Глава 12
«ДУХ МЩЕНИЯ»
Мне не хотелось приземляться наобум. Нечто призвало нас сюда, и я намеревался его отыскать, прежде чем совершать высадку вслепую. Наши попытки вести вокс-передачи через покров облаков остались без ответа, равно как и все психические прощупывания, предпринятые мной и Ашур-Каем. Мы провели два дня и две ночи в поисках места для посадки. Сон ничем не мог помочь, поскольку больше не повторялся.
Два дня. И нам еще повезло, что это вообще удалось сделать так быстро.
Единственное, что нам оставалось, — это разведывательные полеты десантно-штурмовых кораблей и истребителей над континентами планеты, поскольку атмосфера была слишком плотной для надежного сканирования. Поначалу мы не находили ничего, кроме низких грозовых туч и мертвых промерзших скал. Казалось, что планета застряла в одном временном моменте, — облака не двигались, а едкий дождь так и не растворял скованную инеем почву. Снег шипел и выгорал, но почти сразу же снова смерзался.
В этой сверхъестественной формуле мы оказались новой составляющей, и ливень, конечно же, действовал на нас. После каждой вылазки наши истребители возвращались заново истерзанными кислотными бурями. У десантно-штурмовых кораблей дела шли и того хуже.
После одного из таких вылетов я встретил на палубе Угривиана, который карабкался вниз по лестнице из кабины «Солнечного кинжала Просперо». Нас окружали бормочущим ураганом сервиторы и экипаж ангара.
— Колдун, этот мир — могила, — сказал воин.
Я опасался, что он прав. Мы искали что угодно: поселение, город, сбитый корабль — все, что могло быть источником астропатического вопля. При спуске ниже пелены облаков приборы вели себя точно так же. Истерзанная планета сбивала все ауспик-сканы.
Наконец мы его обнаружили. Один из управляемых сервиторами истребителей вернулся в док на борту «Тлалока» и выгрузил зернистые пикт-изображения звездолета, наполовину зарывшегося в снег на дне глубокого ущелья. Качество картинки никуда не годилось, и было невозможно определить ни что это за корабль, ни сколько он там находится.
— Для сравнения масштабов, в этом каньоне смог бы поместиться город на девять или десять миллионов жителей, — сказал Ашур-Кай, когда мы собрались вокруг центрального гололитического стола командной палубы, пытаясь выжать детали из низкокачественных изображений.
Телемахон присоединился к нам и наблюдал без особого интереса. Фальк и его братья продолжали хранить молчание, запершись в своем убежище.
— Я полечу на десантном корабле, — предложил Телемахон.
«Ты не можешь ему доверять», — передал Ашур-Кай.
«Теперь он мой. Я верю ему так же, как и тебе. Давай покончим на этом».
«Хорошо. Я останусь на мостике и буду готов открыть канал, если возникнет такая необходимость. Впрочем, ничего не гарантирую. Психический контакт будет в лучшем случае непредсказуем. Этот мир захлебывается в хаосе».
Все знали, что им делать. Я отправил их выполнять свои обязанности и договорился встретиться с Телемахоном и Леором у десантно-штурмового корабля через час.
Нефертари не отпустила меня без последнего требования взять ее с собой. Она перехватила меня в одном из сборных залов правого борта. Чужачка спланировала с высокого готического потолка комнаты, которую освещали лишь окутанные пылью звезды за наблюдательными окнами.
Она приземлилась под мягкое урчание доспеха, столь же ловко, как человек спустился бы с последней ступеньки лестницы. То, как она получила эти крылья, было отдельной историей — эльдарская дева мастерски обращалась с ними, хотя родилась без них.
Рядом с ней я ощущал благословенную ментальную тишину — я не мог с легкостью прочесть сознание чужой, и за это дорожил ею. У нее в голове была аура холодного, непривычного безмолвия, а не разноголосый гомон воспоминаний и эмоций, из которых состоят сознания живых людей. Еще хуже была томящаяся, шепчущая пустота в душах всех моих рубрикаторов. Как и всегда, одного присутствия Нефертари хватило, чтобы успокоить меня.
— Воскарта, — поприветствовала она меня словом, которое у подобных ей означало «господин», — хотя эльдарская дева всегда произносила его без улыбки. — Я иду с тобой.
— Не в этот раз.
— Я твоя подопечная. Я страж твоей крови.
— Нефертари, там нет ничего, способного мне навредить. И мою кровь сторожить не понадобится.
— А если ты ошибаешься?
— Тогда я убью то, что там затаилось, чем бы оно ни было.
Я положил руку на оплетенный кожей чехол для карт Таро, пристегнутый цепью к моему бедру. Нефертари не стала кивать, поскольку это был слишком человеческий жест, но я почувствовал, как она уступила.
— Время перемен, — произнесла она, и от этих слов у меня по спине пробежал холодок.
Сама того не зная, она эхом повторила предшествующее предостережение Гиры.
— Что изменилось?
— Я наблюдала. Наблюдала за волчицей, за твоими новыми братьями. Наблюдала за тобой. Хайон, для чего мы здесь на самом деле? Зачем вести нас в это место на самом краю Могилы Рождения?
— По-моему, это риторический вопрос.
Она наклонила голову, встретившись со мной взглядом. У Нефертари были совершенно поразительные черные глаза. Несмотря на присущую эльдарам раскосость или же, возможно, благодаря этому, в них всегда присутствовал намек на большее, нежели она позволяла себе произнести вслух. Ашур-Кай как-то сказал мне, что я воображаю загадку просто потому, что не могу с легкостью прочесть разум девы чужих. Он всегда с сомнением относился к связи между мной и моей подопечной.
— Риторический, — повторила она голосом, напоминающим звук выходящего из ножен клинка. — Это слово мне неизвестно.
— Оно значит, что ты задаешь вопрос, уже зная ответ. Просто хочешь окончательно убедиться.
Она на ходу провела пальцами перчатки по ближайшей стене. Загнутые когти, венчавшие все ее пальцы, были выточены из биолюминесцентного, живого багряного кристалла. Они скребли по металлу, издавая звук, похожий на далекие крики.
— Нет. Вопрос был не риторическим. Я хочу знать, зачем мы здесь.
— Чтобы помочь Фальку.
— А почему для тебя это важно? Ты тоже ищешь боевой корабль, который искал он? Флагман Архипредателя?
— Он назывался «Дух мщения». Весь экипаж «Тлалока» — это десятая часть того, что понадобилось бы для линкора типа «Глориана».
Название вызвало у нее насмешливую улыбку.
— И это он лежит на дне каньона?
— Не знаю, Нефертари.
Гира, крадучись, приблизилась к эльдарской деве. Нефертари провела пальцами перчатки по меху волчицы, шепнув что-то на своем змеином наречии. Они были ближайшими из моих спутников, однако их недавно открывшаяся близость все еще действовала мне на нервы.
— Ты лжешь мне, Искандар, — мягко произнесла она. — Не о том, что знаешь, а о том, почему мы здесь, и о том, чего ты хочешь. Ты хочешь этот корабль.
— Я же сказал тебе, я никак не могу его укомплектовать.
Ее черные-черные глаза встретились взглядом с моими.
— Можешь, ведь у тебя есть нечто такое, чем не обладает больше никто из военачальников. У тебя есть Итзара.
Мое молчание сказало все за меня. Она читала в моем сердце, словно в открытой книге, и не нуждалась в других подсказках, чтобы видеть истину. Я смотрел на Нефертари. Она смотрела на меня.
— Мы с Гирой чувствуем перемены в тебе, — произнесла она, — пусть даже ты не в состоянии ощутить это сам. Пребывая в невежестве, мой народ дал жизнь Младшей богине, именуемой «Та-Что-Жаждет». Закричав при рождении, она сожгла нашу империю. Сделав первый вдох, поглотила наши души. Она все еще алчет их, высасывая наш дух из теней. Так что я приношу в жертву этой богине чужие души и пью их боль, чтобы облегчить свою собственную. Их крики становятся песней. Навязчивый шум их последних вздохов — колыбельная, позволяющая мне уснуть. Такова судьба моего народа, который продолжает охотиться за мной даже в изгнании. Хайон, я понимаю, что значит быть в одиночестве, и чую это в других. Ты так одинок. Это убивает тебя.
— Я не одинок. У меня есть Ашур-Кай и Леор. Есть Телемахон. Есть Гира.
— Твой бывший господин-альбинос. Глупец с поврежденным мозгом, который следует за тобой, сам не зная, зачем это делает. Выродок, подчиненный тебе колдовством. И демон в теле зверя, что чуть не убил тебя.
Между нами вновь повисло молчание.
— У меня есть ты, — наконец произнес я.
Это вызвало у нее улыбку. К тому моменту ей исполнилось уже несколько сотен лет — больше, чем мне и любому из моих братьев, — однако казалось, что она еще только на пике своей инородной юности.
— У тебя есть я, — согласилась она, — но давай не будем делать вид, будто этого достаточно. Ты не человек, и не важно, что в тебе присутствует человеческая основа. Ты — орудие, запрограммированное на связь с орудиями-братьями. Ты был рожден, чтобы чувствовать эту связь, и без нее ты слабее. Именно из-за потребности в ней ты принял в экипаж Огненного Кулака и Угривиана. Именно поэтому спас Фалька и его людей. Твое сердце отравлено, и ты одинок, но ты рожден для радости братства. И вот, наконец, ты сражаешься. Ты ощущаешь, как пробуждаются уснувшие было амбиции, и пускаешься на поиски величайшего из кораблей. Ты наконец-то борешься с одиночеством, которое так долго грозило тебе. Но будет ли этого достаточно?
Я восхищенно внимал каждому ее слову. Гира уже делилась своим звериным восприятием этой перемены, но ясное и терпеливое объяснение Нефертари заворожило меня. Она плавно, крадучись, скользнула ближе, раскрыла и сомкнула ладонь. Кристаллические когти щелкнули.
— Будет ли этого достаточно? — вновь спросила она. — Ты был рожден в братстве, однако оружию нужно, чтобы его направляли, не правда ли? А тебя больше некому направлять, Хайон. Нет Императора, указующего с трона и велящего своим сыновьям покорять звезды Его именем. Нет Одноглазого Короля, вглядывающегося в мрачнейшие из бездн Моря Душ и требующего от тебя нырнуть вместе с ним навстречу проклятию.
— Я не служу никому, кроме себя самого.
— Такая упрямая, глупая гордыня. Я говорю о единстве, а ты боишься, что я веду речь о рабстве. Единство, воскарта. Быть частью чего-то большего, чем ты сам. Твои бывшие владыки больше не определяют твой путь, и ты должен быть свободен.
— Я свободен.
Она подошла ближе. Слишком близко. Если бы кто-то другой прикоснулся ко мне, как она в тот миг, я бы убил его из-за причиняемого мне неудобства. Но она была моей, моей Нефертари, и я позволил ей провести когтистым кончиком пальца перчатки по моей щеке.
Не путайте близость с чувственностью. В этой сцене не было и намека на вожделение. Лишь болезненная, тесная близость.
— Будь ты свободен, — прошептала она, — тебе бы больше не снились волки.
От этих слов у меня в жилах застыла кровь. Не имея никакой возможности читать в моем разуме, она продолжала озвучивать мои собственные мысли:
— Знаешь, кто ты, воскарта?
Я признал, что не знаю.
— Ты воин без войны, ученик без учителя и учитель без учеников. Ты довольствуешься простым выживанием, а выживание без удовольствия ничем не отличается от гниения. Если ты продолжишь бездействовать, если позволишь Галактике давить на тебя, даже не сопротивляясь этому… значит, ты такой же, как Мехари, Джедхор и другие мертвецы, что ступают в твоей тени. Хуже того, ты будешь таким же, как любимая и оплакиваемая тобой Итзара.
Я почувствовал, что стискиваю зубы. Оба моих сердца забились чаще.
— Совсем как она, — улыбнулась Нефертари. — Плавает в баке с жизнеродной жидкостью и пялится на свою камеру-склеп мертвыми глазами, в которых нет и проблеска надежды. У нее были причины стать Анамнезис. Останься она смертной, ее бы ждали бездумная жизнь и ранняя смерть. Но чем ты оправдаешь то, что довольствуешься подобным оцепенением?
В тот момент я не мог полагаться на собственный голос. Мое замешательство вызвало у нее улыбку.
— Ты отбросил сковывавшие тебя цепи. Отбросил замысел Императора относительно тебя и всех твоих братьев. Что ты приобрел, Хайон? В чем радость такой жизни? Что ты сделал со свободой, купленной кровью и огнем?
— Я…
— Тише. Остается еще одно. — Она пронзила меня взглядом. — Ты меняешься, но не все изменятся вместе с тобой. Наступит день, когда ты должен будешь убить Ашур-Кая. Обещаю тебе это. Вы начинаете этот путь вместе, но завершать придется без него.
— Ты ошибаешься. Он ближайший из моих братьев.
— Пока что, пока. Я пообещала. Поглядим, как оно выйдет.
Улыбка Нефертари погасла. Эльдарская дева облизнула коготь перчатки, пробуя на вкус мой пот.
— Мерзкие мон-кеи, — тихо произнесла она.
В последний раз встретилась со мной взглядом на прощание, а затем отвернулась и снова взмыла в воздух.
Когда она ушла, моя волчица оглядела меня злыми белыми глазами. Чувствовалась ли в этом нечеловеческом взгляде очередная нотация? Или просто насмешка? Не произнеся ни слова, я двинулся дальше. Волчица последовала за мной, как следовала всегда.
В ночь, когда я ступил на поверхность Аас'киараль, а жгучий ливень смывал с моего доспеха кобальтовую краску, мое внимание раз за разом возвращалось к Леору и Телемахону. Все изменилось. Я уже много раз замечал это на корабле с тех пор, как на борт попали Леор и его воины — по коридорам в остальном безмолвного звездолета разносились отголоски смеха и лязга цепных топоров, — но на поверхности мира не было никого, кроме нас. Изоляция заострила мое восприятие различий между тем, как было, и тем, как стало. Перемены стали гораздо отчетливее.
«Идем», — передал я им обоим, двинувшись вниз по аппарели десантного корабля. Телемахон повиновался, храня раздраженное молчание, однако Пожиратель Миров проявил куда меньше добродушия.
— Я же говорил тебе прекратить это! — прорычал Леор, выходя на снег вслед за мной. — Проваливай из моей головы.
Я отдавал им распоряжения так, словно они были рубрикаторами, и даже не сознавал этого. Они не следовали за мной в мрачном безмолвии, как рубрикаторы, которые подстраивали свои монотонные движения под меня. Леор шагал слева, не в ногу со мной. Топор оттягивал его руку и волочился по снегу. Телемахон ступал легче и аккуратнее, положив руки на эфесы убранных в ножны мечей.
Самым странным было то, что я слышал в воксе их дыхание.
Леор какое-то время терпел мои взгляды, а затем снова прорычал:
— Говори, что у тебя на уме, Хайон, или смотри куда-нибудь в другую сторону!
— Ничего особенного, — ответил я. — Просто вы… живые.
Сперва я подумал, что он рассмеется и сочтет мои слова бессмысленными сантиментами. Возможно, он бы не понял или просто не придал бы им значения. Однако Леор несколько долгих секунд глядел на меня, а затем кивнул. Просто кивнул. Ни больше ни меньше. Несмотря на все, через что мы прошли вместе в последующие годы, мне кажется, что я никогда не ценил его присутствие рядом так, как в тот миг. Сила простого братского взаимопонимания. Я услышал из-под шлема Телемахона хлюпающий звук, с которым остатки его рта растянулись в тошнотворной ухмылке, обнажив зубы, но эту насмешку было легко проигнорировать.
Снег хрустел под нашими сапогами и шипел от едких поцелуев дождя, растворяясь и тут же вновь замерзая. Мир и впрямь застыл во времени, замерев за годы или века до нынешнего дня. Временные искажения на планетах Ока нередки, но от этого места у меня все равно бежали мурашки по коже. Аас'киараль была разрушена, убита, но продолжала жить. Что бы произошло, если бы время когда-нибудь вновь коснулось этой планеты? Разлетелась бы она бурей астероидов, наконец-то сдавшись перед катаклизмом?
Я не стал утруждаться и сканировать заснеженную местность переносным ауспиком. В безумных условиях всех демонических миров Ока отобразилось бы либо сто различных замерзших элементов, либо вообще ничего хотя бы отдаленно знакомого. Я уже давно перестал полагаться на подобное сканирование. Здесь властвовала не физика, а исключительно причуды тех сознаний, которые преображали планеты Ока в соответствии с собственными желаниями. Аас'киараль казалась неуправляемым миром — сферой, утратившей правивший ею разум.
У нас не было контакта с «Тлалоком». Вокс забивали атмосферные помехи, а моя связь с Ашур-Каем была столь же ненадежна. Вскоре после высадки я ощутил разрыв, который обычно происходит на большом расстоянии. Бывшего наставника больше не было в моем сознании.
Мы продолжили продвигаться сквозь ливень, начав спускаться в каньон. К тому моменту, когда мы оказались на середине ущелья, кислота проела наши доспехи до тускло-серого металла. Гира заходила в тени и появлялась обратно. Жгучий дождь пропитывал ее черную шкуру, но шторм не причинял ей вреда. Полыхающая над ущельем гроза в изобилии порождала тени, в которых волчица могла растворяться и появляться где-то в другом месте. Периодически она использовала наши тени — вытянутые силуэты на обледенелом камне.
Корабль под нами был погружен в океан серой мглы, заполнявшей глубины каньона. Оценка Ашур-Кая оказалась точной — в каньоне мог бы поместиться столичный город-улей с населением в десять миллионов. У меня до сих пор стынет кровь, когда я вспоминаю размеры того ущелья и вид самых высоких шпилей на хребтовых укреплениях утонувшего корабля, непокорно прорывавших завесу тумана.
Уже тогда, еще не ступив на корабль — даже еще не разглядев его целиком, — я понял, на что смотрю. Расположение башен, вздымающихся в тумане… Их местонахождение и удаленность друг от друга… Мы практически ничего не видели из-за мглы и находились в нескольких километрах над звездолетом, но его все равно выдавали размеры.
В тот же миг такой же поспешный вывод сделал и Леор. Он выругался на награкали, поставив под сомнение мою родословную.
— Ты был прав, — произнес он в финале своей оскорбительной тирады в адрес моей матушки. — Эта штука размером с…
Тут он запнулся.
— Со что-то громадное.
Телемахон тихо засмеялся:
— Огненный Кулак, ваш примарх наверняка был бы так горд узнать, что твой интеллект не уступает его собственному.
Пожиратель Миров ничего не ответил. Меня восхитила его сдержанность, хотя я не мог не задаться вопросом: не в том ли дело, что у него попросту не нашлось резкой отповеди?
Пока мы спускались по практически вертикальному отрезку стены каньона, выбивая в обдуваемой снегом скале опоры для рук и ног, Леор находился надо мной. Ударом ноги Леор вышиб в промерзшем камне сверху очередную опору, и по моему шлему застучали падающие камешки.
— Ты только представь, каково жить в этой дыре, — передал он по воксу.
Даже на короткой дистанции на нашем канале возникал треск. Эта планета была неласкова к нашему снаряжению.
Я преодолел последний участок, спрыгнув на покатый выступ скалы и вбив в камень шипы на подошвах. Телемахон уже ждал. Леор все еще находился в трех дюжинах метров наверху.
— На это уходит целая вечность, — добавил он. — Надо было пользоваться прыжковыми ранцами.
На «Тлалоке» не осталось прыжковых ранцев. По крайней мере, таких, которые бы еще работали. Когда я сообщил ему об этом, то заработал свежую порцию ругательств. В этих он милосердно обошел вниманием мою мать — женщину, которую я в любом случае уже слабо помнил. У нее были темные глаза и кожа такого же насыщенного кофейного оттенка, как у меня и Итзары. Ее звали… Эйхури. Да.
Эйхури.
Она умерла на Просперо с приходом Волков.
Леор закончил спуск и упал на обледенелый выступ рядом со мной. Остов корабля все еще оставался в нескольких километрах под нами, окутанный тенями каньона и бурлящим туманом.
«Иди, — передал я Гире. — Сообщи, если найдешь что-то живое».
«Господин», — откликнулась волчица и прыгнула во мрак.
Я поднял взгляд к небу, к покрову облаков, заслонявшему небеса ядовито-серой поддевкой. Капли кислотного дождя испещряли мои глазные линзы, но не могли растворить в доспехе ничего, кроме краски. Не произнеся ни слова, я начал спускаться по очередному склону, круша камень, чтобы создать опоры.
Мы погружались все глубже во тьму. Спустя час спуска на нас перестал падать дождь. Мы уже почти вошли в туман.
Пока мы сползали вниз, я размышлял о Пожирателе Миров. Леору было свойственно отвечать на любой поворот судьбы ударом топора и подергивающейся ухмылкой. Казалось, он считает, что слишком много планировать — то же самое, что беспокоиться, а беспокойство для него равнялось недостатку силы духа. Насколько я мог судить, он также высокомерно придерживался мнения, будто смерть — это то, что случается только с другими воинами.
— Есть вести от твоей волчицы? — спросил он по воксу.
— Пока ничего.
— Ты окружаешь себя чрезвычайно странными вещами, — позволил себе заметить Леор. — Чужая девчонка. Волчица из преисподней. Теперь еще этот предатель с мечами. Кстати, а что ты с ним сделал?
Я ощутил вспышку раздражения Телемахона — воина разозлило, что о нем говорят так, словно его с нами нет.
Леор продолжил говорить так, будто я ответил. Он перечислял причины, по которым Телемахону ни в коем случае нельзя доверять, и утверждал, что мне следует убить его, чтобы избавить себя от грядущих проблем. Я оставлял комментарии Пожирателя Миров без внимания.
«Гира? — отправил я послание в направлении обломков. — Гира?»
Ничего. Вообще ничего.
— Осторожно, — сказал я остальным. — Мне кажется, что-то не так.
Это вызвало у Леора смех.
— Больно смотреть, как тебя это удивляет, колдун.
Он так легко разражался смехом. Я каждый раз вздрагивал от этого звука, как трус дергается, слыша выстрелы.
Я узнал название корабля сразу же, как только ступил на разбитый корпус. Меня наконец-то захватило ощущение присутствующего рядом сознания. Чтобы подтвердить эту щекотку шестого чувства, потребовалось лишь приложить ладонь к железной коже звездолета.
«Дух мщения». Монотонное, безжизненное эхо этой сущности расходилось по корпусу. Машинный дух корабля, сколько бы от него ни осталось, вдыхал собственное имя в железные кости поверженного корабля.
Итак, звездолет не был мертв. Обесточен и практически безмолвен, но не мертв. Он не разбился. Делая первоначальный обход его поверхности и лязгая подошвами по древнему металлу, мы не увидели никаких следов смертельных повреждений. Боевой корабль тянулся на несколько километров, от холодных двигателей до носа-тарана. Покров тумана делал наши выводы больше похожими на догадки, однако звездолет выглядел так, словно вообще не разбивался. Никаких явных повреждений надстройки, шпили укреплений не обрушились…
— Меня посетила неприятная мысль, — передал по воксу Телемахон, пока мы втроем двигались поперек внешнего корпуса.
Во мгле перед нами поднимались тени башен, напоминавшие очертания города на горизонте.
— Продолжай.
— Что, если этот корабль не терпел крушения? Лежит ли он вообще на дне каньона? Может, он просто здесь дрейфует?
Я думал о том же самом. Звездолет был обесточен. Он никак не мог зависнуть в атмосфере без двигателей, которые бы компенсировали гравитационное притяжение. Если же корабль парил здесь, как в космосе, это означало, что он почему-то не подвластен воздействию силы тяжести разрушенной планеты.
Как бы невероятно ни звучала эта идея, ничего невозможного в ней не было. Учитывая беспорядочность и переменчивость затянутой пылью звездной системы Аас'киараль, я полагался на то, что видел собственными глазами, а не на прогнозы физики.
Непредсказуемая гравитация мира до такой степени не подчинялась законам природы, что нам даже не удалось бы точно указать местонахождение планеты в космосе. Это была Империя Ока — здесь, глубоко в недрах коры планеты, застывшей во времени в момент своей гибели, запросто могло оказаться, что притяжение было отринуто вместе с законами течения времени.
— Абаддон, — тихо и с благоговением произнес я. — Из всех укрытий…
Леор стоял рядом со мной, глядя на вздымающиеся в тумане хребтовые башни.
— Нам нужно зайти внутрь.
— Хайон, — позвал Телемахон позади нас.
Я не ответил ни одному из них. Я все еще прокручивал в голове возможные варианты. Абаддон увел «Дух мщения» за Огненный Вал Лучезарных Миров, в непроницаемые для сканеров глубины Элевсинской Завесы, и обесточил звездолет под поверхностью этого искалеченного мира? Ничего удивительного, что боевой корабль так долго не могли отыскать.
— Хайон, — на сей раз это произнес уже Леор.
— Секунду, прошу тебя.
Моя рука, приложенная к корпусу, трепетала от отголосков. Психические призраки дразнили мой разум запахом дыма, звуком болтерной стрельбы и сбивающим с ног ощущением того, что пушки корабля палят в небесах над Террой.
— Хайон!
Я отнял ладонь от металла.
— В чем дело?
Леор указал своим пистолетом. Я проследил за его движением. Дальше вдоль корпуса, подскакивая в тумане, плыл сервочереп. Несколько секунд я просто смотрел на него, не зная, верить ли собственным глазам. Он продолжал приближаться, легко паря во мгле.
Минимальное применение психического воздействия протащило его по воздуху, и он с приглушенным хлопком приземлился ко мне в руку. Настоящий человеческий череп, оснащенный крошечным антигравитационным генератором, который позволял ему парить. Обе глазницы занимали пикт-рекордеры, сенсорные иглы и линзы фокусировки.
Я сжал череп-зонд, и хромированный позвоночник затрепетал в непристойной пародии на жизнь, бессильно колотясь в моей руке. Механические глаза пощелкивали и стрекотали, наводясь на мой лицевой щиток.
— Приветствую, — обратился я к нему.
В ответ из миниатюрных вокс-динамиков, установленных на месте верхних резцов, раздался всплеск аварийного кода. Позвоночный столб существа задергался еще сильнее, скручиваясь и разворачиваясь, словно змея, что никогда бы не удалось настоящему хребту.
Меня интересовало, кто наблюдает за нами посредством его глаз. Если допустить, что внутри корабля вообще находился хоть кто-то живой.
— Я — Искандар Хайон из ХаШерхан. Я пришел с Леорвином Укрисом из Пятнадцати Клыков и Телемахоном Лирасом из Третьего легиона. С нами Фальк из Дурага-каль-Эсмежхак. Мы ищем Эзекиля Абаддона.
Череп продолжал биться в моей хватке.
— Дай-ка взглянуть, — сказал Леор.
Я бросил ему аугментированный череп, ожидая, что он поймает его. Вместо этого, пока тот барахтался в воздухе, пытаясь выровняться при помощи слабого антигравитационного двигателя, Леор снес его в сторону ударом своего цепного топора. Куски черепа и осколки металла простучали по окутанному тенью корпусу.
Несколько мгновений я глядел на брата.
— Очередная славная победа, — наконец произнес я.
Он издал ворчание, которое вполне могло оказаться смехом.
— Это была шутка, Хайон? Осторожнее, а то я начну думать, будто внутри твоих доспехов заперта душа.
Прежде чем я успел ответить, он постучал зубьями топора по обшивке у нас под ногами.
— Пойдем внутрь?
— У корабля есть несколько тысяч входных люков, — заметил Телемахон. — Тебе нет нужды резать…
Леор активировал цепной топор и начал резать. Брызнули искры.
Хотя время слабо затрагивало этот мир, влияние Ока было заметно по всему «Духу мщения». Туман скрывал внешнюю чудовищность судна, однако внутри становилась совершенно очевидна холодная, очень холодная опасность флагмана.
Многие из коридоров корабля покрылись известняком, превратившись в лабиринт сооружений цвета выбеленной кости. Из сочленений и трещин на костяных стенах выдавались серые формации матовых кристаллов. Здесь преследовало чувство, будто странствуешь по трупу какого-то огромного зверя, который уже сотни лет как мертв.
По отключенному боевому кораблю еще текла рассеянная энергия, проявлявшаяся в светильниках над головой и настенных консолях. Первые периодически мерцали. Экраны вторых тонули в беззвучных помехах. Основные генераторы корабля молчали и бездействовали, это было очевидно по царившей здесь тишине. Оставшееся питание было локализованным и слабым, оно ограничивалось горсткой систем.
Несколько раз перед нами оказывались неспешно парящие сервочерепа. Я приветствовал их при каждой встрече, повторяя наши имена и цель визита на «Дух мщения» в надежде, что тот, кто за ними следит, кем бы он ни был, заметит наше присутствие через глазные линзы черепов. Большинство из них сканировали или записывали нас, а затем сразу же старались скрыться на своих чирикающих антигравитационных двигателях.
Леор позволял большинству уплывать прочь, хотя и подстрелил три из них, заявив, что если Абаддона беспокоит печальная судьба его игрушек, то Первый капитан мог бы, черт побери, прийти и обсудить это лицом к лицу. Я счел, что сложно оспаривать столь прямолинейный подход.
Все это время Гира продолжала хранить молчание. Дотянувшись до нее один раз, я ощутил злость, вызванную одним лишь моим присутствием. Куда бы волчица ни забрела, она охотилась в одиночку.
Металл помнит все. Контакт с волнами Ока извлек воспоминания из корпуса корабля, материализовав отголоски жизней экипажа, погибшего в ходе службы на борту флагмана за десятки лет Великого крестового похода. Там были сотворенные из стекла призраки. С костяных стен зловеще глядели хрустальные лица, и на всех было выражение уродливой гармонии. Лица, выполненные с детальностью, недоступной даже мастеру-скульптору, маски с закрытыми глазами и распахнутыми ртами. Подойдя достаточно близко, можно было увидеть морщинки на губах. Приблизившись еще сильнее — разглядеть поры.
— Даже их призраки кричат, — заметил Леор.
— Не будь простаком, — упрекнул его Телемахон. — Взгляни поближе.
Мечник был прав. Ни на одном из лиц не было напряженных от страдания линий вокруг глаз, которые ожидаешь увидеть на кричащей маске. Эти мужчины и женщины умерли в муках, но их эхо не кричало.
— Они поют, — произнес Телемахон.
Я провел пальцами перчатки по одной из масок, почти ожидая, что ее глаза откроются, а из стеклянных уст раздастся песня. В этих статуях сохранялась своего рода жизнь. По ту сторону их закрытых глаз клубились приглушенные сущности, что отчасти напоминало слабые проявления жизни в моих рубрикаторах. Однако это было не совсем то же самое.
Изучая хрустальный язык, а затем закрытые хрустальные глаза, я понял, почему ощущение казалось настолько знакомым. Это было то же обморочное чувство, которое испытываешь, когда душа покидает умершее тело — в те сводящие с ума мгновения, пока боги еще не затянули ее в варп.
— У меня от этих штук кожа зудит, — сказал Леор. — Клянусь, они двигаются, когда на них не смотришь.
— Я бы не стал исключать такую возможность, — отозвался я.
И снова прикоснулся к одному из них, приложив кончики пальцев ко лбу маски.
«Я — Хайон». Бессловесный импульс, сконцентрированное ощущение моей личности.
«Я жив», — безмолвно пропело оно.
Мелодия слагалась из чуть слышных криков боли.
«Я кричал, когда корабль горел. Я кричал, когда огонь слизывал плоть с моих костей. А ныне я пою».
Я опять убрал руку. Эти безмятежные лица, служившие могильными памятниками столь мучительных смертей, завораживали. У нас на Просперо существовал аналогичный обычай ковать изысканные погребальные маски для павших властителей. Какой бы смертью они ни умирали, мы хоронили их в золотых умиротворенных личинах.
В следующий раз я коснулся протянутых пальцев руки, выходящей из стыка костяной стены.
«Я — Хайон».
«Я жив. Кашляя, я вдыхал пламя. Каждый вдох втягивал огонь в мое горло. Кровь заполняла изжаривающиеся легкие. А ныне я пою».
Хватит. Этого было достаточно. Я отвел руку, разрывая контакт.
Неожиданно раздался треск стекла. Я обернулся и увидел, что Леор от нечего делать бьет по тянущимся из костяных стен рукам. Он хлопал по ним ладонью в перчатке, и они ломались.
— Прекрати, — сказал я.
Каждый раз, когда он ломал одну из них, мне в виски вонзалось копье неприятного, гудящего жара.
— Что? Почему? — Он нанес по очередной напряженной руке удар тыльной стороной ладони, переломив ее посередине.
Обрывающаяся на предплечье хрустальная культя осталась на месте, а кисть и запястье разлетелись по костяному полу звенящими осколками. Болезненный жар у меня в голове на мгновение превратился в огонь.
— Они психически резонируют. Ты заставляешь их петь, и эта песня неприятна.
Он остановился.
— Ты их слышишь?
— Да. И радуйся, что ты — нет.
Мы подошли к очередному Т-образному перекрестку. Леор указал своим топором налево.
— Центральный продольный коридор в той стороне.
— Мы направляемся не на мостик.
Пожиратель Миров продолжал смотреть в проход, ведущий к одной из основных магистралей хребта корабля.
— Нам нужно идти на командную палубу, — сказал он.
— Пойдем. Но сперва я схожу в эту сторону.
— Почему?
Я направил Саэрн в противоположный коридор. Из стен, потолка и пола неподвижно тянулся настоящий лес конечностей из серого хрусталя. Мне не требовалось к ним прикасаться, чтобы расслышать их шепот. Когда много поющих собиралось в одном месте, их слабый психический резонанс усиливался до такой степени, что вызывал у меня оскомину.
— Надо признать, это и впрямь выглядит многообещающе, — отозвался Леор.
Мы двинулись дальше, стараясь не притрагиваться к кристаллическим рукам.
Там, где стены все еще состояли из темного железа и чистой стали, резко выделялись повреждения. Корабль сражался в небесах над Террой, и в последние часы Осады его брали на абордаж бесчисленные ударные группы элитных воинов Императора. Их наследие было записано на холодном металле отметинами от попаданий зарядов болтеров и жжеными пятнами подпалин от лазерных лучей.
— Чувствуешь что-нибудь? — поинтересовался Леор.
— Не смогу ответить, пока не появится более отчетливая связь.
— Прощупай их магией.
Магия. Опять…
— Машинный дух корабля пребывает в коматозном сне. Где-то еще присутствует жизненная энергия, но я не могу быть уверен касательно ее источника. Возможно, это всего лишь кристаллические призраки корабля или же сознание самого мира, которое просачивается внутрь костей звездолета. Все кажется живым, но ощущение искаженное и рассеянное.
Леор выругался, и его локоть с треском снес несколько вытянутых пальцев. Я вздрогнул, но промолчал.
Мы продолжали идти. Каждые несколько шагов Леор дергался, сжимая пальцы и скрежеща зубами. Я постоянно слышал, как он что-то шепчет в вокс.
— Это все кристаллы, — произнес он, заметив мой взгляд. Его зубы снова сжались, взвизгнув, словно фарфор. — Я потому их и бил. От них Гвозди кусаются.
Его окружал ореол боли. Она венчала его незримой короной, и нерожденные демоны, слишком слабые, чтобы обрести форму, гладили его доспех на ходу.
«Еще», — умоляли они, отчаянно желая поддержки — топлива, которое позволило бы им обрести жизнь.
Я сомневался, что большинство Нерожденных вообще замечали присутствие Телемахона. После того как я начисто лишил его нервы и мозг чувствительности, он не испытывал практически никаких эмоций. После переделки я много раз видел его глазами Гиры. Пламя его души было слабым и почти неощутимым, пока он находился вдали от меня. Он без дела стоял посреди комнаты, почти так же неподвижно, как рубрикаторы, дыша в такт тем мыслям, что еще оставались в его голове. Чувства возвращались к Телемахону лишь тогда, когда он оказывался неподалеку от меня. Этот соблазн обеспечивал его верность. Я был ему ненавистен в той же мере, что и необходим.
В холодных залах «Духа мщения» время текло странным образом. Согласно показаниям моего ретинального дисплея, секунды ползли чудовищно медленно, а Леор сообщил, что показания его хронометра меняются в обратную сторону. Не раз я замечал, что на краю обзора движутся кристаллические призраки мертвого экипажа. Не все из них были людьми — здесь встречалось и множество воинов Легионес Астартес, возродившихся в виде эха на борту флагмана, где они погибли. Из стен, потолков, пола тянулись Кустодии в изысканно отделанных доспехах и покрытые боевыми шрамами Имперские Кулаки… Все они беззвучно пели погребальные гимны об огне и ярости. Некоторые были вооружены боевыми алебардами, иные держали абордажные щиты, но большинство сжимали болтеры в руках, которым уже не суждено было вновь выстрелить из оружия.
Один из них — статуя увенчанного шлемом легионера Имперских Кулаков из серого стекла — разбился на зазубренные осколки при моем приближении. При этом мои виски кольнула гудящая боль, но я услышал, как Леор позади облегченно заворчал. Его черепные имплантаты жестоко вгрызались в плоть мозга, пока мы приближались к стеклянному призраку, и успокоились, когда тот распался.
Думая о «Духе мщения» сейчас, я вспоминаю, во что мы его превратили, столько тысячелетий обитая на борту и направляя корабль в бой. Он был совершенно иным в ту ночь, когда мы втроем впервые ступили в его обесточенные покои. Даже при отключенных системах и полностью лишенном жизни машинном духе назойливая темнота была не пустой, а гнетущей. Легенды гласили, будто корабль был брошен, но он казался затаившимся, выжидающим. Не пустым, не безлюдным.
Не могу сказать вам, как долго мы шли в этом густом мраке. Час. Три. Десять. Там, в ту ночь, время ничего не значило. Помню, что мы проходили через энергетическое горнило, камеру с неработающими запасными генераторами, которые пялились на нас из тени со злобой дремлющих горгулий. Именно на другом краю того помещения, когда мы вновь вошли в лабиринт коридоров, на краю моего ретинального дисплея взметнулась и опала синусоидальная линия, отслеживающая новый звук. Шаги, тяжеловесные и неторопливые. Керамит по костяному полу.
— Хайон, — предостерегающе произнес Леор, вскинув руку, чтобы мы остановились.
— Я слышу.
Целеуказатель тут же навелся на новоприбывшего, вышедшего из-за поворота на перекрестке перед нами. На нем была потрепанная и выцветшая броня, фрагменты которой были сняты с воинов всех Девяти легионов, а длинные, неопрятные и спутанные волосы свисали на лицо, наполовину скрывая его черты. Даже на таком расстоянии я заметил блеск золота в его глазах. Неестественного, нечеловеческого золота, придававшего радужкам металлический оттенок. У него в руках был болтер — такой же простой и побитый, как и его боевой доспех. Он не целился, а держал оружие опущенным, расслабив руки. Затрещал вокс: системы его доспеха автоматически настраивались на наш общий канал.
— Я буду признателен, если вы перестанете бить мои сервочерепа.
Звучный голос, сиплый, но без нарочитой грубости для придания эффекта. Приветливый голос.
— Я — Искандар Хайон, а это…
— Мне известно, кто ты. Я знал это еще до того, как ты стал повторять свое имя каждому встретившемуся вам сервочерепу.
— Мы назвали тебе свои имена, кузен. А как зовут тебя?
Прежде чем ответить, легионер Сынов Хоруса наклонил голову.
— Для чего именно вы уничтожали эти сервочерепа?
— Показалось, что так мы быстрее всего привлечем чье-нибудь внимание, — ответил Леор.
— С грубой логикой сложнее всего спорить. Постарайтесь больше ничего не ломать, пока находитесь на борту. В самом деле, братья, нельзя отказываться от цивилизованности, иначе у нас вообще ничего не останется.
Похоже, теперь все его внимание переключилось на встроенный в наруч ауспик. Я слышал, как тот издает тихое постукивание эхолокационного слежения, будто бьется сердце.
— Пришли только вы трое?
— Да, — ответил я.
— А где Фальк? Угривиан? Ашур-Кай?
— На борту моего корабля, на орбите… Кто ты? Назови себя.
— Когда-то мое лицо смотрело с тысяч гололитов по всему Империуму. А теперь ты говоришь мне, что меня не узнают даже воины Легионес Астартес.
Наше ответное молчание вызвало у него мрачный низкий смешок.
— Как же пали могучие, — добавил он.
Воин провел закованными в броню пальцами по гриве грязных волос, открывая рябое бледное лицо, по которому нельзя было определить возраст. Ему могло быть тридцать лет или же три тысячи. Война исчертила его лицо сетью старых отметин и рубцов от ожогов. Битва оставила на нем свое клеймо, пусть даже этого не удалось сделать времени.
За нами, не мигая, наблюдали глаза нездорового, глянцевитого золотистого оттенка. В них мерцало веселье, придававшее теплоту холодному металлическому взгляду.
Вот так я его и узнал. Он больше не носил массивной черной боевой брони юстаэринцев, а волосы не были связаны в церемониальный узел подземных группировок Хтонии. Он был лишь тенью непобедимого воителя, который некогда украшал собой победные гололиты и пропагандистские передачи Империума, но я узнал его в тот же самый миг, как он встретился со мной взглядом, и разделил его сухое, резкое веселье. Мне уже доводилось видеть этот взгляд. Я видел это выражение лица на Терре, когда вокруг нас пылал Дворец.
Мы безмолвно глядели на него, а он смотрел на нас троих. Патовую ситуацию нарушил Леор, сделавший это совершенно недипломатично:
— Бросай оружие, капитан Абаддон. Мы пришли угнать твой корабль.
