Глава 13
ЭЗЕКИЛЬ
Когда-то, в другую эпоху, в этом зале размещалось десять боевых титанов Легио Мортис, а также огромные штабели ящиков с боеприпасами, загрузочные леса, ремонтные краны и таинственная аппаратура, необходимая Механикум для обслуживания своих богомашин. Титанов больше не было, пропали и все следы их присутствия, однако громадное помещение далеко не пустовало. Отчасти мемориал, отчасти архив, отчасти музей — теперь ангар представлял собой памятник странствиям Абаддона по всему Оку и свидетельство работы его мысли.
Я чувствовал чуть ощутимое благоговение Телемахона, нерешительное изумление Леора и знал, что, будь остальные в силах читать в моем разуме, как я читал в их, мое собственное удивление было бы столь же явным.
Мне еще никогда прежде не доводилось видеть зала, подобного этому. Абаддон привел нас туда после встречи в коридоре. Обещанный Леором угон корабля его явно не впечатлил.
К одной из стен были прикованы кости колоссального змееподобного существа. По ним было видно, что размеров зверя хватило бы, чтобы проглотить «Лендрейдер», не пережевывая. Самые короткие из клыков увенчанного тремя рогами черепа были длиной с цепной меч, а самые длинные — с дредноут. На внешнем изгибе каждого из зубов виднелись своего рода желобки. Бороздки, позволяющие крови стекать при укусе и не дающие клыкам застрять в теле добычи. Я и представить не желал, на кого же мог охотиться подобный зверь — какой же была эта добыча, если ему требовалось пускать противнику кровь, а не пожирать целиком?
Несколько передних клыков черепа были раздроблены, неровно переломившись от ударов тупым предметом.
— Я повстречался с ним на Скориваэле, — пояснил Абаддон, заметив мой интерес. — Они живут на дне самого крупного из океанов, в ульях из ядовитых кораллов.
— А сломанные клыки? — поинтересовался я, все еще не отрывая взгляда от существа.
— Я их сломал силовым кулаком, — сказал он. — Оно пыталось меня съесть.
Абаддон шагал по залу, ни к чему не прикасаясь, и мы вели себя так же. В этом бардаке понятие порядка становилось чем-то мифическим. На цепях с мясницкими крючьями висели разлагающиеся трупы такого количества биологических видов, что я не смог их быстро пересчитать. Целые скелеты и их части были прикованы к стенам или же свалены грудами среди хаоса. Целые ящики были заполнены свитками пергамента, а сотни информационных планшетов мигали, то напитываясь энергией батарей, то вновь ныряя в беспамятство. Гремели и гудели десятки работающих машин — на полу, на стенах, на потолке.
По всей палубе были хаотично разбросаны детали аппаратуры и оружие. Повсюду, без малейшего намека на какую-то систему, валялись трофейные доспехи. В беспорядке снятых частей виднелись цвета всех легионов, включая дюжину кобальтово-синих, принадлежащих Тысяче Сынов. Орудия сотен культур и эпох либо хранились внутри мерцающих стазисных полей на мраморных пьедесталах, либо оставались ржаветь и гнить на полу.
Я подобрал золотую алебарду имперского кустодия и повертел ее в руках.
— Она генетически привязана к воину, который ею когда-то владел, — сказал Абаддон, — но если хочешь, я могу ее для тебя активировать.
Я бросил оружие обратно на палубу, все еще пребывая в замешательстве от увиденного. Казалось, будто по военному музею прошелся шторм. Сокровища из паломничества Абаддона по всему Оку… Целое состояние реликвий и культурных ценностей, а также масса металлолома и мусора, которые не имели никакой очевидной значимости.
Абаддон с неожиданной учтивостью указал одной из своих непарных перчаток вверх. Высоко, очень высоко над нами трещали сотни генераторов, прикрученных к готическому сводчатому потолку.
— Узнаешь?
Я не узнал. Поначалу. Комната слишком подавляла. Большая часть стен, мутировавших вместе с остальным кораблем, состояла из кости — однако костяная конструкция пребывала в искусственной синергии с балками из побуревшего железа и черной стали. Они поддерживали и усиливали сводчатую костную структуру, создавая основу для крепления к полу, потолку и стенам зала новых машин.
Я видел турбинные реакторы, теплообменники, даже нечто похожее на плазменную чашу — хотя она была слишком маленькой для настоящего генератора с плазменным питанием. Три сооружения вдоль одной из стен явно представляли собой пыточные стойки, оснащенные оковами и невральными иглами. Создавалось впечатление, что всей этой машинерии недостает единства формы и функций — она была подобрана настолько эклектично, что это казалось случайным выбором.
Все было соединено кабелями и пронизано серыми кристаллами. Каждая из машин управляла группой устройств меньшего размера, когитаторов, мониторов и генераторов. Всю левую стену занимали хирургические столы и настенные сервиторы, оснащенные инструментами для бионической аугментации и необходимой микрохирургии, которая всегда ей сопутствует.
Я осмотрел все помещение в целом и расстановку сгруппированных машин. В особенности я следил за линиями силовых кабелей, идущим между ними. Те складывались в фигуры. Знакомые фигуры.
Каждая из машин занимала место звезды. При общем рассмотрении они оказывались… созвездиями.
Скорпиос Вененум, отравитель. Фералео, великий зверь. Джейма и Инайя, Служанки Императора. А вот Саджиттар Охотник и его облаченная в юбку супруга Ориенна Охотница. Я мог только догадываться, какой астральный эффект дало бы расположение машин при их использовании в психическом ритуале. Абаддон создал многообразную связь энергий.
— Это ночное небо, — произнес я. — Звезды с поверхности Терры.
Если судить по легкой улыбке, мой ответ доставил ему удовольствие. И все же он не стал объяснять дальше.
— Желаете выпить?
Кем был этот обезоруживающе скромный паломник? Куда делся холерик-владыка битвы, тот, кто командовал воинской элитой легиона, пользовавшегося наибольшим уважением? Мне было нечего сказать. Его святая святых представляла собой нору взбесившегося коллекционера, мастерскую обученного технодесантника, мрачное прибежище ученого, арсенал отчаявшегося солдата. Все вместе и ничего из этого. В своих одиноких странствиях он повидал больше, чем любой из нас, и это ясно отпечаталось здесь, в его святилище воспоминаний.
Предложенный им напиток оказался чистым спиртом, слегка обжигавшим корень языка. И я еще приукрашаю действительность, когда говорю, что питье отдавало грубым химическим вкусом охладителя для двигателей.
«Выпивку» разлили из бочки с предупреждениями о ядовитой кислоте в колбы из покоробившегося белого металла. У меня возникло неуютное чувство, что Абаддон и впрямь пытается быть гостеприимным. Телемахон отказался притрагиваться к жидкости. Я взял колбу из вежливости.
— Славно, — произнес Леор, выпив прозрачную дрянь. — Благодарю, капитан.
Я позволил себе заглянуть в сознание Леора. Любопытство вынуждало меня искать признаки обмана. Невероятно, но Пожиратель Миров говорил правду. Ему понравилось.
— Это адренохром, — сказал Абаддон. — Взят из надпочечных желез живых рабов и смешан с несколькими искусственными составами, включая формулу, которую я разработал в ходе попыток синтезировать эктоплазму.
Я перестал глядеть на ложные созвездия машин и уставился на него.
— Ты пытался синтезировать Эфирию? Искусственно воссоздать пятый элемент?
Он кивнул.
— С тех пор уже успело пройти какое-то время. Я забросил это занятие как совершенно бесперспективное.
— Ты… ты пытался сварить сырую энергию варпа? Из химикатов?
— Не только химикатов. Еще я использовал то, что ты бы назвал «сверхъестественными реагентами». Разумеется, это инертный продукт. Если угодно, отходы, впоследствии отфильтрованные и смешанные с такими количествами спирта, которые прикончили бы неусовершенствованного человека. — Он сделал паузу и внимательно посмотрел на меня. — Похоже, тебе нелегко понять эту концепцию, Хайон.
— Признаюсь, так и есть. Какие материалы ты использовал?
Он ухмыльнулся:
— Слезы девственниц. Детскую кровь. Тебе известны тайны варпа, так что ты знаешь, в чем тут подвох. Символизм — это все.
Я снял шлем, продолжая просто смотреть на него и не понимая, правду ли он говорит. В воздухе висел прогорклый запах бронзы.
— Забавно, — усмехнулся Леор, прикончив остаток питья.
— Стараюсь, стараюсь. Еще там есть яд одного из Нерожденных, который возник на борту корабля несколько лет назад и доставлял мне немало проблем, пока я обманом не заманил его в заточение. Еще несколько заслуживающих упоминания ингредиентов — трупы псайкеров и Нерожденных, оставленные медленно растворяться в охлаждаемых плазменных чашах. Затем я процедил оставшуюся слизь сквозь очистители с защитными гексаграммами.
Он говорил так, словно тщательное алхимическое преобразование представляло собой ежедневную рутину. Я задался вопросом, осталась ли хоть одна запретная наука, которой он не занимался во время своего уединения хотя бы на любительском уровне.
— Ясно, — пробормотал Леор. — Как познавательно.
— Сарказм не подобает воину, Леорвин. Мне было скучно этим заниматься, и об этом процессе точно так же скучно слушать. В сущности, я уже оставил все эти эксперименты. Я решился попробовать из любопытства, но работа доставляла мне мало удовольствия. Как вы догадываетесь, большую часть времени я проводил вне корабля.
Он впервые обратил внимание на переплетенную кожей колоду карт Таро, пристегнутую цепью к моему поясу.
— Впечатляющий гримуар.
Термином «гримуар» пользовались практики Искусства, более склонные к театральности, чем я, однако я не стал поправлять.
— Ты собираешься пить? — поинтересовался Леор.
Не говоря ни слова, я передал ему свою колбу.
— Следует пить, пока есть такая возможность, — укорил он меня.
В его словах был смысл. О, в Оке мы вели настоящие сражения с такой простой и примитивной вещью, как жажда. Целые годы своей жизни я питался химическими составами, канцерогенной озерной водой и даже кровью. Я расправлялся с братьями и кузенами за сотню разных прегрешений, но вы и представить себе не можете, сколько пало от моего клинка в войнах за чистую воду.
— Чтоб мне ослепнуть, — прошептал Телемахон с другого края зала. — Коготь.
Мы подошли к нему. Он стоял перед оружейной стойкой, заключенной внутри мерцающего стазисного поля. Огромный черный доспех катафрактия, изготовленный из черненого керамита и украшенный недремлющим оком Хоруса, было ни с чем не спутать. Боевая броня Верховного Вожака юстаэринцев. Абаддон в своем выцветшем от времени доспехе, части которого были позаимствованы у всех Девяти легионов, выглядел бледной тенью того воина, что был облачен в эту изукрашенную терминаторскую броню на стенах Дворца Императора. Почти на каждом сантиметре керамита виднелись рубцы от болтерных снарядов и царапины от клинков. Не было никаких сомнений, что до своего паломничества Абаддон всегда находился в самой гуще схватки.
Отдельно от доспеха, на собственном пьедестале покоился громадный молниевый коготь. Пальцы представляли собой слегка изогнутые серебристые клинки, каждый из которых сам по себе был чудовищной косой. Размеры оружия увеличивал изукрашенный двуствольный болтер, установленный на тыльной стороне перчатки. Отверстия для подачи боеприпасов были выполнены в виде широко открытых пастей голодных демонов из желтой меди. Черная поверхность когтя была покрыта царапинами и вмятинами.
Коготь Хоруса. В стазисе он выглядел почти обыденным. Смертоносным, ужасным, убийственным, но всего лишь молниевым когтем. Всего лишь оружием.
Дрожь удовольствия, пронзившая Телемахона, была самой сильной эмоцией из тех, что я ощущал в его разуме после переписывания. Я чувствовал, что под погребальной маской у него изо рта потекла слюна.
А потом я увидел, в чем дело.
Лезвия Когтя покрывала кровь — засохшие пятна крови, размазанной по блестящим металлическим остриям. Телемахон положил руку на репрессорный ореол стазисного поля, будто мог просто протолкнуться внутрь него и прикоснуться к защищаемому им Когтю.
Абаддон присоединился к нам. Его нечеловеческие глаза глядели на запертое оружие. Для него оно было менее мистическим, но более важным. Он тысячу раз видел, как его отец-примарх носит Коготь в бою, что придавало реликвии ауру чего-то знакомого, — но это именно он сорвал коготь с остывающего трупа отца, пока клинки еще были влажны от крови, принадлежавшей… принадлежавшей…
Я тихо выдохнул, чувствуя на лице тепло от дымки стазисного поля.
— Когда ты заключил его в стазис? — спросил я Абаддона.
— Через несколько часов после того, как забрал.
Абаддон тоже не отрывал взгляда от оружия, хотя я не мог сказать, какие эмоции сгущаются по ту сторону его золотистых глаз.
— Я ни разу не носил его в бою.
Он начал вводить код деактивации, чтобы выключить стазисное облако. Моя рука со страшной силой стиснула его запястье, но было уже поздно, слишком поздно. Сдерживающее поле затрепетало и отключилось.
Оружие обладает душой. Механикум Марса всегда знали об этом, проводя ритуалы, чтобы почтить и задобрить машинных духов своих пушек, клинков и боевых машин. Однако душа оружия также отражается и в варпе. В тот же миг, как стазисное поле упало и позволило Когтю вернуться в реальность, дух оружия — немыслимо хищное создание — вцепился в мой разум.
Я ощущал угрозу, исходящую от находящегося рядом смертоносного, вопящего Когтя — от убийственных клинков до крупнокалиберных орудийных стволов, приникших, словно паразиты, к его тыльной части. От запятнанных кровью лезвий исходила удушливая аура тягучего и жаркого трупного зловония. Насыщенная краснота пятен на изогнутых косах резала глаз, будто в лицо плеснули чем-то жидким и маслянистым. В ушах, проникая внутрь черепа, звучал оглушительный рев — похоронный плач скорбящего отца и умирающего бога. Каждый порез, царапина и вмятина на оружии были заработаны на поле боя, где брат шел на брата.
Даже не успев осознать, что двигаюсь, я отступил на полдюжины шагов назад и прижал руку к виску, чтобы сдержать острую давящую боль, размалывающую мой мозг в кашу. В глаза плыло, зрение мутилось, грозя полной слепотой. Я поперхнулся от смрада генетически очищенной крови. Ее вкус горчил на языке. Топор с лязгом упал на палубу, хотя я не помнил, чтобы доставал оружие.
— Ну же, — донесся откуда-то издалека голос Абаддона. — Какой же ты чувствительный, Хайон. Гораздо тоньше настроен, чем я думал.
Облегчение наступало, но не быстро. Напор на мои чувства отступал, неохотно откатываясь, словно океанский прилив. Я сделал вдох, чувствуя, как легкие расширяются в груди. В воздухе все еще присутствовал неестественный запах генетически модифицированной падали, но он больше не терзал меня.
В последующие годы мы много раз встречались с Кровавыми Ангелами и их наследниками. Потомков Сангвиния всегда поражало присущее только им безумие в присутствии оружия, которое искалечило Императора и убило их предка-примарха. Думаю, в ту ночь на борту «Духа мщения» я испытал толику их боли.
Я поднялся с колена и вытер бронированной ладонью кровоточащие нос и рот. На темной синеве металла кровь казалась черной.
Стазисное поле оставалось отключенным. Присутствие Когтя давило на мои чувства, но теперь это был шепот, а не бурлящий поток. Братья смотрели на меня с разной степенью понимания.
— Это было неприятно, — признался я.
Они тоже отреагировали на разблокировку Когтя, хотя и не столь сильно. Я чувствовал тайное, смешанное с восторгом отвращение, охватившее Телемахона от запаха окровавленных клинков, и тусклое пламя тикающего, терзаемого болью разума Леора.
Абаддон восстановил поле, введя код реактивации. Дискомфорт пропал сразу же, как только оружие выпало из времени.
— Неприятно, быть может, однако чрезвычайно поучительно, — наконец отозвался Абаддон.
Он подошел к верстаку и бесцеремонно бросил туда свой болтер. Металл громко лязгнул о металл.
— Итак. Леорвин говорил, что вы пришли забрать мой корабль? Продолжайте.
Было уже немного поздно врать, и я подозревал, что он распознал бы любую ложь, сколь бы складно я ни облек ее в слова.
— Эта мысль приходила нам в голову, — ответил я.
Абаддон трижды постучал о броню напротив сердца. Этот формальный жест искренности был обычным делом у многих Сынов Хоруса, родившихся на Хтонии.
— Не пытайтесь это сделать, поскольку мне придется вас убить. Ты слишком мне нужен, чтобы позволять тебе умереть, брат мой. — Он сделал паузу и вновь обратил на меня взгляд своих золотистых глаз. — Как дела у твоей сестры, Хайон?
Я следил за тем, как он играет словами, не пытаясь по-настоящему ухватить смысл. Он знал, что мы придем, и знал, кто мы такие. Ему было известно, что я намеревался присвоить «Дух мщения». А теперь он утверждал, что я ему нужен — не представляю, для чего. Однако при упоминании сестры я ощутил, как сжимаются зубы. Вокруг пальцев обвилась смертоносная молния, вызванная к жизни вспышкой моей злобы.
— Что-то не так, Хайон? — Глаза Абаддона понимающе светились золотом.
— Ты ее у меня не отнимешь.
На протяжении нескольких ударов сердца казалось, что по венам, заметным под кожей его щек и на шее, течет более темная жидкость, чем кровь. Я практически ничего не мог прочесть в его окруженном железной броней разуме под внешним фасадом спокойствия, которое он использовал, как щит. Однако я чувствовал, как в его сердце, за внешне добродушной улыбкой, струится что-то вроде лавового потока.
— Я спросил, в порядке ли она. Это едва ли угроза отнять ее у тебя.
Теперь Леор и Телемахон уставились на меня.
— Твоя сестра? — переспросил Пожиратель Миров.
Вместо меня ответил Абаддон:
— Анамнезис. Прости, я полагал, что об этом все знают.
Леор разинул рот.
— Эта бедолага, которая плавает в суспензорной жидкости в Ядре… Это твоя сестра?
Я не имел никакого желания обсуждать это, особенно здесь и сейчас. Леор предпочел не заметить намека, заключавшегося в моем говорящем молчании.
— Зачем ты позволил Механикум сделать такое с той, кто с тобой одной крови?
— Не было выбора. — Я развернулся к Леору, заставив змеящуюся молнию рассеяться в зловонном воздухе зала.
Приходилось быть осторожным — от любого признака агрессии его Гвозди начали бы вгрызаться.
— Ее заразил один из психических хищников нашего родного мира. Он отложил яйца в ее сознание, и потомство существа поглотило половину ткани ее мозга, прежде чем их успешно удалили. Она могла стать Анамнезис или же жить в муках, став отупевшей оболочкой той женщины, которой была прежде.
Разговор на эту тему вновь вернул прошедшее: последние ночи возле постели сестры, необходимость мыть ее тело, над функциями которого она утратила контроль. Непрекращающийся плач наших родителей, винивших черепных хирургов за слишком плохую работу и меня за слишком позднее возвращение на Тизку. Занимавшие всю ночь глубокие прощупывания сознания Итзары, поиски какой-нибудь ее части, оставшейся незатронутой прожорливыми тварями и последующей хирургической чисткой.
Я отдал младшую сестру на аванпост Механикум на Просперо, зная, что в их экспериментах нужен живой психически развитый человек для преобразования в Анамнезис. Мне было известно, что это рискованно и что все предыдущие попытки создать искусственную совокупную сущность потерпели крах. Но рискнуть стоило, и я бы поступил так снова. Это был единственный достойный выбор.
Леор с Телемахоном увидели меня в новом свете. Абаддон смотрел на меня так, словно видел и слышал все, о чем я думаю.
Он постучал кончиками пальцев по броне напротив сердца, три раза.
— Прости меня, брат. Эта рана свежее, чем я думал. Я не хотел обидеть или оскорбить.
Я разжал зубы, но напряжение не отпускало.
— Все в порядке, — солгал я. — Я… оберегаю ее.
— Твоя преданность делает тебе честь, — заметил Абаддон. — Это одна из причин, но которым я тебя призвал.
— Призвал нас? — До Леора дошло в тот же момент, что и до меня. — Саргон… Несущий Слово был не пророком. Ты послал его к Фальку, чтобы заманить нас сюда.
Абаддон раскинул руки и отвесил учтивый поклон. Собранная из разношерстных частей броня взвизгнула при движении.
— Саргон, несомненно, пророк, но да, он послужил приманкой. Едва ли это можно назвать искусным манипулированием. Вы не единственные, кого я позвал, однако вам принадлежит честь быть первыми. Я положился на отчаяние Фалька и его желание отомстить за осквернение наследия своего легиона. Я положился на то, как Ашур-Кай жаждет любых обрывочных прозрений. Положился на стремление Телемахона противостоять Хайону. Положился на сочувствие Хайона к разбитому легиону и его верность Фальку, а также на веру, что он сможет захватить «Дух мщения», сделав свою сестру машинным духом корабля. Что же касается тебя, Огненный Кулак, я положился на твое желание отыскать нечто большее, чем жизнь обезумевшего от крови налетчика, и на твое стремление обрести цель. Короче говоря, я положился на воинов, которым хотелось стать большим, нежели просто наследием своих ослабевших легионов. Все с легкостью вставало на свои места. Саргон был лишь первым дуновением, с которого начался ураган.
На покрытом швами лице Леора застыло хмурое выражение. Я ждал от него еще каких-то комментариев, однако вместо этого он прорычал:
— Не называй меня Огненным Кулаком!
Легионер Сынов Хоруса рассмеялся в ответ. Грязные волосы липли к его бледным щекам.
— Хорошо, брат мой. Как пожелаешь.
Мы продолжили разговор, а Леор прошелся по залу, изучая аппаратуру и вникая в назначение каждой из машин. Дольше всего его взгляд задерживался на оружии.
— Не трогай это, — в какой-то момент предостерег Абаддон.
Леор положил на место роторную пушку. Многочисленные стволы взвизгнули и остановились.
Я задал вопрос, который уже целую вечность задавали воины Девяти легионов:
— Почему ты бросил свой легион?
Абаддон, отвернувшись, трудился над лежавшим на верстаке болтером, смазывая механизмы и промывая снятые детали чистящим раствором.
— Война Хоруса закончилась. Та война имела значение, эта же — нет. От подлинного противостояния остался лишь пепел, так с чего меня должны заботить эти бессмысленные и бесконечные стычки между Девятью легионами?
У меня бурлила кровь, и дело было не только в последствиях разблокировки Когтя.
То, как непринужденно Абаддон делился многочисленными сведениями обо мне и моих братьях, безусловно, не смягчало чувства настороженности. А от того, как безмятежно он отмахнулся от жизней, потерянных в Оке с начала Войн легионов, у моей слюны появился кислый привкус.
— Ты что-то хочешь сказать, Хайон?
Вызов в его голосе вовсе не был плодом моего воображения.
— Третий и Двенадцатый потеряли от клинков друг друга больше воинов, чем за все восстание Хоруса. Ариман уничтожил Пятнадцатый. Мало кто в состоянии вообще иметь дело с проклятым Четырнадцатым с тех пор, как они поддались богу Жизни и Смерти. Восьмой присутствует здесь по большей части в виде раздробленных групп, а Четвертый правит своими изолированными твердынями, покидая их лишь для того, чтобы торговать и совершать набеги в авангарде орд демонических машин. Про Двадцатый никто не может ничего сказать наверняка, но…
— Они здесь, — с улыбкой прервал Абаддон. — Поверь мне на слово.
— Как ты можешь все игнорировать?
Я чувствовал, что по мере того, как я перечисляю выпавшие легионам жребии, мой голос становился тверже. Мне надо было открыть Абаддону глаза на войну, от которой он отвернулся.
— Твой легион мертв, — добавил я. — Ты бросил их на смерть.
Он посмотрел на меня. Ему не требовалось уделять внимание болтеру, который он чистил. По его взгляду я понял, что не просто не смог его убедить, но еще и сказал именно то, что он ожидал услышать.
— Столь резкие слова, тизканец. Но насколько ты верен собственному роду? Как часто ты возвращаешься на тот заселенный призраками мир, где Магнус Одноглазый рыдает на вершине Башни Циклопа?
Мое молчание все сказало за меня. В его золотистых глазах вспыхнул внутренний свет, и он продолжил:
— Хайон, Войны легионов никогда не закончатся. Они — неотъемлемая часть жизни в этой Преисподней, и они никогда, никогда не закончатся. Более того, они — суровая неизбежность для тех, кто слишком горд и озлоблен, чтобы принять свершившееся поражение. Это не мои сражения. Лить кровь за рабов и территории? Я не варвар, чтобы драться за ничтожные побрякушки. Я солдат. Воин. Если легионы хотят устраивать набеги на охотничьи угодья друг друга ради объедков со стола и кражи чужих игрушек — я не стану им мешать. Я не вижу, зачем мне спасать их от ничтожества. Они предпочли сражаться и гибнуть в ничего не значащей войне.
Подал голос Телемахон. Он был единственным из нас, кто не раз сражался рядом с Абаддоном во время Великого крестового похода.
— Ты изменился, — произнес он.
Мягкий голос был под стать его безмятежной серебряной маске.
Абаддон кивнул.
— Я ходил по поверхности каждого из миров в этой тюрьме-чистилище. Это было необходимо, чтобы выяснить границы этого царства, увидеть его тайны. — Он снова поглядел на болтер и начал заново собирать вычищенное оружие. — Меня больше не интересуют старые распри и союзы. Хотим мы того или нет, но наступила новая эпоха.
Я выдохнул, хотя не сознавал, что задерживал дыхание. Последняя попытка.
— Это все, что ты можешь сказать, — что ты лучше и мудрее тех из нас, кто погряз в Войнах легионов? Абаддон, твой род практически угас.
Мой пыл лишь повеселил его.
— Послушай себя, брат. Ты все споришь и споришь, будто сам не повинен в тех же самых прегрешениях, которые бросаешь к моим ногам. Ты стоишь передо мной и осуждаешь мои решения потому, что действительно с ними не согласен, или же потому, что пришел сюда как адвокат Фалька?
Леор, стоявший поблизости, издал лающий смешок. Я чувствовал, что Телемахон улыбается под своим шлемом.
— Ты недооцениваешь серьезность ситуации, — произнес я. — Луперкалиоса больше нет, его стерли с лица земли.
— Я полностью в курсе того, что произошло у Монумента.
Несколько секунд я не находил слов.
— Я не понимаю, как ты можешь настолько спокойно к этому относиться.
— А я должен вопить от ярости, будто ребенок? — парировал Абаддон. — Ярость — это оружие, брат. Клинок, которым пользуются в бою. Вне войны она обычно затуманивает ясность суждений. С чего мне оплакивать легион, который я предпочел бросить? Я больше не один из них.
Я едва мог поверить, что слышу эти слова от бывшего Первого капитана Сынов Хоруса. Абаддон расценил мое молчание как капитуляцию и усилил нажим:
— Ответь мне, Хайон, — ты все еще легионер Тысячи Сынов? Леорвин, ты все еще Пожиратель Миров? Телемахон, имя чьего легиона кажется наибольшей профанацией — остаешься ли ты одним из Детей Императора? Император и его потерпевшие неудачу сыновья дали вашим легионам эти названия. Отзываются ли они до сих пор гордостью в сердце и душе? Вы все еще дети своих отцов, чтите их и воплощаете собой их неудачи? Вы видите их изъяны и слабости и хотите это повторить? Саргон глядел на пути будущего и говорил мне, что все вы не ограничены зовом никчемных генетических линий. Он ошибался?
Его настойчивые обвинения отрезвили нас троих. Мы вновь погрузились в молчание. Когда у тебя есть тысяча вопросов, становится непросто понять, с чего начинать. Абаддон обращал на нас мало внимания: он вытравливал на гильзах болтерных зарядов хтонийские руны.
Леор снова принялся бродить по залу, разглядывая органы, которые Абаддон хранил в разнообразных жидкостях. Глаза, сердца, легкие. Одним богам было ведомо, где он их достал. Большинство не принадлежало людям, а консервация органов Нерожденных требует особого терпения и квалификации в алхимии. По этому мемориальному залу можно было ходить целую неделю и не увидеть даже половины его чудес.
Вернувшись, Леор осушил еще одну колбу с мерзким варевом хозяина. Его темное лицо расплылось в улыбке:
— Я не адепт черной магии, но все же — ты включил колдовство в список того, чему научился?
Абаддон вновь развернулся и оглядел нас. Шейные сервоприводы его доспеха издали тихое рычание.
— Брат, я привык к одиночеству, так что могу лишь извиниться, если упускаю какие-то особенности твоего чувства юмора. Что ты имеешь в виду?
— Он имеет в виду гипновопль, — произнес я. — Где твой астропат?
— А-а-а. У меня нет астропата. Есть мозги трех астропатов, которые плавают в суспензорной жидкости и подключены к психорезонантным кристаллам, растущим по всему кораблю. Ты по ним бил несколько минут назад, Леорвин.
Он указал на коллекцию органов и разбитых кристаллов, хранившуюся в прозрачном цилиндре с тошнотворной серой жидкостью.
— Это маяк, которым я пользуюсь, чтобы отыскивать дорогу назад, возвращаясь из странствий. Один мозг принадлежал эльдарской жрице. Она неплохо сражалась, скажу я вам. Впрочем, обслуживанием устройства жизнеобеспечения занимается Саргон. Я так и не достиг достаточного мастерства, чтобы самостоятельно поддерживать его функционирование.
— Саргон мертв, — сказал Леор. — Он погиб несколько месяцев назад, когда Дети Императора устроили нашему флоту засаду.
Абаддон вновь вернулся к нанесению надписей.
— Сомневаюсь, поскольку говорил с ним всего три дня назад. Он в Склепах, несколькими палубами ниже нас. Он ходит туда медитировать.
Стало быть, Саргон выжил и послужил инструментом, с помощью которого Абаддон заманил нас сюда. Вот и еще один ответ, полученный до того, как я успел задать вопрос.
Информацию о том, как именно Саргон спасся, я намеревался при необходимости вырвать из мозга Несущего Слово, но на мой разум давило нечто более срочное.
— Какие-нибудь из твоих сервочерепов засекали волка?
Абаддон приподнял рассеченную шрамами бровь.
— Одного из воинов Русса? Или ты подразумеваешь млекопитающих «canis lupus» со Старой Земли?
— Второе. Нерожденный, воплощенный в виде фенрисийской волчицы. Я не получал от нее никаких вестей с того момента, как мы зашли на борт.
— Кажется, я припоминаю, что видел одного такого на корабле. Я так понимаю, что это существо твое?
— Да, она моя.
Смех Абаддона напоминал медвежье урчание.
— Ты называешь его «она». Какая прелестная сентиментальность.
Леор налил себе еще колбу маслянистого пойла. Он сделал большой глоток, и на его лоскутном лице расцвела мрачная улыбка. Ему и впрямь нравилась эта штука.
— Знаешь, мы все еще собираемся угнать этот корабль, — добродушно сказал он.
Абаддон совершенно не выглядел ни удивленным, ни встревоженным.
— Хорошая цель. Это один из самых достойных памятников человеческой изобретательности.
Телемахон подошел ко мне и встал рядом. Он был единственным из нас, кто до сих пор оставался в шлеме. Несмотря на это, я ощущал, что он легче всех чувствует себя в обществе Абаддона. Меня занимал вопрос: не в том ли дело, что я лишил его мыслей и эмоций? Я перекроил его разум, чтобы легко добиться повиновения, но до сих пор он вел себя до разочарования бесстрастно. Последнее, чего мне хотелось, — создавать новых слуг, подобных моим рубрикаторам. Я уже мог представить, что скажет Ариман: в следующий раз, когда наши пути пересекутся, он неизбежно назовет мои манипуляции с Телемахоном низким лицемерием. Больше всего меня раздражало, что тут он оказался бы прав.
— Ты сказал, что призвал нас, — произнес Телемахон, — но не сказал, зачем.
Бывший легионер Сынов Хоруса наконец отложил работу.
— Прости, я полагал, что это будет очевидно.
— Потешь нас, — сказал мечник.
Абаддон поочередно заглянул каждому из нас в глаза. Еще тогда — даже после стольких десятков лет в одиночестве — он умел говорить с абсолютной, беспощадной откровенностью без тени неловкости. Когда ты встречался глазами с его золотистым взглядом, возникало ощущение, будто он оказывает тебе честь своим доверием или делает поверенным лицом. Это был первый признак харизматичного вождя, который командовал элитным подразделением самого знаменитого из легионов Империума. Проведенное в паломничестве время наложило поверх его былой жестокой властности слой мудрости и широты кругозора. Я задумался, как отреагируют на его перерождение Фальк и прочие Сыны Хоруса.
— Хорус, — произнес он. — Вы слышали, как о нем говорят Нерожденные? Они дают моему отцу имя не по его победам, но по неудачам, называя его Жертвенным Королем.
— Я слышал такое, — признал я.
— Порой, Хайон, я ломаю голову, где заканчивается свобода воли и начинается судьба. Но об этом мы подискутируем в другой раз. Хорусу нельзя позволить вновь выступить. Не из-за судьбы, рока или прихотей Пантеона. Первый Примарх умер с позором и неудачей, братья. Последний подарок, который я сделал брошенному мной легиону, — позволил им умереть с достоинством. Дети Императора и их союзники ставят эту достойную кончину под угрозу. Каждый из вас уже встал на определенный путь. Если хотите, можете называть это манипулированием или же простым объединением целей. С меня хватит расчетливых союзов и временных альянсов. Если я возвращаюсь к битвам, бушующим по всему Оку, мне нужно что-то более реальное. Что-то чистое. Война, в которой есть некий смысл. Итак, у меня есть корабль, который нужен вам, есть точно та же цель, которой вы желаете достичь, но оба этих факта меркнут перед тем, что у меня есть необходимые вам ответы.
Подвешенную приманку заглотил Леор.
— Что за ответы?
Абаддон улыбнулся, и в его металлических глазах появился мрачный свет.
— У нас здесь воин-колдун с сердцем ученого и мечник с душой поэта, но по-настоящему существенные вопросы задает кровожадный боец на топорах.
Так и не взяв свой болтер, он направился к громадным дверям, которые вели обратно в глубь корабельного чрева.
— Идемте со мной. Вам нужно кое-что увидеть.
