Сон разума

Два месяца в доке. Два месяца.

Такой долгий отстой при полной исправности корабля – нонсенс. Но мы вообще за гранью нормального.

Исследователи космоса, м-да.

Мне ничего не говорили о предстоящей модернизации оборудования, и потому поначалу я готовился к обычной исследовательской миссии. Но в один прекрасный день док взяли под усиленную охрану и подвезли несколько контейнеров с разнообразным барахлом непонятного назначения. Мне, что самое интересное, ни словечка. Я разозлился, выгнал технарей, задраил все люки и объявил, что, пока мне не предъявят соответствующие документы и спецификации, на борт «Арго» никто не поднимется. Я догадывался, что случилась самая обыкновенная нестыковка в действиях двух ветвей одного ведомства, однако свои права тоже знал. Полковнику, что сопровождал груз и команду техников в армейских комбинезонах, моя реакция не понравилась, но он понимал, что на моём месте действовал бы точно так же. Требуемые документы были оперативно запрошены и предъявлены, военные техники получили доступ на борт и принялись монтировать… Боже мой, чего тут только не было! Дальнобойные сканеры, два независимых блока дальней связи, новейшая система сканирования пространства по ту сторону туннеля, вооружение – как явное, так и скрытое, как наружное, так и внутреннее. Полный перечень впечатлял. Я о таком наборе и мечтать не мог. То ли мой рапорт попал в нужное время нужному человеку, то ли начальство, сложив два и два, наконец само сообразило, что одиночный корабль в неисследованном секторе космоса – лёгкая добыча для негодяев разного пошиба. Теперь меня превращали в подобие эсминца, но в корпусе гражданского корабля.

Я довольно быстро привык к андроиду, перестал раскачиваться во время ходьбы, и постепенно настраивал его сенсоры, чтобы вернуть себе почти нормальное ощущение окружающего мира. После двух с лишним лет жизни космическим кораблём это оказалось непросто. Помогало, прежде всего, общение с семьёй, с товарищами по несчастью… то есть по экипажу, с начальством, со службой безопасности, со штатными психологами, и так далее. Выход из не такого уж большого мирка корабля в кусочек человеческого мира, как все они дружно уверяли, сказался на мне благотворно. На чём основывалось сие утверждение, не знаю: лично я никаких радикальных перемен не ощущал. Разве что ушло стремление к недобрым шуточкам и демонстрации своего машинного могущества. Может, они об этом?

Как-то само собой вышло, что наши родственники, которых поселили в одном квартале, быстро наладили общение между собой. И, когда «Арго» пришло время отправляться в новую исследовательскую миссию, они всей дружной толпой явились на проводы. Понятно, что в закрытый периметр их никто не пустил. Они поступили проще: сняли на полдня ресторанчик и установили прямую связь с бортом «Арго».

Мои пришли все. Кроме Инны.

Ладно. Бог ей судья.

Боль притупилась и больше не мешала нормально работать. Тем более что ни родители, ни брат, ни сын не отгородились от меня стеной страха. Пожалуй, это было наилучшим лекарством.

– Опять на полгода, – бурчал Том, просматривая карту сектора и список возможных целей. – Наверняка опять притащимся на станцию раньше срока. Майк, не знаешь, почему нам так везёт?

– Если это везение, то я – кофеварка, – сейчас я сосредоточил всё своё внимание на контроле за системами корабля, андроид пылился в техотсеке. Потому разговаривал с Томом в привычном уже формате внутрикорабельной связи. – Мы не ждём неприятностей, дружище, мы их самым сознательным образом ищем.

– И они радостно идут нам навстречу, – хмыкнул Бэйнс. – Слышь, Майк, у тебя нет ощущения, что мы вот сейчас делаем какое-то дело, считаем себя самыми опупенными первопроходцами, и всё такое, а на Земле эти наши открытия нафиг никому не нужны?

– Так, – если Том завёл такие разговоры, значит, у него в личной жизни опять проблемы. – Откуда пессимизм?

– Майк, наши родные – на станции. Не на Земле. И ты знаешь, почему, – не без мрачной нотки ответил он. – Если они на Земле не могут чувствовать себя в безопасности, значит, там что-то не то.

– Ты только сейчас это понял, да?

– Нет. Я только сейчас осознал ширину надвигающейся задницы.

– Том.

– Что, Майк?

– По-твоему, на Земле, зная об этой… широкой заднице, ничего не делают?

– Вот не надо меня успокаивать, Майк…

– Я тебя не успокаиваю, Томми, – ответил я по-английски. – Мне тоже, знаешь ли, не по себе от этих новостей. Я хочу сказать, что замес в любом случае будет неслабый. Про бульдогов под ковром больше двухсот лет назад сказано. Но мы с тобой в этой драке всего лишь шахматные фигуры. Пешки… Хотя нет, не пешки. Но и не ферзи. От нас – от тебя, от меня, от наших ребят – мало что зависит. Что можем – делаем. Остальное лучше оставить игроку.

Том набычился, но смолчал, сделав вид, что углубился в работу с картой. Наверное, вспомнил отповедь Эрнеста, когда тот в ответ на его предложения «как нам безопасность корабля обустроить» заявил: «Том, я же не учу тебя, как маршрут прокладывать». Сакраментальное продолжение «…зато каждый встречный лучше всех разбирается в работе службы безопасности» не прозвучало, но здесь дураков нет, все всё поняли правильно. Теперь вспомнил это и обиделся. Он хороший пилот и отличный друг, но тоже страдает старым американским «пунктиком» – стремлением всех поучать. Вроде бы не в начале двадцать первого века живём, и обошлась история с Америкой довольно круто, но «пунктик» у них остался. У кого безобидный, как у Тома, а кому во время учёбы в академии и фейс приходилось к тейблу с некоторым ускорением прикладывать. Хорошо, что не наоборот: тот кабачок был старинный, мебель тяжёлая… Тем не менее я заранее знал, чем это закончится. Том, немного подувшись, скажет: «Ладно, Майк, проехали», – и всё будет как раньше.

– Ладно, Майк, проехали, – сказал он минут десять спустя. – Фигуры так фигуры. Хотя немного обидно, что твою судьбу решают дяди в крутых погонах и дяди с высокими лбами.

– Можно подумать, на других планетах дело обстоит иначе, – хмыкнул я. – Ни на одной ещё не придумали, как обойтись вообще без органов власти.

– Понимать-то я понимаю, но всё равно… Типичный разлад между разумом и чувствами, – Том покачал лохматой головой, сворачивая голоэкран с картой. – Знаешь, я никогда никому не рассказывал, как мои предки оказались в Айдахо. Папаша тоже не особенно распространяется, можно сказать, молчит, как рыба… Была в Нью-Йорке биржа, где торговали красивыми бумажками. И был на этой бирже брокер по имени Дэвид Бэйнс. Гонял циферки туда-сюда, стриг лохов на изменениях котировок. Этого ему хватало на квартиру в центре, платиновые запонки и «бентли». Неплохо наваривался мужик. И тут – бум! – котировки вниз, доллар вниз, биржа в панике, бумажки по полу валяются. Чувак успел сбагрить свой мусор, как только почуял неладное, и в тот день сидел дома, пялился в телик. Или в комп. Неважно. Главное, что он всю эту хрень наблюдал со стороны, из хорошо охраняемого квартала. Это не его машину спалили ниггеры, у которых разом погорели продуктовые талоны. Это не его порвали на лоскутки разорённые лохи… то есть инвесторы, и не он прогулялся из окошка тридцатого этажа до мостовой. В общем, парень то ли что-то знал, то ли у него чуйка была зверская. И, когда по телику и сети начали разгонять туфту про «это русские хакеры виноваты», понял, что дело пахнет уже не палёным, а кровью. Оделся попроще, сложил рюкзачок, сел в задрипанный пикапчик, который купил у какого-то прощелыги чуть ли не прямо на улице, и свалил из города… Ну, ты знаешь, что потом было… К чему это я? Да к тому, что за моего предка тоже кто-то решил. Была ведь у него размеренная налаженная жизнь, но кому-то захотелось крутых перемен, и…

– Том.

– Что?

– Это неудачный пример.

– Почему?

– Ты же учил экономику. Чем сейчас занимаются банки?

– Инвестициями в производство, чем ещё им заниматься.

– А чем они занимались в те времена, когда твой предок имел квартиру в центре Нью-Йорка?

– Тоже инвестициями, но…

– Правильно: в красивые бумажки на биржах. Крутануть денежки и получить за день больше, чем за год сборки каких-нибудь машин. Теперь понимаешь, что в итоге привело к бардаку у вас, да и в мире тоже? Твой предок всего лишь торговал воздухом. Маленьким кусочком воздуха. И считал, что поступает правильно. Но таких, как он, были сотни тысяч, может, даже миллионы… Понимаешь, к чему я клоню?

– Ты хочешь сказать, что он сам выкопал себе яму?

– В то время была большая компания… землекопов, но он был одним из них. Когда хотят урвать здесь и сейчас, да побольше, да без риска, да без малейших усилий, не думают о будущем. Хоть день, да мой. Вчера хапнул – молодчина. Сегодня разорился – блин, пойду напьюсь. А о том, что будет завтра, хоть с ним самим, хоть с тем же заводом, со счетов которого начальство угнало деньги на биржевую игру, никто не думал. Вот оно и накопилось, понемножку, по кусочку, по доле процента, и однажды количество перешло в качество… Нет, я не обвиняю твоего предка. Виноваты те, кто создал условия для таких схем. Их-то потом и прижали как следует. Но доля ответственности лежит и на нём.

– Значит, и на нас лежит доля ответственности за происходящее на Земле, – произнёс Том, поднимаясь с пилотского кресла и потягиваясь. – Может, мы и фигуры. Но иногда и пешка становится ферзём. Мы должны быть к этому готовы.

– Вот именно. Иначе зачем бы меня напичкали всей этой военной требухой? – иронично заметил я. – Кормой чую, развязка не за горами. Но размахивать этими… новинками стоит только в самом крайнем случае.

– Само собой. Кстати, кто знает, что ты теперь вооружён и опасен?

– Мы все знаем. Четверо офицеров СБ на станции знают. Десяток технарей из особого отдела. Может быть, ещё кто-то в генштабе – ништяки серьёзные, не на всех военных кораблях такие есть.

– Тогда есть небольшой шанс, что твои ништяки кое для кого окажутся сюрпризом, – кивнул Том. – Но порох я бы держал сухим. Полагаться на профи, когда они в шоколаде – это одно, и совсем другое, когда профи того, облажаются. Всякое может случиться.

«Арго» нёсся сквозь пространство, готовясь к туннельному переходу. У нас не было какой-то конкретной цели для первого прыжка. Был список, из которого мы могли сами выбирать, исходя из обстановки. Это затруднило бы поиск, случись что с нами, но и возможным недругам разыскивать нас по всему сектору будет накладно. Эрнест подозревал, что в этом случае усилия наших… оппонентов будут сосредоточены на станции, где их легче отследить и переловить. Там они ограничены в средствах. Конечно, ему виднее, он профи. Но почему у меня с каждым днём крепнет убеждение, что нам самим приготовили неплохой сюрприз?

Самое пакостное, что они вообразили, будто я что-то эдакое знаю или могу узнать. Зря напрягаются. Ничего страшного я не ведаю, доступ к базам данных у них наверняка свой есть. Ну, корабль с необычным ИИ – подумаешь, какая цаца. Лет через пятьдесят штатный ИИ вряд ли можно будет отличить от меня. Чем же я так их привлёк?

Наверное, чтобы понять это, нужно мыслить, как они. Вот чего не дано, того не дано.

Ну и бог с ними. Мы просто будем жить и делать своё дело, зная, ради чего стараемся. Том не прав. Земле не всё равно, чем мы тут занимаемся. Просто он привык к красочным шоу, но отсутствие мишуры ещё не означает отсутствия интереса. Значит, и нам не всё равно, как там чувствует себя Земля. А заинтересованность в безопасности родины тоже можно проявлять без суеты и громких слов.

– Сколько бы тут Земель поместилось?

– Четыре целых девять десятых.

– По объёму?

– По массе, – хмуро ответил Эрнест. – Интересно, какой шутник подсунул в список эти координаты? Неужели Глизе 581-три настолько плохо изучена, что понадобилось посылать «Арго»?

– В самом деле, одна из первых землеподобных планет, найденных людьми ещё до космической экспансии… – Виктор Петрович был озадачен не меньше нас с Эрнестом. – Том, почему вы выбрали именно эти координаты для начала миссии? Тяжёлая затопленная планета с тропическим климатом. Здесь невозможно ни колонию основать из-за силы тяжести, ни добывать полезные ископаемые из-за толстой водной оболочки. Здесь есть жизнь в виде свободно плавающих на поверхности океана растений, и только… В самом деле, что мы здесь можем найти?

– Вечно вы всё усложняете, сэр, – хихикнул Том. – Это третья планета от звезды. У второй, которая втрое тяжелее, предыдущая экспедиция засекла спутники. А на спутниках нашлись какие-то там формации. Мы просто повисим немного у третьей, подготовимся, а потом пойдём к цели. Там… жарковато.

– Предупреждать надо, – буркнул Эрнест. – Вообще, это плохая идея – сообщать о цели исследования у самой цели. Не военная база, секретить незачем.

– Майк, это был наезд? – Том явно был настроен пошутить. Прямо как я недавно.

– Это был справедливый втык, – я поддержал Эрнеста. – Впредь постарайся сообщать экипажу, куда ты собрался тащить «Арго».

Система Глизе 581 – это древний красный карлик со свитой из нескольких планет. Всего двадцать световых лет отделяют её от Солнечной системы. Её обнаружили в телескопы одной из первых, и исследовали тоже одной из первых – на предмет наличия разумной жизни или жизни вообще. Нашли целый сонм тёмных, почти чёрных растений вроде водорослей, но никаких признаков животной жизни. Если она когда-то и была, то вода надёжно скрыла её следы. Планеты вращались вокруг карликовой звезды довольно близко и очень быстро. Третья, и та совершала полный оборот меньше чем за две недели, что уж говорить о внутренних.

В принципе кто-нибудь неприхотливый мог бы здесь даже поселиться. Но не люди, это точно. Мы слишком требовательны к условиям жизни.

На всякий случай я запустил рой ботов-разведчиков, может, отыщут что-нибудь сверх того, что нашла предыдущая экспедиция. А пока автоматы бороздят водные просторы тяжёлой «суперземли», можно немного пощупать спутники второй планеты. Благо в системах красных карликов расстояния между орбитами невелики, даже обычные сканеры справились бы.

Начиналась обычная исследовательская работа, без особой романтики и приключений. Рутина, одним словом.

Виктор Петрович в ожидании результатов сканирования системы второй планеты и водной оболочки третьей попросил меня провести расчёт орбит с ретроспективой в миллиард лет. Его интересовало, каким образом самая тяжёлая планета – массой в пятнадцать земных – могла оказаться так близко от звезды. Уж больно обширна была система его спутников для такой не слишком большой массы. Два больших планетоида размером чуть поменьше Луны и шлейф из восьми маленьких. И это при полном отсутствии астероидного пояса у системы, пылевой диск за пределами орбиты пятой планеты не в счёт.

– Есть основания предполагать, что это был газовый гигант, – сказал Щербаков, устало присаживаясь во второе пилотское кресло, пустовавшее по случаю отдыха Тома. – А газовые гиганты никогда не формируются так близко от звезды, их родина – холодный пояс за пределами зоны обитания. Вблизи светила они, как правило, быстро лишаются газовой оболочки, остаётся каменное ядро массой от десяти земных до… впрочем, верхний предел нам пока не известен. Части спутников, кстати, планета тоже должна была лишиться, и у меня имеются некоторые основания считать таковым потерянным спутником первую планету системы. Хотя я могу и ошибаться.

– Я проведу расчёты и представлю компьютерную модель, Виктор Петрович, – ответил мой голографический образ с экрана. – Возможно, миллиард лет – это не слишком большой горизонт для такой старой системы, попробую просчитать глубже. Но у меня есть вопрос… Если ваше предположение подтвердится, то не ждёт ли что-то подобное Солнечную систему? В смысле приближение Юпитера и Сатурна к Солнцу и хаос во внутреннем поясе.

– Молодой человек, – Щербаков лукаво улыбнулся. – Солнечная система недостаточно стара для этого, а мы, люди, однозначно не доживём до стадии дрейфа газовых гигантов к Солнцу. Счёт идёт даже не миллионы, а на миллиарды лет.

– Вы правы, столько не живут… Расчёты будут готовы дня через два.

Да. Жизнь – весьма скоротечная и недолговечная штука. Я уже упоминал о старейшинах Содружества – цивилизациях возрастом в сто двадцать тысяч земных лет. По космическим меркам это не срок. Это мгновение, которое и заметить-то мудрено.

Но разумные существа при этом дерзают заглядывать на миллиарды лет назад и вперёд. В те края пространства-времени, где им однозначно побывать не светит. Спрашивается, зачем?

Раньше я не находил ответ, который не вызывал бы сомнений. Познать мир – слишком общее определение. Зачем познавать Вселенную, если не суждено прожить сколько-нибудь заметный период времени и освоить не менее заметный кусочек пространства? У некоторых на этой почве даже комплекс неполноценности развивался. Но теперь я знаю ответ.

Не познав, как устроена Вселенная, человек принципиально не может познать самого себя. И наоборот. Это и к инопланетным расам относится. Я переосмыслил древний принцип «что наверху, то и внизу» на новом уровне познания. Разумное существо суть крошечный кусочек, несущий в себе всю информацию о целой голограмме. То есть о Вселенной. Грубо говоря, ключ к познанию мира находится в нас самих. И наоборот. Потому познание одного без познания другого невозможно. А без познания мира во всех его тонкостях и проявлениях невозможно самосовершенствование.

Инь и Ян. Две половинки, сердце которых находится в средоточии их противоположности.

Ой, что-то меня на философию потянуло. Это не к добру. Вселюсь-ка я в андроида и прогуляюсь по кораблю, пока ядро обсчитывает массив данных о системе Глизе 581. Тем более, мне есть о чём поговорить с Колей Свечиным.

Выход андроида из узкого бокса в техотсеке по первому времени слегка нервировал технарей, но они быстро привыкли и относились к этому как к обычному корабельному событию. Хотя я всегда предупреждал тихим звуковым сигналом и миганием зелёного светодиода на дверце. Тем не менее, кто бы ни был на вахте в техотсеке, меня всегда почему-то встречали по стойке смирно.

По графику сейчас должен дежурить Итиро. Его я и застал – с «волшебной палочкой» технического сканера в одной руке и микропаяльником в другой. На столике в углу, под лампой направленного света и большой лупой на тонкой коленчатой штанге, лежал разобранный на части приборчик.

– Добрый день, капитан-сан, – японец не мог удержаться от традиционного поклона: для него я высокое начальство, ничего не поделаешь. Менталитет.

– Добрый день, Итиро, – я ответил кивком, как и подобало «высокому начальнику». – Как обстановка?

– Вышел из строя датчик системы водоочистки. Заменил запасным, сломанный ремонтирую, – с готовностью доложил техник. – В остальном всё в порядке, все системы работают в штатном режиме.

– Ты шесть часов назад сменил брата, не так ли?

– Да, капитан.

– Значит, Таро спит, а Ник должен был уже проснуться… Я прогуляюсь немного, как раз к пересменке загоню робота обратно в… гараж.

Это не просто слова, это обязанность любого члена экипажа отчитываться перед дежурным по техотсеку о планах использования сложной техники. Андроид не приписан к «Арго», он является моей личной собственностью, но инструкция относится к любой сложной технике, находящейся на борту, и обязательна для всех. Итиро заверил, что примет машину как полагается, и, снова вежливо поклонившись, проводил меня до двери. Уверен, он сейчас усядется за ремонт датчика и провозится с ним до сдачи вахты. Трудоголик, как большинство его соотечественников. Зато Ник будет большую часть смены смотреть фильмы или читать книги, полагаясь на автоматику. Тоже менталитет, что поделаешь. Зато руки у него золотые.

Мой сигнал застал Ника за умыванием. Наверное. Ничем другим объяснить невнятное: «Шша!» – прозвучавшее в динамике, не могу. Так и представил его с зубной щёткой во рту. Я ошибся: дверь бесшумно въехала в переборку, открыв моим видеокамерам зрелище жующего Ника. На столе стояли пластиковая тарелочка с горкой маленьких круглых бутербродов и большой стакан витаминной смеси яркого морковного цвета. Так. Я ему завтрак испортил.

– Может, мне чуть позже зайти? – спросил я.

– Не, – Коля, наконец проглотив кусок, сделал приглашающий жест. – Ты ж просто так от нечего делать не являешься. Извини, сегодня прямо жор напал, это вторая порция.

– Сходи к Вууру, пускай он твой обмен проверит, – повышенный аппетит в дальнем космосе не всегда признак здоровья, это даже я знал. Мы ведь не натурпродукт едим, а молекулярные концентраты, которые при разогревании принимают вид и вкус разных блюд.

– Знаю я, что это не здорово. Схожу. Только доем сначала… Садись. Извини, кэп, угостить не могу.

– В курсе, – усмехнулся я. – Да у меня и разговор-то несерьёзный, минут на пять.

– Правда? – Коля отхлебнул напиток. – А я уж подумал, что-то случилось.

– С какой стороны посмотреть… Почему ты не отразил в анкете, что в свободное от основной работы время являешься бета-тестером игровых симуляторов?

– Блин… Я не думал, что это имеет отношение к делу.

– Имеет, Коля, имеет. Это раньше я был профаном по части игрушек, а теперь, когда я сам компьютер, а Том запускает свою «Вторую мировую» на моём квантовом ядре, поневоле стал спецом… Ага, ты уже понял, к чему я клоню.

Я улыбался, но Ник чувствовал себя неуютно. Человека он бы ещё попытался переубедить, но как переубедить тот самый комп, у которого абсолютная память?

– Да я так, подшутить над ним хотел, – сознался он.

– Игру в многопользовательский режим переводил, – подсказал я. – Или играл за ведомого и тупил сам, или персонаж ведомого, не получая команд от тебя, работал по самому примитивному сценарию… Ник, зачем тебе это?

– Потому что он меня достал, – признался земляк. – Сколько его ни проси не вонять кофием на весь корабль, как горохом об стенку. Натуральный реднек. Он забывает, что на борту не один. Приходится иногда напоминать.

– Плиту на камбузе ты подкручиваешь?

– Кто же ещё…

– Коля, – негромко сказал я. – Мне не нужны конфликты на борту, даже такие мелкие. Договоритесь. Монетку бросьте. Устройте виртуальную дуэль, наконец. Готов быть судьёй в вашем поединке. Я не приказываю – по-человечески прошу: прекратите оба впадать в детство. Разберитесь между собой и живите спокойно по новым правилам.

Кажется, на Ника больше всего произвели впечатление мои слова «по-человечески прошу». Он явно оценил.

– Хорошо, – кивнул земляк. – Разберёмся.

Очень на это надеюсь. Иначе «Арго» превратится в подобие мадридского двора с его интригами и заговорами. Мне такое сомнительное счастье ни к чему.

День уходил за днём, как песчинки в древних песочных часах. Я делал расчёты, Том составлял подробные карты и прокладывал курс, учёные изучали образцы и результаты сканирования, Вуур обнаружил пару новых видов микроскопических водорослей в пробах воды с третьей планеты, а технари незаметно делали свою работу. «Арго» жил своей обычной космической жизнью.

Наконец всё было готово, и я отдал команду «все по местам». Мы уходили ко второй планете, для более глубокого изучения её спутников. Там и вправду наблюдалось нечто любопытное, хотелось бы рассмотреть поближе.

Расстояния между орбитами планет красного карлика несерьёзные. Планеты не только красочно выглядят в небе друг друга, но даже вызывают приливные волны. Тяжёлая, в пятнадцать с чем-то земных масс, вторая планета поднимала на третьей волну ненамного меньших габаритов, чем звезда. От постоянных катастроф Глизе 581-три спасало отсутствие суши. Толстая водная оболочка медленно вращавшейся планеты лишь приподнималась и опускалась под воздействием гравитации, почти не беспокоя растительный мир. Вторая же планета, с реденькой горячей атмосферой, не вращалась вовсе, хотя была втрое массивнее и, по идее, должна была сохранить момент вращения. Сторона, вечно обращённая к звезде, напоминала дантов ад: раскалённая каменистая пустыня с озёрами и реками лавы в центральной области. Там даже один из моих ботов сгорел, пытаясь взять образец. Попал под лавовый выплеск. Несколько других сумели зафиксировать температуру поверхности около двух тысяч градусов. То есть камень там кипел и испарялся, образуя подобие облаков, которые при удалении от адского центра конденсировались и выпадали в виде огненно-каменного дождя. Дождь из лавы и раскалённых камней – представляете? Жители древней Помпеи, те бы хорошо представили. На терминаторе наблюдались более-менее сносные условия, там теоретически можно было бы установить автоматическую станцию. А ночная сторона «радовала» температурами, близкими к абсолютному нулю. Тонкая ледяная корочка в области, противоположной огненному аду, состояла не из воды, а из замёрзших газов жалких остатков атмосферы. Их основа – метан и аммиак – давала однозначный ответ на вопрос о происхождении второй планеты. Это были останки древнего газового гиганта, втянутого звездой во внутренний пояс. Миллионы лет он, разогревшись до экстремальных температур, терял свою атмосферную «шубу», пока не осталось голое скалистое ядро. Удивительно, как планета сумела удержать спутники. Вероятно, это тоже руины некогда величественной системы. То немногое, что сохранилось от прежнего великолепия.

На первую планету мы даже ботов не посылали. Она вращалась уже в пределах звёздной «короны», а это означало суперэкстремальные условия. Нет, нам там делать нечего.

Уравняв скорость «Арго» со скоростью крупнейшего спутника планеты – по классификации он числился как Глизе 581-2-2 – я выпустил два роя ботов-разведчиков и принялся ждать результаты. Заодно позабавил экипаж, поймав обрывки земного сигнала двадцатилетней давности. Его посылали в направлениях, считавшихся перспективными, с периодичностью в полгода ещё до первой исследовательской экспедиции. Цикл начали почти сразу после более-менее успешного завершения хебеарской войны. Программу свернули, как только в «гражданку» ушли секретные до того военные станции связи нового поколения, позволявшие не зависеть от скорости света. Но сигналы разлетелись по космосу, и время от времени те или иные корабли ловили их, порой в самых неожиданных сочетаниях и с забавными искажениями.

Надо признаться, я не ждал ничего необычного в докладах ботов-разведчиков. Потому-то был, мягко говоря, ошарашен.

Они нашли на спутнике хорошие, перспективные залежи редкоземельных металлов. Довольно компактные и близко расположенные к поверхности. Из-за полного отсутствия атмосферы этим довольно активным металлам не с чем особо было реагировать, и потому большая часть залежей представляла собой практически чистые металлы или их смеси в окружении горных пород. Но, во-первых, их уже кто-то разрабатывал. А во-вторых, этот «кто-то» копался там совсем недавно, буквально за месяц-другой перед нашим прилётом… М-да. Мы не одиноки во Вселенной, это факт. Но на картах Содружества эта система числилась как неосвоенная. То ли кто-то из наших союзников занимается тайной добычей – что вряд ли, редкоземельные элементы не тот куш, ради которого можно рисковать судом и гигантскими штрафами – то ли мы наткнулись на следы деятельности неизвестной расы.

Ну да. Неизвестная раса. На спутнике, лишённом атмосферы. Около планеты, половина которой – раскалённая печка, а другая половина – колоссальный морозильник. Растения третьей планеты в качестве кандидатов даже не рассматриваются. Значит, это такие же пришельцы, как и мы.

Ситуация с обнаружением следов деятельности иной цивилизации учтена в уставе. Сейчас я должен собрать экипаж, изложить факты и послушать, что скажут спецы.

– Это совершенно бесспорные данные, или нужны дополнительные исследования? – скепсис Щербакова был понятен: он в силу возраста и врождённой осторожности никогда не бросался в авантюры.

– Автоматы обнаружили на породах свежие следы работы горнодобывающего оборудования, – сказал я, выведя на экран крупные трёхмерные снимки поверхности того, что можно было назвать шахтой. – Сечение – идеальный круг. Очень похоже на ультразвуковое сверление, но диаметр этого сверла, гм, несколько нестандартный. У нас просто нет роботов, которые могли бы пробить в скале ход диаметром более пяти метров. А чуть в стороне – отвалы. Пустая порода. То есть совершенно пустая, без признаков содержания добываемых элементов.

– Выходит, некто явился сюда, добыл пару тонн неодима, убрал оборудование и улетел? – спросил Эрнест. – Почему не поставил завод-автомат и не занялся постоянной добычей?

– Это было бы логично для людей и для нас, – возразил Вуур. – Мы тоже поставили бы завод по обогащению добытой руды и не переносили бы его до истощения залежи. Но что мы знаем о логике неизвестной расы? Быть может, это были путешественники, которым понадобились конкретные элементы для починки бортового оборудования или пополнения запасов. Они получили ровно столько, сколько требовалось, отремонтировались и ушли.

– А я бы ещё проверил, нет ли здесь более старых выработок, – подал голос Том, созерцавший карту поверхности спутника. – Мало ли.

– Хорошая мысль, – поддержал его Щербаков, сдвинув очки выше лба. – Капитан?

– Я запущу ещё два роя, пусть покружат, посмотрят, – мысль и вправду дельная. – Может, действительно эту планетку кто-то использует как сырьевой склад. Пришёл, взял, сколько надо, ушёл.

– Тогда они либо живут поблизости, либо у них невероятно дешёвые движки, – хмыкнул Ник. Технари тоже присутствовали на совете – они спецы в своей области, и часто могли заметить то, что ускользало от внимания учёных.

И эта мысль дельная. Стоит проверить эфир на предмет модулированных сигналов… если, конечно, подтвердится, что разработка здесь ведётся периодически. Но почему на моей компьютерной душе кошки скребут? В чём дело? Предчувствие?

Не знаю. Я и вправду всё ещё человек, если неизвестное по-прежнему заставляет меня настораживаться.

И снова рутина. Повседневная кропотливая работа незаметно съедала минуты, часы, дни… Мы вертелись около второго спутника второй планеты, изучая его «сырьевые склады» и разыскивая следы чужих разработок. Идея Тома поискать их дала результат: буквально на второй день мы нашли ещё четыре шахты. В отличие от первой, они были наполовину забиты пылью с поверхности и основательно разрушены приливными силами, вызываемыми близостью к тяжёлой планете и к звезде. Конечно, этому планетоиду было далеко до Ио, спутника Юпитера, где приливные подъёмы коры составляли десятки метров и вызывали многочисленные извержения вулканов, но для обрушения сводов круглых шахт много и не требовалось. Последив за поведением коры спутника и замерив параметры приливов, приблизительно определили время создания этих шахт. Выходило что-то около десятка лет.

Дальнейшее изучение спутника не дало ничего нового. Он был набит редкоземельными металлами, на нём обнаружили явные следы разработки – свеженькую шахту в районе залегания неодима, и четыре туннеля десятилетней давности на месторождении лютеция. Всё. Больше никаких признаков разумной деятельности. Но это должно было заинтересовать Землю. Неизвестно, когда чужой разум снова посетит эту систему, и посетит ли вообще, но автоматическую станцию с информацией о нас оставить можно. Даже нужно. О результатах исследований и принятом решении сообщили в отчёте, и теперь отдыхали в ожидании ответа со станции.

Ответили нам, на удивление, с задержкой в сутки. Сообщили, что месторождения редкоземелов – это очень даже неплохо, а станция на предмет контакта с неизвестной расой не помешает. Координаты Земли и так известны всем, кому это было интересно, хоть союзникам, хоть врагам. А человечество на то и содержит сильный военно-космический флот, чтобы недружелюбно настроенные инопланетяне много раз подумали, прежде чем ходить к нам с мечом. Так что и станцию одобрили, и обещали добыть финансирование на отправку горнодобывающего оборудования в эту систему.

Наша миссия здесь окончена. Выбор следующей цели – снова за нами. Хотя и меня, и Тома, и Эрнеста слегка насторожила настойчивость координатора, дважды поинтересовавшегося, куда именно мы намерены отправиться. Раньше у нас был заранее утверждённый план. Теперь выбор курса оставлен на наше усмотрение, и можно было бы понять беспокойство руководства станции. Мол, случись что с нами, они должны иметь хотя бы приблизительные координаты поиска. Но в том-то и дело, что запрос исходил не от руководства, и моя приобретённая паранойя разыгралась с новой силой. Полковник настоятельно рекомендовал такие вопросы решать лично с ним, и никак иначе. Всякие частные расспросы подлежали игнорированию с одной стороны и тщательной фиксации с другой. Посовещавшись с Томом, я выдал координатору параметры двух систем, куда мы не особо планировали заглядывать, попутно сбросив шифрованный «пакетик» на одному мне известный адрес. Если наши… оппоненты настолько неосторожны, что решились задействовать агентуру на станции, значит, приближается время действовать. Ну, а если я ошибся, и всё дело в излишнем любопытстве отдельно взятого хомо сапиенса, то ему пропишут таблетку от оного. В виде дисциплинарного взыскания, например.

– У нас пара дней на выбор и новый курс, – Том был бы рад, если бы я снова дал ему возможность выбирать самому, но, получив дружный втык, больше не рисковал разводить самодеятельность. – Что скажешь?

– У нас пара дней на то, чтобы получить ответ… на мой личный запрос. А там уже решим, – произнёс я, появившись на экране в повседневном образе – уставшим после смены пилотом. Хотя я действительно устал, как это ни странно. – Три дня туда-сюда в нашем случае роли не играют, мы вольные птицы.

– В определённых рамках.

– Это да. Но своим временем распоряжаемся сами.

– Ладно. Пойду кофейку сварю.

– Том.

– Что, Майк?

– Как у тебя с артериальным давлением?

– В пределах нормы, – бодро ответил Том. – С чего это вдруг тебя заинтересовало моё артериальное давление?

– С того, дружище, что оно у тебя хоть и в пределах нормы, но около верхней планки. Ещё годик-другой, и придётся делать выбор между кофе и штурвалом… А если не угомонишься, – добавил я, заметив его недовольную гримасу, – то доиграешься до варианта «ни кофе, ни штурвала». Лично меня это не устраивает. Я к тебе, засранцу, привык.

– Какой трогательный эгоизм, – едко заметил Том. – Ну, ладно, ладно, не дуйся. Обязуюсь выпивать в день на пару чашек меньше.

– И включать вентиляцию, – подсказал я.

– И включать вентиляцию, – кивнул Том, мысленно уже предвкушая аромат чёрного кофе. То есть мысленно он был уже не со мной, а на камбузе. – Вы, блин, как сговорились все… заботиться о моём здоровье.

– Нормальный инстинкт самосохранения, – я позволил себе лёгкую иронию. – Потому что от здоровья пилота зависит жизнь экипажа. Это мне можно не думать о давлении и печёнке, у меня их нет. Ты – другое дело.

Я слишком давно и хорошо знал Тома, чтобы предугадать его реакцию. Он, собственно, уже явно сверстал язвительную речь в защиту маленьких человеческих слабостей, коих я, комп несчастный, лишён, и готовился её произнести. Но то ли у меня помимо воли на виртуальном лице отразилась настороженность с долей растерянности, то ли он сам что-то эдакое почуял… Это действительно было сродни ощущению, будто в совершенно тёмной комнате кроме тебя есть ещё кто-то. Бесшумный, таящийся, но живой. Многие люди чувствительны к чужому присутствию, и я тоже… Это не было чем-то вроде пресловутого «взгляда в спину». Просто рядом с нами кто-то был, и я ощутил его всеми сенсорами «Арго». Словно… словно пространство слегка уплотнилось, что ли… Сам понимаю, как это нелепо звучит, но другого слова подыскать не могу.

– Oh, my God… – выдохнул Том, глядя в главный экран.

Прямо над «Арго» и впрямь пространство «уплотнилось», и из этого кокона темноты без каких-либо спецэффектов проявился… проявилось… Нет, я не знаю, что это такое.

Космический корабль? Слишком «биологичен» с виду, хотя мог бы послужить натурщиком для Сальвадора Дали. Эдакая помесь насекомого с южноамериканским броненосцем, закованная в панцирь из тускло блестевшей серой «чешуи». Живое существо? Вы когда-нибудь встречали живое существо длиной в десять с лишним километров? Мне пришлось срочно корректировать программу маневровых движков, гравитация у объекта соответствующая.

– Э-э-э… Майк, похоже, это наши шахтёры явились, – первым из нас двоих опомнился Том. – Вызывай экипаж в рубку. Программа – контакт.

– Готовлю программу, – голос друга и долг капитана вернули меня в реальность. Вот что устав животворящий делает. – Экипаж в полном составе вызван в рубку по протоколу контакта… Вызываю чужака на всех доступных частотах.

– Блин… Сходил выпил кофейку, называется…

– Это покруче кофе будет, – хмыкнул я, формируя свой голографический призрак вне экрана.

– Точно, мозги прочищает капитально… Не страшно, Майк?

– Страшно, Том, – наши ещё не добрались до рубки, потому я был откровенен. – Это всегда страшно. Только безнадёжные дураки ничего не боятся… А эти ребята не спешат отвечать.

– Наверное, тоже не дураки, – хмыкнул Том.

Гигантский объект, нависший над нами, излучал какой-то очень странный спектр, но больше ничем себя не проявлял. Исчезла та странная эмоциональная волна, которая предшествовала его, гм, проявлению в пространстве. Кстати, крайне интересный способ перемещения, изучить бы… Корабль – или всё-таки существо? – словно замер, обнаружив на месте финиша что-то чужое.

Если тамошний экипаж расшифрует наше контактное послание, то должна последовать реакция. Неважно, какая. То есть не хотелось бы стать первой жертвой нового межпланетного конфликта, если нас по какой-то причине сочтут врагами. Это было бы крайне обидно. Но и рассчитывать на мгновенный дружеский ответ тоже несколько самонадеянно. Несмотря на это, я продолжал транслировать сигнал контакта.

«Мы – люди планеты Земля. Мы пришли с миром».

Хотя это не на сто процентов соответствовало истине. Не все на борту «Арго» были людьми. Но какая, в сущности, разница?

– И что, целый час вызываем, а ответа нет?

Эрнест волновался. Ясное дело, он, как все на борту, совмещает несколько специальностей и является нашим штатным контактёром. В своё время его квалификация здорово помогла в установлении добрых отношений с жителями Аашаша. Но четырёхрукие гуманоиды хотя бы существа нашего калибра и вполне понятной логики. А здесь… Да кто же там сидит внутри, в самом-то деле? Какие-нибудь разумные медузы? Или вообще что-то запредельное, не похожее ни на одну известную нам форму жизни?

– Молчат, как рыбы. Штатное сканирование тоже ничего не даёт, – сознался я. – Обшивка поглощает излучение.

– Что, даже в рентгене?

– Особенно в рентгене. Мы, вообще-то, тоже не совсем прозрачны в этом диапазоне. На длинных волнах что-то смутно нарисовалось, но я не знаю, что это такое. Может, ты знаешь?

Я выдал на экран результат длинноволнового сканирования. Скажем прямо, не самая чёткая картинка получилась, но уж извините, какая есть.

Явным и недвусмысленным здесь был только контур чужого корабля, а внутри это чудо представляло собой не поддающееся логическому осмыслению чередование пустот и уплотнений разной формы, соединённых изогнутыми трубками. Трубками – очень условное название. Гофрированные и гладкие, круглые, овальные, сложного сечения, изогнутые в самых неожиданных местах и под самыми разнообразными углами… У меня одного возникла ассоциация с кишечником?

– Не слишком аппетитное зрелище, – признался Эрнест. – Если это искусственное сооружение, то его создатели… э-э-э… обладают своеобразной психикой.

– На моей планете технику иногда выращивают, основываясь на информации генома живых организмов, – подал голос задумавшийся было Вуур. – Но это ни на что не похоже. Здесь нет симметрии.

– Или мы её не видим, – не менее задумчиво проговорил Щербаков – единственный из всех сидевший в пилотском кресле. – Вернее, не понимаем, по скольким осям и в каких плоскостях она может быть.

– Живых существ на борту нет, что ли? – спросил Том. – Я не вижу на этой схеме ничего похожего на нас.

– Они не обязаны быть похожими на нас, – буркнул Эрнест.

– Тем больше у меня сомнений, что контакт удастся. Бытие, как ты знаешь, определяет сознание. Если бы я был похож на космический муравейник в десяток километров длиной, то моя логика сильно отличалась бы от твоей.

– А ведь ты прав, Томми, – встрял я. – Муравейник. Вот на что это похоже.

– Эй, ты же не хочешь сказать, что там живут гигантские муравьи? – опешил он.

– Да бог знает, кто там живёт, – заговорил Ник, до того молча подпиравший стенку. – Не знаю, как вы, а я чётко вижу три движка с энергостанциями при каждом. Один на корме и два по бортам. Логика, хех… Теоретики… Все мы в одних и тех же законах физики барахтаемся, а значит, и преодолеваем их сходными путями, хоть люди, хоть гигантские муравьи.

Мы все с некоторым недоумением покосились на него. Молчал, молчал, и, наконец, выдал. Притом вполне логично выдал, чертяка. Вот что значит опыт и мышление технаря.

– Я не чувствую движения внутри корабля, – негромко сказал я, продолжая транслировать картинку на главном экране. – Что хотите, то со мной и делайте, но на чужом корабле никого нет.

– Завод-автомат? – предположил Щербаков. Он волновался, и от волнения его лоб начал покрываться испариной. – Но не поверхностный, а орбитальный? Если это так, мы напрасно ждём ответ.

– Такую громадину невозможно контролировать без высокоинтеллектуальной автоматики, – возразил ему Эрнест, нервно расхаживавший по рубке с заложенными за спину руками. – Даже у нас ИИ любого космического корабля способен адекватно оценить неопознанный объект и реагировать на его действия по обстановке. Попытка дешифровки незнакомого сигнала будет однозначно, и только если компьютер не справится, задача перепоручается людям.

– Да, но мы не принимаем никаких сигналов с этого корабля…

Что-то странное произошло с моим восприятием. Вроде бы только что был сосредоточен на анализе частотного диапазона излучения чужого корабля, выделив одну псевдоличность для общения с экипажем, а мгновение спустя потерял связь с реальностью. На ничтожную долю секунды, не больше, но компьютеру и этого достаточно. А дальше… Ни в одном языке Земли, наверное, не найдётся слова, чтобы описать то, что я… почувствовал. Единственный раз за всю жизнь мне довелось испытать нечто отдалённо похожее – в семнадцать лет, когда нам сообщили, что после многолетней комы пришёл в себя дедушка, мамин отец. Мы с мамой – никого другого тогда в городе не оказалось – помчались в больницу… Дед к нашему приезду уже понимал, где и почему находится, но я на всю жизнь запомнил его растерянный взгляд. Взгляд подавленного человека, осознавшего, что время прошло, а жизни как таковой, считай, не было. Сейчас… Да, это было похоже на внезапное пробуждение больного старика и его мучительный взгляд: «Кто ты? Где я?.. Кто я?»

Моё сочувствие было услышано, и, кажется, понято.

Был бы человеком, взвыл бы сейчас от ошеломляющего каскада чужих образов и сопровождавших их эмоций, хлынувшего в моё сознание…

Не знаю, сколько прошло времени. Я потерял ему счёт.

Не знаю, заметили ли в рубке мой ступор. Я выпал из дискуссии экипажа, лишь краешком сознания отмечая её факт. Да и была ли она вообще? Сколько секунд там прошло, пока передо мной раскрывалась… чужая вселенная?

Никакого преувеличения. Любое разумное существо – микрокосм, вселенная. Любое.

Чужак действительно был кораблём, разумным средством передвижения. Он принадлежал к расе, для которой в порядке вещей было подселять свой разум в бортовой компьютер звездолёта, для этого им не нужны были экстремальные обстоятельства. Но вот незадача: раса по какой-то причине внезапно вымерла, оставив после себя наследство в виде флотилии разумных кораблей. Когда именно это случилось, чужак не помнил. Очень давно. Поначалу они странствовали в космосе, накапливая знания и разыскивая населённые планеты. Потом начались поломки и сбои, чем дальше, тем чаще. Они разыскивали планеты и планетоиды с нужными минералами, занимались их добычей и обработкой, чинили сами себя, пополняли запасы топлива… но ничего не могли поделать со сбоями в программном ядре, в котором воплотились их личности.

Совершенно естественный процесс старения и увядания растянулся для полностью искусственных громадин на тысячелетия. Закон природы, которая с момента Большого взрыва не создала ничего вечного и неизменного. Так что я не увидел ничего удивительного в том, что чужаки начали постепенно умирать. Просто наступал момент, и они отключались, переставали отвечать на вызовы и передвигаться. И однажды наш новый знакомец остался один.

Он был настолько дряхл рассудком, что не помнил, когда и как это произошло. Он даже не сразу смог проснуться, почуяв мои сигналы, а когда осознал происходящее, принял меня за одного из своих покойных товарищей. Сколько я ни пытался, передавая образы, объяснить свою чужеродность, не доходило.

Так древние старики с угасшим разумом начинают называть своих внуков и правнуков именами давно умерших родичей. Сколько лет этому старцу и сколько лет назад он в последний раз здраво оценивал реальность, я не знаю…

Кое-как приспособив часть своей личности к разговору с ним, я поспешил «прийти в себя» в рубке… Ох ты, чёрт, да тут всего секунд пять прошло.

– …что-то странное, – первое, что я услышал, в буквальном смысле вернувшись в собственный голографический образ, было окончание речи Щербакова. – Я бы на вашем месте попытался прослушать эхо на крайних частотах нашего диапазона. Возможно, наша техника не позволяет…

– Простите, – прервал его я. Мой голос был почему-то хриплым, будто от волнения. Хотя почему «будто»? – Простите, Виктор Петрович. Прошу тишины… Я говорил с ним сейчас. Я его услышал и понял… что мог.

– Так чего ты тянешь, рассказывай! – первым, что меня совсем не удивило, вскинулся Том.

– Подробности чуть позже, через минутку, – сказал я, остро ощущая на себе разгоревшиеся от любопытства взгляды всех семерых. – Пока скажу главное. Это глубокий старик, и к нему, кажется, давным-давно пришёл один из двух докторов – то ли Альцгеймер, то ли Паркинсон. Дедушка стойко принимает меня за одного из своих.

– Их много? – спросил Эрнест.

– Похоже, он остался один, но так этого и не понял. Или не принял.

– Так. А подробности? – поинтересовался Щербаков.

– Теперь насчёт подробностей… Я буду рассказывать то, что сумел понять из этой каши образов, а Том пока проанализирует звёздную карту, то единственное, что из всей принятой информации поддаётся анализу. Меня интересует место и время. Особенно время.

– Как всегда – самое интересное я пропущу, – хмыкнул Том.

– Самое интересное будет как раз у тебя, – возразил ему Ник. – Давай не ной, а работай.

Это было нелегко – одновременно воспринимать путаные образы космического старца и переводить их на русский язык. Том даже отметил, что загрузка ядра вошла в красную зону, свыше восьмидесяти процентов, и посоветовал немного сбавить обороты. Но я справился. То, на что ушло несколько секунд при прямом эмоционально-образном контакте, вылилось в десятиминутный рассказ. И это при том, что меня никто не перебивал, не задавал наводящие вопросы. Наверное, потому, что самые яркие образы я транслировал на большой голоэкран. Но и после того, как я умолк, ещё минуты две в рубке царила тишина.

Нарушил её Том.

– Майк, – хмуро проговорил он, глядя на результаты обработки звёздной карты. – Глянь-ка на это.

Мне не нужно было подходить к нему, чтобы заглянуть через плечо на экран его терминала. Достаточно было подключиться к его линии.

– Если ты не ошибся с идентификацией маркерных звёзд, то получается…

– Два миллиона сто пятнадцать тысяч лет, плюс минус пять тысяч, – договорил он за меня. И снова – тишина.

Цифра ошеломляла.

Два с лишним миллиона лет – это почти одна сотая полного оборота Галактики вокруг своей оси. Это возраст человечества как разумной системы, изменяющей окружающий мир, если считать от первого каменного рубила, вытесанного руками нашего далёкого предка из рода хомо хабилис. В известном нам секторе космоса попросту нет существа древнее этого гигантского корабля: писатель-фантаст Ефремов был прав, столько не позволяют жить законы термодинамики. Тем не менее чужак был жив. Наверное, потому, что программа самовосстановления у него ещё работала, не давая загнуться основным узлам. Вот с разумом беда. Разум не выдержал испытания бессмертием.

И тут до меня, дурака, наконец дошла мысль, от которой стало по-настоящему страшно.

Это – моё возможное будущее? Квантовые кластеры практически вечны, если их целенаправленно не разрушить. Так неужели и я однажды превращусь в одинокого маразматика, пережившего всех своих сородичей? В последнего человека планеты Земля?

Смерти все боятся, таков закон природы. Но я видел перед глазами то, что хуже смерти, и впервые с необычайной ясностью осознал мудрость Всевышнего, положившего предел всему, что имеет начало. Малый или большой, неважно. Тогда становится понятен смысл самой жизни – успеть в отведенный ей промежуток времени исполнить своё предназначение. Сделать мир хоть капельку лучше, познать ещё одну частицу бесконечности… и передать эстафетную палочку тем, кто пойдёт дальше. Наверное, только осознание конечности жизни не даёт нам загнить. Я не могу это знать наверняка, я всего лишь предполагаю.

Говорят, были люди и не люди, мечтавшие о вечной жизни. В древности случались особи, купавшиеся в крови убитых детей или принимавшие препараты, изготовленные из младенцев. Иногда их судили, и до нас дошли материалы этих дел. В двадцатом веке соответствующе «прославились» нацисты. В двадцать первом всплыли персонажи, продлевавшие себе жизнь пересадкой молодых органов, причём способы добычи «материала», судя по сохранившейся документации, были самые бесчеловечные. Ради органа для одного сверхбогатого упыря в какой-нибудь бедной или охваченной войной стране могли перебить и выпотрошить сотни людей, чтобы найти подходящую по биохимии «запчасть». Не заморачивались даже анализами. Просто тупо валили и вспарывали сотни человек, отправляя за океан самолёты с медицинскими контейнерами. Авось что-то одно подойдёт… Даже не ради вечности – ради пары лишних лет. В моей голове это не умещалось. Но даже если предположить, что медицина найдёт гуманный и эффективный способ бесконечно продлять жизнь, не уверен, что это пойдёт на пользу человечеству. Какой смысл что-то менять в окружающем мире, если не меняешься сам? Какой смысл заводить семью, рожать детей, таких же бессмертных, как и ты? Бессмертие нужно лишь тем, кто ставит перед собой и решает задачи протяжённостью в тысячелетия, не меньше. Мы для этого попросту не доросли.

Не знаю, о чём подумали остальные, но ход их мыслей был, наверное, в том же направлении.

Два миллиона лет. А поговорить не о чем.

Чужак всё забыл, помня только отдельные яркие моменты своей далёкой молодости. Он копил знания, чтобы под конец всё забыть…

И смысл тогда в долгой жизни, если нечему научить других?

– Может быть, я покажусь странным, но древние китайцы были правы, – вздохнул Щербаков, собирая свой нехитрый рюкзачок. – Вы знаете, Михаил, что по их кодексу ответственность перед законом наступала с десяти лет и прекращалась после восьмидесяти?

– Не знал, – ответил я. Мы, как и накаркал Том, снова завершили миссию досрочно, и экипаж готовился к высадке на станцию.

– Они считали, что со старого маразматика спросу никакого, – Виктор Петрович невесело усмехнулся. – Видимо, имели веский повод так считать… Наша медицина за последние полвека так продвинулась, что восемьдесят для нас – только начало старости. Но для этого нужно следить за здоровьем с детства и стараться не встревать в передряги. Я же, к сожалению, не делал ни того, ни другого.

– В вашей анкете есть упоминание об участии в хебеарской войне, но не сказано, в какой роли, – я старался быть как можно более деликатным, но всё равно, кажется, наступил на больную мозоль.

– Роли… – усмешка Щербакова стала горькой. Он застегнул аккуратно уложенный рюкзачок и задумчиво положил на него обе ладони. – Вы не поверите, но я был командиром десантного взвода. Абордажником. Мы первыми оказывались на борту вражеского корабля. Насмотрелись, как вы понимаете, всякого, в особенности, когда приходилось захватывать их конвои с пленными. В тот день, когда объявили об окончании войны, я напился, как… как свинья. Проспавшись, написал заявление на демобилизацию и поклялся, что отныне не возьму в руки ничего опаснее вилки. Что ж, до сих пор клятву ни разу не нарушил. Хотя отменным здоровьем теперь похвастать не могу: стрессы, ранения, отравления… Ну, да ладно, молодой человек, – он деланно улыбнулся, резко меняя тему. – Я вас утомил своими стариковскими воспоминаниями. Как там ваш большой друг?

– По сравнению с ним вы – молчаливый ангел, – хихикнул я. – Когда не спит, грузит меня нотациями, устаревшими ещё во времена становления ашельской культуры. Потом забывает, что говорил, и начинает сначала. Странно, что он вообще согласился идти со мной. Должно быть, счёл интересным общение с такими забавными существами, как мы.

– Скорее всего, он решил, что нашёл собратьев. Примите мой совет, Михаил: не разубеждайте старика. Во-первых, вы его огорчите, а во-вторых…

– Он забудет, – в моём голосе прорезалась нотка грусти.

– Он забудет, – подтвердил Щербаков. – Ну, что ж, я готов на выход. Скоро откроете люки?

– Дождусь команды от диспетчера и открою, – ответил я. – Мне тоже не терпится повидать своих.

Андроида я давно активировал и загрузил своей псевдоличностью. Все идут в отгулы, а я что, рыжий? Сдам дела, и к своим.

Когда открылись люки, стал свидетелем исторического события – Том и Ник пожали друг другу руки. Больной кофеман и такой же кофе-хэйтер. Договорились, наконец. Ну, и слава богу.

Нас, что меня сразу неприятно удивило, встречал полковник Лемешев собственной персоной. Протокольно поприветствовав экипаж, он выразил надежду, что ребята смогут хорошо отдохнуть в кругу своих семей, и сразу же, едва мы с ним остались у трапа один на один, вперился в меня пробирающим до металлокомпозитного скелета взглядом.

Где-то в глубине души возник и начал разрастаться ледяной ком нехорошего предчувствия.

– Что-то случилось? – едва слышно спросил я, хотя нас некому было подслушивать.

– Случилось, – так же негромко ответил полковник. – Вас не затруднит, товарищ капитан, если мы на полчасика поднимемся на борт?

Было бы сердце – я бы получил не инфаркт, так приступ аритмии. Но и компьютеру от таких слов тоже становится не по себе.