воздух планеты наполняется осколками разрушенных молекул, которые начинают вступать в реакцию с чем попало и зачастую образуют токсичные вещества. Исчезает озоновый слой. Ультрафиолет от центральной звезды системы начинает выжаривать поверхность и верхние слои океана, убивая основу пищевой пирамиды – микрофауну и планктон. Нарушается тепловой обмен планеты – неважно, водный или атмосферный – и климат сходит с ума. Гибнут растения, животные. Словом, воцаряются мор и глад. Разумный вид может ещё какое-то время существовать в подземных коммуникациях на старых запасах, но очень недолго, если не сумеет создать хотя бы примитивные производственные циклы в своих убежищах. Но даже в этом случае аборигенов ждёт медленная деградация и вымирание в перспективе десятка поколений. Цивилизация в её прежнем виде гибнет в любом случае.

Гамма-всплеск длится несколько десятков секунд. Последствия же его могут проявляться десятки и сотни тысяч лет, пока природа не залечит раны. Но пострадавшей цивилизации всё равно. Она до этого светлого момента не доживёт.

Защищаться от этой напасти – гамма-взрывов – не умели даже в Содружестве планет. Но несколько рас имели технологии, способные в обозримый период – тридцать-сорок лет – вычистить атмосферу, воссоздать озоновый слой и запустить процесс восстановления биосферы, пусть даже при помощи генной инженерии. Поговаривают – и я почему-то верю этим слухам – будто подобные технологии те расы создали после самоубийственных междоусобных войн. Выжившие поумнели и сделали правильные выводы, мол. Последствия удара гамма-луча по населённой планете были сходны с последствиями ядерной войны, правда, куда масштабнее, а значит, эти технологии вполне применимы и здесь.

Пока экипаж, подавленный созерцанием убитой планеты, занимался сбором и анализом образцов, мы с Томом нанесли обнаруженный магнетар на карту и присвоили номер. Тогда стало понятно, почему эта сверхновая стала для нас открытием. До Земли свет взрыва дойдёт лет через сто, и, слава богу, Солнечная система находится в стороне от его оси. Да и то свет будет, мягко говоря, приглушённым из-за довольно плотной тёмной газопылевой туманности в районе нашего звёздного рукава… Через сто лет астрономы Земли засекут гамма-всплеск и может быть успеют навести на него широкодиапазонные телескопы. А может, будут ждать это событие, опираясь на наши данные. В любом случае для людей это будет просто возможность понаблюдать за взрывом сверхновой в режиме онлайн. И мало кто будет знать, что он уничтожил высокоразвитую цивилизацию.

Мне сорок шесть лет. Может быть, когда я пошёл в школу, на этой планете ещё процветала развитая раса. Они о чём-то мечтали, на что-то надеялись, воспитывали детей, строили планы на будущее. У них за плечами были миллионы лет эволюции, тысячи лет культуры. И всё рухнуло за пару минут, когда их небо загорелось.

Вот так и появляются мысли о ничтожности человека перед лицом космоса. М-да.

Эрнест только что получил трёхмерное изображение хорошо сохранившегося скелета аборигена, и троица учёных засела за терминал – восстанавливать его прижизненный облик. Я при этом хмуро посоветовал поискать не только целые скелеты, но и произведения искусства, где этот самый облик мог быть запечатлён в самых разных ракурсах. Моё предложение сочли дельным, и я выпустил рой ботов-разведчиков над самым крупным городом планеты, посчитав его столицей. Если здесь культурные или религиозные традиции не запрещали изображать живые существа, как это делают ортодоксальные мусульмане на Земле или ревностные сторонники древней веры в Богиню-Праматерь на Чулане, то боты найдут что-нибудь вроде музея или парка со статуями. Шансы на это велики: уж больно логика местных городов была сходна с земной. Значит, образ мышления аборигенов не слишком радикально отличался от нашего.

– У нас накопилось достаточно материала для отчёта, – сказал Джимми после шести суток сбора и обработки данных. Все зверски вымотались, и физически, и психологически. Потому отчёт означал конец мучений и выбор новой цели исследований. – Капитан, как скоро вы сможете сформировать канал связи?

– Учитывая повышенный фон и нестабильные магнитные поля системы, дня через два, – хоть я и компьютер, но компьютеры тоже устают. – Успеете заархивировать?

– Собственно, мы уже отобрали наиболее важное. Подождём результатов от разведчиков, что они найдут в городе. Приложим полученные материалы к готовым архивам, и можно будет передавать.

В последние дни меня смутно беспокоила некая не оформившаяся до конца мысль. Если бы было больше свободного времени, наверное, я бы сумел её сформулировать раньше, но в том-то и дело, что за шесть суток я даже не выпадал в спящий режим. Работал. Но сейчас, когда одному из моих псевдонезависимых контуров выпали свободные минутки, слова Джима почему-то помогли этой смутной мысли принять некую законченную форму.

– Знаете, Джимми, мне тут кое-что пришло в голову… – произнёс я, формируя на голоэкране свой виртуальный образ. – Такие большие города почти невозможно содержать без обширной сети подземных туннелей и сооружений. По крайней мере, я не знаю технологий, которые могли бы избавить города от подземок.

– Это верно, зонды зафиксировали на окраинах города туннели, выводящие к зданиям явно технического назначения. Возможно, к очистным сооружениям. В центре слишком большая концентрация металлических конструкций и высоток, которые обрушились или вот-вот рухнут. Туда роботы не прошли.

– Словом, чтобы всё как следует осмотреть, нужна большая экспедиция.

– Это так. Цивилизация погибла, потому высаживаться можно спокойно… если здесь вообще можно говорить о спокойствии.

– Есть у меня сомнения, что она погибла окончательно. Но… Это надо проверять. Если бы у меня было больше времени, я бы немного переделал пару десятков ботов для поисков под землёй.

– Считаете, что кто-то мог выжить?

– Допускаю такую возможность. Если выжило достаточно много народу, они могли и приспособиться к жизни под землёй. Выращивать какую-нибудь питательную плесень или охотиться на тех же крысюков. Могли даже кое-что из технологий сохранить.

– Технологии означают выбросы, хотя бы в виде углекислого газа. Мы ничего подобного не заметили.

– А если их технологии основаны не на углеводородах, а на атомной, скажем энергетике? Компактные реакторы и у нас знали ещё до вступления в Содружество.

– Тогда – фон.

– После того, что произошло с планетой, здесь фонит буквально всё. Не смертельно, но реактор с орбиты не заметим. Особенно если он под землёй.

Морган явно разволновался – нервно взъерошил немного отросшую причёску и провёл ладонью по требовавшей бритья щеке.

– Вы не подумайте ничего плохого, капитан, – устало улыбнулся он. – Я не отрицаю вашу теорию, я пробую её на прочность. Вы считаете, что нам стоит поискать выживших в подземных коммуникациях городов? Это несколько лишних дней, но, я думаю, проверить не помешает. Даже если вы ошиблись, и местный разумный вид вымер полностью, попытка установить истину стоит потраченного времени. Но как мы поступим, если вы правы?

– Устав Содружества не запрещает контакт с высокоразвитой цивилизацией, терпящей бедствие по вине природных факторов.

– Если она не агрессивна, – уточнил Джимми.

– Мы не заметили ничего похожего на военные объекты.

– Это верно. Видимо, мы наткнулись на довольно редкий образчик цивилизации, развивавшейся без крупных войн… Но мы тоже не годимся на роль ангелов-спасителей. Мы по сути картографы, разведчики космоса. Нам попросту нечего дать обитателям планеты, если они действительно выжили.

– Надежду, Джимми. Мы можем дать им надежду, – со вздохом ответил я. – О, кстати, мои боты нашли кое-что интересное. Даю изображение.

Я сменил свой виртуальный образ на экране картинкой с камеры одного из ботов-разведчиков. Маленький паукообразный бот, экономя энергию, не летал на антиграве, а шустро перебирал суставчатыми металлическими ножками. Пока мы разговаривали, он пробирался через завал, состоявший из обломков рухнувшего здания. Но сейчас в поле зрения его камер попала дверь. Весьма примечательная, надо сказать, дверь. Во-первых, её створки были выполнены из тёмного дерева и покрыты резными узорами. Во-вторых, она была высотой в два человеческих роста. В-третьих, здание, входом в которое эта дверь служила, практически не пострадало. Потому что даже на первый взгляд было построено не из стекла и бетона, а из крепких каменных блоков. И наконец, площадка перед дверью была очищена от осколков стекла, покрывавших ровным слоем улицы городского центра.

Что это? Храм? Музей? Дворец правителя? Уникальный памятник архитектуры, сохранённый при перестройке центра на современный лад?

– Сейчас узнаем… – я не заметил, как сам ответил на свой же вопрос, причём вслух. – Джимми, позовите остальных, это крайне интересно.

Когда моя команда собралась в рубке, бот уже подобрался к двери. При этом обнаружилось, что около неё отсутствуют не только осколки стёкол, но и вездесущая пыль. Подчиняясь моим сигналам, бот аккуратненько пошевелил створку. Несмотря на явную массивность, дверь начала проворачиваться на удивление легко. А главное – бесшумно.

– Петли смазаны, что ли? – удивился Ник.

Ему никто не ответил: все с головой ушли в созерцание.

Робот тем временем тихонечко проскользнул внутрь здания. Здесь мне пришлось подогнать ему в помощь парочку его собратьев, оказавшихся поблизости. Эти помогли с подсветкой, что дало первому боту возможность усилить сигнал: каменное здание, как-никак. Картинка всё равно пошла с помехами, но то, что мы увидели уже в коридоре…

Сводчатые потолки, заставлявшие вспомнить готические храмы Европы, были покрыты реалистичными фресками. То ли сцены из исторических хроник, то ли сюжеты из священных преданий. Не суть важно. Важно, что облик аборигенов действительно был запечатлён на них с поразительной точностью. Наши умники верно воспроизвели его на компьютере, не угадали лишь с расцветкой кожи и… перьев на головах. Четырёхрукие двуногие существа гуманоидного типа были во многом схожи с пресловутыми рептилоидами из старинных земных анекдотов. Крупные, землисто-серые, с пепельными перьями на голове, аборигены – это явно дамы. Во всяком случае, на фресках только они либо держали в руках продолговатые яйца, либо за их одежду цеплялись детишки. Мужчины отличались более мелким ростом, широченными плечами, двумя ярко-алыми полосами на щеках и лбу и пёстрым оперением.

Коридор вывел ботов в большой круглый зал, и тут мы все потеряли дар речи.

Огромный куполообразный потолок тоже был расписан, причём не только священными сюжетами, но и явно сценами из недавней истории. В частности мы заметили характерный огненно-дымный столб уходящей в небо ракеты и урбанистические пейзажи городов. Главным украшением зала был массивный постамент из необработанной чёрной глыбы неправильной формы, на которой были установлены две большие скульптуры. Полупрозрачный камень, из которого их вырезали, с виду напоминал обсидиан, и в свете фонарей наших ботов фигуры выглядели… ну, скажем так: немного мистически. Сама композиция была немудрёной: мужчина в короткой тунике и женщина в длинном балахоне преклонили колени у яйца, изваянного из камня, до боли похожего на радужный опал, бережно поддерживая его четырьмя трёхпалыми конечностями каждый со своей стороны. И, хотя лица аборигенов отличались от человеческих, неведомому скульптору удалось отразить на них такую безграничную любовь и нежность, что это брало за душу даже нас, прожжённых циников. Хотя кто их знает, этих местных. Может, скульптор передавал совсем другие чувства, а мы восприняли их через призму собственной культуры.

– Это храм, – тихо проговорил Вуур. Он первым опомнился от потрясения. – Это храм, и его явно содержат в порядке. Посмотрите на пол, стены, на постамент и статуи. Они чистые, на них нет пыли. В этот храм приходят молиться. Значит, выжившие есть, и нам стоит их поискать.

– Готовимся к высадке, – я принял решение. – Здесь одними ботами не обойтись. Видно, у этой планеты мы задержимся… на некоторое время.

– Что передадим на станцию? – спросил Эрнест.

– Вот по результатам высадки и отчитаемся. Сейчас нет смысла готовить сеанс связи, пока не имеем достоверных данных.

– Согласен. Кто пойдёт на поверхность?

– Том, Вуур и вы – без вариантов. Кто будет четвёртым – решите сами. Времени у нас на один виток вокруг планеты, как раз к местному вечеру опять будем над этим городом.

– Я тоже думаю, что местные жители выходят на поверхность ночью, – согласился Щербаков, в задумчивости сняв свои неизменные очки и протирая их платочком. – Либо они сохранили часть знаний и понимают опасность ультрафиолета, либо научены горьким опытом. Но то, что они сохранили свою культуру и почитание святыни, это хороший признак. Значит, ещё во что-то верят и на что-то надеются. Может быть, их предки даже успели послать сигнал бедствия… правда, я сомневаюсь, что он вообще покинул пределы системы в тот момент.

Дискуссии в рубке, как ни странно, после его слов не возникло. Во-первых, он прав, а во-вторых, мы до сих пор страдаем грехом уныния при виде руин цивилизации. Новость о том, что, возможно, ещё не всё потеряно, не особенно ободрила. В прошлый рейд мы наткнулись на потомков выживших после планетарной катастрофы. Еле ноги унесли. Если и здесь застанем нечто подобное, я рискую разочароваться в творениях Всевышнего.

Четвёртого члена десанта, дабы никому не было обидно, незамысловато определили с помощью короткой соломинки. Счастливчиком оказался Ник Свечин. Просияв – наконец хоть какое-то разнообразие! – тот немедленно помчался готовить скафандр и набивать самолёт полезностями. Учёные, исходя завистью, тем не менее тут же забросали его советами, какие приборы следует взять и какие показатели снимать в первую очередь. Вуур тянул в рюкзаке целую походную лабораторию. Том незамысловато грузил в бортовой компьютер карты местности, а Эрнест занялся личным оружием. Притом не только своим.

– Мало ли что, – хмыкнул он, когда ему задали вопрос. – Аборигены могут быть и мирными, но там живут не только они.

Мне тоже не нравились шестиногие короткохвостые крысюки – существа, похожие на земных грызунов, но лишённые шерсти. Вместо волосяного покрова по хребту у них тянулась полоска мелких чёрных пёрышек, которые они топорщили, выясняя отношения между собой. Эти животные частенько сбивались в крупные стаи. Правда, мы ни разу не видели, как они охотятся и чем питаются. Но если биосфера может прокормить такое их количество, значит, они могут добыть пропитание относительно легко. Может, они едят более мелкие виды, обитающие в развалинах. Или наоборот, доедают последних крупных животных этого мира, которых ещё может родить раненая планета. Терять время на наблюдение за поведением крысюков не хотелось. Если они не обратят на нас внимания, хорошо. Если обратят, высадившиеся будут вооружены. Устав не запрещает убивать инопланетных животных, представляющих угрозу для жизни десанта. А крысы и на Земле – одни из самых умных и хитрых хищников, несмотря на скромные размеры. Их местные аналоги были величиной с кошку.

Сюрпризы от местной фауны нам ни к чему, согласитесь. Мы мирные люди, но наш излучатель…

Я не мог посадить самолёт в центре мегаполиса из-за давно потерявших былую прочность высотных домов. Потому пришлось довольствоваться обширным пустырём на окраине и добираться к найденному храму на вездеходе. Пришлось изрядно попетлять, объезжая совершенно непролазные завалы, и к месту назначения десант прибыл в глубокой темноте. Местная луна в последней четверти, второй спутник планеты не мог рассеять мрак по причине своей крайней малости, а галактическое ядро было точно так же скрыто от глаз газопылевым облаком, как и на Земле. Свет не включали, довольствуясь инфракрасными фильтрами: не стоит пугать местных до поры до времени. Оставив вездеход в тупичке за полквартала от храма, четверо посланцев «Арго» осторожно направились к площадке перед резной дверью. Пятым, естественно, был я – в привычном уже виде шарообразного летающего робота.

Кое-кто, кажется, был против моего присутствия. И не мечтайте. Я вездесущ, как «тетрис».

Боты-разведчики, обнаружившие и осмотревшие храм первыми, при приближении людей вышли из спячки и просигналили о готовности к работе.

– Они просканировали помещение и нашли подземные пустоты правильной формы, – передал я по звуковой связи, расшифровывая их данные. – Есть шанс, что по ночам снизу приходят жрецы, и мы можем с ними познакомиться.

– Только одно «но» – среди нас нет ксенолингвиста, – не без иронии заметил Эрнест. – Как, в случае чего, общаться будем?

– С помощью рисунков на песке, – съязвил Ник, проверяя на всякий случай запас дыхательной смеси. Здешним воздухом, даже не будь он испорчен ионизацией и свободными радикалами, мы бы дышать не смогли: слишком много аммиака, метана и прочих неприятных газов. – Ходят слухи, будто первые контактёры Содружества с нами именно так и познакомились.

– Слухи врут, – с непередаваемой иронией произнёс Вуур. – Содружество наблюдало за вами давно, и знатоков основных языков Земли у нас хватало. Здесь совершенно не известная нам раса, и я не вижу никакой шутки в предложении рисовать на песке. Правда, песка тоже не вижу.

– Мой голографический проектор к вашим услугам, – вот я говорил совершенно серьёзно. – Фантазия у меня плоская, как у любого пилота. Потому рассчитываю на ваши подсказки. Что им рисовать-то?

– Покажите им «Арго» и их планету с орбиты. Покажите траекторию самолёта и сам самолёт. Если они сохранили знания, должны понять этот символ.

– А если не сохранили?

– Сомневаюсь. Слишком мало времени для одичания. Где-то там, внизу, могут быть ещё живы те, кто помнит мир до катастрофы.

– Тихо! – Эрнест, прислушавшись, поднял руку. – Слышите?

Я-то как раз услышал. Прочим пришлось усиливать сигнал от внешних микрофонов скафандров, чтобы уловить негромкий гулкий стук где-то в стороне и внизу. Как будто открылась или закрылась тяжёлая дверь, ведущая в подвал.

Пожалуй, нам будет что передать на станцию. Или даже на Землю…