Глава 4
ОБОРВАННЫЙ РЫЦАРЬ
«Человечество всегда обращало взор к небу в поисках своего истинного пути».
Кто первым произнес эти слова? За тысячи лет моей жизни я так и не выяснил их происхождения. Возможно, никогда и не выясню, если мои хозяева из Инквизиции решат казнить меня. Впрочем, подозреваю, что они слишком умны для этого. Попытка убить меня не кончится для них ничем хорошим.
Мой брат Ариман, чья мудрость была неоспорима, пока он не позволил гордыне осквернить свой разум, особенно любил эту цитату. До того как я облачился в черное, когда мы с Ариманом еще являлись подлинными братьями, а не просто были связаны кровью, я посещал его лекции о происхождении нашего вида и вселенной — той, что мы объявили своей собственностью. В ходе наших споров он цитировал эти слова, и я улыбался — ведь они были столь верны.
Человечество всегда искало ответы на небесах. Первые люди глядели на солнце, поклоняясь шару термоядерного пламени как воплощенному в небе божеству — богу света, который нес жизнь и с каждым рассветом прогонял страх перед тьмой.
Это могущественный символ. Даже сейчас в постоянно сжимающихся границах Империума существуют примитивные миры, поклоняющиеся Императору как богу солнца. Ведомства человечества не заботит то, каким образом людские стада выражают свою верность Императору, пока те не прекращают беспрекословно поклоняться и выплачивать десятину Экклезиархии.
Когда философы тех первых культур перестали бояться темноты, ночное небо стало божественным садом, в котором звезды и сами планеты располагались поэтичными условными созвездиями и провозглашались телами далеких богов и богинь, взирающих на человечество с высоты.
Мы всегда смотрели вверх. Искали, тянулись, желали.
Вас смущает, что я говорю «мы»? Что я самонадеянно помещаю себя и свой род среди разнообразных ответвлений генетической паутины людей?
Империум демонстрирует величайшее невежество, полагая, будто члены Девяти легионов и идущие за нами смертные являются неким непостижимым, чуждым видом. Познание варпа — это всего лишь познание. Никакие перемены, секреты и истины не в силах полностью переписать душу.
Я не человек. Я перестал быть человеком в одиннадцать лет, когда легион Тысячи Сынов забрал меня из семьи и преобразил в орудие войны. Однако я сотворен на человеческой основе. Мои эмоции — это человеческие эмоции, перестроенные и обостренные постчеловеческими чувствами. Мои сердца — это человеческие сердца, хотя и измененные. Они способны на бессмертную ненависть и бессмертное желание, которые выходят далеко за пределы возможностей нашего базового вида.
Когда мы, Девять легионов, размышляем о людях вне рамок их очевидного применения в качестве рабов, слуг и подчиненных, то видим родственные души. Не отягощенный пороками вид, а слабое, невежественное стадо, которое необходимо направлять властью правителя. Человечество — это то, из чего мы выросли. Не наш враг. Всего лишь предыдущий шаг на спирали эволюции.
Так что да — я говорю «мы».
Со временем человечество стало обращать взор к небесам скорее в поисках знания, нежели веры. Первые цивилизации развились и переросли поклонение звездам, обратившись к планетам, вращавшимся вокруг них. Эти миры представляли собой землю обетованную для многообещающей экспансии. Человечество составило их каталог, придумало, как колонизовать их, странствуя по черному небу в кораблях с железной броней, и в конце концов начало искать на них жизнь.
Однако мы все еще стремились к большему. И довольно скоро нашли его.
Варп. Эмпиреи. Великий Океан. Море Душ.
Когда человечество впервые открыло варп и воспользовалось им для путешествий на невообразимые расстояния, мы так мало знали о зле, которое обитало в бесконечных волнах. Мы видели чужеродные сущности — нечеловеческих существ, сотворенных из эфира, но не таившуюся за ними злобу, и не те великие и губительные разумы, что дали им жизнь.
Мы видели лишь иную реальность за пределами нашей собственной, непрерывно меняющийся океан, который тем не менее позволял сокращать многовековые странствия до нескольких недель. Расстояния, на преодоление которых ушла бы сотня поколений, стало возможно покрыть за считаные месяцы. Под прикрытием полей Геллера, непроницаемых пузырей материальной реальности, первые эмпиронавты человечества повели наш вид к самым далеким звездам и к планетам, кружившимся в их чуждом свете.
Мы были слепы. В те дни безмятежного невежества мы и понятия не имели, что путешествуем через Ад. Не представляли, что плавает в тех волнах, ожидая, пока наши эмоции придадут ему форму.
У обитателей варпа есть бесчисленное множество названий в бессчетном количестве культур. Я слыхал, как их именовали Бездушными, Тэн-Гу, Шедим, Дхаймонион, Нумен, духами, призраками, дэвами, Падшими, Нерожденными и много как еще. Однако во всех этих названиях десяти тысяч культур эхом отдается одна и та же онтологическая суть.
Демон.
В тот же миг, когда я рывком открыл разлом, Мехари и Джедхор синхронно открыли огонь. На лишенной воздуха командной палубе рявканье их болтеров было неслышно, однако стволы задергались в такт от отдачи.
Первые Нерожденные выползли по каналу в холодный вакуум реального мира и попали прямо в шквал болтерных зарядов, которые раздирали их мертвенную плоть на части — толстые и влажные полосы призрачного ихора. Мое зрение больше не было связано с зрением Ашур-Кая, однако наша связь оставалась достаточно прочной, чтобы я чувствовал, что он делает. Мой брат прорезал выход канала на мостике «Тлалока», что стало бы серьезным риском, не охраняй его фаланга собственных рубрикаторов. Их болтеры открыли огонь, порождая гибельную бурю — бурю, уничтожающую существ, которые стремились выбраться наружу.
У меня не было под рукой нескольких шеренг рубрикаторов, однако первая волна нечеловеческой плоти была достаточно слабой, чтобы ее могли сдержать только Мехари и Джедхор. Гира превратилась в черное размытое пятно. С когтей и клыков демона в обличье кошмарного волка падали клочки внутренностей, испаряющихся в реальном мире. Она самозабвенно вгрызалась в тварей, наслаждаясь расправой над столь слабой добычей.
Когда имперские ученые проповедуют, будто демонический род является единой ордой, объединившейся против человечества, они произносят величайшую ложь. Существует бесконечное множество пород и подвидов демонов, которые воюют друг с другом гораздо чаще, чем против смертных. Даже те, что принадлежат к одним хорам и пантеонам, расправляются со своими сородичами и пожирают их из неудержимой ненависти или же дерутся, повинуясь связывающим их непостижимым соглашениям. Мне доводилось видеть, как целые миры разбивались на сражающиеся воинства, и все они приносили клятву верности богу Войны. Не важно, что каждый демон в многомиллиардной толпе родился у подножия его трона. Будучи воплощениями малых толик вечной ярости своего отца, они ведали лишь кровопролитие. Дети прочих богов точно такие же, они ведут свои войны собственными методами.
Гира была связана со мной, скреплена клятвой, кровью и душой. Но еще до того, как добровольно присоединиться ко мне, она целую вечность уничтожала себе подобных.
Здесь, в сердце бури, первые пробравшиеся по каналу Нерожденные были скучны. Они барахтались на свободе и умирали от нашего оружия еще до того, как начинали представлять собой реальную угрозу. Вскоре должны были зашевелиться их более сильные сородичи, которых влекли к проходу пламя моей души и барабанная дробь моих бьющихся сердец, однако у нас еще оставалось время в запасе. Это был далеко не первый канал, прорезанный нами с братом.
Корабль содрогнулся у нас под ногами. Абордажные торпеды, близкие попадания. Я наотмашь ударил Саэрном по голове кого-то с тремя лицами и пинком сбросил обезглавленные останки с лестницы.
«Советую поторопиться», — повторил Ашур-Кай.
«У тебя не может возникнуть проблем, — передал я. — С тобой там рота рубрикаторов».
«Я имею в виду надвигающийся на нас боевой флот. Из-за вашей с Леорвином бравады враг наверняка откроет по нам огонь. Если мы задержимся, Дети Императора нас схватят. Хайон, до того, как корабль прорвется назад в шторм, остается всего шесть минут. Хочешь попробовать войти в канал после этого? Мы сможем поддерживать его стабильным среди таких ветров?»
Даже здесь и сейчас Ашур-Кай читал лекции. Ничего не менялось.
«Я почти готов».
У моей лодыжки что-то извивалось. Нечто, состоящее из дрожащих конечностей и оголенных органов без видимых признаков глаз. Я раздавил его в кашу сапогом.
На демонов невозможно смотреть прямо. Это существа, порожденные эмоциями и кошмарами смертных и вытянутые из колоссальных разумов противостоящих друг другу богов. Возможно, будет точнее сказать, что чувства смертных — даже настроенные как на мирское, так и на демоническое — с трудом фокусируются на воплощенных обличьях Нерожденных. Наш разум пытается втиснуть в рамки собственных ожиданий и канонов то, что исключает понимание, не говоря уж об описании. Сколь бы пристально мы ни вглядывались, но все равно останемся смертными сознаниями, стремящимися увидеть то, что не должно существовать.
В лучшем случае из-за этого вокруг Нерожденных появляется мутная аура, делающая их расплывчатыми, как мираж. В худшем, что происходит куда чаще, мы способны воспринять лишь обрывки ощущений и чуждых обличий: запах, воспоминание, образ чего-то неопределенного.
Красная плоть. Бледная кожа. Клыки. Сухой коричный запах трупа, сопровождаемый чувством острой угрозы. Пылающие во мраке глаза. Меч из черного железа, шепчущий на мертвых языках. Тень крыльев и зловонное дыхание зверя. Когти, а над ними облако испарений смертоносного яда.
Что-то прыгнуло на меня сбоку, и в мой лицевой щиток вцепилось бьющееся тяжелое тело. На кратчайший миг я заметил мягкую, сырую плоть, трепещущую за моими глазными линзами. На горле и плече канатом стягивалась омерзительная конечность.
Затем меня дернуло вверх, и существо пропало. Пока тварь срывали, я слышал в сознании крик, слишком похожий на человеческий. Кровоточащее бесформенное тело растворялось в челюстях Гиры, распадаясь на части, словно дым на ветру. Я повернулся и обрушил Саэрн на костлявое туловище худого как палка существа, у которого вместо пальцев оказались хрупкие скальпели. От удара топора демон развалился надвое и упал на пол.
«Благодарю тебя, — передал я Гире. — А теперь иди».
«Я остаюсь. Я сражаюсь. Я убиваю».
«Иди!»
Волчица со шкурой из дыма и черного пламени бегом метнулась к ране в реальности. Она врезалась в одного из обретших плоть Нерожденных, прорывавшегося наружу, приземлилась сверху, неистово работая когтями и клыками, и они вместе скрылись в проходе.
«Гира прошла», — прозвенел в моей голове голос Ашур-Кая в ту же секунду, как моя волчица исчезла.
Следующими были Мехари и Джедхор.
«Возвращайтесь на корабль».
«Хайон», — бездумно подтвердил в ответ Джедхор.
Они оба двинулись вперед, стреляя от плеча на пути в бурлящий разрыв. Когти безрезультатно скребли по броне, пока рубрикаторы пробирались сквозь окружающую их толпу заторможенных тварей. Прежде чем они вошли внутрь, последний выпущенный Мехари болт разорвал существо, как будто созданное из складок бескостной плоти.
«Мехари прошел», — передал Ашур-Кай.
«А Джедхор?»
«Только Мехари».
Проход задрожал, откликаясь на всплеск моей тревоги, и расширился. Сквозь щель в реальности я видел бурлящую черноту и отдаленно чувствовал присутствие Ашур-Кая на другой стороне. В ноздри ударил запах погребального костра, исходящий от плоти более сильных демонов. Оставалось уже недолго. Совсем недолго.
«Что с Джедхором?»
«Все еще никаких признаков, — ответил Ашур-Кай. — Корабль под обстрелом. У нас нет времени на твои идиотские сантименты».
Но я не мог уйти. Я должен был держать проход открытым. Он оттягивал на себя мое внимание, нарушая концентрацию и замедляя реакцию. Чтобы поддерживать его открытым, требовалось приложить усилие воли — ты как будто сражался, отягощенный дополнительным грузом. Я должен был остаться. Канал закрылся бы в тот же самый миг, как только я бы в него вошел.
«Но Джедхор…»
«Сехандур, это всего лишь один из рубрикаторов. Шевелись!»
Инстинкт почти заставил меня подчиниться ему. Согласно одной из традиций нашего легиона, молодых чародеев ставили в пару с мастерами-ветеранами. Мы также поощряли создание неофициальных ковенов, состоящих из ученых-единомышленников и верных им подмастерий. Прежде чем стать мне братом, Ашур-Кай был моим учителем. Он входил в число тех, кто наиболее рьяно наставлял меня в изучении Искусства, — однако я больше не был его учеником, поклявшимся исполнять все распоряжения. До Ереси я являлся старшим по званию офицером, и «Тлалок» был моим кораблем.
«Я его не оставлю. Я буду держать врата для Джедхора. Как и ты».
Саэрн рассек вопящее нечто, сотворенное из кровоточащего стекла. То, что заменяло существу кровь, оросило мою броню замысловатыми узорами. Провидцы вроде Ашур-Кая наверняка углядели бы в них некий астральный смысл.
Прежде чем мой бывший наставник успел ответить, из прохода вырвался назад Джедхор. Он был окутан шипящей массой скрученной плоти, напоминавшей тела утопленников. Эта мерзость оплела каждую его конечность, каждое сочленение доспеха, даже заслонила безжизненный взгляд глазных линз. На цепкой коже существа распахивались рты. Они безрезультатно присасывались к броне рубрикатора, однако там, где хватка твари расколола керамит, из трещин сочился воздух с частицами пыли.
Я не мог разрубить его топором, не попав по Джедхору. По той же самой причине я не мог по нему стрелять. Мой пистолет, крупнокалиберный лазер Кьяроскуро, был создан задолго до Ереси. Если бы я выстрелил из трехствольного оружия по существу, оно бы воспламенилось и сожгло Джедхора вместе с собой.
Наружу ударил еще один поток пыльного воздуха, на сей раз в районе горла Джедхора. Я был вынужден отвлечься от канала, пускай всего на секунду.
Когда я говорю, что мы называем психическое мастерство Искусством, то не пытаюсь возвысить носителей этого дара или же окружить обычное колдовство ореолом мистики. Это такое же ремесло, как и прочие. Для начала надо много тренироваться, учиться и слушать наставников, а для приобретения истинного мастерства требуются постоянные усилия. Для подлинного контроля необходимо следовать ритуалу или же аккуратно совмещать несколько дисциплин, чтобы сплетать энергии в материальной реальности. Однако для самых простых и неприцельных действий не нужно много тренироваться. Тянуться, дергать, жечь. Подобные вещи естественным образом получаются даже у новичков.
В тот момент я не стал ничего плести, как не стал и тянуться, что так часто практиковал раньше. Я дернул, примитивнейшим образом применив силу телекинеза.
Я сорвал пленку корчащейся плоти с тела моего брата при помощи резкого телекинетического рывка. Большая часть конечностей твари оторвалась и осталась трястись на доспехе Джедхора. Я дал существу половину мгновения побиться в воздухе, пока оно содрогалось и пыталось прыгнуть на меня, а затем взмахом руки разнес его о консоль управления. Тварь рассыпалась невесомым облаком кристаллизовавшихся пузырьков крови.
«Возвращайся на корабль», — отправил я импульс Джедхору, стоя над ним и защищая его, давая время вновь подняться.
На палубу лился поток демонических тел, извергающийся из ширящегося прохода. Создания становились крупнее. Чем дольше я держал врата открытыми, тем мощнее стали обитатели варпа, пробивавшиеся сквозь них. Я погрузил топор в глотку чего-то гибкого и насекомоподобного, жалея тот пораженный кошмаром разум, который придал существу форму, — кому бы этот разум ни принадлежал. Джедхор сумел встать на ноги, но из его горла все еще вырывались струи пыльного воздуха.
— Колдун, — раздался в воксе искаженный помехами голос.
— Леор.
— Хайон… — Ему не хватало дыхания, он сражался, убивал, бежал. — Они сожгли наш десантный корабль. Можешь нас вытащить отсюда?
Когда я сконцентрировался на Джедхоре и разломе, откуда изливались непрошеные подарки в виде орды демонов, то отвлекся от общего вокс-канала. Голос Леора снова заставил меня прислушаться, обратив внимание на общую картину боя. Признаюсь, с того момента, как Пожиратели Миров и Сыны Хоруса бежали с командной палубы, я списал их со счета как мертвецов.
Не стану углубляться в детали: Дети Императора приставили всем нам клинок к горлу, и вскоре «Его избранный сын» уже кишел воинами Третьего легиона. Теперь мне легко с холодным спокойствием рассуждать о неудавшемся бегстве Леора и Фалька — ведь я мог в любой момент открыть канал отступления, не заботясь об одиноком катере «Грозовой орел», который мы бросили в западном ангаре третьего уровня.
— Я могу забрать вас на «Тлалок», если вы вернетесь быстро.
Леор оказался первым. В условиях нулевой гравитации его доспех был окружен ореолом кровяных жемчужин. Пожиратель Миров поспешно влетел в помещение мостика. Зубья его цепного топора беззвучно кромсали пустоту. Следом в таком же беспорядке и в окружении кровавых кристаллов вплыли несколько его воинов, вжимавших активаторы цепных топоров.
Леор с ворчанием прикрепился подошвами к палубе рядом со мной. Духовным оком я видел, как в нем борются два ощущения: во-первых, отвращение при виде того, что валило из открытого портала, а во-вторых, чудовищное давление его черепных имплантатов — тех грубых усилителей агрессии, что столь топорно встроили в его мозг. Они вбивали ему в сознание жар кузнечной топки, обжигая нервы и вызывая болезненный тик.
Я сжал пальцы в кулак, дробя кости шарообразной твари, которую держал на весу телекинетическим захватом. Умирая, она распалась на части и растворилась.
— Идите, — обратился я к семерым выжившим Пожирателям Миров.
Щель в пространстве вела в такую глубокую беззвездную тьму, что казалось, будто смотришь внутрь чего-то живого.
— Ступайте внутрь.
Я передал: «Идите», присовокупляя давление своей воли, чтобы приказ пробился сквозь пропитанное кровью марево в их израненных мозгах. Воины в красно-медном облачении побежали к проходу, прорубаясь сквозь орды возникающих на их пути Нерожденных.
«Ах, похоже, что у нас на борту неожиданно оказались Пожиратели Миров», — с сухим раздражением передал Ашур-Кай.
«Сколько?»
«Шестеро».
«Будет семь».
«Хайон, я бы предпочел, чтобы ты удосужился потратить секунду и предупредить меня. Мои рубрикаторы едва их не уничтожили».
Поблизости появились еще призраки. Я воспринимал их как полуразборчивый шепот и осколки чужих воспоминаний.
Через восточные двери стратегиума вплыла разрозненная группа Детей Императора в доспехах, окрашенных в черное, серебристое и оттенки розового и кораллового. Несколько из них поползли по стенам и потолку. Все они пялились на меня, а передние вскинули болтеры и пистолеты с той грубой синхронностью, что знакома лишь братьям из легионов. Мои глазные линзы вспыхнули, отмечая каждый источник угрозы малыми сетками целеуказателя.
Они открыли огонь. Я увидел, как дула расцветились вспышками при воспламенении зарядов. Я все еще был сосредоточен на поддержании канала, поэтому воспринимал нематериальный мир лучше реальности. Я видел ауры воинов, окружавшие их лихорадочные эманации мыслей и эмоций. Одновременно я зафиксировал траектории снарядов их болтеров и понял, куда они попадут, если я это допущу.
Моя рука поднялась, развернувшись ладонью к незваным гостям. Все развивалось так медленно. На самом деле это было невозможно — все случилось еще до того, как мое сердце успело ударить дважды, — однако для психически одаренных это довольно обычное ощущение. Похоже, когда мы управляем эфиром при помощи своих сил, все повседневные чувства становятся заторможенными.
Стоя с поднятой рукой, обращенной к Детям Императора, я очень спокойно произнес:
— Это вряд ли.
Снаряды разорвались о рябящий телекинетический барьер передо мной. Щит выполнил свое предназначение, и я позволил ему упасть. Джедхор продолжал стрелять, сосредоточившись на Нерожденных. Леор направил свой тяжелый болтер на Детей Императора, ожидая моей команды.
Однако я опустил руку, и Дети Императора не стали стрелять снова. Я ощущал их тревогу: ее зыбкие волны, соленые, как пот, и кислые, словно желчь, давили на мои чувства. «Колдун, — донеслось до меня ментальное шипение. — Колдун. Колдун. Не подходи. Будь осторожен. Колдун».
Предводитель отделения опустился на палубу, примагнитив к ней свои когтистые ботинки. Меч был у него на бедре, а не в руках, а с лицевого щитка шлема глядела серебристая погребальная маска, изображавшая безмятежное, исключительно прекрасное лицо. Нечто, позаимствованное из мрачного великолепия человеческой мифологии.
— Капитан Хайон.
О, какой голос! Таким голосом мягко и страстно проповедуют с кафедры. От такого голоса содрогаются души и проясняются мысли.
— Прежде чем ты сбежишь, я хотел бы с тобой поговорить.
На нем был черный доспех, отделанный блестящими пластинами цвета лепестков розы. Сквозь керамит проступала кость — не грубые узловатые бугры, а резное произведение искусства. На ней рунами Кемоша были выведены истории, о содержании которых я мог лишь догадываться на таком расстоянии. Сперва я решил, что на его плечи наброшен плащ из кожи мертвецов. Иллюзия разрушилась, когда несколько лиц скривилось. Мои целеуказатели воспринимали эти содранные лица на плаще как безжизненную плоть. Но вторым зрением я все же улавливал в них некую заторможенную, мучительную жизнь — у несчастных не было легких и языков, так что они лишь беззвучно стонали в своей вечной агонии.
— Не пытайтесь опять в меня стрелять, — отозвался я. — Это меня раздражает.
— Заметно. А ты узнаешь меня?
Я не узнал его, о чем и сказал. С момента нашего изгнания в Око я встречал в Девяти легионах сотни братьев и кузенов, и, хотя многие из них и носили на себе следы прикосновений варпа или же изменений, вызванных Искусством, мне никогда не доводилось видеть плаща из безмолвно вопящих лиц. Кроме того, я не узнавал его под преображенным доспехом. Он далеко ушел от того космодесантника, которым когда-то был. Впрочем, подобное, так или иначе, произошло с каждым из нас.
— Телемахон, — представился он все с той же подкупающей мягкостью, которая не подразумевала ни слабости, ни доброты. — Некогда капитан Телемахон Лирас из Пятьдесят первой роты Третьего легиона.
Мои руки крепче сжали рукоять Саэрна. Он заметил это и наклонил голову.
— Теперь ты меня вспомнил.
О да. Теперь я вспомнил. И при мне был Оборванный Рыцарь. В моей крови запылало искушение. Острое и горячее, реальное до осязаемости.
«Иди», — передал я Джедхору.
Он повиновался, продолжая стрелять по Нерожденным, и исчез в проходе. Тут же прозвенел голос Ашур-Кая:
«Джедхор прошел».
В тот же миг, когда Ашур-Кай произнес эти слова, на всех нас навалился колоссальный вес. Гравитация вернулась на пораженный корабль с чудовищной силой, и осветительные сферы мостика, мертвые и открытые пустоте на протяжении десятков лет, замерцали, вновь оживая. Парящие трупы упали на палубу, рассыпаясь в прах. Сбоящее освещение мостика заливало бледным сиянием тех из нас, кому предстояло осквернить затерянную в глубинах космоса гробницу мелким, ничтожным кровопролитием.
У Леора от тяжести подкосились колени. Пожиратель Миров выругался, пытаясь восстановить равновесие. Они перезапустили генераторы — без сомнения, чтобы взорвать мертвого гиганта или забрать его как трофей.
Мое сознание пылало от давящей близости такого количества жизней, хотя кругом царил адский холод. Еще Дети Императора, потоком движущиеся по коридорам. Еще, еще, еще. Телемахон и его люди приближались, теперь, впрочем, остерегаясь нас. Остерегаясь меня.
Леор поднял свой тяжелый болтер, но я надавил рукой на ствол, заставив соратника опустить оружие. Оставленный без присмотра и не поддерживаемый проход схлопнулся. Вопли Нерожденных смолкли, но за миг до этого в зал ворвалось последнее создание. Свирепая и рычащая черная охотница.
«Я велел тебе возвращаться на корабль», — передал я ей, но в ответ меня лишь обдало ощущением непокорства и преданности.
«Где охотишься ты, охочусь и я».
Моя волчица. Моя верная, любимая волчица.
«Спрячься, — потребовал я. — Будь наготове».
Гира скрылась в моей тени, и меня мимолетом согрело знакомое прикосновение дикого духа охотницы к моему разуму. Она залегла в ожидании, таясь и терзаясь голодом.
Не произнеся ни слова, я бросил на палубу перед Детьми Императора карту Таро и стал ждать их смерти.
Позвольте мне отвлечься на минуту, чтобы поведать вам историю — историю о крови и предательстве, которая произошла за целую вечность до этого последнего, темного тысячелетия, а также за много десятков веков до того, как мы с Леором оказались на борту «Его избранного сына». Это древняя история, однако она прямо относится к делу, обещаю вам.
Эта история происходит в нечестивые эпохи Старой Земли, в стране, которая известна как Галлия, а также именуется Франкской империей. Благородный святой Стальной Эры, последовавшей за Бронзовой и Железной Эпохами, полагал, будто слышит слова своего безликого божества. Чтобы подчеркнуть свою самопровозглашенную чистоту, он принимает имя Иннокентий, а затем ведет своих последователей на войну.
Лорд Иннокентий созывает Крестовый поход, дабы искоренить еретическую секту, которая в нашей фрагментарных исторических хрониках упоминается как картары. Он требует сжечь их за прегрешения против воображаемого бога. Однако святые воители — рыцари — облаченные в примитивные доспехи и вооруженные стальными мечами, являются князьями и владыками своих земель. Для них добродетели благородства и чести важнее всего. Народ их империи обращает к ним взоры в поисках правосудия, и это их клинки защищают слабых праведников от силы злодеев.
До тех пор, пока их не благословляет владыка Иннокентий. Он провозглашает их поступки священными деяниями, творимыми во имя почитаемого ими божества. Все преступления, какие они совершат на этой войне, будут оставлены без внимания. Все грехи будут прощены.
Осадные орудия той минувшей эпохи, катапульты из металла и дерева, мечут огромные валуны. Эти примитивные машины, управляемые как крестьянами, так и математиками, обрушивают городские стены, а когда те рушатся, внутрь марширует пехота, ведомая своими лордами и князьями.
Падение Альби, крепости еретиков-картаров, происходит на рассвете. Рыцари-меченосцы ведут своих святых воинов в город. Все их грехи прощены еще до момента свершения, и крестоносцы не ведают жалости. Еретиков не больше нескольких сотен, однако сгорает весь город. Мужчины, женщины, дети… все вырезаны благословленными клинками рыцарей.
Но как же быть с толпами невинных? Как быть с детьми, ничего не знающими о ереси родителей? С тысячами верных, преданных душ, которые не преступали никаких законов и не заслуживают смерти?
— Убейте их всех, — провозглашает Иннокентий, первобытный магистр войны той эпохи. — Убейте всех. Наш бог отличит своих.
Он приговаривает тысячи к смерти не из-за их вины, а потому, что верит, будто неправедно убиенных его людьми ожидает мифический рай.
И так сгорает город. Ни в чем не повинные граждане изрублены клинками, которые должны были их защищать.
Как и все эмоции и поступки, эта бойня отражается в Море Душ. Ненависть, страх, ярость и горькое чувство предательства — все это сгущается за пеленой. Мало что питает варп столь сладко, как война, и мало какие войны обладают таким тошнотворным символизмом, как те, что сильные объявляют слабым, которых клялись оберегать.
Подобная резня порождает в эмпиреях демонов. Бесчисленные слабые мороки, дети отдельных мгновений страдания и кровопролития. Над ними, кружась, возникают более могущественные сущности: одна рождена поджогом, одновременно забирающим дюжину жизней, другой — безнадежным ужасом матери при виде своих детей, насаженных на пики тех, кого она считала благородными и святыми защитниками. Эти деяния, равно как и тысячи других, дают жизнь Нерожденным в преисподней по ту сторону завесы реальности.
Порой, как и в случае с этим Крестовым походом против альбигойцев, на свет появляется демон, который возвышается над сородичами, — тот, кто воплощает в себе все дьявольские хитросплетения геноцида, всю его жестокость и пропитанный кровью позор. Представьте себе это создание, порожденное великим предательством. Представьте, как дух войны обретает жизнь, когда каста воинов обращает клинки против собственного народа, действуя по слову тирана и во имя лжи.
Его кожа — кроваво-красный уголь сожженных тел, как у тех семей, что сгорели в своих домах. Его броня — обугленная пародия на доспехи рыцарей, предательство которых дало ему жизнь. Оно вооружено мечом, как были вооружены мечами те рыцари-мясники, хотя у него на клинке выгравированы руны проклятий, возглашающие хвалу богу Войны.
Багрово-оранжевый свет, горящий по ту сторону его глаз — огонь, озаривший горизонт, когда запылал обреченный город. Когда существо открывает пасть, каждый его выдох — эхо десяти тысяч предсмертных криков.
Оно называет себя Оборванным Рыцарем.
Нас окружил плотный, словно могильный саван, дым. Послышался далекий визг. Дым мог исходить из дул ревущих болтеров, однако это было не так. Визг мог быть шумом оружия, разрезающего дюрасталь на других палубах, но опять же — это было не так. Источником и того, и другого была оказавшаяся с нами в одном зале тварь.
Я убрал колоду папирусных карт обратно в кожаный чехол, который вновь повис на цепи у меня на поясе. Стоявший рядом со мной Леор дрожал от желания устроить бойню. Я предостерегающе положил руку ему на плечо.
— Нет, — выдохнул я в вокс. — Не шевелись.
Дети Императора рассыпались по командной палубе. Отделение полностью утратило единство. В дыму от них остались лишь закованные в броню силуэты со светящимися синим линзами глаз. Мы наблюдали, как они водят пистолетами и болтерами в дыму, приближаясь. У нескольких на наплечниках были прожекторы, и лампы со щелчком активировались. По палубе заметались лучи, однако обычное освещение не могло пробиться сквозь мглу. Луч дважды заплясал на нас, смещаясь влево и вправо. Мои глазные линзы подстроились, становясь темнее и компенсируя яркость света. Один из прожекторов прошелся по нам, казалось, задержался… и двинулся дальше. Я не ощущал никаких изменений восприятия. Мы оставались невидимы, хотя стояли прямо среди врагов.
Телемахон не пошел во главе. Я чувствовал его на краю зала. Чувствовал его концентрацию, будто ищущее мое горло копье, равно как чувствовал и его раздражение от того, что мы пропали.
По телу Леора снова прошла дрожь — ему не терпелось прыгнуть вперед и начать разить наших врагов. Я чувствовал, как у него в затылке разрастается боль — нетерпеливые щелчки черепных имплантатов, каравших воителя за то, что он оставался на месте. Я сохранял самообладание, не двигаясь ни на пядь. Слышал в воксе собственное дыхание, похожее на тихий, размеренный шум океанского прилива.
Дети Императора подходили ближе, продвигаясь по залу с поднятым оружием. Несколько из них выстрелили, никуда не попав. Мы слились с дымом. Практически исчезли.
Один из воинов прошел мимо нас. Так близко, что к нему можно было прикоснуться. Достаточно близко, чтобы я встретился взглядом с пустыми глазами содранного лица у него на наплечнике. Скрежещущее урчание силовой брони казалось во мраке механическим рычанием. Я слышал пощелкивание шлема при переключении зрительных фильтров. А затем он с хрустом прижал приклад болтера к плечу.
— Сюда! — позвал он братьев. — Сюда!
Леор ринулся вперед. Я заставил его остановиться, схватив за наплечник и применив усилие воли, заблокировавшее его мускулы. Он затрясся, бормоча в вокс, а враги окружили нас… и прошли дальше.
В сером дыму шевельнулась тень — нечто громадное и черное. Его клинок насквозь пробил торс легионера, оторвав бьющегося и извивающегося воина от пола. Я безмолвно стоял, пока из решетки вокса лились ругательства и кровь. Даже погибая, легионер открыл огонь, и его болтер выплюнул в убийцу три заряда. Если существо и осознало, что по нему стреляют, то не подало виду.
Я осознавал, что Ашур-Кай требует, чтобы я вернулся, и предупреждает, что «Тлалок» под обстрелом, что я рискую всем. И осознавал, что мне нет до этого дела. Когда тебе остается лишь месть, цена не имеет значения.
Звук ломающегося керамита — душераздирающий стон металла, за которым следует звонкий треск. Звук, с которым разрывают на части живого человека — сочный щелчок, похожий на хруст сырой древесины. Стоит один раз услышать эти звуки, и их уже никогда не забыть.
От воина остались лишь истекающие кровью куски, и черная на фоне серого тень сделала первый шаг. Подкованное железом копыто раздавило голову умирающего бойца, расколов шлем на пурпурные обломки и растерев грязь по палубе.
На пол у меня под ногами шлепнулась груда влажного, трепещущего мяса. Я не вслушивался в бредовые полумысли ослепленного болью мозга. Мой взгляд был прикован к тени в дыму, которая развернулась ко мне.
— Хайон! — прорычал Оборванный Рыцарь.
С его клыков свисали нити слюны, а раскатистый голос звучал как вслух, так и у меня в сознании.
— Я тебя вижу, Ткач Душ.
«И я тебя вижу, демон».
Сквозь дым, сопровождавший появление демона, я смутно видел, как Дети Императора отступают к дверям и занимают позиции для стрельбы. Через считаные мгновения они бы залили комнату огнем из болтеров, а я был не в силах долго нас прикрывать.
«Уничтожь моих врагов», — мысленно приказал я Оборванному Рыцарю.
Громадная рогатая голова повернулась, неторопливо оглядывая зал. Раздался хохот, и воздух, которым мы дышали, стал жарче. Веселье существа ощущалось как непереносимая тяжесть, давящая на мой разум. Оно едкой щелочью проедало мозг. Мне доводилось выдерживать психические атаки, куда менее отвратительные по ощущениям.
— Сперва освободи меня, — проворчал демон.
«Повинуйся мне, — ответил я со всем спокойствием, на какое был способен. — Иначе я уничтожу тебя».
Не знаю, поверил ли он, что я на это способен, или просто Дети Императора не оставили демону выбора, открыв огонь, — но возвышающаяся над нами тень резко развернулась, и на ее месте остался лишь клубящийся дым.
Я не мог разглядеть бойню за пляской нечеловеческих теней в угольной дымке. Заполнявшее комнату черное марево пахло горящим деревом и сожженной плотью. Оно было настолько густым, что заслоняло обзор, и вздымалось в такт ярости Оборванного Рыцаря. До меня доходили лишь фрагменты схватки: я слышал приказы по воксу, рев болтеров, бьющихся в стиснутых кулаках, осиное гудение силовых клинков. Слышал, как взмахи тяжеловесного меча стремительно рассекают воздух, слышал резкий треск раскалывающегося керамита и хрип умирающих, чья гордость не позволяла им завопить в голос.
Все это длилось не дольше дюжины ударов сердца. Потом донеслись булькающее рычание и приглушенный рев, за которыми, в свою очередь, последовало жадное чавканье. Дым постепенно редел.
Оборванный Рыцарь сидел среди мертвых — в общей сложности там было восемнадцать воинов, — запрокинув свою увенчанную рогами голову к потолку. Сдавленно ворча, демон целиком заглатывал огромные куски плоти и силовой брони. Узловатые черно-красные руки, полностью состоявшие из суставов и костей, тянулись к очередной порции еще до того, как предыдущий деликатес успевал провалиться вниз.
У нескольких трупов из разорванных трубок в сочленениях доспехов сочился коктейль синтетических стимуляторов. Демон использовал четыре тела в качестве трона.
Я наблюдал за тем, как Оборванный Рыцарь целиком поедает голову, плечо, руку и позвоночник воина. Существо глотало, давясь, но так ни разу и не прибегло к помощи зубов, чтобы разорвать пищу на части.
Леор напрягся, крепче сжав топор. Ему уже случалось видеть демонов, целые тысячи, однако мало столь могучих и с такого близкого расстояния, да еще и не вступая с ними в бой.
— Не надо, — тихо произнес я.
Привлеченный моим голосом Оборванный Рыцарь резко развернулся и уставился на нас сверху вниз. Его клинок был воткнут рядом как победное знамя. Оружие пробило живот одного из воинов, пригвоздив еще живого легионера к полу.
— С тобой никого нет, кроме этого брата, Хайон? — влажно прорычал демон. — А где белокожий пророк? Где чужая, чье сердце бьется по твоей прихоти? Где маленький перевертыш?
— Они неподалеку.
— Ты лжешь. Здесь лишь два духовных огня, имеющих хоть какую-то ценность — ты да он. — Демон растянул безгубую пасть в улыбке, обнажив потрескавшиеся желтые клыки, и ткнул лапой в мою сторону. — Человек, который намерен быть моим господином, но скован памятью, железом и ненавистью.
Когтистая длань передвинулась, нацелившись на Леора.
— И человек с машиной боли внутри черепа, носящий ошейник Мессии Крови. — От твари исходили жаркие, давящие волны веселья. — Такие грозные воины.
Я оставил его насмешку без внимания, духовным взором оглядывая затянутый дымкой мостик. Выискивая…
Нет. Проклятье, нет. Я ощутил, что Телемахон в другом месте, бежит по кораблю. Смеется на бегу. Треклятый трус. Ему и горстке его братьев удалось спастись.
Оборванный Рыцарь сомкнул когти на ноге, оторванной у близлежащего трупа. Создание занесло лакомство над разинутыми челюстями, а затем уронило в ждущую пасть. Продолжая наблюдать за нами горящими глазами, оно еще несколько секунд давилось и клекотало, расслабляя мышцы глотки, чтобы дать мясу провалиться в желудок.
Корабль загрохотал у нас под ногами. Я не понимал — то ли Дети Императора разносили остов суда в клочки, то ли намеревались отбуксировать его. Был ли у них вообще единый план?
«Сехандур! — раздался голос Ашур-Кая. — Они берут нас на абордаж!»
«Держись, брат. Пусть Анамнезис пробудит Синтагму. Продержись еще немного. Канала больше нет…»
«Значит, мы прорежем еще один».
— Я заплатил тебе кровью предателей, — обратился я к демону, наблюдая за его трапезой.
— Но предателей так мало. Так мало крови.
— Оно говорит? — спросил Леор.
Он видел движение челюстей, но размазанные гортанные звуки, издаваемые тварью, не походили на человеческую речь. Замешательство Пожирателя Миров вызвало очередную ухмылку существа.
— Мои слова тебе непонятны, приемный сын бога Войны?
— Сейчас не время это обсуждать, — ответил я обоим, продолжая смотреть в морду демону.
— Ты целую вечность не взывал ко мне, Ткач Душ. Почему?
Я не собирался попадаться на его приманку.
— На борту этого корабля есть один воин. Пока мы разговариваем, он убегает. Я дам тебе его образ и имя. Догони его. Уничтожь.
— Думаю… на сей раз я не стану выполнять твои требования, Хайон. Я съем твое мясо, выпью душу, и поглядим, что случится тогда.
— У нас с тобой заключен договор.
— Если договор сдерживает меня, а ты достаточно силен, чтобы заставить меня ему следовать, то тебе нечего бояться.
Я поднял пистолет. Леор вскинул тяжелый болтер. Я чувствовал его болезненное, жгучее желание встретиться с этой тварью в бою, испытать себя в схватке с ней и, победив, высоко поднять ее череп.
При виде нашего оружия Оборванный Рыцарь расхохотался. Если бы он захотел нашей смерти, то набросился бы на нас, не дав возможности выстрелить. Я чувствовал, как жар разгорается в моих глазах, как в них мерцают шепчущие огоньки варпа, испаряющие водянистую влагу.
— Повинуйся мне, — произнес я, чувствуя приступ ожесточенной злобы.
Это существо, сколь бы сильным оно ни являлось, было связано законным договором. Я не собирался терпеть причуды его ребяческой гордыни.
— Или?.. — Оно приблизилось еще на шаг. — Что, если я брошу тебе вызов? Что тогда?
«Назад!» — раздался еще один голос, по-настоящему свирепый, шедший отовсюду и ниоткуда.
Крадучись с угрожающей звериной неторопливостью, Гира вышла из моей тени и встала перед существом. Ее когти скребли палубу, оставляя на дюрастали глубокие царапины. Она приняла охотничью стойку настоящего волка: низко присела, ощетинилась и прижала уши к песьему черепу.
— Маленький Перевертыш наконец-то показался. — Оборванный Рыцарь с влажной ухмылкой посмотрел на волчицу сверху вниз.
Это дает представление о размерах демона. Он глядел сверху вниз на волчицу ростом почти что с лошадь.
«Назад! — Гира оскалила зубы, вызывающе зарычав. — Сейчас же отойди назад, не то я пущу тебе кровь».
Оборванный Рыцарь промедлил. Возможно, из-за связывающего его договора или потому, что опасался испепеляющего пламени варпа, которое обрушилось бы на него, сделай он шаг навстречу. Однако я не верю ни тому, ни другому. Я по сей день убежден, что существо удержала моя волчица.
Оборванный Рыцарь ссутулил плечи, попятился и отвернулся, чтобы продолжить трапезовать недавно умершими.
«Моя волчица, — передал я ей. — Благодарю тебя».
«Мой господин», — только и ответила она.
Мышцы на шее демона вздулись буграми, и он небрежно изрыгнул дымящийся, обожженный кислотой шлем. Тот с лязгом упал на пол, шипя и слабо пузырясь в обратном потоке воздуха.
Один из Детей Императора, пронзенный клинком демона, был еще жив. Не знаю, был ли этот бедняга из тех, кто склонен к проклятиям, крикам или угрозам, поскольку в конце жизни у него не осталось времени ни на что из перечисленного. Даже Леор отступил на шаг от пирующего демона, когда тот разорвал легионера на куски, начав с головы. Мы наблюдали, как тварь давится, заглатывая их.
— Убей воина, известного как Телемахон Лирас, — еще раз велел я Оборванному Рыцарю.
— Господин, — наконец уступила тварь.
Демон опять упал на четвереньки и изрыгнул на палубу второй дымящийся, залитый желчью шлем вместе с черепом.
— Тебе, брат-сородич.
Оборванный Рыцарь вдохнул и выдохнул — звук напоминал вопли десятков терзаемых семей — и наклонил увенчанную рогами голову в сторону Леора. Я перевел Пожирателю Миров рев и утробное рычание.
— Он отдает тебе череп.
Леор поглядел на обглоданный череп в наполовину расплавленном шлеме, а затем опять на громадного, закованного в броню демона. Его лицо уродовали спазмы и мышечный тик. Модифицированный мозг бомбардировал тело импульсами боли, но воин сумел выдавить сквозь металлические зубы:
— Скажи своей зверушке, что может оставить его себе.
Оборванный Рыцарь повернулся, схватил свой клинок, и палуба у нас под ногами затряслась от его бега. Один удар мечом — и полуразбитая дверь распалась на куски. А затем он скрылся, преследуя образ Телемахона, который я впечатал в его примитивный мозг.
После него оставалось чувство тянущей пустоты в желудке, той слабости, что наступает после долгой голодовки. Чувство голода, настолько сильного, что от него ноют кости.
— Я снова открою проход, — произнес я. — Когда увижу, как умрет Телемахон.
— Мне нужно вернуться на «Белую гончую».
— Леор, это не вариант.
Он посмотрел на меня. Я видел в его глазах борьбу: остаться и драться вместе со мной или же бежать на мой корабль, где он будет практически беспомощен.
— Хорошо. Я с тобой.
Мы пустились в погоню.
Леору еще сильнее, чем прежде, хотелось сойтись с тварью в бою. Не знаю, с рождения ли он не осознавал собственной смертности, или же это ощущение вышибли из мозга, когда туда вбили черепные имплантаты. Он знал, что демон служит мне, однако все равно горел желанием помериться с ним силами, даже увидев, что тот сделал с почти двадцатью Детьми Императора.
Мы следовали за демоном по верхним палубам, не надеясь догнать столь быстрое существо. Гира двигалась впереди, перепрыгивая через беспорядочно разбросанные останки Детей Императора. Волчица была призраком — она ни разу не прикоснулась ни к одному из тел и растворялась во тьме, когда путь оказывался блокирован, а затем выпрыгивала из теней впереди.
Слежка за демоном не представляла никакой сложности. Стены и пол были покрыты кровавыми пятнами, высохшими брызгами цвета застывающей меди, которые отмечали путь твари. Дети Императора наносили ей раны, а то, что истекает кровью, можно и убить. Однако эта задача была далеко не простой.
Правую стену нескольких коридоров украшали раскаленные линии рассеченного металла, которые оставил огромный медный клинок демона, — тварь рубила дюрасталь на бегу.
— «Белая гончая» под обстрелом, — передал по воксу Леор.
Его тон выдавал то, что не передавали слова. Корабль Пожирателя Миров погибал в пустоте, и он не мог ничего с этим поделать.
— Что с «Тлалоком»?
— Мой корабль цел.
— Вокс-канал все еще открыт?
— Нет.
Правда была проста: я бы осознал и почувствовал момент смерти Нефертари. Однако некоторые секреты предназначались лишь для меня одного.
— Я бы ощутил психический разрыв, — сказал я.
Леор сердито заворчал:
— Просто скажи «магия», и все. Хватит нагонять таинственность.
«Магия». Вот уж действительно глупое слово.
Мы выбрались из командного сектора на основные жилые палубы. Эти узкие, лабиринтообразные коридоры и каюты сплетались со всем очарованием крошечных квартирок города-улья.
Довольно скоро я услышал глухие удары чудовищного клинка по керамитовой броне. Звук эхом разносился по залам, словно звон треснувшего соборного колокола. Снова. Снова. И снова.
Гира исчезла в каюте перед нами, прыгнув в распахнутый люк. За открытой аркой располагался триклиний — одно из помещений, где человеческий экипаж «Его избранного сына» когда-то вкушал свои трапезы из высокопротеиновой похлебки.
Леор оставался рядом со мной. Его азарт нарастал. От его разума во все стороны хлестали волны черной ярости, просачивающейся и в мои мысли. Его злоба пьянила — грубые электрические импульсы, первобытное наслаждение.
Держа оружие в руках, мы вместе ворвались в комнату. Я увидел мертвых врагов, облаченных в черно-розовое. Куски их тел были разбросаны по полу, по обеденным столам, разлетелись к сводчатым стенам. Я увидел Оборванного Рыцаря, который возвышался над побоищем, размахивая своим медным клинком.
И я увидел Телемахона, последнего выжившего.
— Трон Терры, — проговорил я при виде него.
Проклятие, от которого я избавился за десятки лет до того.
Я уже упоминал, что Телемахон обладал прекрасным голосом — мои слова не в состоянии в полной мере выразить его низкую, мощную, медоточиво-гортанную звучность, — однако это не идет ни в какое сравнение с тем, как он сражался в тот день. Вот где была подлинная красота.
Поэты часто восхваляют «грацию воина» и «пляску ног» умелого бойца. За все выпавшие мне годы войны я никогда не видел смысла в этой метафоре, пока не стал свидетелем поединка Телемахона с Оборванным Рыцарем.
Не забывайте, что я ненавижу этого человека. За тысячи лет мы пытались оборвать жизни друг друга более сотни раз. Мне горько вообще говорить о нем что-либо хорошее.
Он сравнялся с демоном по росту, вскочив на длинный стол триклиния, и отводил удары Оборванного Рыцаря мечами, которые держал в обеих руках. Он не просто размывался в движении, а стал чем-то текучим и призрачным. Оба клинка двигались в абсолютной гармонии друг с другом — он парировал, уклонялся, блокировал и наносил ответные удары мечами с математической, безупречной точностью.
Благодаря лицевому щитку Телемахона этот бой, превзойдя границы чудесного, начал отдавать безумием. Прекрасный серебристый лик, совершенное лицо юноши, выглядел абсолютно спокойным. Безмятежным. Возможно, даже скучающим.
Парными мечами непросто сражаться, и еще сложнее делать это хорошо. Многие бойцы лгут сами себе, полагая, будто в этом есть реальное преимущество перед клинком с пистолетом, мечом со щитом или же более мощным и длинным одиночным клинком. К использованию парного оружия обычно прибегают те, кто больше наслаждается рисовкой, чем мастерством, и любит элемент устрашения. Даже в легионах мало кто владеет этим искусством мастерски, и когда видишь воина с двумя клинками — это почти всегда первый признак чрезмерно уверенного в себе глупца.
Но Телемахон превратил рисовку в искусство, которое идеально сочеталось с его невероятным умением. Он поднимал клинки навстречу сокрушающим ударам, и отступал там, где любой другой был бы уже мертв. У Оборванного Рыцаря было преимущество в силе, длине рук и меча, росте, и единственное, что этому мог противопоставить мечник, — полностью вкладываться в каждый отклоняющий удар. Несколько секунд, от которых замирало дыхание, я наблюдал, как Телемахон отступает с диким, яростным изяществом, а клинки искрят, парируя выпады демона. Он не просто блокировал — от такого его мечи уже наверняка бы сломались. Он принимал каждый надвигающийся удар в точности под нужным углом, который позволял отвести основную силу инерции в сторону, а не принимать на себя.
— Умри! — исходя слюной, рычал ему Оборванный Рыцарь.
Плоть демона выгорала от разочарования, обращаясь в дым, — ведь он уже убил или искалечил всех воинов в комнате, кроме этого, продолжающего упорствовать.
— Умри… Умри…
В тот же миг наушники моего шлема затрещали, настраиваясь на входящий сигнал.
— Я тебя недооценил, Хайон, — выдохнул в вокс Телемахон.
Несмотря на изнеможение, ему все еще удавалось поддерживать иллюзию веселья.
Невероятно, вопреки здравому смыслу, Телемахон держался против одного из самых могучих демонов, бывших у меня в подчинении. Пусть даже существо было ранено, но стойкость мечника все равно ошеломляла.
А затем он атаковал. Он отбил клинок демона вбок на достаточное для удара время. Золотистые мечи Телемахона резанули сверху вниз. В ответ на него фонтаном хлынули раскаленные внутренности, и, кажется, я услышал его крик боли. Даже если и так, я не стал бы думать о нем хуже, но позвольте мне быть откровенным: хуже уже просто некуда.
Демон зашатался. В его теле появился зияющий разрыв. Из ширящихся ран в ужасе таращились человеческие глаза. В кровоточащих разрезах показались человеческие пальцы, зубы и языки, рвущиеся на свободу.
Телемахон был повержен. Он скатился со стола на пол. Я увидел, как он цепляется за свой растворяющийся доспех, отрывая шипящие куски, — а затем мне заслонил обзор демон.
— Хайон, — выдохнул он мое имя, не обращая внимания на беззащитного мечника и оборачиваясь ко мне. — Хватит.
Леор распознал угрозу раньше меня. Возможно, в тот миг дало о себе знать некое родство между ним и кошмарным существом: ведь они оба были неразрывно связаны с богом Войны.
Или же, быть может, это высокомерие убедило меня в том, что твари не в силах так легко избавиться от моего контроля. Как бы то ни было, Оборванный Рыцарь отвернулся от Телемахона. Он не стал добивать противника, решив вместо этого добыть мою жизнь в качестве следующей трапезы.
— Я освобожусь! — прорычал он. — Мой клинок положит конец этому договору.
— Стой… — предостерег я. — Демон, ты остановишься.
Но мои слова не дали результата. Они были лишь пустой тратой воздуха. Мне следовало это предвидеть. Я это предвидел. Именно из-за ненадежной, бунтарской натуры существа мне так не хотелось выпускать его.
Тяжелый болтер Леора начал стрелять без моего приказа. Оружие задергалось в руках воина, молотя потоком разрывных болтов по лодыжкам демона. Полетели толстые нити ихора, въедавшиеся при падении в палубу. Леор стрелял, чтобы обездвижить тварь. Он принял сгорбленную стойку, характерную для тех, кто десятилетиями был в легионе оператором пушки.
Леор стрелял понизу, а Гира метнулась вверх. Совершив прыжок, который посрамил бы Раптора, моя волчица приземлилась на спину Оборванного Рыцаря и резко сомкнула челюсти сбоку у него на шее. Бронзовые звенья кольчуги брызгами разлетались под когтями. С клыков Гиры, погруженных в шею демона, хлынул шипящий поток медной крови и раскаленной рекой потек по лапе твари.
Пламя варпа, которое я собирал на кончиках пальцев, потухло. Я не мог поджечь существо, пока на дороге находилась моя волчица. Оборванный Рыцарь ревел, пока она вырывала куски из его тела. В ответ душа волчицы пылала багровым пятном безумной ярости, грозившей поглотить мои чувства. И я не стал сопротивляться. Я с радостью принял это неистовство.
Мой пистолет гудел, не давая отдачи. Я давил на сегментированные спусковые крючки, и три острых ярко-алых лазерных луча впивались в живот Оборванного Рыцаря, воспламеняя плоть вокруг ран. Мне приходилось постоянно делать паузы, чтобы не попасть в Гиру.
Лодыжки и икры существа разнесло в клочья. Остались лишь обугленные нити сухожилий, однако тварь продолжала стоять. Сожженная плоть лохмотьями свисала с мышц, но она продолжала приближаться. Огромная рука сомкнулась на горле Гиры, оторвав волчицу от тела демона вместе с красным куском дымящегося мяса, зажатым у нее в зубах. Прежде чем хотя бы одно из моих сердец успело ударить, демон швырнул волчицу на ближайшую стену.
С такой отчетливостью, что ноздри до сих пор щекочет запах дыма, я помню, как закричал: «Нет!» — и в сознании демона, и самой комнате, и всему миру вокруг нас. Гира ударилась о древнее железо и сползла на пол, дрожа от боли и взвизгивая, как настоящий волк. Она пыталась раствориться в тенях, но те обвивались вокруг нее ленивыми змеями и отвечали на зов волчицы медленнее, чем когда-либо прежде.
Я вновь призвал огонь, и его белый жар заструился с моей руки, а древний пистолет выплюнул три секущих луча.
Ничего. Все так же ничего. Демон горел, ревел, смеялся и никак не умирал. Как бы мы ни взрывали, резали, рвали и жгли его тело, он регенерировал и заново отращивал утраченное.
От напряжения я инстинктивно опять прибег к легкости беззвучной речи.
«Стреляй ему по рукам», — передал я Леору.
Половина болтов разлетелась на куски, ударившись о вертящийся и кружащийся клинок. Те, что попали по лапам демона, не дали результата, кроме ливня едкой жижи от брызг раскаленной крови. Удары, которые разорвали бы человеческое тело на мелкие части, едва пробивали кожу демона. Раны замедляли его, но ничто не могло убить.
Прежде я ни разу не пытался уничтожить Оборванного Рыцаря. Отчаяние придало мне храбрости: я потянулся к нему, простирая руки так, словно вокруг кончика каждого пальца были затянуты петлей нити марионетки. Почувствовал, как моя ментальная хватка нащупала цель и крепла. А затем потянул.
Голова Оборванного Рыцаря дернулась вперед, всего на полсекунды.
Я потянул еще раз. Его левое запястье резко шевельнулось. Правое плечо содрогнулось, немного сильнее, чем при спазме.
Остальные почувствовали, как я сосредотачиваюсь, и возобновили натиск. Гира метнулась с пола, возникла из пляшущих теней и погрузила клыки в бедро Оборванного Рыцаря. Из твари хлынула едкая кровь. Комнату заполнял дым душ и вопли мужчин и женщин, погибших за целую вечность до того.
Телекинетического контроля не хватало, мне необходимо было оказаться внутри того, что заменяло существу разум. Мое сознание нырнуло в озеро удушливой ненависти, составлявшей личность демона, и я увидел тот примитивный франкийский город, который десятки тысяч лет назад умирал в преисподней войны. Услышал крики того далекого дня, ощутил всю ту боль, что ныне служила существу кровью, костями, органами и плотью.
Почувствовал, как пламя пылающего города лижет мою кожу, в точности как кожу многих сотен жителей Альби, убитых трескучей лаской огня.
Я чувствовал все это, пронзая своим сознанием самую сущность Оборванного Рыцаря. Видел лица мертвых и умирающих. Наблюдал, как их вырезают их же защитники. Вдыхал запах крови, дыма и жареной человечины.
Я приготовился. Свел скрюченные пальцы и снова потянул. Плоть демона начала расползаться и трескаться еще сильнее, обнажая окровавленные лица под кожей. Они вопили из растущих прорех, усиливая мучительный хор. Я снова и снова врывался в мысли твари, выдирая их из ее разума и борясь с болью, которую причиняла моя собственная вскипающая кровь.
Оборванный Рыцарь рухнул на пол, превратившись в бьющееся размытое пятно золотистой крови. Из его ран, похожих на географическую карту, хлестал ихор. Он еще раз бросил мне вызов, когда поднялся на четвереньки и пополз, словно животное, с визгом подбираясь ко мне. Ни одно смертное создание не смогло бы двигаться таким образом. Даже его цепкий язык вывалился на пол, помогая когтистым рукам подтягивать тело поближе.
Его физическая оболочка разрушалась, распадаясь на части из-за ран и близости изгнания, но прежде, чем умереть, он опять превращался в комок бесформенной злобы.
Гира вновь приземлилась ему на спину, выдирая из плеч мышечные волокна. Леор бросил свой болтер, вытащил цепной топор и, активировав заискрившее оружие, метнул его в демона. Пилообразные зубья врезались в висок твари и глубоко вгрызлись, захлебываясь приглушенным воем.
Оборванный Рыцарь, прежде вышагивающий с громоподобным ревом, теперь полз на карачках, заунывно стеная. Он не нанес удара — расстояние было слишком большим. Вместо этого он поднял свой меч будто копье, собираясь швырнуть в меня клинок прежде, чем я смогу полностью развоплотить его.
Мои пальцы скрючились, словно когти. Зубы скрежетали. Мои мысли тонули в хоре криков, визга и плача, некогда породивших ту тварь, что ползала передо мной. Вложив в одно усилие все, что во мне оставалось, я потянул.
Гибель твари не походила на последние мгновения смертных: ни вздоха, ни пробегающей по телу дрожи. С треском рвущейся кожи и агоническим воплем демон распался на части. Меч выпал из тающих пальцев, рассыпался в пепел и разлетелся на ветру, которого не чувствовал никто из нас. Хлынула металлическая кровь, застывающая медным озером прежде, чем она успевала прожечь палубу. В твердеющем металле проступил звероподобный лик Оборванного Рыцаря, и губы твари шепнули:
— Хай…он…
А затем наконец все закончилось.
Я стоял на одном колене, не понимая, когда потерял равновесие. Воздух с хрипом вырывался из моих легких. Казалось, будто приходится бороться за каждый глоток, а в противном случае рискуешь уже никогда не вздохнуть. Гира подошла ко мне и упала рядом, взвизгнув по-волчьи. Каждый дюйм ее темной шкуры покрывала корка высохшей медной крови, но едкий ихор не причинил ее физической оболочке никакого вреда. Я почесал ее за ушами.
— Это было поучительно, — произнес Леор.
Он переводил дух, с почти уморительным спокойствием перезаряжая свой тяжелый болтер.
Я набирал воздуха, чтобы ответить, когда вновь уловил резкое шипение растворяющегося керамита.
Телемахон. Он стоял на коленях. Руки дрожали из-за поврежденных нервов, в одном кулаке воин все еще сжимал золотой клинок. От его оплавленной, испещренной оспинами брони и изъеденной кислотой плоти поднимался зловонный пар.
— Я про него и забыл, — задыхаясь, гортанно хмыкнул Леор. — Теперь он не такой красавчик.
— Подними его, — сказал я, — если можешь.
— Что? Нет.
— Делай, как я говорю, Леорвин.
Я вдруг увидел в идее захватить его живым некую новую возможность. Нечто такое, что мне хотелось попробовать.
Пожиратель Миров не стал спорить. Как бы его ни подмывало возразить, он придержал язык. Сейчас я был для него единственным пропуском с корабля, и равновесие сил между нами сместилось.
Когда мы приблизились, Телемахон поднял к нам то немногое, что осталось от его лица. Невозможно, но глаза его остались неповрежденными и ясными, по-прежнему пронзительно-синими. Он встретился со мной взглядом и одарил меня ухмылкой, жуткой на истаявшем, словно свечной воск, лице.
— Насколько плохо?
Корабль вокруг нас содрогнулся, и я снова прорезал дыру в реальности.
— Иди, — обратился я к Леору. — Я буду держать проход открытым.
Я чувствовал его тревогу. Он не умел скрывать свои эмоции.
— Это ничем не отличается от телепортации.
Он не поблагодарил меня — и в пору нашего братства слово благодарности от Леора было редким сокровищем — однако я ощутил тайную признательность под тем бурлящим месивом ярости, в которое превратился мыслительный процесс Пожирателя Миров под влиянием имплантатов.
Он развернулся, волоча за собой бесчувственное тело Телемахона, и шагнул внутрь.
«Леорвин Огненный Кулак прошел, — раздался голос Ашур-Кая. — Вместе с пленником».
Мой черед. Я стиснул Саэрн обеими руками и вместе с моей волчицей шагнул в когтистое ничто, ожидающее по ту сторону реальности.
Во время Великого крестового похода Тысяча Сынов атаковала планету под названием Варайя — похоже, что это было искажение или разновидность имени древнего индазийского бога-духа. Так ее назвали первые колонисты, и население сохранило имя на протяжении поколений. Мы именовали ее Пятьсот Сорок Восемь Десять, поскольку это был десятый мир, приведенный к согласию с Империумом 548-м Экспедиционным флотом.
Тот мир сильно напоминал рассказы о Старой Земле, Былой Терре: его поверхность утопала в океанах, а моря кишели подводной жизнью. Города Варайи защищали чрезвычайно мощные и беспощадные лазерные батареи, которые уничтожали большую часть десантных кораблей Имперской Армии и Легионес Астартес, пытавшихся высадиться. Чтобы пробиться сквозь сеть зенитного огня, мы воспользовались десантными капсулами — однако противовоздушная оборона планеты была столь интенсивной, что даже капсулам не всегда удавалось достичь поверхности.
И все же мы должны были захватить планету, не уничтожая ее. Орбитальная бомбардировка применялась против системы противовоздушной обороны крайне умеренно — не для ограничения потерь среди гражданского населения, которые тогда, как и во всех имперских завоеваниях, считались несущественными, — но ради сохранения промышленной значимости города.
Наша десантная капсула шла в первой волне. Со мной были Мехари и Джедхор, оба живые, дышащие и верные настолько, насколько того мог требовать от них любой из братьев или командующих. Они были пристегнуты к ограничительным креслам по обе стороны от меня. Нашей целью являлся портовый район столицы, где первой волне предстояло вывести из строя противовоздушную оборону, чтобы пропустить подкрепления от флота.
Простая фраза, что нас сбили, прозвучит сухо, однако именно это и произошло. Десантная капсула взорвалась и развалилась в воздухе на части. Внутрь ворвался ревущий ветер, сопровождавший наше стремительное падение. Доспех покрыло вспыхнувшее топливо, и я был объят пламенем, даже падая. И это было долгое, очень долгое падение.
Мы рухнули в портовую гавань. Силы удара о воду хватило, чтобы сломать мне ногу в трех местах, раздробить локоть, пробить висок и вывихнуть из сустава левое бедро и левое плечо. Я должен был умереть. Так и произошло с пятью другими легионерами.
Силовая броня неимоверно тяжела и совершенно не обладает плавучестью, в том числе и доспехи со встроенными гравитационными суспензорами. Я тонул, не имея никаких шансов удержаться на плаву, даже если бы не получил таких травм. Мой шлем слетел, замки сломались при ударе о поверхность. Из-за этого вместо воздуха я вдыхал воду. Вдобавок, когда я ушел под воду, прометий, с неугасимой цепкостью налипший на мою броню, продолжал гореть.
Меня генетически сконструировали с тремя легкими и ограниченной способностью дышать ядовитым газом, чужеродной атмосферой и даже водой. Страха не было — по крайней мере, в человеческом понимании. Присутствовала доля шока: я почти хохотал от облегчения при мысли о том, что выжил. Однако все это сопровождалось стыдом от постигшей нас неудачи, опасением не выполнить задание и тревогой, что мои раны серьезнее, чем кажутся по ощущениям. Искалеченный, горящий и тонущий, поначалу я был слишком ошеломлен, чтобы призвать на помощь Искусство.
Ощущения от входа в канал были похожи на это. Заторможенность движений под водой. Боль от огромного давления на кости и органы. Все звуки приглушаются, напрочь утратив смысл, но при этом становятся похожи на крик боли. Чувствуешь, что тонешь, объятый пламенем. Что сгораешь, при этом втягивая в легкие ледяную воду. Гадаешь, увидишь ли еще хоть раз солнце.
Я не удерживал проход открытым на другой стороне, и оттого он был еще менее стабилен. Крики больше напоминали вой. Я шагал сквозь липкую, царапающуюся черноту, которая тянула меня за горло, запястья, лодыжки и…
…и налетел прямо на кулак Леора. Он с хрустом врезал мне в лицевой щиток, с такой силой, что я пошатнулся, а бегущие по глазным линзам данные визоров сбились. Мне пришлось стянуть с себя шлем и вдохнуть спертый рециркулированный воздух мостика «Тлалока», приправленный пряным запахом пота.
— Это за то, что солгал мне, — пояснил Пожиратель Миров. — Это было совсем не похоже на телепортацию.
