Глава 5
ГРУППИРОВКА
Перо Тота все скребет и скребет, и я ловлю себя на мыслях о крови. Той крови, что вскоре прольется в этой хронике, и той, что пролилась за десять тысячелетий сражений, прошедших с тех пор, как первые из нас встали рядом с магистром войны в битве на борту боевого корабля «Прекрасный».
Кровь никогда не имела значения для Абаддона. Старые легионы, старые роды, старое наследие… Эти вещи ничего не значили для него тогда и ничего не значат сейчас. На них патина незаслуженной гордости. Черный Легион не видит в остальных Восьми ничего, кроме позора поражения, маскирующегося под отчаянную дерзость проигравших.
И не важно, что вы слышали о его тирании, — ему нет дела до беспрекословного подчинения приближенной элиты, равно как не ценит он и верность, которую можно купить. Для него, для его армий ценны братские узы. В изгнавшей нас империи, в жестоком к нам прибежище и в тени отцов, которые подвели нас, Абаддон предложил нечто новое. Нечто чистое.
Слишком многие из нашего рода видят в себе не более чем сыновей своих отцов. Они стали ущербными отражениями амбиций и идеалов их примархов и не считают никакой другой жизненный путь правильным. Но я задам вам тот же вопрос, что задавал им: разве вы не самостоятельные люди? Разве вы лишь отражения создавших вас мужчин и женщин в следующем поколении? Ответ прост, поскольку вопрос нелеп. Мы все — намного больше, чем копии тех, кто произвел нас на свет.
Абаддон усвоил эту истину на собственном жизненном опыте еще в те первые дни, даже до того, как мы убедили его вернуться и подобрать мантию магистра войны. В конечном итоге ему предстояло объединить тысячи воинов, сотворенных по образу потерпевших неудачу отцов, и научить этих запутавшихся сыновей, как стать братьями. Он заставил нас смотреть в будущее, а не сражаться за уже потерянное прошлое.
Именно тогда жизнь в Великом Оке перестала казаться чистилищем. Затронутая варпом пустота превратилась в убежище, и ее сила сулила перспективы.
Я говорил вам, что в варпе присутствует зло, и это так. Но это еще не вся правда.
Когда вы слышите, как мы, воины «Армий Проклятых», говорим о богах и их Нерожденных детях, то слышите, как мы лжем сами себе. Не потому, что счастье в неведении, а потому, что оно необходимо. Мы воспринимаем вещи таким образом из милосердия к рассудку.
Служители богов, которых Империум считает не более чем немытыми ордами безумных культистов и обманутых еретиков, проповедуют всемогущество своих злобных повелителей. Эти жалкие толпы вопиют о «Хаосе» как о разумном зле, а также о силе, скрытой в его искажающем прикосновении.
Любому псайкеру, связан ли он духом с Золотым Троном или же возвышается в рядах офицеров Адептус Астартес, известна простая истина: человеческая душа — свет во тьме. Душа — это маяк на том уровне, что лежит за пределами реальности, и демонов влечет к подобным огням душ вечный злой голод.
Душа псайкера, ценнейший из трофеев, горит стократ ярче.
Да, все так. И нет, все неверно.
Знаете, что на самом деле находится по ту сторону пелены? Можете представить, что такое на самом деле варп?
Мы.
Это мы. Правда в том, что в галактике нет ничего, кроме нас. Это наши эмоции, наши тени, наша ненависть, похоть и отвращение ожидают на другой стороне реальности. Вот и все. Каждая мысль, каждое воспоминание, каждая мечта, каждый кошмар, когда-либо посещавший любого из нас.
Боги существуют, поскольку мы породили их. Они — наша собственная низость, ярость и жестокость, наделенные формой и облеченные божественностью, так как мы не в силах представить ничего столь могущественного, не наделив его именем. Изначальная Истина. Пантеон Хаоса Неделимого. Губительные Силы. Темные боги… Простите, но я едва могу произнести последнее из этих имен, не вынуждая моего писца, терпеливого и прилежного сервитора, несколько секунд фиксировать лишь прерывистый хохот.
Варп — это зеркало, в котором кружится дым наших пылающих душ. Без нас в нем не было бы никаких отражений, никаких видимых узоров, никаких теней наших желаний. Когда мы глядим в варп, он смотрит в ответ. Он смотрит нашими глазами, той жизнью, которой мы его наделили.
Эльдары верят, что прокляли сами себя. Может, да, а может, и нет. Не важно, ускорили ли они свою гибель, или же возвестили о ней, они оказались обречены в тот миг, когда первый обезьяноподобный человек подобрал камень и с его помощью проломил брату череп.
Мы одни в этой Галактике. Наедине с кошмарами всех, кто жил, надеялся, неистовствовал и плакал до нас. Наедине с кошмарами наших предков.
Так что не забывайте эти слова. Боги не питают к нам ненависти. Они не кричат, требуя уничтожения всего, что нам дорого. Они — это мы. Наши грехи, что находят путь обратно в сердца, давшие им жизнь.
Мы — боги, и созданные нами преисподние — для нас самих.
Мы бежали от Детей Императора и бросили остальных умирать.
Нужно ли мне подробно описывать позор нового отступления? Правда, которую я пообещал говорить, состоит в том, что бегство уже не казалось чем-то постыдным. Мы бежали, чтобы остаться в живых, чтобы дать бой в другой раз. Мы не боролись за высшую цель, и никакая победа не стоила того, чтобы умирать за нее. Наши тела еще дышали, и это было все, чего мы желали. Я еще не поведал вам, как вообще пережил падение Просперо. Уверяю вас, после этого я уже не стыдился нового бегства.
Итак, мы бежали. «Тлалок» был выгодно расположен с самого начала сражения: он все еще находился ближе к границе шторма, чем «Зловещее око» и «Челюсти белой гончей». Корабли Сынов Хоруса и Пожирателей Миров подошли почти вплотную к разбитому остову, чтобы забрать свои катера, — но Ашур-Кай сразу же отвел «Тлалок» подальше от схватки, зная, что мы будем полагаться на канал. До нас добрался лишь один из кораблей Детей Императора, и пушки «Тлалока» отбили у него охоту к погоне. Нас взяли на абордаж, однако я не увидел никаких признаков того, что захватчики добрались до командной палубы.
Война в пустоте разворачивается по одному из двух сценариев. Оба неторопливы, степенны и ведутся терпеливо, несмотря на весь пыл и всю ярость.
Первый представляет собой работу на точно рассчитанной дистанции: корабли перестреливаются с невообразимых расстояний, щеголяя поистине математической красотой. Имперский флот редко ведет сражение с помощью дальнобойных орудий, отказываясь при этом от мощных бортовых залпов, однако подобное едва ли является чем-то неслыханным. Такая стратегия боя мешает проявить сильные стороны легионов и нелюбима большинством имперских капитанов, которые желают обрушить на врагов всю огневую мощь своих кораблей. Но, как я уже сказал, подобное случается. Эти битвы с применением математического прогнозирования и расчетов траекторий — сами по себе разновидность искусства, и в них можно одержать верх, лишь выведя из строя или уничтожив корабль противника. Чаще всего в них не бывает реального победителя, а одна из сторон предпочитает бежать.
Пока мы встречались с пленным пророком Фалька и старались уцелеть при внезапном нападении сардара, Ашур-Кай вел бой второго типа. Это схватки, где скрежещет металл, а надсаженные глотки раздают приказы, перекрикивая вой аварийных сирен. Жаркие и полные ненависти перестрелки с маневрами медленного разворота, массированным беглым огнем пушек с чудовищно близких расстояний и бортовыми залпами, которые с ревом уходят в пустоту, пока корабли проходят встречными курсами в вечной ночи. Между корпусами боевых звездолетов, словно ножи, мелькают абордажные капсулы, вонзающиеся в цель с яростными ударами металла о металл. Целые палубы, отведенные под орудийные батареи, содрогаются от ярости канонады.
Эти сражения можно выиграть, уничтожив вражеский корабль, но к чему впустую терять такой приз? Мы говорим о городах в космосе, которые создаются ценой тысяч жизней и миллионов часов на специализированных верфях с бригадами обученных техноадептов и армиями их рабов, зачастую с использованием технологий, ныне утраченных Империумом и его врагами. Нельзя просто взять и отбросить такие соображения. Чаще корабль противника хотят взять в качестве трофея.
Как и в тизканской игре кутуранга, схожей с терранским регицидом, победа достается стороне, сумевшей уничтожить вражеских владык. Абордажные команды целятся в мостик и пробиваются к командной палубе, чтобы прикончить или захватить всех, кто способен управлять кораблем и удерживать его в бою. В Черном Легионе мы стали называть подобное гха в’маукрис — «удар копьем в горло».
Как всегда случается в пустотных сражениях легионов, защита «Тлалока» свелась к отражению абордажных атак, и это замечательно нам подходило. Я годами продавал свои умения прочим группировкам — то Механикум, то в разное время всем Девяти легионам — и всегда требовал особых условий оплаты. Изредка я соглашался на драгоценное знание. Но никакого золота, никаких рабов и боеприпасов. Чаще всего я брал плату холодным железом марсианских машин войны.
Мы связывали их с сознанием Анамнезис, что дало ей контроль над металлическими телами орды боевых роботов. Никто из врагов, пытавшихся взять «Тлалок» на абордаж в ходе боя, еще не уходил живым. Мы называли этот разрушительный коллективный разум Синтагмой.
Я уселся на свой трон на центральном возвышении и подался вперед, чтобы следить за оккулусом. Корабль вокруг нас содрогался. Три киборгизированных раба на платформе пустотных щитов выдавали сообщения, не отрывая взглядов от расчетного стола. Щиты держались. Мы находились слишком далеко от основной схватки, а большая часть флота Детей Императора занималась тем, что добивала корабли Фалька.
Однако абордаж замедлил нас, равно как и то, что Ашур-Кай держал курс, ожидая, пока я войду в канал. На нас нацеливались три эсминца, каждый из которых был под стать «Тлалоку». Их носовые орудия рассекали пустоту гибельными лучами, а мы неслись впереди с пылающими жаром щитами и пытались поднять поле Геллера, прежде чем броситься обратно в шторм.
Сейчас им было нас не догнать. Только если бы мы допустили какую-нибудь глупость.
Именно этого и добивался Леор. Он хотел развернуться, а Ашур-Кай отказывал ему в этом.
— Еще не слишком поздно. Мы могли бы пробиться.
— Могли бы, — отозвался альбинос. — Но не станем.
— На моем корабле почти пятьдесят воинов.
— Как волнующе.
— И больше десяти тысяч рабов.
— Как много.
— Колдун, я тебя предупреждаю…
— Если бы тебе было дело до жизней твоих людей и слуг, то, возможно, следовало дважды подумать, прежде чем опрометчиво высмеивать вражеского командира, когда тот предлагал свою милость.
А вот и оно. Ашур-Кай высказывал неодобрение мне, маскируя его под отповедью другому. Всегда мой наставник в той же мере, что и брат.
— Леор, — окликнул я Пожирателя Миров со своего трона. — Хмуро глядя на провидца, ты ничего не изменишь.
Воин в красном повернулся ко мне и взошел по ступеням к командному трону.
— Пятьдесят человек, Хайон. Пятьдесят легионеров.
— Пятьдесят мертвых легионеров.
Леор расстегнул замки шлема и снял его, обнажив лицо, рассеченное уродливыми швами. Накладки из синтетической кожи не совсем совпадали по цвету с эбеновой настоящей, а все зубы во рту были заменены бронзовыми клыками. Металлические зубы были обычным делом среди Пожирателей Миров, однако до того момента мне еще не доводилось видеть зубов из армированной бронзы. Из-за ран, полученных за века сражений, Леорвин Укрис выглядел, словно его сшили из кое-как подогнанных лоскутов.
— Нам всего лишь нужно подойти достаточно близко, чтобы подобрать спасательные капсулы.
— Леор, мы не станем возвращаться.
— Как это на тебя похоже, — презрительно ухмыльнулся он. — Показать врагу свою задницу вместо того, чтобы стоять и драться. Бегство от боя подходит тебе, сын Магнуса. Зачем нарушать сложившиеся за всю жизнь привычки, а? Совсем как на Просперо, когда я обнаружил тебя съежившимся среди пепла.
Я смотрел на него, откинувшись на троне и не произнося ни слова. Стоило ему поднять свой тяжелый бластер, как все пятьдесят рубрикаторов на командной палубе вскинули оружие, целясь в стоявших в центре зала семерых Пожирателей Миров.
«Не стреляйте», — велел я им.
Ситуация выходила из-под контроля.
— Думаешь, меня пугают твои братья-трупы, колдун?
Растерзанное лицо Леора сводил мышечный тик — результат работы вгрызающихся в мозг церебральных имплантатов. Я чувствовал в воздухе вокруг него нерожденных демонов, облизывающих зачатки зубов. Они лакомились его болью и яростью.
— Леор, мы не станем возвращаться. Мы не можем. Посмотри на меня. Ты меня знаешь. Знаешь, что я бы не бросил твоих сородичей на смерть, если бы мог их спасти. Я бы даже открыл проход и протащил их через него, если бы мог. Взгляни на оккулус. Твой корабль уже погиб. Он погиб в тот момент, как началась атака. Даже если бы ты сразу туда добрался, это бы ничего не изменило.
Истинность этих слов была вполне очевидна, поскольку мы наблюдали конец нашей недолговечной флотилии. Гибель кораблей занимала много времени: во многом это напоминало океанские лайнеры, которым требовалась целая вечность, чтобы полностью затонуть. «Зловещее око» распалось на части у нас на глазах, а Фальк так ни разу и не ответил на наши вызовы. «Челюсти белой гончей» разваливались и горели, а мы не отвечали им. Братья Леора гибли, проклиная нас за трусость.
— Ты мог бы попытаться, — в последний раз надавил Леор.
— Я владею силой, Леор, но я не бог.
Он отвернулся от меня, больше не говоря ни слова.
— Отключить связь, — обратился я к одному из сервиторов-рулевых.
Я устал слушать яростные крики обреченных Пожирателей Миров.
— Слушаюсь, — отозвался киборг.
В центре схватки один из кораблей исчез во внезапной вспышке ослепительного света. Пробой варп-ядра? Разрыв, проделанный в ткани спокойного ока бури? У Фалька не было сколько-нибудь могущественных колдунов.
Впрочем, Саргон. Пророк. Мог ли он…
— Что это был за корабль? — спросил я.
Ашур-Кай ответил, не открывая глаз. Он полагался на свои чувства, а не сбоящий и мерцающий тактический гололит.
— «Восход трех светил».
Самый новый и наиболее поврежденный корабль Фалька.
— Он скрылся?
— Он пропал, — поправил меня Ашур-Кай.
В преисподней это могло означать что угодно. Поглощен штормом и разметан по всему Оку. Заброшен в собственное будущее. Стерт из реальности.
Я отвернулся.
— Если желаешь, мы оставим тебя в ближайшей крепости Двенадцатого легиона.
Вместо ответа Леор сплюнул на пол возле моих сапог.
После этого наше бегство стало постыдно легким. Я оставался на своем троне на командной палубе. Случайно подключившись к общему вокс-каналу, я с изумлением услышал вопли Нефертари. Она все еще была заперта в Гнезде.
— Ты ее не освободил? — спросил я Ашур-Кая. — Не дал ей сражаться, когда нас брали на абордаж? Брат, ты с ума сошел?
Альбинос сердито глянул на меня усталыми красными глазами.
— Меня занимали более важные вещи, чем развлекательные прогулки твоей убийцы.
Он развернулся и зашагал прочь. Меня чуть затронул барабанный пульс его ярости — сдержанной и почти рафинированной. Ему хотелось поговорить с Саргоном как провидцу с провидцем и извлечь из пророчеств Несущего Слово любые крохи истины. Ашур-Кай был восхищен этим хитросплетением судьбы и негодовал, что я не провел встречу так, как сделал бы он на моем месте.
Ко мне приблизилась Гира. Она обошла трон по кругу, а затем уселась подле меня. Ашур-Кай вернулся на свой балкон, управляя кораблем в согласии с Анамнезис. Леор и его люди удалились, куда им заблагорассудилось. Похоже, их устраивало любое место, лишь бы подальше от меня. Остались только я и моя волчица.
«Тебе не следовало спасать того, которого Ашур-Кай называет Огненным Кулаком. Он братоубийца, и ему нельзя доверять. Я вижу это в его сердце».
Я посмотрел на Гиру, опять оторвав взгляд от бурлящего шторма на экране.
«Убийство сородичей — наименьшее из прегрешений воинов легионов. Никто из нас не может утверждать, что не совершал этого».
«Слова смертных, — фыркнула она, — и оправдания смертных. Я говорю о более черных и глубоких предательствах».
«Знаю. Но я перед ним в долгу, как и перед Фальком».
Волчице было в точности известно, чем я был обязан Леору. Она присутствовала при падении Просперо. Тогда была ее первая ночь в обличье волка.
«Жизнь — это больше, чем старые клятвы, господин».
«Довольно странная мысль для связанного клятвой демона».
Я провел закованными в перчатки руками по ее черной шерсти. Волчица внутри нее ответила на ласку рычанием. Демон проигнорировал ее.
«Договор — это не клятва, — сказала она. — Договор ограничивает жизненную силу. Клятва же — это то, о чем смертные блеют и визжат друг другу в мгновения слабости».
Теперь она дышала, что делала редко. Тело волчицы было для нее одной из предпочтительных форм, не более того. Ей доставляли удовольствие смертоносность и символизм облика семейства собачьих, и не было никакого дела до имитации жизни.
«Гира, если бы Хорус Возрожденный ступил на планеты Великого Ока…»
Волчица вздрогнула, словно прогоняя озноб. Ее безмолвный голос сочился злобой.
«Пантеон разделяет твою тревогу по поводу такого перерождения. Жертвенный царь умер так, как ему было суждено умереть. Он не может восстать вновь. Его время прошло. Эра Двадцати Ложных богов окончена. Мы вступаем в Эру Рожденных и Нерожденных. Так есть, и так должно быть».
Я молчал, тщательно обдумывая ее слова. Она явно была не расположена к дальнейшим рассуждениям.
«Я пойду», — передала она низким рычанием, встала и, крадучись, двинулась прочь.
Экипаж мостика отшатывался от шагавшего среди них огромного волка-демона. Гира не обращала ни на кого из них внимания.
«Куда ты идешь?»
«К Нефертари».
С этими словами волчица покинула зал, оставив меня озадаченно пялиться ей вслед.
Следующим ко мне подошел Ашур-Кай. Он все еще сердился.
— Мы взяли пленных, — сообщил он.
Событие было таким редким, что стоило отдельного упоминания. Синтагма практически никогда не оставляла ничего живого.
— Семерых Детей Императора.
Прежде чем ответить, я некоторое время глядел на него.
— Было бы крайне полезно, если бы ты предвидел хотя бы тень того, что с нами сегодня произошло, пророк. Нам удалось бы избежать изрядного количества смертей и унижения.
— Верно. — В его алых глазах светилось спокойное понимание происходящего. — И было бы просто чудесно, если бы пророчества работали именно так. Ты знал бы об этом обстоятельстве, будь у тебя хоть доля таланта или уважения. Куда мы теперь направляемся?
— Галлиум.
Ашур-Кай постепенно возвращался к тщательной и бесстрастной обработке аналитических данных. В ходе разговора он рассчитывал свои ответы, как когитатор — математические выкладки. Галлиум — это было разумно. Нам предстояло дозаправиться, перевооружиться и провести ремонт.
— А после Галлиума? — надавил он.
Я знал, о чем спрашивает мой брат.
Решился ли я уже тогда? Был ли готов прыгнуть в ловушку Саргона и рискнуть всем на окраине Лучезарных Миров во имя высшей награды? Честно сказать, не знаю. Обдумывать — не значит сделать. Соблазн — еще не решение.
— Дай мне время, — сказал я. — Решу.
Я ощутил безмолвное подтверждение, но не согласие. Провидец сдержанной походкой вернулся на свою наблюдательную платформу. Одна его рука покоилась на навершии убранного в ножны меча.
Мне не хватало еще разбираться с его царственным гневом. Я поднялся с трона, но не для того, чтобы последовать за братом.
Впервые я встретил Леорвина Укриса среди пепла Тизки, за несколько столетий до неудавшегося сбора флота. Пожиратели Миров прибыли на наш растерзанный родной мир, чтобы самолично узреть, что же сотворили сыны Русса.
Хрустальный город пал, Просперо сгорел, остались лишь мертвые и умирающие. Магнус, первый господин моего легиона, бежал. Он, а также большинство уцелевших воинов скрылись через варп в свое новое убежище на Сорциариусе. Колоссальная энергия, высвобожденная подобной манипуляцией, утянула сердце Тизки вместе с ними в финальный судорожный исход. После этого остались только опустошенные окраины города, парки и широкие проспекты которых были усеяны миллионами мертвецов.
Я не был среди тех братьев, что добрались до Сорциариуса. В конечном итоге мне предстояло отправиться туда позднее, после окончания войны на Терре.
На самом же Просперо я не прокладывал себе дорогу к центральной Пирамиде Пхотепа, чтобы присоединиться к последнему бою Аримана. Я пробивался по пылающим улицам, и мой путь пролегал к западному краю города. Мне нужно было добраться до Пограничных Зиккуратов и сделать это без братьев, поскольку «Тлалок» ушел вместе с остальным флотом. На его борту находилась Анамнезис, а также те из моих воинов, кто пережил Ересь лишь для того, чтобы погибнуть от бессмысленной Рубрики Аримана. Ашур-Кай командовал «Тлалоком» в мое отсутствие, так что оказался далеко от Просперо, когда планета пала. Я, с какой стороны ни посмотри, был один.
И мне не удалось достичь своей цели. Помешали раны. Я уже получал серьезные ранения прежде, в океане Варайи, однако тогда эти травмы легко зажили, стоило мне выбраться из воды. Идея о том, чтобы умереть от них, казалась скорее смешной, чем пугающей. Это были не удары топоров, булав и снарядов болтеров.
Когда я больше не смог бежать, то, пошатываясь и хромая, продолжал идти к горизонту, где к небу возносились ступенчатые пирамиды. Когда больше не смог стоять, то пополз, а когда уже не смог ползти… не помню. Сознание оставило меня — его помутила боль в расколотом черепе и израненном теле.
В какой-то момент среди последовавшего безвременья я помню, как глядел в ночное небо и думал, что звезды могут быть нашим наконец-то подоспевшим флотом на орбите. Тьма приходила и отступала тошнотворными волнами — день, ночь, закат, рассвет. В изменениях неба не наблюдалось никакой упорядоченности, по крайней мере, ее не могли уловить мои гаснущие чувства.
Гиры не было рядом — она покинула меня в поисках помощи. Я чувствовал холод. Генетические улучшения, заставлявшие тело компенсировать потерю крови, уже не помогали. Еще болел живот, но без ощущения времени я не мог знать, что это — первые укусы голода или же затянувшаяся агония истощения.
Помню, как чувствовал, что мои сердца замедляются, сбиваясь с ритма, а одно из них бьется слабее и даже медленнее, чем другое.
— Этот жив, — раздался голос с некоторого расстояния.
То были первые слова, которые я услышал от Леора.
Я думал о той встрече спустя столько лет, шагая по залам «Тлалока» в поисках Пожирателя Миров и шестерых его уцелевших братьев.
Они устроили себе временное логово в одном из арсеналов корабля. Там уже заставили трудиться рабов с различных палуб. Их оторвали от всех текущих обязанностей, чтобы провести обслуживание доспехов и оружия Пожирателей Миров.
Двое воинов сражались на металлических распорных стержнях, вытащенных из стен корабля. Еще один сидел, прислонившись к ящику с боеприпасами, и монотонно бился затылком о железную коробку. В его омываемом болью сознании я ощущал размеренное, почти как хронометр, облегчение: боль внутри черепа слабела при каждом ударе головы о ящик. Он посмотрел на меня. Его взгляд не был тем расфокусированным взглядом имбецила, которого я ожидал. Это был измученный, все осознающий взгляд. Я чувствовал в нем злобу. Он ненавидел меня. Ненавидел мой корабль. Ненавидел, что оставался жив.
Вокруг Пожирателей Миров двигались тени. Слабые духи страдания и безумия, привлеченные к истерзанным воинам и с каждым мигом приближающиеся к рождению.
Леор избавился от половины брони, пользуясь для этого крадеными инструментами. Как и у закованных в доспех крестоносцев самых примитивных культур, нам требовалось немало времени и помощь обученных рабов, чтобы надеть и снять боевую экипировку. Каждая из пластин механически подгонялась к своему месту и синхронизировалась с теми, что располагались под ней.
— Дай нам арсенальных рабов, — так поприветствовал меня Леор, прежде чем указать на несчастных бедолаг, «чистящих» элементы его доспеха грязной ветошью. — Эти никчемны.
Причина заключалась в том, что «эти» не владели необходимыми техническими навыками. Теперь на «Тлалоке» оставалось немного арсенальных рабов, поскольку мало кто из нас в них нуждался. Рубрикаторы вряд ли могли снять с себя доспехи — учитывая, что, кроме доспехов, от них почти ничего не осталось.
Обо всем этом я умолчал, а сказал лишь:
— Я подумаю, если попросишь вежливо.
Он ухмыльнулся. Никаких вежливых просьб не планировалось, и мы оба это знали.
— От пленного провидца Фалька у меня мурашки по коже пошли. Как думаешь, его корабль спасся?
— Это возможно, — согласился я.
— В твоем голосе не слышно особой уверенности. Эх, жаль. Фальк мне нравился, пусть он и был слишком подозрителен по отношению к своим друзьям. Ладно, так чего ты хочешь, а? Если ты пришел за извинениями, колдун…
— Нет. Хотя с твоей стороны было бы любезно хотя бы признать тот факт, что я спас тебе жизнь.
— Ценой пятидесяти моих людей, — отозвался он. — И моего корабля.
Его фрегат годился в лучшем случае на свалку, о чем я и сообщил.
— Может, это и был кусок помойного дерьма, — сказал Леор, со скрежетом зубов изобразив нечто, что с большой натяжкой можно было бы назвать улыбкой. — Но это был мой кусок помойного дерьма. А теперь говори, зачем ты на самом деле пришел.
— За списком мертвых.
Он поглядел на меня — несмотря на уродовавшие лицо шрамы и швы, оба его темных глаза были не аугметической заменой, а теми, что достались ему при рождении. Приподняв бровь, а точнее, образовавшуюся на ее месте рубцовую ткань, он в искреннем замешательстве переспросил:
— Что?..
— Список мертвых, — повторил я. — Ты спросил, зачем я пришел. Вот зачем. Я пришел выслушать список мертвых.
Теперь они все смотрели на меня. Дуэлянты застыли. Сидевший на полу больше не бился головой о ящик позади себя.
Леор десятилетиями командовал Пятнадцатью Клыками и служил офицером в легионе во время Великого крестового похода. Он не стал оборачиваться к своим людям за подсказкой, однако я почувствовал, что он мысленно учитывает присутствие воинов. Леор знал, что его бойцы наблюдают за ним, за этой сценой, за тем, как он отреагирует. Но также я ощущал и паучье присутствие механизмов, затормаживающих его разум. Напряжение подтачивало здравый смысл, терпение и концентрацию, проталкивая по черепу боль вместо мыслей.
Молчание затянулось. Я чувствовал, как боль у него в голове усиливается, переходя от пощелкивания и искрящих замыканий к нарастающей пульсации. От этого его верхняя губа скривилась, совсем как у собаки.
— Скал, — произнес он. — Геносемя не извлечено. Аургет Малвин, геносемя не извлечено. Уластер, геносемя не извлечено. Эреян Морков, геносемя не извлечено…
Он перечислил всех, одно имя за другим. Все сорок шесть имен. Произнеся последнее: «Сайнгр, геносемя не извлечено», он умолк и посмотрел на меня с мрачным весельем во взгляде.
— Я занесу их имена в Погребальную Песнь корабля.
Погребальная Песнь была традицией Тысячи Сынов. Прочие легионы пользовались другими названиями, такими как Архив Павших у Пожирателей Миров или, в случае Сынов Хоруса, Оплакивание. Это были не просто перечни потерь, а летописи — почетные списки, драгоценные для легиона реликвии. На наших кораблях это обычно выглядело как свитки с записанными тушью именами и званиями.
— В архивы этого корабля? — спросил один из бойцов Леора.
— Я передам все записи первому же встреченному кораблю Пожирателей Миров.
— Хайон, нашему легиону мало дела до списков мертвецов.
— И тем не менее предложение остается в силе. Однако перечисленные сейчас воины погибли в битве, которая свела нас вместе. Мы несем общую ответственность. Их следует внести в Погребальную Песнь «Тлалока».
Пожиратели Миров переглянулись, а затем посмотрели на Леора. Леора, который только что передал мне список мертвых, как апотекарии в легионах традиционно передавали их командующим офицерам.
Между нами что-то промелькнуло: своего рода взаимопонимание. Ничего психического, ничего столь примитивного и очевидного. Но он кивнул, признавая это, и ударил кулаком без перчатки по моему нагруднику — что-то вроде жеста братского согласия.
— Возможно, у тебя все же есть хребет, колдун. А теперь убирайся отсюда и найди нам настоящих арсенальных рабов. Нам нужно, чтобы о нашей броне позаботились.
«Хорошо сработано, — прозвучал в моем сознании голос Ашур-Кая. — Они будут нам полезны».
«Мои мотивы не настолько холодны и циничны, провидец».
Леор оглянулся на своих братьев и продемонстрировал бронзовые зубы в неприятной улыбке.
— Мы останемся. Пока что.
Никто не стал спорить.
— Два вопроса, — произнес Леор. — Что ты намерен делать с Телемахоном?
Для секретов было уже несколько поздновато. С моей точки зрения, список мертвых скрепил наш союз.
— Я планирую проделать с ним нечто неприятное.
Пожиратели Миров обменялись хрюкающими смешками.
— А что это за вопли в воксе? — поинтересовался Леор.
— Это моя подопечная. Я с ней сейчас разберусь.
