ГЛАВА ТРЕТЬЯ
До уничтожения Крессиды 45 часов 57 минут 14 секунд
«Термит» вызывал у Ивана Гавотского особые чувства.
Эту небольшую машину, снабженную огромным цилиндрическим буром, почти перевешивающим шасси, отличал характерный для вальхалльского облика снежный бело-зеленый камуфляж. По ее бортам были установлены шесть огнеметов, и еще четыре на самом буре.
Гавотскому много раз доводилось слышать истории о том, как его далекие предки боролись за выживание, когда астероид, упавший на их родную Вальхаллу, превратил ее цветущие поля в ледяные пустоши. Добавившееся к прочим бедам вторжение орков дало вальхалльцам повод сражаться и ощущение цели, которой можно достичь.
Точные чертежи разработанной ими машины для бурения льда были давно утеряны. Но из всей современной техники именно этот «Термит» был максимально близок по своей конструкции к той древней машине, что помогла вальхалльцам выиграть войну. Благодаря ей люди получили власть над изменившейся окружающей средой — стали пробивать тоннели в толще льда и наносить по орочьим ордам удары там, где их меньше всего ждали.
Понятно, что с одним «Термитом» эту войну не выиграть, но поскольку Крессида с каждым днем все больше походила на Вальхаллу, он мог бы доставить особый отряд ледяных гвардейцев туда, куда иными способами не добраться. Только бы еще найти этих людей.
С тех пор как Гавотский отправил приказы, прошло более двух часов. Первым явился рядовой Михалев — спокойный худощавый человек с тонкими чертами лица, совсем не такой, каким Гавотский представлял себе специалиста по тяжелому оружию. Следующей прибыла Анакора. Даже когда она признавалась Гавотскому, что быть назначенной в его подразделение для нее большая честь, выражение ее лица оставалось безразличным, а взгляд — безжизненным. Потом пришел Блонский: его черные прищуренные глаза смотрели настороженно, как у ястреба.
Вот, собственно, и все на тот момент, не считая нескольких вокс-сообщений, искаженных помехами. Двое из списка Гавотского значились убитыми, трое — пропавшими без вести, хотя их поиски продолжались. Еще о четверых, включая отобранных в резерв, не было никаких сведений. Приунывший сержант вздохнул с облегчением, когда увидел приближающуюся «Химеру», и даже не мог скрыть своего удивления, заметив мускулистого широкоплечего солдата, ехавшего на ней, уцепившись за борт.
Пассажир не стал ждать, пока машина остановится. Он спрыгнул и легким шагом направился к Гавотскому. Широкая белозубая ухмылка рассекала его черную бороду.
— Рядовой Борщ, — представился он. — Простите за опоздание, но ваше первое сообщение до меня не дошло. Техника подвела…
Гавотский также представился Борщу. Рядовой уже начал задавать свои вопросы, когда сержант, резко подняв руку, оборвал его и намекнул, чтобы тот ждал вместе с остальными возле «Термита». Новичок подчинился, и тут сержант заметил, что Борщ и все остальные бросили взгляд на мрачную фигуру полковника Станислава Стила.
Стил стоял в нескольких метрах от них с силовым мечом в ножнах у бедра и холодным проницательным взглядом, наблюдая за происходящим. Его бионический правый глаз ярко вспыхивал при свете взрывов: это было единственное, что выдавало наличие аугментики.
Некоторые говорили, что из-за своих киберимплантатов Стил утратил эмоции, стал холодным и бесчувственным. Гавотский знал, откуда взялся этот миф. И он считал, что ему дана особая привилегия — быть одним из немногих, кто знал правду.
«Химера» остановилась, и из нее, обмениваясь шутками, вышли еще два ледяных гвардейца. Баррески и Грэйл — представились они. Теперь их шестеро, точнее, восемь, считая сержанта и полковника. Можно было бы обойтись и этим числом, но чтобы собрать полный спецотряд, как надеялся Гавотский, не хватало еще двоих. Он взглянул на Стила, ожидая приказов, но полковник привык доверять решениям своего сержанта.
Гавотский решил подождать еще минут десять. Вдруг подоспеет Палинев? Если повезет, их будет девять. Но все же…
Гавотский так надеялся на прибытие хотя бы еще одного ледяного гвардейца, что рассмотрел кандидатуру Пожара, несмотря на пестрый послужной список последнего и опасения Стила. Сержант когда-то служил с этим парнем и знал, на что тот способен. Пожар был одним из троих, пропавших без вести, а это означало, что сейчас Гавотскому оставалось лишь уповать на чудо. Иначе говоря, предстояло узнать, оправдана ли его вера в этого солдата.
Пожар утратил всякое представление о времени.
Он был так близок к своей цели — вернуться к товарищам, причем героем. Казалось, прошло много дней с тех пор, как их разлучили, и он лежал на поле боя, задыхаясь от смрада разлагающихся тел поклонников Хаоса, которые стали для него прикрытием. А теперь ему оставалось пройти считанные метры.
Считанные метры… Но с таким же успехом это могли бы быть и километры.
Слишком долго лежать неподвижно этому молодому солдату было не по нраву. К тому же приближавшийся рев двигателей предупреждал о новой опасности — армия Хаоса продолжала наступление. Большинство пехотинцев прошли мимо, не заметив Пожара, но за ними двигалась тяжелая артиллерия, танки и орудия, и ему следовало действовать быстро, чтобы не оказаться под колесами и гусеницами.
Выбравшись из кучи трупов, Пожар встал на ноги, чувствуя, как холодный воздух обжигает лицо. Он был готов к тому, что его заметят и пристрелят. Но враг почему-то не замечал. Видимо, из-за своей изодранной в клочья и выпачканной грязью и кровью формы он стал похож на одного из гвардейцев-предателей, сражавшихся на этом поле боя. Быстро сообразив, что надо еще больше усилить сходство, он сорвал с формы эмблему полка и даже подумал, не снять ли с кого-то из убитых предателей шинель с намалеванными символами Хаоса. Но от одной мысли его передернуло, и желудок чуть не вывернуло наизнанку.
Пожар понимал, что нельзя стоять и ждать, надо что-то делать, чтобы казаться своим в этой толпе, а заодно обдумать путь к спасению. Он огляделся и заметил двух культистов, устроивших потасовку возле опрокинутой тележки. Украденная ими плазменная пушка, свалившаяся с тележки, оказалась слишком тяжелой, и Пожар подбежал к ним, чтобы помочь поставить ее на место. Случайно задев руку культиста, пока они поднимали пушку, он почувствовал, как у того что-то шевельнулось под плащом. При виде мелькнувшего черного склизкого щупальца его чуть не стошнило на месте.
Пожару до настоящей физической боли хотелось вытащить лазган и отправить этих уродов в мир иной. И он непременно сделал бы это, если бы не вокс-сообщение… Если бы не тот факт, что он нужен полковнику Станиславу Стилу.
Хотелось бы знать, как давно все это было.
При первой возможности он ускользнул от культистов, засунув напоследок в ствол пушки осколочную гранату. Когда пушка выстрелит, граната взорвется. Пожар надеялся, что получится мощный плазменный взрыв. Теперь он пробирался к передовой, маскируясь под еретика и укрываясь, по возможности, в брошенных полуразрушенных зданиях.
Неожиданно для себя он встретил гражданских. В темном углу одного из зданий прятались четыре женщины с шестью детьми — скрывались от еретиков, которые сожгли их дома и убили мужей.
Сначала Пожар счел их ненужной обузой: стоит ему выйти вместе с ними из укрытия, как он сразу станет мишенью. Но женщины, ободренные появлением имперского гвардейца, своего спасителя, подсказали ему безопасный путь — люк, ведущий в подулье.
Пожар уже стоял возле выхода из тоннеля, по щиколотку увязая в отбросах, оставленных ныне почившими бессчетными обитателями трущоб. Женщины, пытавшиеся успокоить детей, остались ждать его позади. Всего в нескольких метрах от него находилась лестница, по которой они могли выбраться на поверхность, к его товарищам, но она охранялась.
И уж никак Пожар не ожидал увидеть культистов в подулье. К счастью, женщины хорошо знали этот путь, и им до сих пор удавалось оставаться незамеченными. Правда, многочисленные обходы и забаррикадированные тоннели выводили Пожара из терпения. Больше всего он боялся, что полковник Стил поставил на нем крест или, того хуже, счел трусом и предателем.
Культистов было четверо. И он знал, что справится с ними. Их оружие было нацелено на верхний люк. Они ждали неприятностей сверху, а не снизу, и не догадывались о его появлении. С ними он сможет справиться.
Но ведь стоит культистам поднять тревогу, и сюда набегут толпы врагов. Сможет ли он сдерживать противника, чтобы вывести женщин и детей по лестнице через люк и выбраться вслед за ними?
Более осторожный человек мог бы еще подождать, поискать другую возможность или даже другую лестницу. Но не Пожар! Он и без того потерял много времени.
Пожар знал, что бой предстоит нелегкий, и шансы выжить не велики, но, не видя иного выхода, он схватил лазган и, открыв огонь, с ухмылкой на лице и безумным утробным смехом побежал навстречу врагу.
Под ногой рядового Палинева хрустнула ступенька. К счастью, он успел подпрыгнуть, ухватиться за поручень и подтянуться, прежде чем все ступеньки каскадом обрушились вниз. Так он добрался до самого верхнего балкона здания очистительного завода, как, собственно, и планировал.
Мысль о том, что товарищи считали его спятившим из-за нежелания носить вальхалльскую форменную шинель, вызывала усмешку. Пусть бронежилет не обеспечивал такой защиты от холода, он был намного легче и делал Палинева более ловким и гибким. А ведь именно ловкость только что спасла ему жизнь.
Палинев добрался до высокого узкого окна, на которое указывал ему сержант, стоявший снаружи, внизу. Притаившись возле окна, он достал свой снайперский лазган и выбил прикладом стекло. В душный мрак завода ворвался порыв ледяного ветра, отчего румяные щеки Палинева раскраснелись еще больше.
Прислонив к подоконнику длинный тонкий ствол своего оружия, он стал ждать.
В этой части улья бои начались недавно, и многие здания стояли целые. Взвод Палинева пытался загнать врага в тесное пространство — на узкую улицу, где было не развернуться, что дало бы взводу, державшему оборону, некоторое преимущество. И стратегия сработала. Первый натиск войск Хаоса, столкнувшихся с линией обороны ледяных гвардейцев, остановили. Это сделало противника легкой мишенью для Палинева и девяти вальхалльских снайперов, стрелявших из других окон. Делая выстрел за выстрелом, он убивал одного врага за другим.
И вдруг в одну секунду все изменилось.
Сначала Палинев не понял, что произошло, лишь почувствовал, что тактика боя изменилась и что теперь его товарищи сражаются с кем-то другим, но с кем — не видел. Было ясно одно: на них кто-то наступал с тыла. Он увидел, как их ряды прорезали лазерные лучи: стреляли из зоны, в которой, по идее, не должно было быть противника. Вальхалльцев застали врасплох, это было настоящее побоище.
У Палинева замерло сердце. Он оставил свой пост и побежал по круглому балкону, отбивая шаги по металлической решетке. Через три окна он нашел лучший обзор и, к своему ужасу, увидел, как из люков подулья лезут толпы культистов и гвардейцев-предателей, пытаясь обойти вальхалльцев с флангов. Ледяные гвардейцы внизу сосредотачивали все свои силы, чтобы отразить атаку, хотя понимали: шансов у них нет. Палинев как мог помогал товарищам, отстреливая еретиков одного за другим, пока у него оставалось время.
Где-то внизу с грохотом обрушились ворота очистительного завода. Палиневу вдруг показалось, что гул сражения стал громче и ближе.
Враги засекли его. Осколочная граната перелетела через перила балкона и подкатилась к ногам Палинева. Он уже бежал, спасаясь от взрыва, которым разворотило часть стены. Искореженный и частично лишенный опор балкон дрожал и скрипел под его ногами. Добежав до последней уцелевшей лестницы, Палинев увидел, что к нему поднимаются четверо: по плащам и непристойным татуировкам признал в них культистов Хаоса.
Он поднял оружие, но культисты были очень проворны: ему пришлось упасть на живот, чтобы избежать их лазерного огня. Палинев не привык к ближнему бою и не был создан для него. За годы своей службы он оттачивал навыки меткой стрельбы из укрытия. Столкновение лицом к лицу с врагом являлось для него самым жутким кошмаром — враг видел его!
Вдруг он почувствовал, как секция решетки под ним с треском скользнула вниз. Лихорадочно протиснувшись сквозь отверстие, Палинев начал спускаться по опорным конструкциям. С высоты шести метров он спрыгнул на первый этаж и перекатился, чтобы смягчить удар. Культисты, которых он оставил на шатающемся балконе, продолжали его искать, и он решил избавиться от них их же способом. При виде летящей гранаты один из них попытался бежать, а трое других, видя, что это бесполезно, спрыгнули вниз.
Пока культисты летели вниз, Палинев выстрелил и ранил одного: из-за неудачного приземления послышался хруст костей. Граната взорвалась, и балкон рухнул, а вместе с ним две стены. Все, что успел сделать Палинев, это упасть на колени и прикрыть голову руками — и тут его накрыла волна скрежета и треска.
Когда все закончилось и последнее эхо затихло, Палинев поднял голову и увидел, что один из культистов выжил и наводит на него лазган. Услышав знакомый треск лазерного выстрела, Палинев закрыл глаза и подумал, что это, наверное, последнее, что он слышит в своей жизни.
Потом он снова открыл глаза и увидел, что культист лежит мертвый на полу.
Над трупом возвышался ледяной гвардеец, имени которого Палинев не знал.
— Ты разведчик Палинев? — спросил он.
Тот безучастно кивнул.
— У тебя что-то со связью, — сказал гвардеец. — С тобой уже полчаса пытаются связаться. Тебя ждет Стил.
Они построились возле «Термита» — Стил и девять отобранных им солдат, которым предстояло доверить свою жизнь и, что более важно, успех этого задания.
Они стояли, сняв шапки и каски и молча склонив головы. К каждому из них по очереди подходил священник и клал на голову свою длань, даруя благословение Бога Императора. Стил проклинал свое обостренное обоняние. Он приложил колоссальные усилия, чтобы преодолеть приступ удушья из-за едкого дыма, струившегося из кадила священника.
Появление священника было для всех неожиданностью. О том, что Экклезиархия особенно заинтересована в успехе этой миссии, Стил, разумеется, знал, но чтобы так освящали целый отряд… Это было почти неслыханно. И все же, несмотря на то, что где-то рядом раздавались выстрелы и взрывы, ревели двигатели и слышались крики умирающих, несмотря на весь этот фон, создаваемый звуками войны, ритуал принес редкостное чувство спокойствия и внутреннего умиротворения. Стил даже был этому рад: ритуал словно оживил его.
Полковник заметил, что Пожар не слишком воодушевлен происходящим. Из всех бойцов этот молодой солдат прибыл последним, и его распирало желание поскорее рассказать, через что ему пришлось пройти, чтобы добраться сюда. Его тело было словно сжатая пружина, а руки так и чесались поскорее покончить с церемонией да пойти в бой, чтоб кого-нибудь убить.
Когда пришла очередь Блонского, он гордо выпятил грудь, и его тонкие губы растянулись в улыбке праведника. Михалев, напротив, был напряжен и сдержан, словно благословение его никак не коснулось. Стоявшая рядом Анакора слегка вздрогнула, ощутив прикосновение священника, из ее опущенных глаз упала единственная слеза.
Церемония завершилась, и священник, кивнув и великодушно улыбнувшись Стилу напоследок, неспешно удалился. Полковник глубоко вздохнул: мгновение мира для него закончилось, пора было возвращаться к делам. Он кивком дал знать сержанту, что пришло время. Гавотский шагнул вперед и, прокашлявшись, обратился к солдатам.
— Возможно, вы слышали об исповеднике Воллькендене, — сказал он. — Возможно, вам известно, что месяц назад он прибыл на Крессиду, чтобы заботиться о душах ее людей и научить их сопротивляться скверне, охватившей этот мир. Возможно, слышали вы и то, что исповедник — один из лучших людей за всю историю Империума. В частности, благодаря его пастырскому слову была выиграна война в системе Артемиды.
На самом деле Стил впервые услышал имя Воллькендена лишь этим утром и сомневался, что Гавотский мог слышать его раньше. Но, судя по тому, как была заинтересована в его спасении Экклезиархия, этого исповедника считали почти святым.
— Три дня назад, — продолжал Гавотский, — исповедник отправился в отдаленное поселение к северу отсюда, чтобы установить связь с группой верноподданных партизан. Его челнок обстреляли. В последнем вокс-сообщении, переданном его пилотом, говорилось, что челнок совершил аварийную посадку и исповедник Воллькенден жив. Но связь внезапно прервалась, и с тех пор от них никаких известий.
Местность, на которую сел корабль исповедника, еще три с половиной года назад представляла собой лесной массив, пока туда не проникли силы Хаоса. Понятно, что за это время природные условия там сильно изменились. Нам мало что известно об этом районе. Ясно лишь то, что теперь он сплошь покрыт ледниками и почти непроходим. Почти… — при этом Гавотский с гордостью похлопал «Термита» по броне.
— Может статься, исповедник Воллькенден мертв. Наша задача — выяснить это и, если он жив, вернуть его. Имперская гвардия в настоящий момент не располагает ресурсами для полномасштабной поисково-спасательной операции. В любом случае похоже, что тайная спасательная операция имеет больше шансов на успех. Вот почему мы с полковником Стилом поведем через ледники только один отряд, и вот почему каждый из вас был выбран для этого задания: ваши командиры доложили нам, что вы — лучшие из всех солдат Вальхалльского 319-го.
— Простите, сержант, — вмешался рядовой Борщ, — следует ли понимать, что на задание нас поведет сам полковник Стил?
— Так точно, рядовой, — ответил Гавотский. — У тебя с этим какие-то проблемы?
— Никак нет, сержант. — На самом деле Борщ был от этого в восторге, и когда смотрел на Стила, в его глубоко посаженных голубых глазах сияло восхищение.
— Есть одно обстоятельство, о котором сержант Гавотский еще не упомянул, — произнес полковник. Солдаты, впервые услышавшие голос полковника, старались внимать каждому его слову. — Вы знаете, что Крессида эвакуируется, — продолжил Стил. — Но вам не сказали, что подписан приказ на Экстерминатус, потому что эта информация строго секретна.
Палинев громко вздохнул, остальные приняли эту новость в мрачном молчании.
— Корабли флота уже в пути, — сказал Стил. — Крессида подвергнется вирусной бомбардировке с орбиты и будет полностью стерилизована… Планета богата минеральными ресурсами, и есть надежда, что когда-нибудь ее можно будет снова заселить. А пока…
— Силы Хаоса, возможно, выиграли этот бой, — закончил его мысль Гавотский, — но насладиться победой им не удастся.
— Все это означает, — продолжил Стил, — что на выполнение задания отведен малый срок. Сегодня утром меня четко и однозначно проинформировали, что вирусная бомбардировка начнется через сорок восемь часов, независимо от того, будем мы — или, точнее говоря, исповедник Воллькенден — на Крессиде или нет. С того момента прошло чуть более трех часов. А по сему, джентльмены и леди, я предлагаю всем занять места в «Термите». Время не ждет.
