Книга: Коготь Хоруса
Назад: Глава 10 ПАУТИНА
Дальше: Глава 12 «ДУХ МЩЕНИЯ»

Глава 11
АСТРОНОМИКОН

Любому странствующему по пустоте известно об Астрономиконе — так называемом Луче Надежды. Это психический свет, ориентируясь на который, миллионы мутантов-навигаторов из специальных генетических линий ведут свои корабли через бурный варп. Без Астрономикона нет Империума.
Менее известно его происхождение. Империум в массе своей верит, будто маяк создается самим Императором, однако Он лишь направляет энергию. Он ее не производит. Под Имперским Дворцом ежедневно сковывают тысячу душ и приносят их в жертву жерновам машин жизнеобеспечения Императора. Оттуда-то луч Астрономикона и направляют в преисподнюю за пределами реальности. Психический вопль эхом разносится в ночи, даря человечеству путеводный свет.
Мы видим этот свет. Мы, пребывающие в Империи Ока, действительно его видим. Астрономикон дотягивается даже до чистилища, куда мы изгнаны, и для нас он не просто мистическое сияние, озаряющее варп. Это боль, это огонь, и он ввергает в войну целые миры Нерожденных.
Было бы ошибкой полагать, что здесь сила Императора сражается с армиями Четырех богов. Это не борьба порядка с хаосом, не что-то столь примитивное, как «добро» против «зла». Все это психические энергии, сталкивающиеся и сгорающие в мучительной вспышке.
Большая часть Лучезарных Миров необитаема — они сгинули в смертоносной схватке противоборствующих психических стихий. Армии огненных ангелов и созданных из пламени аватар ведут войну против всего, что окажется у них на пути. Мы называем эту область Огненным Валом. Разрыв Авернуса был столь ценен из-за своего маршрута, а не конечной точки. Он пересекал системы, навеки выжженные и лишенные жизни Огненным Валом, и выводил к более спокойным Лучезарным Мирам за его пределами. Эти звездные системы купались в психическом свете, но не горели в нем.
Проходят целые века, а в регионе не появляется ни одного корабля — ведь для нас эта область немногим больше, чем очередной аномальный участок, где проявляются неподконтрольные смертным психические силы. Механикум не раз пытался использовать духи Нерожденных, связанные с магическими телами-машинами, чтобы составить актуальную и постоянно обновляющуюся карту Лучезарных Миров. Как нетрудно представить, ни к чему толковому эти попытки не привели.
Создание, именующее себя Царственным, было еще одним аспектом силы Астрономикона. Безличностная волна психической мощи, проявившаяся не в виде света, пламени или мстящего ангела, — просто святой, совершающий личное паломничество. Призрак, восставший из беспокойных грез Императора. Признаюсь, меня нервировала его учтивость. Я ожидал ярости и огня, а не этого странного отблеска человечности.
— Зачем вы пришли? — вопросило существо. — Зачем плывете навстречу ветру хора Императора? Для вас здесь ничего нет. Ваши души кормятся завоеванием и жаждой крови. В этих волнах нечего завоевывать. Тут некому пускать кровь.
По всему стратегиуму мутанты и люди из экипажа продолжали пятиться в ужасе при виде аватары, корчась и крича. Цах'к стоял вместе с группой бойцов мостика. Они целились из старинных лазерных ружей в призрака на моем троне. Я видел, что у него из ушей течет кровь. Он сплевывал на пол кровавую слизь, запятнавшую звериное рыло, однако его винтовка ни разу не дрогнула.
Когда я посмотрел на аватару посредством чувств Цах'ка, стало ясно, откуда взялись его раны. Он видел нематериальную ауру света, которая колыхалась, словно отражение солнца в поверхности океана. Вместо голоса Солнечного Жреца он слышал вопли жертвенных псайкеров, скармливаемых духовной машине Императора.
«Я разберусь с этим существом, — отправил я импульс надсмотрщику. — Оставайтесь на месте».
— Ты причиняешь вред моему экипажу, — обратился я к Солнечному Жрецу. — Эти смертные не в силах понять твоих слов, а твоя сила ранит их.
— Я явился как Глас, не как Военачальник. Я не намерен причинять вред.
У него не было оружия, и я не ощущал в его разуме никакой ненависти. Он не питал к нам ничего, кроме бесстрастного интереса. Для него мы были диковинками, всего лишь малыми проблесками жизненной силы. Золотая маска повернулась, неторопливо описав дугу, и оглядела каждого из нас, а затем голос зазвучал снова:
— Что привело вас к свету Императора здесь, на берегах Ада?
— Пророчество, — произнес Леор.
— Верность, — поправил я его.
Царственный огладил пальцами подлокотники моего трона, обратив к нам свое страдальческое металлическое лицо. Голос существа стал мягким и почтительным.
— Мой долг просить вас повернуть назад, и потому я прошу об этом еще раз.
Мы переглянулись. Мы, воины нескольких соперничающих легионов, не понимали слов духа.
— Почему? — спросил Телемахон.
Безмятежная маска его лица была полной противоположностью агонии Солнечного Жреца.
— Чем мы опасны тебе?
— Вы не опасны мне, ибо я лишь связующая партия Песни. Вы опасны Певцу.
— А если мы не повернем назад? — поинтересовался Леор.
— Тогда в следующем стихе Песни будут не мудрость и милосердие, но огонь и ярость. Они придут — не сейчас и не вскоре, однако в свое время и в великой мощи. Тот жребий, которому вы служите, не должен быть претворен в жизнь.
Я почувствовал острый интерес Ашур-Кая. Его любопытство настолько переплеталось с восторгом, что было почти лихорадочным.
«Хайон, он знает будущее. Это создание — сосуд подлинного провидения. Его необходимо связать!»
«Нельзя связать осколок силы Императора».
«Мы должны попытаться!»
До того момента меня никогда не беспокоило угасание сил моего бывшего наставника. Он всегда жаждал заполучить любой обрывок провидческих озарений, однако я впервые засомневался в его собственных способностях видеть сквозь дымку возможных будущих. Он не смог предупредить меня о засаде в сердце шторма, но я не обратил на этот промах особого внимания. Прорицание — ненадежное искусство, и даже те, кто утверждает, будто видит будущее, не могут однозначно предсказать путь, ведущий к нему. Но теперь, после этой внезапной демонстрации отчаяния, та неудача начала вызывать у меня сомнение.
За последние годы собственные видения Ашур-Кая становились все более редкими и беспорядочными. Слабел ли он со временем, проведенным в Империи Ока? Могло ли быть так, что он искал опору для своих угасающих сил?
Мы потихоньку приближались. Похолодевшие от заявлений Солнечного Жреца руки нащупывали оружие в кобуре. Телемахон держался слева от меня, Леор — справа, а Гира кралась, припав к палубе и прижав уши к песьему черепу. Восседающий на троне призрак пребывал в рассеянности — его заворожило нечто невидимое и неслышимое для всех нас.
— На каждого из вас есть стих и припев в Песне, исполняемой Хором Императора. Предупреждения о возвышении, о пробуждении, об убийстве и огне меж звезд. Такими вы намерены стать? Орудиями разрушения? Проклятием Человечества?
— Человечество уже забыло, кто мы такие, — сказал Телемахон. — Мы изгнанники. Просто сказки, которыми пугают детей, чтобы те слушались.
— Я прошу вас повернуть назад, — повторил Солнечный Жрец.
Его золотое лицо покрывали смазанные пятна — отражения красных осветительных сфер мостика.
— Этого не будет, — ответил я.
«Братья, к оружию».
Телемахон не стал обнажать мечи, а вскинул свой болтер. Он прицелился, с хрустом ударив оружием о наплечник. Цепной топор Леора коротко взвизгнул. В моей руке был привычный вес Саэрна.
«Прекратите эту агрессию! — пришел импульс от Ашур-Кая. — Это существо — провидец. Мы должны связать его. Должны поучиться у него».
Очередное требование внимать еще не начертанному будущему, вместо того чтобы принимать собственные решения, вызвало у меня лишь раздражение. Ашур-Кай. Саргон. А теперь и этот выходец с того света.
«Ашур-Кай, это мой корабль. Я не прислушиваюсь к капризам призраков».
«Нет? — В его разочаровании почти промелькнули просительные нотки. — Исключительно к капризам чужих и демонов?»
Больше всего мне запомнились глаза Солнечного Жреца. Взгляд, который должен был быть безжизненно-металлическим, ярко выражал выполненную в холодном золоте эмоцию. Он боялся. Боялся нас. И впрямь — он явился в этом безобидном обличье лишь для того, чтобы повстречаться с убийцами. Это не было воплощением мощи Императора. Всего лишь отчаянный последний вздох умирающего. Чтобы говорить от имени Императора, психическое месиво варпа породило жестокого и трусливого посланца.
— Ты бы уничтожил нас, если бы мог, — с вызовом сказал я ему, — но мы миновали Огненный Вал. Ты можешь только швырять на корпус горящих Нерожденных, а когда это не срабатывает — прибегать к мольбам. А теперь взываешь к нашей морали? Призрак, ты проповедуешь нравственность не тем слушателям. С чего нам поворачивать назад? Что ждет нас тут? Чему ты пытаешься помешать?
Одеяние медленно колыхнулось, и дух поднялся с моего командного трона. Мы с Телемахоном крепче сжали оружие, стоя в полной боевой готовности. Пистолет Леора дернулся и раскатисто загрохотал на расстоянии чуть более полуметра от моего правого уха. Болт попал восставшему мертвецу в грудь, разметав по трону грязные обрывки ткани и внутренности.
«Нет! — раздался с наблюдательного балкона у нас над головами безмолвный крик Ашур-Кая. — Кровожадный негодяй!»
— А ну-ка сядь на место! — ощерился Леор на призрака.
Несмотря на пробитую в груди дыру, Солнечный Жрец не упал. Его тонкие пальцы заметно задрожали. Под кожей на руках потемнели вены. Металл лица начал тускнеть и ржаветь, старея у нас на глазах.
— Вы — погибель империй, — сказал нам дух, распадаясь на месте. — Вы станете концом Империума. Этого ли вы желали для себя, когда детьми впервые взглянули на ночное небо своих родных миров?
Он указующе простер руку, из-под чернеющих ногтей которой сочилась зловонная жидкость. Девственно-белое одеяние замарали кровь и экскременты. Выступающие пятна медленно расползались. Золотое лицо покрылось паутиной трещин.
— Конец Империума… — задумчиво произнес Телемахон.
Леор фыркнул:
— На мой вкус, малость театрально, но звучит приятно.
Солнечный Жрец упал на четвереньки, покорившись разрушающему его гниению. Внутри предплечья с сухим резким треском переломилась кость, и он рухнул на палубу кучей тряпья. Вокруг нас клубился смрад разложения. Телемахон подошел к умирающему и поставил сапог ему на спину.
— Маленький призрак, я сам хозяин своей судьбы и не люблю пророчеств.
Возможно, в этом я был впервые согласен с ним. Он пнул разлагающегося жреца в бок, принудив привидение перекатиться на спину. Я ощущал, насколько слаба его злость — эмоция присутствовала, но ей не хватало пыла. Еще недавно он бы наслаждался насилием, чувствуя возбуждение от власти над другим существом, — однако это удовольствие было одним из множества, которых я его лишил. Теперь Телемахон мало что чувствовал, если только я не позволял ему этого. Не существовало лучшего способа держать его в узде, чем контролировать ощущения, ради которых он жил.
Ашур-Кай наконец-то добрался до нас и упал на колени рядом с угасающим призраком. Его красные глаза все еще слезились от света Астрономикона, заливавшего мостик, пока мы не закрыли оккулус.
— Ты плачешь, альбинос? — рассмеялся Леор.
— Глупцы, — прошептал Белый Провидец. — Уничтожить столь полезное создание… Воплощение самого Императора… Глупцы, все вы.
Солнечный Жрец не мог говорить. Из распахнутого металлического рта белой дымкой сочился туман. Одна из трещин на щеке разошлась, половина маски отвалилась, и показалось прятавшееся под ней, лишенное кожи лицо. Существо попыталось снова подняться на трясущихся, тонких, как палки, ногах. Сапог Телемахона опрокинул его обратно на пол. Ашур-Кай выглядел опустошенным. Во взгляде, которым он наградил Леора, была такая боль, что мне показалось, будто он сей же час готов вырвать душу Пожирателя Миров из тела.
— Глупцы, — повторил он тише, но более яростно.
Солнечный Жрец повалился, распадаясь, как сыплющийся между разведенных пальцев песок. На его месте остались лишь мокрое одеяние и покров пепла на палубе. Ближайшие мутанты закашлялись, вдохнув прах мертвого призрака.
Никто из нас ничего не сказал. Было ли это предупреждение слабого? Пророчество духа? Или же просто очередное проявление воплощенного безумия в волнах Ока?
На мои невысказанные мысли отозвалась Гира. Пока мы глядели на останки духа, она подошла ближе ко мне.
«С каждым днем пламя твоей души пылает все ярче, господин. Нерожденным известно твое имя, и с каждым твоим вдохом его узнают все новые. Что-то происходит. Грядут перемены. Этот… жрец… бежал от нас, но он придет вновь. Я знаю это. Я обещаю».
«Я верю тебе, Гира».
Я оглянулся на Ашур-Кая:
— Брат?
Он сидел на корточках, перебирая рукой пепел у наших сапог.
— Астрономикон слаб здесь, Хайон. Даже самое проецирование его образа должно было потребовать колоссальных усилий. А вы по злобе заставили его умолкнуть одним-единственным выстрелом, сделанным из невежества.
— Он донес свое предупреждение, — ответил я.
Мне казалось, что будет мелко принимать чью-либо сторону. Я не отдавал Леору приказа стрелять, однако и не оказывал погибшему существу такого почтения, как Белый Провидец. Оба брата испытывали мое терпение — Леор непредсказуемой агрессивностью, а Ашур-Кай своей упрямой тягой к мученичеству.
Он просеивал пепел, и воинственное настроение покидало его.
— Этот прах станет неоценимым реагентом для моих ритуалов. С твоего позволения, я его соберу.
Я поглядел на своего бывшего наставника, стоящего на коленях среди бесценного праха мертвой аватары. Я чувствовал, что он злится на меня, поскольку я был причастен к уничтожению духа, потенциально наделенного пророческим даром. Хуже того, я чувствовал его скорбь.
— Его останки твои, — сказал я ему. — Используй их с толком.
Он не ответил.
— А если ты можешь выяснить, зачем он предстал перед нами…
Ашур-Кай вздохнул:
— Если бы ты его не убил, мы, возможно, уже знали бы ответ.
— Ашур-Кай, я его не убивал.
— Сехандур, ты же когда-то был капитаном. Ты знаешь первое правило предводителя. Если ставишь себе в заслугу, что дела идут как следует, будь готов принять и ответственность, когда они пойдут не так.
Стоило пророку завершить свою нотацию, как его белое лицо застыло. Я подумал, что его, должно быть, смутило что-то в выражении моего лица или ауре. Лишь оглянувшись, я осознал причину его беспокойства. Телемахон и Леор по-прежнему стояли рядом. Их оружие оставалось обнаженным, и они вместе со мной глядели сверху вниз на Белого Провидца.
Насколько же изменился корабль за столь малое время. Теперь на нем были не только мы с Ашур-Каем, надзирающие за трудами рабов, слуг, жрецов-оружейников и безмозглых рубрикаторов. К нам присоединились и другие — другие, обладающие собственными чувствами, идеями и замыслами. Собственными планами, приводящими к конфликтам. Равновесие уже пошатнулось, поскольку все мы вели за собой людей. Ашур-Кай посмотрел на нас, воинов и командиров из трех легионов, и кивнул, приняв какое-то невысказанное вслух решение.
«Да будет так», — беззвучно произнес он.
В этот миг наши — мой и моего бывшего наставника — взгляды встретились, и он сделал то, чего никогда не делал прежде. Не произнеся более ни слова, Ашур-Кай мягко разорвал связь между нами, отказываясь от соприкосновения разумов.

 

Мы шли мимо миров, где жизнь выгорела начисто, вплоть до молекулярного уровня, уничтоженная при первом открытии Ока Ужаса. Мимо миров с океанами кипящего жидкого золота или облаками невозможного огненного пара. Миров, где цивилизации слепых существ чувствовали приближение нашего корабля и верещали миллионами слабых психических голосов. Миров, где призраки мертвых эльдаров вели вечную войну с теми немногочисленными демонами, что возникают на Лучезарных Мирах, а также с духами в обличье смертных и космодесантников, извращенных варпом почти до полной неузнаваемости. Каждая из планет была выжжена добела воплощенным сиянием Астрономикона и страдала от гнетущего прикосновения Великого Ока.
Меня преследовало воспоминание о Солнечном Жреце. В часы безделья я ловил себя на том, что думаю над словами призрака и размышляю о его намерениях. Даже здесь, на границе Лучезарных Миров, за клубящимися пределами Огненного Вала, свет Астрономикона далеко не ослаб. И вправду ли это было пророческим видением? Говорил ли фантом от имени Императора и самого Астрономикона, или же это был лишь очередной из призрачных всплесков психического поля, которые образуются и распадаются в хаосе Ока без всяких существенных последствий?
Мало кто из остальных разделял мои опасения.
— Заткнись, — сказал Леор, когда я задал ему вопрос на мостике. — Что с тобой? Беспокоишься о тысяче вещей, которые никак не можешь контролировать. Кому какое дело, что это было? Теперь оно мертво.
Шел третий день после нашего выхода из паутины. Мы глядели через оккулус на окутанную золотистой дымкой пустоту впереди.
— Для тебя жизнь так проста. Что если можешь убить, то убиваешь. А все опасности, которые не можешь преодолеть, просто игнорируешь или бежишь от них.
— В моем легионе это называется «выживание».
— Но Солнечный Жрец…
Он вскинул руки, и на его грубом изуродованном лице проступила усталая покорность.
— Скажи мне, почему тебя это волнует.
— Потому что мне кажется, что эта стычка была проверкой. Проверкой, которую мы не прошли.
— Кому здесь нас проверять? Что ты там говорил Фальку на борту «Избранного»? Мы живем в преисподней. Призраки и видения превосходят нас числом сто к одному.
Я говорил не совсем так, однако утверждение соответствовало действительности. Он был прав, как был прав и я, когда упоминал об этом прежде.
— Если он вернется создавать нам проблемы, — закончил Леор, — значит, убьем его еще раз. Со сколькими демонами и духами наши отряды разобрались за все годы? Ты до кровавого пота возишься с бессмысленным выбросом психической энергии. Тебя должно больше волновать то, что мы заблудились.
— Мы не заблудились, — отозвался я. — Еще несколько дней, и мы пройдем Лучезарные Миры, оказавшись на краю Элевсинской Завесы.
— Как скажешь, колдун. Есть вести от Фалька?
— Он так и не отвечает по воксу.
Я все еще не начал тревожиться по-настоящему. Преображение из смертного в Дваждырожденного могло занимать дни, недели, месяцы… Пока воины Фалька ограничивали свои хищные вылазки никчемными представителями касты рабов, они могли делать, что им вздумается, пребывая в муках одержимости. Когда я дотягивался до чувств Фалька и касался их, то наталкивался на бурлящую стену отравленных воспоминаний, которым не нашлось бы места в человеческом разуме. Несмотря на его железную волю, битва за контроль над телом еще не закончилась.
— А где твоя новая зверушка?
Леор поскреб грязными пальцами изрытое шрамами лицо, а затем отхаркнул на палубу едкий сгусток слюны. Он продолжал так делать, сколько бы раз я не велел ему прекратить.
— Я не знаю, где Телемахон. Я доверил ему управление кораблем.
Пожиратель Миров гортанно хмыкнул:
— Не уверен, что история запомнит это решение как мудрое, Хайон. Я не поверил бы ни одному мерзавцу из Третьего легиона, кричи он, что горит, даже если бы самолично его поджег.
— То же самое я сказал сардару Кадалу, когда Дети Императора устроили нам засаду. Леор, прошу тебя, не надо повторять мне мои же остроты.
Леор лишь ухмыльнулся, продемонстрировав полный рот бронзовых зубов.

 

Нам потребовалось еще несколько дней, чтобы добраться до самой Элевсинской Завесы. Преисподняя, где мы обустроили свой дом, огромна, и в ней, как в любом океане, есть свои течения и тайфуны, включая свирепые до непроходимости бури и островки относительного спокойствия. Реальность и нереальность встречаются здесь, но никогда не пребывают в равновесии. Наиболее явное проявление этого дисбаланса состоит в том, что почти невозможно вести флот внутрь Ока или за его пределы и при этом надеяться сохранить хоть какое-то подобие порядка. Удерживать корабли в единой формации при движении в пределах Ока уже представляет собой непростое испытание даже для умелых колдунов, навигаторов или Нерожденных. Но чтобы покинуть Око — выплыть за его беспокойные, бурные границы, — для подобного требовался талант, который непросто оценить. Именно это делало наше убежище настолько идеальным. Мы не могли с легкостью его покинуть, однако у Империума не было шансов войти. Не то чтобы он нас боялся — конечно же, нет. К тому моменту Империум Людей уже вообще едва помнил о нашем существовании.
В редких безмятежных областях Ока царит гробовая тишина, вызывающая душевную боль. Находясь на краю Элевсинской Завесы, я вспомнил, как здесь погибла целая раса живых существ. Все эти годы мы странствовали не просто среди эха рождения Младшего бога, но еще и по межзвездной гробнице империи чужих.
Завеса представляла собой огромное красно-черное пылевое облако, которое охватывало несколько давно уже мертвых звездных систем на краю Ока. Сканеры не могли проникнуть вглубь и не обнаруживали ничего, достойного разработки. Заходившие внутрь корабли — хоть их набралось немного за сотни лет — редко возвращались, а возвратившись, не сообщали ни о чем таком, ради чего стоило бы туда отправиться. В тех немногочисленных рапортах, которые мне доводилось видеть, даже не упоминалось об обнаружении каких-либо планет. Возможно, при рождении Младшего бога их поглотило целиком.
Многомесячное путешествие вывело нас на границу Завесы, и «Тлалок» поплыл, раскинув сканеры ауспиков вдаль и вширь. Анамнезис ничего не слышала, не осязала и не чувствовала внутри пелены.
— Заводите нас внутрь, — велел я экипажу мостика.
«Тлалок» вошел в Завесу, и его окутала тьма, а сканеры ослепли. У нас не было никакого пункта назначения. Ни Фальк, ни обрывочные описания, данные Саргоном, не указали нам подлинного направления. Мы просто пошли в пыль, подняв щиты и зарядив орудия.
Ничего в первый день. То же самое на второй, третий, четвертый, пятый. На шестой день мы прошли сквозь поле астероидов, которое едва могли разглядеть. Его размеры и плотность оставались для нас загадкой, пока мы с Ашур-Каем не раскинули ментальную сеть и не повели корабль, насколько могли это сделать в липком мраке.
«Когда-то это была планета», — передал он мне через несколько часов.
Я не ощущал никакого эха, подтверждавшего его слова.
«Почему ты в этом уверен?»
«Я это почувствовал, когда мгновение назад один из камней ударился о пустотные щиты. Почувствовал отголоски жизни. Это поле астероидов когда-то было планетой».
«Что ее уничтожило? Что разбило на куски?»
«Увидим, не так ли?»
— Гравитационная тяга, — возвестил один из сервиторов, подключенных к рулям.
Усиление гравитации означало близость крупного небесного тела. Останки разрушенной планеты? Самый большой из кусков?
В конечном итоге мои подозрения мало что значили. Следовать за вектором гравитации было невозможно — она дергала нас туда-сюда, не подчиняясь законам природы и не показывая своего источника. Как будто остатки планеты двигались, а вместе с ними дрейфовало и астероидное поле.
— А вот теперь мы заблудились, — заметил Леор по истечении первой недели.
Я мог лишь кивнуть.
На десятый день я сдался сну. Мне снилось то же, что и всегда, — волки, воющие на улицах горящего города.
Но впервые за десятки лет этот сон перетек из старого воспоминания в нечто большее. Мне снился дождь. Дождь, обжигавший мою кожу едкими укусами. Дождь, падавший с грязно-мраморного неба на замерзшую твердь гладкой, словно стекло, белой скалы. Когда дождь пролился на землю, то въелся в лед с шипением и паром. Когда он побежал по моим губам, у него оказался вкус машинного масла. Когда он затек в мои открытые глаза, кислота разъела зрачки и белое марево передо мной стало угольно-черным.
Я проснулся и провел кончиками пальцев по закрытым глазам.
— Ты это почувствовала? — спросил я вслух.
С другого конца комнаты раздалось ответное рычание моей волчицы.

 

— Аас'киараль, — произнесла Нефертари, назвав планету ее эльдарским именем.
Телемахон усмехнулся. Как и я, он говорил на чужом наречии моей подопечной, хоть я и предпочитал не знать, каким образом он его выучил.
Я понимал, что его рассмешило. Планета более не заслуживала названия «Песнь Сердца». Ее поверхность катарактой затянули набухающие штормы, которые накрывали весь мир молочными облаками. Небесный барьер нарушали беспорядочно пляшущие молнии.
Среди моих наиболее религиозных братьев бытует верование, будто все миры обладают душами. Если это так, дух Аас'киараль был ожесточен и болен, неприветлив к пришельцам извне. Самая тяжелая из нанесенных ему ран и стала источником астероидного поля — половины планеты просто не существовало. Столь ужасный удар должен был полностью уничтожить планету, но Аас'киараль продолжала жить изуродованной, плывя в колоссальном пылевом облаке. Мир-калека, не способный увидеть собственное солнце.
Мы стояли у командного трона, наблюдая за серо-белым изображением на оккулусе. Остатки планеты не могли бы существовать нигде, кроме как в Великом Оке, где законы реальности подчиняются капризам разумов смертных. Невооруженным глазом невозможно было определить, что ждет нас на поверхности. Сканеры ничего не сообщали. Сенсорный зонд, запущенный в свернувшуюся атмосферу, как того и следовало было ожидать, тоже не передал ничего.
— Что насчет других кораблей поблизости? — поинтересовался Леор.
— Это Элевсинская Завеса, брат. Можно плыть в пылевом облаке три тысячи лет и ничего не увидеть, пока с ним не столкнешься.
Воин издал недовольное ворчание — звук, к которому я уже начинал привыкать.
— И нет способа отследить плазменные следы в атмосфере, чтобы понять, были ли на ближней орбите корабли?
— Ничего подобного сделать нельзя, — отрезал Ашур-Кай. — Те, кто умнее тебя, уже пробовали.
Я наблюдал за немногочисленными видимыми астероидами, висевшими в вечном мраке. Мы находились на орбите изуродованной планеты с тысячью каменных лун.
— Похоже на надкушенное яблоко, — произнес Угривиан.
Когда я, ничего не поняв, повернулся к нему, он пожал плечами:
— Яблоко — это такой фрукт. Они росли на Высадке Нувира.
— Зачем вообще сюда приходить?
Леор пытался усмотреть пользу в этих жалких осколках, пока что никак не оправдавших его надежд. Тысячи миров Ока были населены ордами Нерожденных, ведущими войну друг с другом: часть Великой Игры богов. Захват планеты зачастую становился финалом игры для многих группировок. А где можно лучше провести вечность, чем на планете, которую можешь переделать в соответствии с собственными желаниями?
Аас'киараль выглядела бесполезным трофеем, в этом не было никакого сомнения.
— Хорошее место, чтобы спрятаться, — ответил я.
Все еще не убежденный, Леор сплюнул на пол.
— А сигнал точно исходил отсюда?
— Это был не сигнал, — поправил его Ашур-Кай.
— Ну, тогда видение.
— До чего же ты все-таки забавный дикарь. Гипновопль — это не видение.
Я увидел, как аура Леора полыхнула от раздражения, но в остальном он проигнорировал альбиноса.
— Хайон? — спросил он.
— Это был сновидческий астропатический контакт, — ответил я, не глядя на него.
— Что ж, — Пожиратель Миров выдавил из себя неприятную улыбку. — Это все объясняет.
Ему хотелось разъяснений, но, как и многие проявления шестого чувства, астропатию почти невозможно описать тем, кто ни разу не ощутил ее прикосновения. Даже многие в рядах Имперской Инквизиции — которые, вероятно, будут единственными читателями этой летописи, — практически ничего не знают о мириаде дисциплин, возможных в рамках Искусства. Непосредственно в Святых Ордосах служит мало астропатов, и даже психически одаренные воины и ученые Инквизиции не могут тратить десятки лет, необходимые для обучения астропатическому контакту.
Астропатия — это сфера, выходящая за границы передачи мыслей и эмоций, практикуемой между многими связанными друг с другом псайкерами. Когда астропаты на удаленных мирах «говорят» через варп, то передают не слова и даже не языковые конструкции. Они совершенно не способны пересылать точные сообщения. Обученные Искусству знают, насколько бесполезно даже пытаться проделать столь тонкую работу.
Умелые астропаты посылают отпечатки собственного разума, проецированные шаблоны восприятия и триггеры воспоминаний. Здесь может быть мимолетная эмоция или же многочасовое чувственное откровение. Осознанное или нет, это мало отличается от ментальной проекции своих чувств, хотя бесконечно утомительнее. Смотрите на это так: шептать легко, а от крика человек начинает задыхаться.
То, что доходит до принимающего сознания, никогда не совпадает с тем, что отправлял разум передающего. Если бы для подобного единения требовалось только отправлять и получать, Империум был бы совершенно иным. Большая часть мастерства астропатии состоит в интерпретации полученных видений и отслеживании их источника. Целые орбитальные сооружения заняты скованными псайкерами, которые пристегнуты к хирургическим столам и держат в трясущихся пальцах перья, а смотрители-мнемомастера тем временем сосредоточенно изучают бесконечные стопки пергаментной бумаги, потемневшей от неразборчиво записанных видений. Из этих узлов Адептус Астра Телепатика получаются прекрасные цели для наших Крестовых походов. Нет лучшего способа заглушить систему, чем перерезать ей глотку, пока она не успела позвать на помощь.
Передача сообщения — самая простая часть этой психической дисциплины. Толковать сны существенно сложнее. Когда нечто — дар от далекого разума, а когда просто кошмар природного происхождения? Когда — предупреждение о грядущем кровопролитии, а когда — запоздавшее на века сообщение, которое достигло чужого сознания спустя десятки лет после смерти отправителя?
Ашур-Каю однажды приснился целый город кричащих детей, изрыгающих на улицы черную желчь. Подобные видения довольно обычны у тех из нас, кто обитает в населенном демонами Оке, однако он уцепился за него, считая посланием. Таковым оно и оказалось: мыслеобразом от колдунов ордена Ониксовой Пасти — группировки Несущих Слово, которую уничтожил Леор со своими Пятнадцатью Клыками. Альбинос услышал их астропатический предсмертный вопль.
Вот реалии, с которыми мы имеем дело. Со временем учишься ощущать оттенки и отличительные признаки посланий. Чувствовать недавние. Знать, правдивы ли они. И все же никогда нельзя быть полностью уверенным.
А если подобному чутью не научиться? Многим это не удается. За десятитысячелетнюю историю Империума многие отдали свой разум и душу тварям, поджидающим в варпе.
— Я считаю, что это было сообщение, — сказал я Леору. — Вот самое простое и верное объяснение.
Он проворчал что-то, мало похожее на выражения одобрения и доверия.
— Позволь мне перефразировать, — поправился я. — Я знаю, что это было сообщение. Оно привело нас сюда, и, хотя я не могу быть уверен касательно его происхождения, это тот самый мир из гипновопля.
— Все равно отдает «может быть».
«Верь мне».
Он тряхнул головой — не в знак несогласия, но отвергая мое прикосновение к его разуму. Прикрытый левый глаз начал подергиваться в болезненном тике. Как странно. Простое соприкосновение моего и его сознаний раздразнило его внутричерепные имплантаты. Ему никогда не нравился контакт разумов, однако здесь действовал усиливающий фактор. Находился ли он на планете под нами?
— Не делай так, — произнес он и слизнул кровь с кровоточащих десен.
Воздух вокруг него трепетал, духи боли любовно поглаживали броню, ожидая свой черед появиться на свет.
— Мои извинения, брат. — Я оглянулся на разрушенную планету на экране оккулуса. — Я не могу ощутить наверняка, есть ли жизнь на планете, хотя там есть зачатки разума.
В беззвучном голосе Ашур-Кая слышалось сухое веселье.
«Зачатки разума. Огненный Кулак будет совершенно как дома».
Мой ответ был столь же сух.
«Ты само воплощение просперского достоинства. А теперь дай мне сосредоточиться».
— Зачатки разума?.. — начал было Леор.
Я поглядел на него. Его темное лоскутное лицо выглядело совершенно серьезным — у него не было трудностей с пониманием, однако требовались дальнейшие разъяснения. Я услышал в сознании смех Ашур-Кая, однако, при всей жестокости Леора, Пожиратель Миров был не глуп. Я так долго странствовал с Ашур-Каем и Гирой, что почти забыл, насколько тяжело существам с более обыденным восприятием видеть Галактику так же, как мы. Леор мог полагаться лишь на собственные глаза и сканеры корабля. С Нефертари было также, но она редко интересовалась чем-то настолько, чтобы задавать вопросы.
— От кого или чего бы ни исходило послание, это существо едва можно заметить.
— Тогда так и говори, — покачал головой стоявший рядом с Леором Угривиан. — Тизканская формальность начинает утомлять, колдун.
— Я это учту.
— Я пойду с тобой, — заявил Леор.
Иного я и не ожидал.
— Я тоже, — сказала Нефертари.
Моя эльдарская дева стояла у подлокотника пустующего трона, водя точильным камнем по лезвию разделочного ножа. При этом заявлении моей подопечной остальные переглянулись.
— Ты останешься здесь, — обратился я к ней. — Атмосфера очень нестабильна, и мне понадобится постоянно тебя защищать. Это задача для пустотных скафандров и герметичных доспехов.
Она выдохнула — звук, похожий на недовольное мурлыканье.
— Почему?
Я мысленно вернулся к посланию-сну, где шипящий ливень заливал мою кожу, выжигая глаза.
— Там внизу идет кислотный дождь.
Назад: Глава 10 ПАУТИНА
Дальше: Глава 12 «ДУХ МЩЕНИЯ»