29
Снорри смотрел на наступление сквозь щель в ставнях. Я чувствовал режущий, как ножом, ветер даже у очага.
— Они идут к передним воротам.
— Сколько их? — спросил я.
— Пара десятков, может, чуть больше.
Я ждал целую армию, но их неспроста было мало. Привести целую толпу сюда, где выжить-то толком невозможно, было бы невероятно трудно, да и бессмысленно, если большую часть работы могли выполнить мертвяки. Но это снова заставило задуматься о пленных. Их продали на юг. Я прежде не слишком об этом задумывался, но если пленные были нужны для рытья льда, то… Бред какой-то — они бы просто перебили всех пленных и заставили работать уже мертвых, не знающих усталости и не нуждающихся в тепле и пище.
— Пленных нет! — сказал я вслух: не шепнул, не крикнул, просто констатировал факт.
— За ними плетется с полсотни мертвяков. По крайней мере, столько я могу разглядеть при свете фонарей, но группа тесная. Там могут быть островитяне и некроманты — трудно сказать.
— Что?.. — Я не мог толком подобрать слова. — Почему?..
Если пленных нет… то где Фрейя и маленький Эгиль?
— Люди приближаются к дверям. — Снорри подошел к центральному люку. — Масло.
Подошел Эйн с железным ведром масла, подогретого на огне. Нес его щипцами, обмотанными тряпкой. Очевидно, кипяток замерз бы мгновенно и упал дождем мелких кристаллов.
Снизу донеслось три глухих удара, — похоже, кто-то колотил в ворота. Снорри откинул люк, и Эйн опорожнил ведро, после чего люк сразу же прикрыли, заглушая вопли.
— И что теперь?
Туттугу смотрел широко раскрытыми глазами — он достаточно пришел в себя, чтобы испугаться.
— Ял, давай обратно на крышу, карауль, — сказал Снорри.
— Ступеньки меня доконают; если не что другое — то они.
Я помотал головой и, насколько мог, шустро полез по веревочной лестнице.
С крыши я видел то, что описывал Сноррри, — больше ничего. Возможно, только они и пришли. С колотящимся сердцем, трясясь от холода и от мысли, что там может таиться внизу, я обошел стену. Ничего. Никаких других источников света, вообще ничего не видно. Это меня и беспокоило, и в целом, и по какой-то еще причине, которую я сам не мог точно определить.
Долгие минуты было слышно лишь завывание ветра, викинги стояли под прикрытием стен, мертвые — за стенами, никто не двигался с места. Я был в ужасе, причин для этого хватало — там, внизу, были мертвые, желавшие, чтобы мы присоединились к их рядам: лишь безумец не испугался бы.
Смотреть было не на что, кроме фонарей, — и я смотрел на них. Теперь я сам не понимал, как ухитрился убедить себя, что это лишь угли из костра, отнесенные ветром. Похоже, ум тратит половину времени на чистый самообман. Или я себя сбил с толку… Я еще немного посмотрел на светящиеся точки, потом хлопнул себя по лбу. На самом деле люди не так часто делают это, когда внезапное понимание освещает их череп изнутри, — но я поступил именно так. А потом понесся вниз по обледеневшей лестнице, прыгая через ступеньку или даже через две и с каждым ударом матерясь от боли.
— Что? Что такое? Что ты там видел?
Все трое заговорили разом, когда я согнулся, хватаясь за ребра и силясь вдохнуть.
— Дайте ему место, — сказал Снорри и сделал шаг назад.
— Я…
Порез на ноге, зашитый Эйном, пока я спал, разошелся, и кровь потекла по бедру.
— Что ты видел?
Туттугу был весь белый.
— Ничего.
Я выдохнул единственное слово и втянул в себя воздух.
— Что?
Трое смотрели на меня ничего не понимающими глазами.
— Ничего. Только фонари людей из Хардангера.
Они по-прежнему ничего не понимали.
— Костер на стене не горит.
Я показал примерно туда, где его разжег Снорри.
— Да не мог он прогореть, — сказал Эйн. — Завтра там будет все еще жарко.
— Да, — кивнул я. Когда я спускался доложить о наших посетителях с Суровых Льдов, костер представлял собой десять метров рыжих углей в языках пламени на ветру.
— Пойду гляну.
Эйн взял с полки фонарь и направился к тяжелой двери в коридор. Грохот снизу остановил его. Это было больше похоже на таран, чем на удары щита о дерево, которые мы слышали раньше.
— Туттугу! Масло! — И Снорри сорвал крышку с люка. Он посмотрел вниз и нахмурился. — Там ничего не…
БУММ!
Звук удара заглушил его.
— Хель! Это же изнутри!
Снорри подскочил к Эйну, который стоял спиной к двери.
— Я выясню…
Эйн умолк и пошатнулся вперед. Раздался удар — и треск. Теперь у него из затылка торчало что-то острое, толстое и покрытое кровью. Мгновением позже дверь слетела с петель, и ужас, стоявший за нею, сбросил ее и тело Эйна с того, на что их насадил.
— Иисусе!
Крик. Что-то горячее потекло по моей ноге. Я предпочитаю думать, что это была кровь. Что-то перегородило коридор — крутящаяся масса расплавленной и почерневшей плоти, торчащих костей, тут мятый шлем, там еще дымящийся череп — зловонные остатки погребального костра, ожившие и напоминающие скорее отвратительного исполинского слизня, чем что-то человеческое.
Снорри проскочил мимо меня, крича и размахивая топором. По комнате полетели куски горелой плоти. От вони я рухнул на колени, меня вывернуло — почти все попало в люк, но там, внизу, никого не было, чтобы принять поток на себя. Рев Снорри звучал еще какое-то время, перебиваемый ударами снизу.
Примерно в то время, когда я наконец поднял голову, Снорри прервал атаку. Кошмар протиснулся в комнату где-то на метр, полностью перекрыв выход и закрыв ноги Эйна до бедра. Кроме того места, куда снова погрузился топор Снорри, казалось, он больше не двигался.
— Готово, — произнес Туттугу из-за очага. Нервный, он почти прыгал на единственной здоровой ноге.
Туттугу едва успел закрыть рот, когда с пола поднялась голова Эйна. Глаза, которыми он смотрел на меня, были похожи на те, что я последний раз видел на горе в Роне, — и в них был тот же голод нежити. Губы изогнулись, но что бы он ни хотел сказать, так и не произнес: Снорри топором снес ему голову.
— Прости, брат.
Он схватил голову за волосы и бросил ее в пылающий очаг.
— Это еще не все, — сказал я.
В костре было куда больше того, что сейчас лежало перед нами.
Словно в подтверждение, дверь разлетелась в щепки — точнее, даже не сама она, а то, что удерживало на месте засов. Два человека могли без особых затруднений открыть ворота изнутри, но лишенный разума монстр, которого подняли некроманты, не обладал требуемой сообразительностью и ловкостью. Вместо этого он вынес дверь вместе с засовом и теперь, израсходовав силы, подобно своему меньшему собрату наверху, рухнул в им же расчищенный проход.
— Что теперь?
Мне нужно уже было куда-то сбежать.
— Бежим, — сказал Снорри.
— Слава богу!
Хотя с переломанными ребрами я мог разве что ковылять. Я чуть подождал и взглянул на норсийца. Казалось, он наконец признал поражение — Снорри бежит от схватки.
— И куда?
Он уже открыл вторую дверь, ту, что вела в помещения в толще стены влево от кордегардии, напротив тех, в которых мы бились со Свеном Сломай-Весло.
— В цитадели есть укрепленная комната с железными дверями и множеством замков. Нам надо продержаться до утра.
Он поспешил в промерзший коридор, клубы дыхания вились в воздухе.
— Зачем?
Я заковылял следом, пытаясь не отставать. Я был за то, чтобы прятаться и убегать, но надеялся, что для этого найдется повод получше, чем просто откладывать неизбежное. У меня за спиной стучал по камням костыль Туттугу, поспешающего насколько возможно.
— Зачем? — повторил я, едва дыша после ста метров пути.
Снорри ждал у лестницы. Он посмотрел мимо меня на болтающийся фонарь Туттугу.
— Быстро!
— Зачем?
Я едва не протянул руку, чтобы схватить его.
— Потому что нам не победить в темноте. Может, утром такая магия, такие существа… Может, они не будут так сильны. А может, и будут. В любом случае мы умрем при свете дня. — Он помолчал. — Клал я на дары Аслауг. Мне не нравится то, во что она пыталась меня превратить. — Снорри ухмыльнулся. — Пойдем-ка в Вальхаллу по солнышку!
Снорри замолчал, ожидая ответа. Ну вот что тут можно было сказать? Я сомневался, застанет ли солнце нас в этой укрепленной комнате, но держал язык за зубами. Он снова ухмыльнулся, на этот раз осторожно, развернулся и стал спускаться. Я пошел вниз, ругаясь на обледеневшие ступеньки, хотя толстяк Туттугу со сломанным коленом, шедший позади меня, наверняка намаялся еще больше.
Лед запечатал дверь, ведущую во двор. Я не видел ничего, кроме россыпи вспышек вокруг ворот, через которые входили красные викинги. Они, несомненно, первым делом проверят своих товарищей и склады. Без еды и топлива их ждет мрачное будущее. Форт не форт — Суровые Льды убьют их всех.
— Пошли.
— Погоди!
Я совсем не видел Снорри. Мы легко могли потерять друг друга в темноте. До зари оставалось меньше часа, но не было никаких видимых признаков рассвета.
Туттугу проковылял в середину и положил руку на плечо Снорри.
— Держись, Ял.
Я ухватился за Туттугу, и, как слепые, мы двинулись вперед, через двор, хрустя снегом и льдом.
Красные викинги наверняка были заняты освоением старой твердыни, но меня больше беспокоили те, кто их сюда привел. Ночь словно ожила — ветер говорил новым голосом, более холодным и пугающим, чем прежде, хотя мне казалось, что это невозможно. Мы двигались дальше, и на каждом шагу я ожидал, что мне на плечо ляжет чья-то рука и утянет меня назад.
Иногда наши худшие опасения не сбываются — хотя по опыту знаю, что они так освобождают место для страхов, на которые у нас до сих пор не хватало воображения. В любом случае мы добрались до цитадели, и Снорри сунул большой железный ключ в замок двери в больших воротах, предназначенных для того, чтобы впускать груженые повозки. Он с усилием повернул ключ — я думал, что замок промерз, но страхи мои снова оказались необоснованными: в конце концов, замок этот делали люди, прекрасно понимающие, что такое зима.
Снорри повел нас внутрь. Он закрыл дверь, запер ее и снял колпак с фонаря. Мы постояли втроем, глядя на бледные, забрызганные кровью лица друг друга, выдыхая клубы пара.
— Пошли.
Снорри шагал по пустым помещениям, были еще двери и лестницы, не такие обледенелые внутри. Мы спешили вперед, вокруг плясали тени, отбрасываемые двумя фонарями. Пятно осторожного света плыло сквозь всепоглощающую тьму. В этом холодном, безлюдном месте раздавался звук наших шагов, казавшийся мне жутким топотом. Я предпочел загнать фразу «достаточно громкий, чтобы пробудить мертвецов» в глубины сознания. На нас разевали рты боковые ходы, темные и угрожающие. Впереди, под высокой аркой, показался длинный зал, в конце которого была распахнутая железная дверь.
— Здесь, — показал топором Снорри, — наша цитадель.
Спасение! В худшие времена даже временное спасение воспринимается как великая радость. Я покосился на арку, будучи уверен, что в любой момент какая-нибудь жуть может выйти из тени и броситься на нас.
— Быстро!
Снорри подбежал к двери и со скрипом открыл ее достаточно широко, чтобы мы могли проследовать дальше. Позади нее был узкий коридор, перекрытый рядом толстых железных дверей. Хорошо, что Снорри открыл их, когда приходил сюда раньше, а то мы возились бы с ключами, а тени тянулись бы к нам. Когда мы закрыли за собой первую, поворот ключа в замке звучал для моих ушей особенной музыкой. Все мое тело обмякло, ужасное напряжение спало.
Я задумался, где же тут Фрейя и Эгиль, и понадеялся, что они в безопасном месте. Впрочем, я промолчал, чтобы Снорри не сорвался на их поиски. Если они продержались все это время, то продержатся и еще чуточку, сказал я себе. Я представил их такими, какими знал по рассказам Снорри: Фрейю — умной, упорной, не перестающей надеяться, верить в мужа, тем более пока жив ее сын. Я видел и мальчика — худенького, веснушчатого, любопытного. Я видел, как он улыбнулся — и его улыбка была похожа на отцовскую беззаботную ухмылку — и убежал, явно задумав какую-то шалость среди хижин Восьми Причалов. Я не мог вообразить их здесь, не мог представить, что с ними могло сделать это место.
Я на миг привалился к стене, закрыл глаза и попытался убедить себя, что висящий в воздухе запах могилы существует лишь в моем воображении. Возможно, так оно и было — или же погоня была так близко, как я боялся, но в любом случае очень хорошо, что мы заперли дверь. Очень хорошо, просто отлично. Снорри задвинул несколько тяжелых засовов сверху и снизу — так еще лучше.
— Не останавливаемся.
Он махнул мне, стараясь не дотрагиваться, — если мы сходились слишком близко, воздух начинал потрескивать и у меня так светилась кожа, что я вполне мог бы освещать нам путь. Четыре двери отделяли укрепленную комнату от зала. Снорри запер все четыре и задвинул засовы на случай, если у врага обнаружатся запасные ключи.
Когда последняя дверь закрылась, мы рухнули на мешки, которыми были обложены стены. Фонари осветили небольшое помещение в форме куба, без окон и с единственным входом, через который мы и явились.
— Что в мешках? — спросил Туттугу, похлопывая по тому, на котором сидел.
— Пшеница, мука, соль. — Снорри показал на две бочки в противоположном углу. — Толченый лед, а в другом — виски.
— На этом можно месяц протянуть, — сказал я, пытаясь это представить.
— До рассвета. Дождемся рассвета — и атакуем.
Снорри выглядел мрачным.
Как бы мне ни хотелось поспорить, звучало это разумно. Ситуация не улучшится, подкрепление не придет. Либо они наконец прорвутся, либо мы помрем с голоду в собственном дерьме. В любом случае я понимал: когда дело и правда дойдет до того, чтобы действительно выйти навстречу нерожденным, меня придется тащить силком. Я бы предпочел перерезать себе вены и покончить со всем этим.
— Что там, снаружи, Снорри? — Я лежал и смотрел на танец теней на потолке. — Аслауг сказала тебе? Сказала, что она видела в темноте?
— Нерожденные. Около дюжины. И худший из них — командир нерожденных, наместник Мертвого Короля на Севере. Все выкапывают трупы для войны, которую он задумал. Войска — это далеко не главное. В первую очередь им нужен ключ Рикесона. Не Рикесон создал его. Аслауг говорит, он выманил ключ у Локи. Или Локи заставил его думать, что дело было так, но на самом деле он, Локи, заставил Олафа Рикесона принять его.
Туттугу вытянул ногу, принюхиваясь и кутаясь в меха. Он неодобрительно сморщил нос.
— Баракель не говорит мне ничего полезного. Надо полагать, все тайны сообщаются в ночи.
Я не придавал большого значения тому, что Аслауг говорила о Локи. Казалось, голоса, которые свет и тьма использовали, чтобы говорить с нами, были такими, какими мы сделали их, воплощением наших ожиданий. Тогда вполне естественно, что Снорри путается в языческих баснях, а у меня — подлинная версия, изреченная ангелом, таким, каких можно увидеть на витражах в соборе Вермильона.
Вермильон! Боже, как я хотел туда вернуться! Я помнил тот день, совершенно безумный день, когда я покинул город, когда, прежде чем я успел позавтракать, Красная Королева присела нам, своим внукам, на уши. А когда я наконец собрался унестись по своим делам, разве бабка не заговорила о каких-то задачах, поисках, охоте за… ключом?
— Пахнет так, будто кто-то приполз сюда и сдох.
Туттугу прервал мои мысли. Он снова потянул носом воздух и подозрительно покосился на меня.
Я отмахнулся от него. Куски собирались в голове. Рассказ Красной Королевы о двери в смерть, настоящей двери. Кто вообще захочет такую открыть?
— Мертвый Король…
— Ял…
Туттугу попытался перебить меня.
— Я ду-ма-ю! — Но дверь в смерть вообще нельзя открыть — к замку нет… — Ключ Локи может открыть что угодно!
— Ял! — Снорри вскочил на ноги. — Ложись!
Пустой мешок упал мне на плечи, и я бросился вперед, забыв, как это может быть больно. Я услышал, как посыпалось зерно. Вонь усилилась и стала теперь почти осязаемой.
— Нет!
Туттугу завопил и бросился с топором на то, что поднялось позади меня. Я упал, и мой мир осветила вспышка боли в сломанных ребрах. Влажный хлопок — и полузакрытыми глазами я заметил, как Туттугу полетел через комнату и ударился о стену с хрустом, ясно говорящим, что больше он не поднимется.
Я перекатился на спину. Нерожденный возвышался надо мной, расправляя длинные узловатые конечности, разбрасывая полные мешки и пустые, спрятанные под ними. Освежеванное лицо уставилось на меня, макушка влажного безволосого скальпа почти задевала потолок. В глазах был такой же звериный голод, как и в тех, что преследовали меня на протяжении всего бегства из Красной Марки, но не они заставили меня удирать из оперы, казалось, целую вечность назад. Эти пугали, но не были наполнены пониманием.
Я дернулся и попытался уползти к двери, но рука, созданная из кровоточащей плоти и слишком большого количества костей, потянулась ко мне.
— Ял!
Снорри одним прыжком оказался на месте — он всегда так и делал. Он отсек руку и швырнул ее в сторону. Нерожденный впился в него другой лапищей — серповидные когти прошли сквозь многослойную одежду и добрались до кожи и мышц.
Я почти добрался до двери. Что бы я там делал, если бы и впрямь добрался, — не знаю. Скорее всего, просто в отчаянии скреб бы холодный металл. Нерожденный спас меня от сломанных ногтей — ткнул меня длинным грязным пальцем в бок и потащил обратно. Я бился за каждый сантиметр, лягался и орал. По большей части орал.
Снорри снова атаковал, мокрый от собственной крови. Нерожденный поймал его за талию и поднял над полом, глубоко погружая когти.
— Умри, ублюдок!
Раздался вой, и глаза его потемнели. Из последних сил Снорри вер Снагасон размахнулся отцовским топором, повернувшись в руке нерожденного, который лишь погрузил когти глубже, но зато удар стал сильнее. Лезвие прошло сквозь полосу света, волоча за собой клочья тьмы. Оно вонзилось в голову нерожденного, раскалывая омерзительный череп и разбрасывая серую грязь.
Нерожденный в конвульсиях отбросил нас, раскидал соль, зерно, клочья мешковины, дергаясь и уменьшаясь. Я лежал, кровь лилась из темной дыры, которую он во мне проделал. Снорри снова поднялся, хоть и с трудом, шатаясь, и поволок топор в сторону врага.
К тому моменту как норсиец пересек помещение, в куче старых костей и сброшенной почерневшей кожи осталось лишь что-то небольшое и красное. Оно было похоже на младенца. И, упав перед ним на колени, Снорри согнулся вдвое и заплакал так, словно его сердце было разбито.
