ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
До уничтожения Крессиды 44 часа 49 минут 9 секунд
— Ты не должен был возвращаться.
В десантном отделении стоял шум из-за рева двигателя «Термита» и голосов десятерых ледяных гвардейцев, которые оказались вместе в тесном пространстве и теперь знакомились друг с другом, обсуждали, кто на что способен. Но голос Блонского, перекрывший шум, заставил всех замолчать.
— Ты не должен был возвращаться, — повторил он. На его скуластом лице застыло каменное выражение. Взгляд темно-зеленых глаз пронзал жертву.
Пожар рассказывал историю о своем героическом возвращении из вражьего тыла, хотя Гавотский втайне предполагал, что некоторые свои подвиги он явно преувеличивает. Молодой солдат замолчал на полуслове и, не зная, чем возразить, недоуменно уставился на своего обвинителя.
— Твои шансы на выживание были минимальны, — сказал Блонский. — И если бы тебя убили, то убили бы выстрелом в спину — смерть бессмысленная и позорная в глазах Императора. Он привел тебя в самое сердце врага, и ты, вместо того чтобы думать о своем спасении, должен был использовать эту возможность, чтобы нанести оттуда удар по противнику.
— Но… но я выжил, — сказал Пожар. — Выжил и вывел оттуда мирных жителей и… и доставил важную информацию о действиях противника в подулье. — Он украдкой косился на Стила, опасаясь, что полковник согласится с обвинениями Блонского. Однако выражение лица полковника оставалось нейтральным.
— Не вижу смысла рассуждать о том, что могло бы быть, — изрек Гавотский. — Рядовой Пожар доказал, что ситуация не была безнадежной. Он смог вернуться к нам, чтобы дальше сражаться, служа Императору.
Пожар, воодушевленный поддержкой сержанта, тут же нашел, что ответить Блонскому:
— Думаешь, я долго продержался бы, окруженный предателями, если бы начал стрелять? Скольких бы успел уложить? Пятерых? Шестерых? Да я сегодня еще до завтрака убил в три раза больше, и то же самое сделаю завтра, и на следующий день. Вот как я служу Императору! А как насчет тебя, рядовой Блонский? Сколько ты убил сегодня врагов? Ты действительно хочешь поговорить о том, чья жизнь ценнее?
Взгляд Блонского не дрогнул.
— Ты не должен был возвращаться, — повторил он с непоколебимостью охотника на ведьм.
«Термит» тряхнуло. Грэйл, сидевший за рычагами управления, оглянулся через плечо и крикнул:
— Мы только что выехали из улья, сэр. Противника пока не видно.
— Мы можем рассчитывать на прикрытие? — спросил Гавотский.
— Похоже, нам навстречу идут две «Химеры», — сказал Грэйл. — Возможно, к ним присоединится третья, ждем сообщения от взвода «Урса».
— Смотри в оба, Грэйл, — сказал Баррески, — ты только покажи мне врага, и я докажу, что нам не нужны телохранители! — Присев возле одного из огнеметов, установленных в корпусе, он стал осматривать ствол и регулировать прицел. Его энтузиазм был понятен, но Гавотский знал, что «Термит» не создан для боя и не обладает необходимой огневой мощью. И поскольку бои шли ближе к северу, они выехали из улья через восточные ворота — из района, еще не затронутого боевыми действиями. Первый участок пути им придется проехать по поверхности, и они надеялись избегать боя. Однако обеспечить себе достаточное пространство для маневра у них не было времени.
— Если на нас нападут, — сказал Борщ, — я лучше выйду отсюда и доверюсь силе своих рук, нежели останусь задыхаться или окоченевать в этой жестянке.
Борщу было явно тесновато в машине. Его массивное тело оказалось зажато между Баррески и Анакорой. Хотя Борщ сел в «Термит» одним из первых и выбрал это место неспроста: уж очень не хотелось сидеть за огнеметом.
— Думаю, ты согласишься со мной, приятель, — продолжил он, с излишней фамильярностью хлопнув Палинева по плечу. От силы его удара невысокий худощавый Палинев чуть не свалился на пол. — Чтобы не засекли, тебе, разведчику, приходится полагаться только на свои способности, ведь так? А какой прок от огромной лязгающей машины, в которой ты сидишь!
— Шутишь? — произнес Баррески. — Без машин наши предки не выиграли бы Великую войну. Ведь машины, подобные этой, изменили ее ход и позволили изгнать грязных орков с нашей планеты.
— От машин было бы мало пользы, — возразил Борщ, — если бы ими не управляли сильные и храбрые люди. Не в машинах наши предки обрели волю разгромить захватчиков, солдат Баррески, но в отважных сердцах.
Анакора почти не участвовала в беседе, лишь назвала свое имя, четко и коротко ответила на вопросы, касающиеся ее послужного списка. И, пожалуй, все. Она сознавала, что их выбрали для этого задания, потому что каждый уже проявил себя как опытный специалист, и считала, что не имеет права сидеть здесь.
В Имперской Гвардии служили немногие вальхалльские женщины. Мужчины массово уходили на войну и редко возвращались, а они выполняли свою жизненно важную и почетную задачу — поддерживать численность населения мира, рожать и воспитывать новое поколение ледяных гвардейцев. Именно такой судьбы ждала для себя Анакора, пока ее ожидания не были разрушены несколькими холодными фразами равнодушного медика.
Ей понадобилось несколько дней, чтобы смириться с этой новостью и понять, что ее жизнь теперь бессмысленна. Даже бывшие подруги и семья смотрели на нее с презрением, считая обузой, на которую общество напрасно тратит ресурсы. Но еще тяжелее было рядом с теми немногими, кто понимал ее и жалел.
Идти в Имперскую Гвардию Анакору никто не заставлял, она сама поняла, что у нее нет другого выбора. Худший грех, который ты можешь совершить как гражданин Империума, — использовать не все свои возможности, чтобы служить Императору. У нее оставалась лишь одна возможность.
Анакора думала, что основной курс боевой подготовки станет для нее тяжким испытанием. Оставалось смириться со всем и пройти через это. Единственной ее целью было стать не хуже мужчин, которые готовились к этому всю жизнь. Анакора усердно тренировалась и закаляла себя, чтобы быть такой же крепкой и выносливой, как любой из них. И никто не был удивлен больше, чем она сама, когда она с честью прошла подготовку.
Но все же она чувствовала себя так, словно смошенничала и обманным путем проникла в мир, которому не принадлежала, и знала, что выдаст себя в первом же сражении. Средняя продолжительность жизни имперского гвардейца в бою составляла пятнадцать часов, хотя для ледяных гвардейцев могла быть и больше — возможно, семнадцать часов. Прожить так долго Анакора не рассчитывала, но знала, что если ей удастся убить хотя бы одного врага или уничтожить хотя бы одного еретика, чаши весов уравновесятся, и она оправдает свое бренное существование.
Прошло четыре года, но Анакора была жива, и не знала почему. Она должна была погибнуть в своем первом бою. Как и в подулье пару часов назад. Сколько раз на скольких планетах ее ждала неминуемая гибель! И тем более на Астарот Прим два с половиной года назад.
Астарот Прим… Адская бездна с огненными озерами и реками расплавленной лавы, планета, на которую не должна ступать нога гвардейца, привыкшего к низким температурам Вальхаллы. Но на эту планету все-таки заслали роту ледяных гвардейцев, чтобы противостоять нашествию их старейших врагов — орков, и вся рота была уничтожена в кровавой бойне.
В лучшие времена Анакора пыталась вообразить, что уцелела, потому что Императором ей уготована какая-то особая миссия. И когда было особенно тяжело, она воскрешала в памяти момент, когда однополчанин и хороший друг, чтобы спасти ее, бросился под орочий топор.
В послужном списке Анакоры значилось, что она способна выживать в самых трудных условиях, а эта редкая способность высоко ценилась в Имперской Гвардии. Но Анакора знала правду — она не смогла бы так долго оставаться в живых, если бы полагалась только на собственные силы, и выживала потому, что всякий раз ее кто-то жалел и считал нужным защитить.
Вот и сейчас ей снова дали шанс, сняв с другого задания, где ее ждала неминуемая гибель. И все благодаря ее послужному списку. Она не могла не думать о том, что, возможно, на сей раз удача отвернется от нее, и все станет ясно.
Анакора ждала смерти как освобождения и боялась лишь одного — что, умирая, заберет с собой на тот свет других солдат своего отряда.
Присоединившийся к разговору Михалев соглашался со своими новыми товарищами, утверждавшими, что силы Хаоса не ожидают внезапного нападения и что исповедника Воллькендена можно считать спасенным, однако собственные мысли на этот счет держал при себе.
Сам он был обеспокоен и знал, что за бравадой каждого тоже скрывается беспокойство. Возможно, кроме Пожара или Борща — эти двое производили впечатление безупречных солдат с промытыми мозгами, живущих лишь ради того, чтобы погибнуть. Им и в голову не приходило усомниться в приказах или подумать о том, чтобы найти своей жизни лучшее применение.
А Михалев задавал себе такие вопросы. Он размышлял над деталями поставленной задачи и ее логикой, заставляющей жертвовать десятью жизнями ради сомнительного шанса на спасение одной. Если исповедник Воллькенден — настолько важная персона, почему Инквизиция так мало заботится о его спасении? Почему бы им не отложить ради него вирусную бомбардировку на несколько дней?
Разумеется, он не мог спросить об этом вслух. Даже если кто-то из других солдат, с которыми он едва знаком, и согласился бы с ним, он все равно не посмел бы в этом признаться. Нет, выступать будут такие, как Блонский, привыкшие изрыгать обвинения и заявлять, что усомниться в своих вождях, хоть они всего лишь люди, — все равно, что усомниться в самом Императоре. А ведь вожди и заставляют так думать.
Впрочем, Блонский даже не услышал бы его: стоит Михалеву открыть рот, как Стил или Гавотский тотчас исполнят свой долг и расстреляют его. Поэтому он держал язык за зубами и говорил лишь то, что от него ожидали услышать, и делал что прикажут, словно безупречный солдат с промытыми мозгами. И тот факт, что Михалев находился в «Термите», в составе этого отряда, доказывал его способность превосходно играть свою роль.
Он делал все это потому, что у него был один выход, куда более опасный, чем служение Империуму, — не служить ему.
«Термит», подвергшийся обстрелу, сотрясало взрывными волнами. Оглушительный рев двигателей мешал Стилу определить по звуку, из «Василиска» их обстреливали или из бомбарды, и какими стреляли снарядами.
— У нас проблема, сэр! — крикнул Грэйл, сидевший за рычагами. — Нас засекли. Дальнобойная артиллерия обстреливает из засады. Хорошо замаскировались! Ответить бы им огнем, но «Химеры» не видят цели. Командир одной из них спрашивает вашего разрешения покинуть строй и отправиться на поиски противника.
— Отставить, — произнес Стил. — Делай что можешь, Грэйл. Найди укрытие и выведи нас из зоны обстрела. Но не стрелять по противнику! Повторяю: не стрелять.
— Есть, сэр, — ответил Грэйл. «Термит» резко развернулся вправо — настолько резко, что Стил даже не думал, что такое возможно. Ему даже на миг показалось, что левая гусеница оторвалась от земли.
— Нам бы сюда дымовой гранатомет, — сказал Баррески. — Найдется хотя бы пара дымовых гранат или что-нибудь, что можно кинуть через бойницу для огнемета?
— Пока сидим здесь, мы для них — легкая добыча, — забеспокоился Борщ. — Если бы мы вышли наружу, противнику было бы труднее стрелять по десяти небольшим движущимся мишеням.
В этот момент по задней части левого шасси «Термита» прошлась сильнейшая ударная волна — прямое попадание. Удар был такой силы, будто их сзади таранил танк. Стил едва не упал на Грэйла. Спасло то, что ледяные гвардейцы были очень плотно втиснуты в свои сиденья.
Грэйл прошептал молитву. Двигатель закашлял, заклокотал, завыл и наконец снова взревел на полную мощь. Подвеска «Термита» была прострелена, и казалось, что от этой вибрации машина вот-вот развалится на части. Десантное отделение наполнилось дымом.
— Палинев, Михалев, — произнес Гавотский, — посмотрите в ящиках со снаряжением, может, там что-то найдется для дымовой завесы, как предлагал Баррески. А ты, Баррески, проверь бур и убедись, что он исправен. Грэйл…
— Знаю, сержант, — ответил Грэйл. — Уходим отсюда, к черту!
Никому из десяти ледяных гвардейцев не понадобилось говорить, о чем каждый думал: всем было ясно, что второго попадания машина не выдержит.
Все бросились исполнять приказы. Стил положился на Гавотского и его способность справиться с ситуацией, а сам использовал момент, чтобы пронаблюдать за действиями каждого бойца его новой команды. Чем больше он узнает о них, тем проще будет командовать. К тому же официальные послужные списки сообщали далеко не все.
Что-то в позе и жестах Михалева, например его опущенные плечи, говорило о том, что он не верит в успех задания и лишь изображает дисциплинированного солдата. В послужном списке об этом не говорилось, и это тревожило. Стил считал, что и за Пожаром стоит присматривать, хотя в его случае характеристики, представленные командирами, были предельно ясны. От Пожара следовало ждать чего угодно. При всей преданности Императору он, похоже, не представлял границ своих возможностей. Направь его сражаться против армии тиранидов, не дав специальных инструкций, и он непременно отправится на поиски Тирана Улья, чтобы плюнуть ему в глаз. Подобная самоуверенность в таких заданиях может обернуться погибелью для всех.
Пожар был здесь потому, что за него поручился Гавотский. Он командовал подразделением, в котором служил этот молодой солдат. По мнению Гавотского, Пожар был одним из лучших рукопашных бойцов, которых он когда-либо видел. Кроме того, Гавотский клялся, что знает о недостатках Пожара и сможет обуздать его нрав. Стил верил ему, зная, что его опытный сержант редко ошибается.
Если Пожара отличала излишняя самоуверенность, то у Анакоры была противоположная проблема. Из всех бойцов отряда у нее самые лучшие рекомендации, но Стил уже понял, что она верит в себя меньше, чем в нее верят другие. Полковник чувствовал, что из всего отделения он один солидарен с ней в этом мнении.
Далее Блонский — солдат, которого ни в чем не смог упрекнуть ни один из прежних командиров. Тем не менее, судя по выражениям, использованным в рапортах, они были более чем рады избавиться от него.
Блонский расстрелял на поле боя минимум шестерых своих товарищей, обвинив их в ереси. Три подобных обвинения он выдвинул против старших офицеров, причем один из них был генералом. Внешне все его действия выглядели оправданными, но, читая между строк, Стил заметил, что командиры считали Блонского помехой и человеком опасным. Он был в числе резервных кандидатов, отобранных в отряд Стилом и Гавотским. Последний справедливо заметил, что поскольку в рядах Имперской Гвардии, воюющей на Крессиде, участились случаи дезертирства и предательства, пока девять пар глаз сосредотачиваются на поиске исповедника Воллькендена, пусть десятая пара присматривает за ними.
Наконец обстрел прекратился. Казалось, Грэйл был прав: невидимый наводчик, стрелявший в них из засады, видимо, предпочел не оставлять свою позицию ради преследования горстки машин противника.
Последние несколько минут единственной защитой «Термита» была дымовая завеса, которую создали Палинев с Михалевым, бросив дымовые гранаты. Милостью Императора этого оказалось достаточно. Десантное отделение машины еще несколько раз тряхануло от взрывов, но ни один из снарядов не упал настолько близко, чтобы нанести ущерб. Кроме того, Баррески, пересевший на переднее сиденье рядом с Грэйлом, доложил, что бур — главное орудие «Термита» — не поврежден.
«Термит», которым управлял Грэйл, с трудом прокладывал себе путь по территории, которая когда-то была плодородными полями, а теперь покрылась толщей грязного снега и вездесущей фиолетовой плесенью. Грэйлу не терпелось посильнее нажать на педаль и выжать побольше скорости из ревущего двигателя, чтобы наверстать время, которое они потеряли из-за незапланированного маневра. Однако обгонять «Химеры» он не хотел.
Четыре «Химеры», прикрывавшие «Термит» со всех сторон, уже начали буксовать, преодолевая обледеневшие глубокие рытвины, которых на их пути становилось все больше.
По мере продвижения колонны снег становился все глубже, пока не начал доставать почти до верха гусениц. Несмотря на то что «Химеры» были оборудованы бульдозерным и отвалами и их экипаж состоял из опытных ледяных гвардейцев, продвигались они мучительно медленно. С разрешения Гавотского Грэйл связался по воксу с водителями «Химер» и договорился о том, чтобы «Термит» возглавил колонну.
Вскоре Грэйл увидел ледники, и даже он, выросший среди ледяных ландшафтов Вальхаллы, присвистнул от удивления. Ледники встали на их пути сплошной стеной; машины рядом с ними казались крошечными. Грэйл поймал себя на недостойной имперского гвардейца мысли, с которой, по всей видимости, согласился бы рядовой Борщ: мало что из созданного руками граждан Империума могло сравниться с этим великолепием природы.
Они с грохотом двигались по дну дугообразной лощины. Гавотский велел солдатам быть поосторожнее с огнеметами, чтобы не обрушить на «Термит» лавину. Уже около часа не случалось никаких неприятностей, и Стил отдал приказ отпустить эскорт.
«Химеры» повернули назад. Два водителя по воксу пожелали команде удачи. Наконец «Термит» остался один, и Грэйл повел его в направлении возвышавшейся впереди ледяной стены.
Если верить тактическим картам, ледники почти замыкались в кольцо вокруг обширного пространства, удерживаемого силами Хаоса. Грэйл не сомневался, что немногочисленные дороги, ведущие в тот район, усиленно охраняются. Последнее, чего могли ждать силы Хаоса, — удар через огромные ледяные стены. Как и орков, которые однажды напали на его родную Вальхаллу, еретиков ждал неприятный сюрприз.
— Эй, рядовой Борщ! — крикнул Баррески, оборачиваясь назад. — Мы почти приехали. Мне включить бур, или ты сам выйдешь и будешь пробивать нам путь сквозь льды голыми руками?
— Столкновение с поверхностью ледника через тридцать секунд, — сообщил Грэйл. — Ты готов, Баррески?
— Всегда готов, — ответил Баррески. Его руки манипулировали рычагами с наработанной легкостью, хотя, насколько было известно его товарищу-танкисту, Баррески имел дело с подобной машиной впервые. Огромный белый бур «Термита», приведенный в рабочее положение, загораживал Грэйлу обзор. Впрочем, Грэйл от этого не так уж много потерял, поскольку все, что открывалось его взору за последние несколько минут, — серая плоская поверхность приближающегося ледника.
Баррески включил бур. Грэйл тем временем начал обратный отсчет.
— До столкновения десять… девять… восемь…
— Кто-нибудь хочет поспорить со мной и Грэйлом, что мы пробьемся сквозь эту ледяную гору, даже не снизив скорость?
Баррески пальнул сразу из четырех огнеметов, установленных на буре, и Грэйл увидел, как вокруг головки бура вспыхнуло оранжевое гало. Огромная серая стена покрылась паром и начала стекать ручейками. Но она все равно оставалась твердой как камень, и казалось, что лед вот-вот проломит лобовое окно «Термита». Грэйлу приходилось бороться с желанием дать задний ход.
— Три… два… один… — считал он сквозь стиснутые зубы.
И когда отсчет достиг нуля, Грэйл, отвечая на хвастливый вызов Баррески, изо всех сил вдавил педаль газа.
