Глава 3
ЭТТ
Демон по имени Медведь не только обеспечил ему спасение, но и принес с собой абсолютное смирение. Вышнеземцу больше не надо было бороться с холодом, чтобы остаться в сознании, или с болью, чтобы остаться в живых. Он расслабился и погрузился в забвение, словно обломок скалы в безмятежную тишину замерзающего моря. Его терзала боль. Она окружила его со всех сторон снежной бурей, такой жестокой, такой мощной и яростной, что он видел ее, видел даже ослепленным глазом.
Буря бушевала еще долго после того, как боль отступила.
Они приближались к особому месту, о котором говорил Медведь. Они летели в снежном вихре. Это был ужасный снежный шторм.
Или это белый шум? Разряды статики вместо снежинок? Неисправный пикт-канал? Побочный сигнал поврежденной аугментической оптики? Обычный пух, просто белые точки на фоне… На фоне черноты. Чернота, должно быть, реальная. Она такая плотная. Сплошная чернота. Если только это не слепота. У него поврежден глаз. И его отсутствие причиняет боль. Болит глазница, где был глаз.
Снег и статика, чернота и слепота; значения перепутались. Он теперь не в состоянии их различить. Температура тела резко упала. Боль разбавлена оцепенением. Вышнеземец сознавал, что уже давно потерял нить событий. Сознание отказывается работать стабильно. Он завис в отвратительной пропасти полуяви, в жалкой норе с подветренной стороны снежного заноса бесчувствия. Отделить воспоминания от лихорадочных сновидений невероятно трудно. Что он видит: белый шум на неисправном экране или летящий снег на фоне твердой черной скалы? Невозможно определить.
Он вообразил, что чернота — это гора позади летящего снега; слишком большая гора, чтобы быть горой, черный клык скалы, маячивший в снежной буре, такой высокий и широкий, что его невозможно охватить взглядом. Гора такая огромная, что сразу же заполнила поле зрения сверху и снизу, слева и справа. Сначала он подумал, что это чернота полярного неба, но нет, это была нерушимая прочность несущейся на него скалы.
Он облегченно вздохнул. Теперь, по крайней мере, можно отделить один фрагмент воспоминаний от сновидений. Гора, безусловно, приснилась ему.
Ни одна гора не могла быть настолько огромной.
Его внесли из бури в теплую и надежно закрытую темноту глубокой пещеры. Там он еще некоторое время лежал и видел сны.
Вышнеземец спал долго.
Сначала его сны окрашивались болью от полученных ран и действием попадавших в кровь опиатов. Это были отдельные фрагменты, резкие и незавершенные, как кусочки головоломки или осколки разбитого зеркала, перемежаемые периодами бесчувствия. Они напоминали ему игру в регицид, соревнование между двумя опытными игроками. Медленные, осознанные движения, стратегически обоснованные, разделенные длинными прочерками созерцательного бездействия. Старую игровую доску украшала инкрустация из слоновой кости. Он чувствовал запах пыли, забившейся в уголки коробки. Рядом лежала небольшая игрушечная лошадь, сделанная из дерева. Он пил сок из красных яблок. Кто-то играл на клавире.
Но острые кромки его ментальных фрагментов сгладились, и сны стали более длинными и сложными. Он начал странствие сквозь эпические циклы сновидений. Они тянулись годами, насчитывали не одно поколение, он видел в них, как льды нарастают и снова тают, как твердеет, а потом снова возвращается к движению океан, как солнце, похожее на диск из кованой меди, проносится по безоблачному небу, мерцает, сверкает, становится ярче, как новая звезда, чтобы впоследствии потускнеть и превратиться в мертвый звездный уголек. День, ночь, день, ночь…
Во сне в сумраке тайной пещеры к нему приходили и садились рядом люди. Они говорили. Горел огонь. Он ощущал запах горящей копаловой смолы. Он не видел людей, зато видел их тени, отбрасываемые пламенем костра на стену пещеры. Они были нечеловеческими. На стене он видел тени голов зверей, а иногда ветвистые или одиночные рога. Человеческие тени с собачьими мордами садились и сопели. Ветвистые рога качались в ответ на речи других. Некоторые сгибались под тяжестью увесистых горбов, где был запасен на зиму жир. В конце концов он стал сомневаться, видит ли тени на стене или древние первобытные рисунки, нанесенные охрой и углем, которым изменчивое пламя костра придавало иллюзию движения.
Он старался вслушаться в долгое бормотание людей, но никак не мог сосредоточиться. Ему казалось, что стоит напрячься, и в этом непрерывном журчании он услышит все тайны и узнает все сказания с самого первого до самого последнего.
Порой сновидения поднимали вышнеземца и уносили его за пределы пещеры. Они возносили его на какой-то наблюдательный пункт, где над головой были только звезды, рассыпанные по синему бархату неба, а внизу освещенные солнцем земли, лоскутное одеяло миров, соединенных в единое целое, всех вселенных мироздания, словно нанесенных на мозаичную доску для большой игры. И на этой доске для него разыгрывались эпические сцены. Народы и империи, убеждения и расы, поднимающиеся, приходящие в упадок, воюющие и заключающие союзы. Он наблюдал за объединениями, истреблениями, реформациями, аннексиями, вторжениями и прогрессом. Все это он видел со своей высоты, с сиденья настолько ненадежного, что порой из страха упасть изо всех сил сжимал золотые подлокотники трона.
Иногда сновидения уводили его внутрь его собственного тела, в кровь, где на молекулярном уровне он наблюдал вселенную своего организма, словно разложенного на атомы, и перед ним до последнего завитка ДНК разворачивалась его сущность. Он ощущал, что его разбирают на части, как старые часы, и все части до малейшего органа подвергаются ремонту. Он чувствовал себя подопытным животным с распоротым животом, из которого, словно детали из часового механизма, поочередно вынимают все органы. Он чувствовал себя насекомым, наколотым на булавку и разложенным на стекле для дальнейшего изучения.
Когда сновидения возвращали его обратно в пещеру к бормочущим у костра териантропным теням, он зачастую чувствовал себя так, как будто его собрали в другом порядке. Если сравнивать со старыми часами, то его ходовой механизм был открыт и настроен заново, а некоторые части почищены, или модифицированы, или заменены. А потом заводную пружину, регулятор хода, зубчатую передачу и маятник и все крошечные рычаги и оси собрали в единый механизм, но в какой-то новой последовательности, а потом завинтили крышку, чтобы никто не мог увидеть произведенных в нем изменений.
Возвращаясь в пещеру, он размышлял о самой пещере. Теплая, безопасная, скрытая глубоко в толще черной горы, недоступная для бури. Но для чего его сюда принесли? Ради его собственной безопасности? Или его будут держать здесь только до тех пор, пока люди-тени у костра не проголодаются?
Но самыми странными и довольно редкими были сны о наиболее холодной и удаленной части пещеры, где с ним говорил голос.
Здесь темноту рассеивало холодное голубоватое свечение. Воздух пах стерильностью, словно скалы в сухом полярном высокогорье, где для образования льда слишком мало воды. Не было ни ласкового тепла костра, ни дружеского бормотания голосов, ни запаха горящей смолы. Конечности вышнеземца наливались тяжестью, словно он наглотался льда или вместо крови в венах потек холодный металл. Даже мысли становились медлительными и неповоротливыми. Он сопротивлялся этой арктической медлительности, опасаясь, что она затянет его в бессознательный сон и в смерть. Но самое большее, что ему удавалось, это слабая дрожь в отяжелевших членах.
— Лежи смирно!
Это были первые слова, произнесенные голосом. От неожиданности он замер.
— Лежи смирно! — повторил голос.
Голос был глубоким и безразличным, — шепот, в котором скрывалось могущество грома. Он даже не был похож на человеческий голос. Как будто звук смоделировали из протяжных блеющих нот старого сигнального рога. Каждый слог, каждый гласный звук казался каким-то низким вибрирующим шумом, только разной тональности.
— Лежи смирно. Прекрати дергаться и извиваться.
— Где я? — спросил вышнеземец.
— В темноте, — ответил голос.
Он звучал издалека, как сигнал бараньего рога с далекой скалы.
— Я не понимаю.
Некоторое время сохранялась тишина. Потом голос послышался снова, на этот раз прямо под правым ухом вышнеземца, словно говорящий обошел вокруг него.
— Тебе и не надо стараться понять темноту. Она не поддается пониманию. Она просто есть.
— Но что я здесь делаю?
Когда голос ответил, звук опять отдалился. Он превратился в рокот где-то впереди, словно в пустой пещере завывал ветер.
— Ты здесь, вот и все. Ты здесь для того, чтобы смотреть сны. Просто смотреть сны. Они помогают скоротать время. Смотри сны. И перестань дергаться и извиваться. Это мне мешает.
Вышнеземец колебался. Ему не понравился оттенок гнева в голосе.
— Мне здесь не нравится, — произнес он спустя некоторое время.
— Здесь никому из нас не нравится! — прогудел голос прямо у левого уха вышнеземца.
От неожиданности он испуганно вскрикнул. Голос не только стал громче и злее, в нем отчетливо прозвучало утробное рычание леопарда.
— Никому из нас здесь не нравится, — повторил голос немного спокойнее. — Никто не пришел сюда по доброй воле. Мы скучаем по теплу огня. Нам не хватает солнечного света. Мы пересмотрели все сны по сто, а то и по тысяче раз. Мы знаем их наизусть. Мы не выбирали темноту.
Он надолго замолчал.
— Темнота выбирает нас.
— Кто ты? — спросил вышнеземец.
— Меня звали Кормеком, — ответил голос. — Кормеком Додом.
— Как долго ты здесь пробыл, Кормек Дод?
Пауза, затем глухое ворчанье.
— Я не помню.
— А как долго здесь пробыл я?
— Я даже не знаю, кто ты такой, — ответил голос. — Лежи смирно, заткнись и не мешай мне.
Наконец вышнеземец проснулся. Он лежал все на тех же металлических носилках, к которым пристегнул его Медведь.
Носилки были к чему-то подвешены и слегка покачивались. Как только зрение сфокусировалось, он увидел над собой цепи, поднимающиеся с четырех углов носилок. Они соединялись центральным кольцом, и от него тянулась еще одна толстая цепь. Главная цепь, темная и маслянисто поблескивающая, терялась в мрачном сумраке обширного пространства наверху. Похоже, что это была пещера, но не та, где в его сновидениях вокруг костра бормотали звери-люди, и не та, где разливался холодный голубоватый свет.
Здесь было темно, но сумрак имел зеленоватый оттенок. Тем не менее он понял, что находится в помещении огромном, как неф собора или ангар космического корабля. И вряд ли это пещера, поскольку углы и плоскости были слишком ровными и пропорциональными.
Вышнеземец был лишен возможности повернуть голову или пошевелить конечностями, но он с облегчением отметил, что больше не страдает от боли.
Но облегчение быстро сменилось беспокойством, как только он оценил ситуацию: он в ловушке и связан, не в состоянии даже повернуть голову, не видит ничего, кроме темного пространства наверху. На сердце давила тупая тяжесть, и он чувствовал себя сонным и медлительным, как будто принял транквилизатор или таблетки от бессонницы. Он моргнул, пытаясь избавиться от ощущения песка в глазах. Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы носилки перестали раскачиваться.
Из темноты под острым углом к основной цепи тянулся еще один конец, и по его ритмичному подергиванию стало ясно, что носилки поднимают к своду. На невидимом блоке наверху равномерно позвякивали звенья.
Подъем прекратился. Носилки ненадолго остановились, а затем резко дернулись влево и при этом начали вращаться. Наконец цепь стала рывками опускаться, и в такт ей подрагивали все четыре цепочки по углам носилок.
Вышнеземец запаниковал. Он натянул ременные крепления. Но они не поддавались, а он не хотел потревожить свои раны.
После целой серии рывков носилки опустились и встали на какую-то подставку или платформу. Со всех сторон к ним бросились люди, спешащие их поддержать и закрепить.
Едва вышнеземец увидел их лица, его тревога переросла в ужас.
Они были одеты в балахоны из грубой ткани, наброшенные на облегающие, странного покроя комбинезоны, сшитые из коричневой кожи — из тщательно выделанных кусочков, выкроенных, вышитых или разрисованных таким образом, что в целом получалась анатомическая схема человеческой мускулатуры, где просматривалась и стена мышц вокруг ребер, и сухожилия рук, и связки шеи.
Лица закрывали черепа животных, служившие своего рода масками из кости. Над побелевшими черепами поднимались короткие изогнутые рожки. У некоторых имелось только по одному рогу в центре. И глядящие из-под черепов глаза тоже не были человеческими. Это были желтые с черными точками-зрачками глаза волков, светящиеся собственным светом.
Он хотел закричать, чтобы они убирались, но горло пересохло, как будто он не разговаривал целое столетие. Вышнеземец закашлялся, ощущая растущую в груди панику. Костяные маски, озадаченные его гримасами, собрались вокруг. Все они улыбались идиотскими ухмылками черепов, но блестевшие в прорезях глаза не сулили ничего хорошего. Желтые огоньки говорили о злобном хищническом интеллекте.
— Убирайтесь от меня! — Он наконец вернул себе голос, вытащив его из пыльной и ржавой глубины глотки. — Назад!
Черепа и не подумали подчиниться. Наоборот, они подошли ближе. Руки, закрытые странными коричневыми кожаными перчатками, протянулись, чтобы закрыть ему рот. На некоторых было всего по два или три пальца. На многих имелись прибылые пальцы.
Вышнеземец в панике начал рваться и извиваться в своих путах. Он больше не тревожился о том, что могут порваться швы, или открыться раны, или сместиться сломанные кости.
Что-то порвалось. Он ощутил щелчок, решил, что сломал ребро или порвал сухожилие, и приготовился к вспышке ослепительной боли.
Это был ремень на правой руке. Он сумел вырвать его из защелки, которая крепила ремень к раме носилок.
Вышнеземец замахнулся освободившейся рукой и почувствовал, как костяшки пальцев соприкоснулись с твердыми гранями маски-черепа. Существо злобно тявкнуло. Он вскрикнул и снова ударил, а потом вцепился в пряжку ремней, удерживающих шею, и разомкнул путы. Освободив шею, он сумел приподнять плечи и выскользнуть из-под ремня, мешающего повернуть голову. Он сел и нагнулся к левому запястью. На правой руке еще болтался обрывок кожаного ремня с лохмотьями кожи, порванной у самой пряжки.
Черепа бросились на него всем скопом, стараясь уложить. Незакрепленные носилки бешено завертелись. Вышнеземец не сдавался, несмотря на то что его ноги все еще были связаны. Он молотил кулаками и проклинал своих врагов на низком готике, турецком, хорватском и сиблемическом наречии. Они в ответ что-то бормотали и отчаянно пытались повалить его и снова связать.
Он освободил правую ногу. Согнул ее, а потом выпрямил со всей силой, которую смог собрать. Удар пришелся в грудь одному из существ, и вышнеземец не без удовольствия проследил за тем, как тот отлетел настолько резко, что свалил двух своих сородичей.
Наконец и левая нога была свободна. От его резкого рывка носилки сильно качнулись, и вышнеземец вывалился, упав на десяток черепов, пытавшихся удержать его на месте. Он неистово замахал кулаками. Вышнеземца никогда не учили драться, да ему и не приходилось этого делать, но, поддавшись ужасу и повинуясь инстинкту выживания, он понял, что в этом нет ничего сложного. Размахиваешь кулаками. Если кулаки во что-то попали, значит, ты нанес противникам ущерб. Они отлетают назад, воют и тявкают от боли. Если повезет, они падают. Вышнеземец молотил кулаками как сумасшедший. Он пинал врагов. Отталкивал их от себя. Одного отшвырнул так сильно, что тот ударился о гранитную платформу и расколол череп-маску.
Вышнеземец поднялся во весь рост. Черепа окружили его, но держались осторожнее. У некоторых от его увесистых ударов уже вспухли гематомы. Он зарычал на них, затопал ногами и угрожающе замахал руками, словно пытался вспугнуть стаю птиц. Черепа немного подались назад.
Вышнеземец воспользовался моментом и огляделся.
Он стоял на платформе из темного гранита, на полке, вырубленной в толще скалы. За его спиной на цепях покачивались носилки. Левый край платформы обрамляли продолговатые гранитные блоки, словно устойчивые катафалки, на которые можно было поставить такие же носилки. Наверху покачивались еще четыре или пять блоков с цепями различной длины.
Справа платформа нависала над пропастью. Стена отвесно уходила в темноту, откуда пахло влажными камнями и центром мира. Пропасть оказалась прямоугольной в сечении шахтой, стены которой, как и платформа, были вырублены в однородной скале. Шахта уходила вниз прямоугольными продолговатыми уступами, подобно слоям пирога или кубическим уровням монолитного карьера. Ее стены выглядели так, как будто над ними поработали боковой стороной гигантского зубила.
Колоссальный зал поражал своим величием, его циклопические стены, вырубленные, как и в шахте, были слишком ровными и прямыми, чтобы иметь естественное происхождение, но недостаточно гладкими и однородными, чтобы предполагать единовременную постройку. Трудолюбивые каменщики и горные инженеры, вероятно, сооружали эту шахту на протяжении нескольких десятков лет, а то и веков, освобождая зараз один или два уровня, увеличивая пространство прямоугольных участков, поднимая блоки и оставляя на гигантских стенах линии залегания породы. Даже только из-за веса поднимаемых глыб каждая фаза, несомненно, требовала чудовищных усилий. По прямоугольным выступам можно было определить объем каменных блоков. В сердце огромной горы образовалась пустота тоже размером с гору.
Платформу и часть шахты освещало холодное зеленоватое сияние. Между горизонтальными слоями на стенах виднелись следы водных потоков и пятна водорослей. Высоту свода вышнеземцу определить не удалось, поскольку потолок терялся в темноте.
Он сделал шаг назад, и собравшиеся вокруг черепа подошли ближе. Каждый производимый ими звук в огромном зале превращался в раскатистый колокольный звон. Он старался двигаться так, чтобы между ним и черепами все время оставались катафалки. А черепа кружили между блоками, стараясь зайти сбоку. Вышнеземец заметил, что катафалки, хотя и вырубленные из камня, были снабжены металлическими пластинами. В них виднелись вентиляционные отверстия, индикаторные лампочки и панели управления явно терранского происхождения. Из пластин выходили усиленные металлические трубы, которые исчезали в отверстиях платформы. В этом примитивно вырубленном пространстве имелась техника, огромное количество техники, по большей части скрытой.
Черепа снова попытались на него наброситься. Вышнеземец отпрянул назад, к носилкам. Ухватившись за металлическую раму, он сильно толкнул носилки навстречу черепам. Они отскочили, а он повторил прием, не давая им подойти ближе. На раме еще болтались обрывки ремней, закрепленные в зажимах. Он-то считал, что просто выдернул их из креплений, как ремень на правой руке, все еще свисавший с нее, а оказалось, что он разорвал путы. Кожаные ремни, подшитые вощеным полотном, были разорваны рядом со швами. Он сумел буквально вырваться из оков.
Это открытие его озадачило. Ведь он был ранен и сильно ослабел, не так ли? Но он не чувствовал себя раненым и слабым. Вышнеземец опустил взгляд на свое тело. Никаких повреждений. Босые ноги. Чистые и розовые. На правом запястье болтается застегнутый ремень. На нем облегающий темно-серый костюм, усиленный в местах главных органов, наподобие тех комбинезонов, что надеваются под пустотную броню. Костюм плотно прилегает к телу, словно сделан специально для него. Под ним просматривается стройная и на удивление мускулистая фигура. Это совсем не то изношенное и повидавшее виды восьмидесятитрехлетнее тело, которое он видел в последний раз. Никакой скованности в суставах, ни намечающегося животика от излишков выпитого за долгие годы амасека.
Нет и аугментического имплантата, приобретенного после того дня в Осетии.
— Что за черт?.. — выдохнул вышнеземец.
Черепа, заметив его растерянность, снова ринулись вперед.
Он изо всех сил метнул в них носилки. Металлический бортик угодил в грудь одному из них и едва не опрокинул его на спину. Краем глаза он увидел, как по платформе прокатился треснувший череп-маска с оборванным ремешком. Другой череп схватил противоположный край рамы и попытался вырвать носилки из его рук. Вышнеземец отчаянно крикнул, разбудив эхо в огромном зале, и рванул раму на себя. Череп, не желавший отпускать бортик, потерял равновесие и едва не упал.
Вышнеземец подтащил носилки к себе, а потом сильно толкнул. Они завертелись, как крученый мяч, сбили с ног одного и отскочили ко второму, столкнув его с края платформы в пропасть.
Череп умудрился зацепиться руками за край и отчаянно вцепился в гранитную поверхность. Но под собственной тяжестью стал сползать вниз. Остальные черепа бросились к нему на помощь и успели схватить за руки и рукава.
Пока они спасали своего сородича, вышнеземец бросился наутек.
Он стремительно выбежал из зала и зашлепал босыми ногами по холодному каменному полу. Миновав широкую арку, он оказался в широком коридоре, где вполне мог пролететь грузовой вертолет. Вездесущее зеленое сияние создавало иллюзорное освещение. От него в разные стороны разбегались тени.
После примитивно отделанного зала и такого же коридора он очутился в изысканно убранном помещении. Каменные стены были выровнены и отполированы до тусклого блеска, напоминавшего потемневший лед в разгар суровой зимы. Пол каменный. Потолок, углы между полом и стенами и грани пересекающихся арок были отделаны блестящими брусками и рейками кремового цвета, похожими на светлое лакированное дерево.
Большая часть деревянных украшений были массивными, чуть ли не в три ствола, и с острыми гранями, но кое-где детали были искусно выгнуты и образовывали арки и закругленные ребра стен.
Это сумрачное место внезапно вызвало яркие и отчетливые воспоминания. Залы напомнили ему о ларцах с иконами, которые он когда-то обнаружил в бункерах под эпицентром нанотического ядерного взрыва на окраине Зинцирли в федеративном Ислахие. Они напомнили и о гадуаренских ковчегах, в которых хранились украшенные гравировкой молниевые камни, и шкатулку ректора Уве с драгоценным набором для игры в регицид. И об элегантных, выстеленных шелком коробочках с медалями Даумарл, и об осетинских молельных шкатулках, искусно сделанных из серого сланца, в рамках слоновой кости. Да, точно. Листы золота, прикрепленные на каркас из дерева и резной кости, такие древние и бесценные. Светлые столбы и колонны вокруг него как будто сделаны из кости. В них угадывается едва заметное золотистое сияние, и кажется, словно они теплые на ощупь. Вышнеземцу на миг показалось, что он сам попал в осетинскую шкатулку из сланца и слоновой кости, как будто был древним сокровищем, обрезком ногтя или прядью волос святого, ветхим пергаментом, дорогим подарком.
Он пустился дальше, стараясь прислушиваться на случай погони. Но единственными звуками было шлепанье его босых ног и далекие вздохи ветра, гулявшего по пустынным залам. Из-за сквозняка ему представился высокий замок, где остались незакрытые ставни, и ветер проник в безлюдные холлы.
Он на мгновение остановился. Слева явственно ощущался поток воздуха.
А потом послышалось негромкое постукивание. Клацанье. Он не мог определить, с какой стороны оно доносится. Как будто тиканье часов, но быстрее, словно учащенное сердцебиение.
Не сразу, но он понял, что это такое.
Некое существо двигалось по каменному полу где-то недалеко от него. Это четвероногое существо, на мягких лапах, следует целеустремленно, но не бегом. И у него на лапах когти, но не втягиваемые, как у кошачьих, а собачьи, постоянно выступающие когти, которые и постукивают по камням при каждом шаге.
Он снова пустился бегом. Под высокой сквозной аркой коридор расширился, и впереди показалась длинная лестница. Ровные прямоугольные ступени тоже были высечены в цельной скале. После первого десятка шагов открылся поворот на винтовую лестницу. Высота и глубина ступеней в два-три раза превышала обычные размеры. Эта лестница была построена для настоящих гигантов.
Постукивание когтей по полу стало намного ближе, и он начал поспешно карабкаться по ступеням. Таинственный зеленоватый полумрак рождал странные тени. Его собственная тень беспокойно маячила сбоку, напоминая силуэты зверей-людей в пещере сновидений. На изогнутой стене тень головы была так похожа на звериную, что он остановился и ощупал лицо, желая убедиться, что не проснулся с рылом или мордой.
Пальцы прошлись по гладкой коже знакомого человеческого лица с остатками усов и бородки.
А потом он обнаружил, что видит только одним глазом.
Последнее, что он помнил, это пальцы Медведя, выдавливающие его правый глаз. Боль не была острой, но ее оказалось достаточно, чтобы он впал в беспамятство.
Тем не менее он мог смотреть именно правым глазом. Это правый глаз реагировал на холодное зеленоватое свечение. Левый глаз регистрировал непроницаемую темноту.
Перестук когтей стал еще ближе, теперь звук раздавался чуть ли не у основания лестницы. Он снова стал карабкаться наверх. Оглядываясь, он видел, как извиваются и меняются тени на лестнице внизу. Тени переламывались на краях ступеней и падали на плоскость расходящейся геометрической диаграммой, словно тонкие фрагменты гигантской спиральной раковины или секции замысловатой шкалы астролябии.
Тик, тик, тик — каждая секунда, каждый шаг, каждая ступенька, каждый поворот, каждое деление.
Внизу появилась новая тень. Она растеклась по наружной стене гигантской винтовой лестницы, отбрасываемая поднимающимся существом, которого он пока еще не мог видеть.
Силуэт был собачьим. Голова опущена, а уши настороженно подняты вперед. Покрытая густой шерстью спина выгнута и напряжена. Передние лапы с гипнотизирующей равномерностью поднимаются на ступени. Цоканье когтей замедлилось.
— Я тебя не боюсь! — закричал он. — На Фенрисе нет волков!
В ответ ему раздался утробный горловой рык, вызвавший приступ почти животного ужаса. Он развернулся и бросился бежать, но оступился и тяжело упал. Сзади его схватило что-то очень сильное. Он представил, как челюсти смыкаются на спине, и закричал.
Мощная хватка заставила его перевернуться на ступенях. Над ним стоял гигант, но это был человек, а не волк.
Он мог видеть только лицо, полностью закрытое маской из лакированной кожи. Маска представляла собой частично лицо человека, частично — морду демона-волка и была сделана так же искусно, как и костюмы черепов. Лоскуты кожи, связанные или сшитые, окружали глазницы и образовывали тяжелые веки. Подобно обнаженным сухожилиям, они покрывали щеки и подбородок, охватывали горло, имитировали длинные усы и клиновидную бороду. Видневшиеся из-под маски глаза блестели золотом, окружавшим черные точки зрачков.
Во рту сверкали клыки.
— Что ты здесь делаешь? — пророкотал гигант. — Тебе здесь быть не положено. Как ты сюда попал?
— Я не понимаю, — испуганно пролепетал вышнеземец.
— Как тебя зовут? — спросил гигант.
Частицы разума еще оставались в голове вышнеземца.
— Ахмад Ибн Русте, — ответил он.
Гигант схватил его за плечо и потащил до самого конца лестницы. Вышнеземец барахтался, пытаясь подняться, но его ноги соскальзывали и спотыкались на ступенях, как у малого ребенка, которого тащит за собой взрослый мужчина. На плече гиганта висела пушистая черная шкура, а его жилистое тело закрывал кожаный комбинезон. Строение и мощь этой фигуры не оставляли сомнений.
— Ты Астартес, — отважился заговорить вышнеземец, увлекаемый гигантом.
— Что?
— Я сказал, что ты Астартес…
— Конечно Астартес! — рыкнул в ответ гигант.
— А у тебя есть имя?
— Конечно есть!
— К-к-какое же?
— Заткнись, или я перережу тебе глотку, вот какое! Подойдет?
Вскоре они добрались до лестничной площадки, откуда открывался проход в обширный зал с низким потолком. Вышнеземец ощутил тепло огня. В левом глазу неожиданно восстановилось зрение. Он видел впереди огненные отблески. Этого оказалось достаточно, чтобы различать очертания предметов, которые правым глазом передавались облитыми холодным зеленоватым сиянием.
Гигант проволок его через каменную арку.
Круглый зал в диаметре имел не меньше тридцати метров. Отдельные секции пола из полированной кости или светлого дерева были уложены настолько плотно, что он казался цельным диском. На широких круглых платформах из серого камня, выступавших над полом примерно на метр, стояли три возвышения наподобие пьедесталов. Каждый пьедестал был высечен из камня и отполирован. В центре каждого имелось углубление, где весело потрескивал огонь, распространявший по залу волны нагретого воздуха. С низкого сводчатого потолка над очагами свисали конические железные колпаки, отводящие дым.
Левому глазу зал представлялся в ярком зеленом освещении, а разгоревшийся огонь казался белым. Правый глаз видел помещение, окутанное красноватым полумраком, с золотистыми отблесками пламени. На противоположной от двери стороне, где сводчатый потолок встречался с низкой стеной, имелись узкие горизонтальные проемы, очень похожие на артиллерийские бойницы. Широкие откосы вокруг проемов свидетельствовали о неимоверной толщине стен.
В зале находились люди. Точно такие же гиганты в шкурах и кожаных одеждах, как и тот, что притащил за собой вышнеземца.
Все они сидели на плоской поверхности ближайшего возвышения, беспечно прихлебывали из серебряных кубков и играли костяными фигурами на лежащих рядом деревянных досках. Похоже было, что гигант, сидевший скрестив ноги ближе всех к выходу, играл сразу на трех досках против своих товарищей.
Они подняли головы, и на вышнеземца глянули еще четыре кожаные маски демонов, четыре пары желтых глаз, отражающих огонь. Отблеск в правом глазу, видевшем все в зеленоватом сиянии, оказался ярче.
— Трунк, что ты нашел? — спросил один.
— На ступенях ордена я обнаружил Ахмада Ибн Русте, вот что, — ответил державший его гигант.
Двое мужчин у костра насмешливо фыркнули, третий постучал пальцем по виску, намекая на откровенную глупость.
— А кто такой этот Ахмад Ибн Русте? — снова задал вопрос первый.
На его плече красовалась красновато-коричневая шкура, а длинные волнистые волосы, затвердевшие от воска или лака, сзади выбивались из-под маски, изгибаясь, словно атакующая змея.
— Неужели ты не помнишь?! — воскликнул гигант. — Неужели не помнишь, Вар?
Гигант нажал на плечо вышнеземца, и тот был вынужден опуститься на колени. Пол оказался теплым на ощупь, как слоновая кость.
— Я помню, Трунк, как ты нес чепуху вчера вечером, — ответил Вар с волосяной змеей на затылке. — И за день до этого, и еще раньше. И у меня в голове все смешалось.
— Вот как? Тогда укуси мой волосатый зад.
Люди на возвышении разразились хохотом, не смеялся только тот, кто сидел скрестив ноги.
— Я помню, — сказал он.
Его голос напомнил скрежет отличного стального клинка о точильный камень. Все остальные тотчас умолкли.
— В самом деле помнишь? — спросил Трунк.
Человек со скрещенными ногами кивнул. У него была самая замысловатая маска. На щеках и на лбу переплетались фигурки и спиральные линии, а широкие плечи прикрывали сразу две шкуры — угольно-черная и белая.
— Да. И ты, Варангр, тоже вспомнил бы его, если бы задумался хоть на минуту.
— Ты так думаешь? — неуверенно переспросил человек с волосяной змеей.
— Наверняка. Это был Гедрат. Старый ярл Тра. Вспоминаешь?
Вар кивнул. Изогнутый пучок волос поднялся и опустился, словно рычаг ручной помпы.
— Точно, Скарси, я вспомнил. Вспомнил!
— Отлично, — сказал мужчина в черной и белой шкуре, а затем открытой ладонью отвесил Вару оплеуху, которая по силе могла сравниться с ударом копра, забивающего сваю.
— Я понял свою ошибку и постараюсь ее исправить, — пробормотал Вар.
Человек в двух шкурах выпрямил ноги, соскользнул с возвышения и встал во весь рост.
— Что мы с ним будем делать, Скарси? — спросил Трунк.
— Ну, может, мы его съедим?
Он посмотрел на коленопреклоненного вышнеземца.
— Я пошутил, — добавил он.
— Мне кажется, ему не смешно, Скарси, — заметил один из сидевших на возвышении.
Человек в черной и белой шкуре ткнул пальцем в Трунка:
— Ты пойдешь и выяснишь, почему он проснулся.
— Хорошо, Скарси, — кивнул Трунк.
Палец Скарси переместился на Варангра.
— Вар? А ты отыщешь годи. Приведи его сюда. Он знает, что нужно делать.
Вар кивнул, снова качнув волосяной змеей.
Скарси обернулся к двум оставшимся:
— А вы двое пойдете и… Просто идите. Мы закончим партию позже.
Двое мужчин спрыгнули на пол и следом за Варом и Трунком направились к выходу.
— Все из-за того, что ты проигрывал, Скарси, — со смехом заметил один из них, проходя мимо.
— А ты забавно выглядел бы с доской для хнефтафла в заднице, — парировал Скарси.
Мужчины снова расхохотались.
Когда все четверо скрылись за аркой, Скарси повернулся к вышнеземцу, присел перед ним на корточки и оперся локтями о колени. Склонив закрытую маской голову набок, он разглядывал стоявшего перед ним на коленях человека.
— Так, значит, ты Ибн Русте?
Вышнеземец замешкался с ответом.
— В тебе есть голос? — спросил Скарси. — Или дело в моих словах? — Он постучал пальцами по губам плотно прилегающей к лицу маски. — В словах? Да? Тебе нужен переводчик? Переводчик?
Вышнеземец поднял руку к груди, но тотчас вспомнил, что его собственная одежда давно исчезла.
— Я потерял переводящее устройство, — ответил он. — Не знаю, куда оно делось. Но я понимаю тебя. Не знаю как, но понимаю. Чем ты пользуешься?
Скарси пожал плечами:
— Словами.
— Каким языком?
— А! Мы называем его ювик. Язык для очага. Может, будет лучше, если я буду говорить на низком готике?
— Ты сразу перешел на него? — спросил вышнеземец.
— С ювика на готик? Да.
Вышнеземец озадаченно покачал головой.
— Я заметил, что произношение немного изменилось, — сказал он. — Но слова остались теми же.
— А тебе известно, что ты отвечаешь мне на ювике? — спросил Скарси.
Вышнеземец растерялся. Он сглотнул.
— До вчерашнего дня я не мог разговаривать на ювике, — признался он.
— Вот что значит хорошо выспаться, — усмехнулся Скарси и поднялся. — Вставай и пойдем присядем, — сказал он, показав на возвышение, где до этого шла игра между четырьмя Астартес.
Вышнеземец встал с коленей и последовал за ним.
— Вы ведь Космические Волки, не так ли?
Его слова удивили Скарси.
— О! А это уже не ювик. Космические Волки? Ха! Мы не пользуемся этим названием.
— А как же вы себя называете?
— Влка Фенрика, если говорить официально. Или просто Стая.
Сдвинув в сторону одну из деревянных досок, он жестом пригласил вышнеземца присесть на широком каменном выступе. В углублении потрескивали и плевались искрами дрова, и вышнеземец почувствовал, как припекает левый бок.
— А ты — Скарси? — спросил он. — Это твое имя?
Скарси кивнул и отхлебнул темную жидкость из серебряного кубка.
— Верно. Амлоди Скарссен Скарссенссон, ярл Фиф.
— Ты в некотором роде лорд?
— Да. В некотором роде. — Он явно улыбнулся под маской.
— А что означает ярл Фиф? Что это за наречие?
Скарси взял с доски одну из фигурок и стал рассеянно вертеть ее между пальцами.
— Это вурген.
— Вурген?
— Ты задаешь слишком много вопросов.
— Да. Много вопросов. Ради этого я и оказался здесь.
Скарси кивнул и поставил фигурку обратно на доску.
— Ради этого ты оказался здесь? Чтобы задавать вопросы? Я мог бы назвать много других причин, чтобы посетить это место. — Он посмотрел на вышнеземца. — А где это «здесь», Ахмад Ибн Русте?
— Фенрис. Крепость Шестого легиона Астартес, называемых, прости, Космическими Волками. Крепость известна под названием Клык. Я прав?
— Верно. Но только идиот называет крепость Клыком.
— А как ее называют люди, если они не идиоты?
— Этт, — сказал Скарси.
— Этт? Просто Этт?
— Да.
— Это означает дом клана или очаг? Или… логово?
— Да, да, да.
— Мои вопросы раздражают тебя, Амлоди Скарссен Скарссенссон?
— Еще как раздражают, — проворчал Скарси.
— Это полезно знать, — кивнул вышнеземец.
— Зачем? — поинтересовался Скарси.
— Если уж я сюда попал, то я буду задавать вопросы, и лучше сразу узнать, сколько вопросов можно задать за один раз. Я не хочу разозлить Влка Фенрика до такой степени, чтобы они решили меня съесть.
Скарси пожал плечами и скрестил ноги.
— Никто не собирается тебя за это есть.
— Знаю. Я просто пошутил.
— А я не шутил, — сказал Скарси. — Но ты под защитой Огвая, и только он решает, кто и когда тебя съест.
Вышнеземец помолчал. Тепло костра вдруг слишком сильно стало жечь его лицо и шею. Он сглотнул.
— Влка Фенрика… Значит, вы способны на каннибализм, не так ли?
— Мы способны на все. И в этом наша суть.
Вышнеземец соскользнул с возвышения на пол. Он не смог бы сказать, пытался ли он отойти подальше от лорда Астартес или от разгоревшегося очага. Ему просто захотелось встать и пройтись.
— И кто… Кто же такой Огвай, имеющий власть над моей жизнью?
Скарси сделал еще глоток из своего кубка.
— Огвай Огвай Хельмшрот, ярл Тра.
— Недавно я слышал, как кто-то называл Гедрата ярлом Тра.
— Он и был им, — подтвердил Скарси. — Но теперь Гедрат спит на багряном снегу, и поэтому Ог стал ярлом. Но Ог должен уважать все решения Гедрата. Например, взять тебя под свою защиту.
Вышнеземец, скрестив руки на груди, прошелся по комнате.
— Итак, ярл. Мы выяснили, что это означает лорд. А тра и фиф? Это числа?
— Угу, — кивнул Скарси. — Три и пять. Онн, тва, тра, фор, фиф, сеск, сузз, фор-тва, тра-тра, декк.
— Значит, ты лорд пятой, а этот Огвай лорд третьей? Пятая и третья… что? Банды? Дивизии? Отделения?
— Роты. Мы называем их ротами.
— И это уже на… вургене?
— Да, это вурген. Ювик для очага, а вурген — это язык сражений.
— Специальный язык для сражений? Боевой язык?
Скарси раздраженно махнул рукой:
— Можешь называть его, как тебе хочется.
— У вас есть язык для сражений и язык для тех случаев, когда вы не сражаетесь?
— Фенрис хьольда! Твои вопросы никогда не кончатся!
— Всегда есть что-то, что можно узнать, — сказал вышнеземец. — Всегда можно чему-то научиться.
— Наверное. Есть еще такое понятие, как слишком много.
Последнее замечание было произнесено новым голосом. За спиной вышнеземца в зал неслышно, словно первый снег, вошел еще один Астартес. Следом за ним в проеме показался Варангр.
По внешнему виду новоприбывший не отличался от своих сородичей и был одет в такой же сшитый из лоскутков кожи костюм, как и все, кого видел вышнеземец. Но на нем не было маски.
Череп его был чисто выбрит, а борода, густо навощенная и заплетенная в косичку, поднималась над подбородком. Голову прикрывала шапочка из мягкой кожи, а обветренное лицо украшали немного поблекшие линии и точки татуировки. Как и у всех Влка Фенрика, с которыми повстречался вышнеземец, глаза незнакомца отливали золотом вокруг черных зрачков, а лицо в области носа и рта заметно выступало вперед наподобие звериной морды. Как только он открыл рот, чтобы заговорить, вышнеземец понял, что скрывает удлиненная челюсть. Зубы незнакомца ничем не уступали зубам взрослого волка. Особенно невероятно длинные клыки.
— Есть такое понятие, как слишком много, — повторил незнакомец.
— Точно! — воскликнул Скарси и встал. — Слишком много! Как раз об этом я и говорил! Объясни ему, что это значит, годи! А еще лучше, попытайся ответить на его нескончаемые вопросы.
— Если сумею. — Новоприбывший повернулся к вышнеземцу. — Каков же твой следующий вопрос?
Вышнеземец постарался стойко выдержать его взгляд.
— Что означает эта фраза: слишком много?
— Даже знание имеет свои пределы. Есть грань, за которой оно небезопасно.
— Разве возможно узнать слишком много? — удивился вышнеземец.
— Именно это я и сказал.
— Я не согласен.
Новоприбывший едва заметно улыбнулся:
— Конечно. Это меня нисколько не удивляет.
— У тебя есть имя? — спросил вышнеземец.
— У нас всех есть имена. У некоторых даже не одно. Мое имя звучит так: Охтхере Вюрдмастер. Я рунный жрец Амлоди Скарссен Скарссенссона. Следующий вопрос?
— Кто такой рунный жрец?
— А как ты сам думаешь?
— Шаман. Тот, кто проводит ритуалы.
— Костяная трещотка. Языческий колдун. Тебе едва удается скрыть нотки высокомерия в голосе.
— Нет, я не хотел никого оскорбить, — поспешно возразил вышнеземец.
Губы годи скривились в неприязненной усмешке.
— Задавай следующий вопрос.
Вышнеземец нерешительно помедлил.
— А как умер Гедрат, ярл Тра?
— Так, как умираем мы все, — сказал ему Скарси. — На покрасневшем снегу.
— Должно быть, это произошло неожиданно. В последние несколько дней.
Скарси посмотрел на рунного жреца:
— Это произошло довольно давно.
— Но Гедрат взял меня под свою защиту, и это обязательство перешло к Огваю. А Огвай, должно быть, заменил его в течение прошлой недели. Что? Почему вы так странно на меня смотрите?
— Ты основываешь свое заключение на неверных предпосылках, — сказал Охтхере Вюрдмастер.
— В самом деле?
— Да, — кивнул жрец. — Ты пробыл здесь девятнадцать лет.
