Книга: Дух мщения
Назад: Глава 22 НЕ УЛЛАНОР. ЭТО СТРАХ. ВРАТА АДА
Дальше: Глава 24 ПОКИДАЯ ЛУПЕРКАЛИЮ. СКВЕРНЫЙ ПРИЕМ В ЛУННОМ СВЕТЕ. ГЛАЗ ОХОТНИКА

Глава 23
ПЛАТА КРОВЬЮ. ОБСИДИАНОВЫЙ ПУТЬ. БОГ СРЕДИ ЛЮДЕЙ

— И это — лучшая оборона, какую смог обеспечить наш отец? — произнес Мортарион, когда в стеклянистые каменные стены рядом с ним врезались заряды болтеров. Повелитель Смерти ответил парой выстрелов из «Лампиона». Столь ярких, что от них слезились глаза.
Аксиманд не видел, попали ли они в цель, но предполагать, что в XIII легионе на двух воинов стало меньше, можно было смело.
— Немного пустяшных чар и горстка легионеров? Аксиманд слышал в голосе Повелителя Смерти копившееся десятилетиями презрение, и не смог даже в пылу боя оставить это замечание без комментариев.
Только не после пролитой им крови. Только не после того, как погибло так много воинов под его командованием.
— Это не все, что он оставил, — буркнул Аксиманд. Отброшенная обратно по коридору граната взорвалась с кратким грохотом, и он продолжил:
— Он оставил миллионы людей и танков. Оставил армии, с которыми сражались и которых сокрушили Сыны Хоруса. А что сделала Гвардия Смерти? Снесла джунгли и вырезала побежденного врага?
Мортарион оглядел Аксиманда внимательно, будто взрослый мужчина — ребенка-выскочку. Его пальцы крепче сжали Безмолвие. Те из Савана Смерти, кто не стрелял в коридор, приближались к Аксиманду, пока Мортарион жестом не отправил их обратно.
— Возможно, когда-то ты и был истинным сыном, Маленький Хорус, — произнес Мортарион низким голосом, похожим на скрежещущее рычание. — Но посмотри в зеркало. Ты больше не Сеян.
Аксиманд высунулся наружу и выстрелил. Синий шлем разлетелся веером керамита и крови.
— Какое это имеет отношение к чему-либо?
Повелитель Смерти придвинулся вплотную. Его слова предназначались исключительно Аксиманду.
— Это означает: думаешь, ты особенный? Ты — никто. Это означает: неважно — из Морниваля ты или нет, потому что я прикончу тебя, если ты снова заговоришь подобным образом.
— Луперкаль вас убьет.
— Твоя смерть вызовет недовольство моего брата, но меня он простит. А ты — в любом случае — останешься мертв.
Рядом с Аксимандом возник Хорус. Свирепая предвкушающая ухмылка создавала впечатление, что он моложе и сильнее, чем когда-либо. Он высунулся в коридор и изверг из встроенных в перчатку болтеров ревущий всполох пламени.
— Будут и другие, — сказал Хорус, ныряя обратно за укрытие, когда по проходу прошлась пара сцепленных станковых тяжелых болтеров. — Отец не станет полагаться на то, что смертные уберегут его секрет. У него наверняка будет какой-то запасной ход.
— Лишняя причина позволить мне отправить сюда Грульгора, — сказал Мортарион, перекрикивая сокрушительные удары и детонации разрывных боеприпасов. — Он быстро с этим покончит.
Хорус покачал головой:
— Нет, мы поступим по-моему. Так близко от врат Грульгор может убить нас всех.
«Грульгор?»
Аксиманду было известно это имя, он читал его в списках потерь. Он оглянулся на юстаэринцев, которые фиксировали свои абордажные щиты на месте, и не удивился, увидев, что позиции по флангам занимают Абаддон и Кибре. Их щиты были покрыты брызгами крови, образовывавшими неслучайные круговые остроконечные узоры.
— Готов, Эзекиль? — спросил Хорус своего Первого капитана.
Вместо ответа Абаддон ударил щитом об пол и вставил свой комби-болтер в огневую прорезь.
— К твоим услугам, брат, — произнес Хорус, отходя назад и занимая место во главе строя юстаэринцев. Один из терминаторов пристегнул к бронированной руке Луперкаля щит — ужасающе малое прикрытие на фоне могучего тела.
Мортарион жестом направил вперед двух воинов, вооруженных роторными ракетными установками.
Хорус кивнул, и проход заполнился сокрушительным болтерным обстрелом. Двое Гвардейцев Смерти шагнули вперед и дали залп ракетами. Боеголовки пронеслись по коридору. Аксиманд уловил металлический кашель детонаций. Глушащие бомбы и осколочные.
Один из воинов упал на колени, затылок его шлема вышибло наружу. Второй зашатался, большую часть его грудной клетки разорвало изнутри бронебойными массореактивными зарядами.
— Луперкаль! — заорал Абаддон, и Хорус повел юстаэринцев вперед.
Сомкнув щиты, строй безостановочно маршировал в ногу, углубляясь в коридор. Сапоги напоминали механические поршни. Пригнув головы и выставив щиты, юстаэринцы перекрыли всю ширину прохода. По ним молотили выстрелы.
Недостаточно, чтобы остановить.
Даже не близко к тому, чтобы их остановить.

 

Аливия выводила на поверхности врат узоры, которые запомнила тогда и помнила все эти годы. От каждого движения по ней проходила дрожь болезненного отвращения.
Ей лучше, чем большинству, было известно, что лежит по ту сторону врат.
Ей было известно, как оно жаждет того, что находится по эту сторону.
Закрытые врата — лучше, чем никаких врат. Воющие, безумные, хищные твари с другой стороны не собирались отдавать даже столь непрочную опору без боя.
Эмпатический дар Аливии теперь стал проклятием. В такой близости от врат все неприятные мысли, когда-либо посещавшие ее, усиливались. Она вновь переживала боль, причиненную ей каждым предавшим ее возлюбленным, каждым ранившим ее нападавшим и каждым брошенным ею самой.
И все эти мысли, чувства и состояния принадлежали не только ей одной. Возле нее стояли на коленях, прижав свои винтовки к плечам, Баланс и четверо из его людей. Они были солдатами, и у них было множество скверных воспоминаний, которые также заполняли ее мысли. По лицу струились слезы, грудь сводило сокрушительными спазмами рыданий.
Она уже не в первый раз выругалась на мертвом языке из-за того, что именно ей предоставили сделать это. Ей было известно, что он не мог этого сделать. После того что он совершил в мире по ту сторону, для него было бы самоубийством подойти так близко к тем, чью силу он похитил.
Все мантры, что она шептала, сбивались. Все линии, которые она выводила лунной содой, гасли прежде, чем она успевала наполнить их силой. Она не могла сконцентрироваться. Она провела столько лет, ожидая этого момента, и не могла добиться проклятой концентрации.
На самом деле, едва ли в этом было что-то удивительное.
Шум боя был невероятен. Болтеры и прочее, более тяжелое вооружение заполняли проход разрывными снарядами, но она знала, что этого не хватит, чтобы остановить магистра войны.
Ей было известно, что в конечном итоге Хорус отыщет это место. И он нашел его — быстрее, чем она надеялась. Она бы никогда не согласилась с решением скрыть существование и природу варпа, но если Аливия чему-то и научилась за свою долгую жизнь, так это тому, что совершенно бесполезно искать виновных, когда все уже произошло.
Вместе с ней и ее телохранителями стояли четверо Ультрамаринов — живая стена из плоти и керамита. Только в этом месте смертные могли уцелеть. Находиться в центре перестрелки легионов и при этом быть без брони — верный способ расстаться с жизнью.
Кастор Алькад взял с воинов, защищавших ее маленький отряд, клятву сражаться так, будто позади них — сам Император.
Этим людям предстояло умереть за нее.
Они не были первыми, кого постигнет такая участь, но она всей душой надеялась, что они станут последними.
Помещение сотряслось от взрыва, и Аливия закашлялась от едкого дыма движущихся газов. Она почуяла в воздухе привкус дымки распыленной крови. Плохо. Особенно, когда каждый из присутствующих полыхает агрессией. Ультрамарины любили свою практику, однако они принесли в жертву слишком многое, чтобы сражаться беспристрастно, когда причина их боли находится так близко.
Аливия глубоко вдохнула, представляя Вивьен и Миску. Даже Джефа с его печальными глазами пристыженной собаки и нелепой верой в то, что он должен ее защищать. Она скучала по ним и надеялась, что «Просвещение Молеха» уже набирает скорость, двигаясь к точке Мандевилля системы.
Нет, это не помогало. Ей требовалось нечто большее, нечто нежно лелеемое. Она вспомнила, как ауспик идущего из Офира транспортного погрузчика дал сбой, и тот налетел на затопленную мину в гавани Ларсы. Она была не на корабле, но видела, как он утонул со всем экипажем. Вернувшись домой, она узнала, что Вивьен с Миской думали, будто она находилась на борту, и несколько часов оплакивали ее, считая погибшей.
Она вспомнила, как обнимала обеих, когда их, уставших, сморил, наконец, сон. Их теплое дыхание и запах волос напомнил Аливии о давно минувшем времени, о завершившейся жизни, когда она пребывала в блаженном неведении относительно собственной природы и рока, приближавшегося к Аркадии.
Тогда она была счастлива, и она воспользовалась этим, чтобы подавить жестокие мысли, вторгающиеся в ее душу. Аливия рисовала символы, которые ей показывали. Точные сочетания пересекающихся линий, которые не могли пересекаться. Кривые, нарушавшие все установленные правила исчисления. Геометрия безумия.
Она произносила слова, не являвшиеся словами, вливая в свои действия желание запечатать каждый дюйм этих врат. Руки описывали представляемые ею жесты, двигаясь по поверхности гладкой черной преграды.
Во всяком случае, выглядевшей и казавшейся твердой преградой, но не являвшейся ею.
Это, скорее, был струп на прорехе, которую никогда не следовало проделывать. Невозможный объект, существовавший в бесконечном числе возможных реальностей. Он не был ни реальным, ни нереальным.
Ведущая в преисподнюю дверь, которую Аливия теперь пыталась уничтожить.
Окружающее пространство посерело, мир стал монохромным факсимиле, на котором она была единственным цветным пятном. Она слышала выстрелы, крики боли и взрывы. Все это было приглушенным и невыразительным, словно доносилось с далекого поля боя.
Ее руки сияли, оставляя за собой отголоски свечения варпа. Начал возникать узор. Разобщенное знание, рассеянное в ее душе, собиралось в многомерную структуру, которая отчасти была нерушимой печатью, а отчасти — подрывным зарядом.
Аливия улыбнулась, увидев хитрость замысла, ту аккуратность, с которой все это таилось внутри. Конструкция была столь сложной, что она практически не возражала, чтобы ее использовали подобным образом.
Несомненно, она бы не возражала, даже если завершение этого дела убьет ее.
Аливию окатило струей крови — она закричала. Один из ее защитников упал — в его кобальтово-синем нагруднике была пробита дыра. Ударная волна обрушилась на нее и сбила наземь. Крутящийся осколок раскаленного металла вспышкой боли полоснул ее по плечу. По спине потекла кровь.
Реальность вновь просачивалась в ее сознание. Шум, страх, удушливые облака дыма. Аливия услышала тяжелую поступь и скрежет железа по камню. Она перекатилась на бок, моргая, чтобы прогнать слезы от боли в плече.

 

Левая рука казалась бесполезной. Обоняние заполнял смрад горелого мяса. Возле нее на спине лежал Баланс, которому досталась большая часть удара, сбившего ее на землю. Его останки можно было опознать только по уцелевшей половине головы.
Аливия подняла глаза — как раз вовремя — и увидела, что в комнату пробивается ребристая стена сцепленных щитов. Сыны Хоруса с абордажными щитами. Рассеянные взрывами ракет, прижатые подавляющим обстрелом Ультрамарины не имели шансов удержать позицию.
Концентрированные очереди выстрелов укладывали их по двое-трое.
По мере увеличения площади помещения расширялась и линия щитов. Шедшие позади воины Сынов Хоруса увеличивали строй, добавляя к нему еще больше стволов.
Аркадой Кирон пробил в стене щитов брешь при помощи скоординированных выстрелов из однозарядных плазмометов на своих механических руках. Все заряды попали в цель точно и одновременно, разнеся на части один из щитов и прикрытого им воина.
Технодесантника сразил массированный огонь болтеров. Нелепо избыточная мощь до неузнаваемости изорвала его плоть и полностью разрушила механическую аугметику. Дидак Ферон и Кастор Алькад бросились в проделанный Кироном разрыв, пытаясь расширить его.
Силовой меч Ферона рассек щит и державшую его руку. Болт-пистолет в упор палил в лицо терминатору. Столь громадные боевые чудовища практически совсем не нуждались в смертной плоти. Болты детонировали при попаданиях, но не причиняли вреда воину внутри.
Потрескивающий энергокулак терминатора резко ударил и пробил тело центуриона. Тот распался на части взрывом оторванных конечностей и раздробленной брони.
Аливия пыталась подтащить себя обратно к воротам. Она ползла по полу на спине, отталкиваясь пятками от земли.
Ее работа была почти закончена. Оставалось еще совсем чуть-чуть — и ее обязательство будет исполнено. Больше не будет долгих лет обмана, выматывающего одиночества, — больше вообще ничего не будет.
От строя щитов отделилась огромная фигура. Гигант-полубог. Прекрасное воплощение всего величия, которого могло достичь человечество. Аливии доводилось слышать все эти эпитеты и другие, которыми описывали магистра войны, однако их придумали те, кто видел его в мирное время. В бою он выглядел совершенно иначе.
Хорус Луперкаль был чудовищем. Демоном войны и погибели, обретшим плоть. Он был разрушителем и губителем — образом всего того, от чего человечество должно было отвернуться еще тысячи лет назад.
Его лицо было лицом абсолютного зла.
«И он даже не сознавал этого».
Это было худшим из всего, что Аливия когда-либо видела.
Кастор Алькад отпрыгнул от подступающего к нему терминатора и бросился между ней и магистром войны. Алькад никак не мог победить его, и не было даже никакой надежды на честный поединок.
Алькад умер бы, как только пришел бы в движение, и все же он это сделал.
Это было лучшим, что когда-либо видела Аливия.
Легат XIII легиона сделал выпад гладием.
Оружие щелкнуло о янтарное око на груди Хоруса.
Титаническая булава магистра войны совершила взмах, и Кастор Алькад исчез, словно его никогда не существовало.
Аливия поднялась на ноги и бросилась к вратам. Ее руки были скользкими от крови. Она провела последние черты и открыла рот, чтобы произнести заключительные слова, отвращающие беду.
Но из ее уст раздался лишь крик боли.
Аливия посмотрела вниз и увидела, что из ее груди торчат четыре параллельных клинка. Они пригвоздили ее к черной стене, кровь бежала по лезвиям и стекала во врата.
— Не знаю, кто ты, но мне нужно это открыть, — произнес магистр войны.
— Прошу, — выговорила Аливия, когда ее, наконец, накрыла боль.
Хорус выдернул когти своей перчатки из тела Аливии. Та упала. Казалось, она падала очень долго, прежде чем ударилась об пол.
Она подняла взгляд на лицо магистра войны и не увидела в нем ни жалости, ни милосердия, но, как ни странно, она увидела в нем сожаление.
Аливия силилась заговорить, и магистр войны опустился рядом с ней на колени, чтобы выслушать ее последние слова, пока из нее вытекала жизнь.
— Даже… в душах, опутанных злом… остается маленький… плацдарм добра, — произнесла она. — Я хочу… чтобы ты… помнил об этом. В конце.
Какое-то мгновение Хорус казался озадаченным, а затем улыбнулся. И на миг Аливия забыла, что он — враг человечества.
— Не следует верить святым, мадемуазель, — сказал Хорус.
Аливия не ответила, глядя за плечо магистра войны.
Из врат черного обсидиана текла кровь.

 

Хорус встал над телом мертвой женщины.
Ему было жаль, что она умерла, и он не смог спросить у нее, как она тут оказалась. С другой стороны, она выступила против него и пыталась мешать в достижении предназначения, а это означало смертный приговор.
— Кем она была? — спросил Мортарион.
— Не знаю, но я ощутил на ней прикосновение отца.
— Она встречалась с Ним?
— Да, — сказал Хорус, — но думаю, это было очень давно.
Мортарион поднял глаза на врата. Он явно не был впечатлен. Хорус увидел выражение лица брата и положил ему на плечо руку.
— Не нужно недооценивать то, что наш отец сделал здесь, — произнес Хорус. — Он пробился в иной мир — в мир, куда не прорывалось и где не жило ни одно существо. В сравнении с этим странствием твой подъем к покоям первого отца покажется приятной прогулкой.
Мортарион пожал плечами:
— Меня не слишком заботит, что Он сделал, — сказал он.
Повелитель Смерти постучал древком Безмолвия по телу женщины:
— Она пришла сюда, чтобы запечатать врата. Как думаешь, ей удалось?
Хорус протянул руку и приложил ладонь к черной стене. Он ощутил легкую дрожь поверхности — слишком слабую, чтобы это заметил кто-то еще.
— Есть только один способ выяснить, — произнес Хорус, отстегивая фиксаторы нагрудника. — Возьми эту свою косу и порежь меня.
— Порезать тебя?
Хорус сбросил с себя доспех, роняя на пол пластину за пластиной, пока не остался лишь в серой одежде.
— Мне говорили, эти врата можно открыть только кровью, — сказал он. — Так что режь меня и не жалей лезвия.
— Сэр, — произнес Кибре, выступив вперед. — Не надо. Пусть это сделает один из нас. Пролейте мою кровь, сколько потребуется, даже если это меня убьет.
Маленький Хорус и Эзекиль присоединились к протесту.
Хорус скрестил руки.
— Благодарю вас, мои сыновья, но если я чему-то и научился у Лоргара, так это тому, что для подобного не подойдет чья-то чужая кровь. Она должна быть моей.
— Тогда давай покончим с этим, — произнес Мортарион, поднимая Безмолвие и готовя клинок. Некоторые из братьев Хоруса могли бы воспротивиться идее, но у Мортариона не было подобных сомнений: если брат стремился свергнуть его, сейчас представлялся шанс избежать этого.
Хорус встретился взглядом с братом:
— Сделай это.
Мортарион крутанул Безмолвие вокруг себя.
Клинок сверкнул.
Хорус взвыл, когда коса Повелителя Смерти рассекла его от ключицы до таза. Боль была ужасной и столь беспощадной, что вернула его назад, на луну Давина, к похищенному клинку Эугана Тембы.
Из раны струей хлынула кровь, забрызгивая черную стену.
Сквозь слезы боли Хорус увидел незавершенные символы и построения, наполненные тайным смыслом. Их сияние угасало, смываемое потоком его крови.
Кровь текла из борозд, проделанных на стене его когтями.
Его кровь смешалась с кровью женщины, и Хорус увидел, как от оставленного им следа расходятся тонкие, как волос, трещины.
Он ухмыльнулся, пересиливая боль. Сокрушитель миров взлетел на его плечо.
— Пора оправдать свое имя, — произнес Хорус.
Подарок Императора описал дугу, словно кувалда.
И разбил стену на куски.

 

Абсолютный мрак хлынул в комнату, как нечто материальное, словно океан темной материи затопил гору наверху и теперь изливался наружу.
Хорус почувствовал, как его с силой тянут ураганные ветры, но не шелохнулся.
Он ощутил космический холод, пробирающий до глубины души мороз, окутывающий его льдом. Он был один, парил в необитаемой пустоте.
На него не светила ни одна звезда.
Он не помнил, как прошел через врата, а затем обругал себя за столь буквальное толкование. Врата под горой были не настоящим порталом, отделяющим одно пространство от другого, а аллегорией. Лишь пролив собственную кровь на камень, который не был камнем, он прошел внутрь. Осуществив свое желание при помощи Сокрушителя миров, он безрассудно бросился во владения богов и чудовищ.
Царство, о котором он знал лишь по мифам и бреду безумцев, записанному в запретных текстах и мрачных трудах, что оставляли без внимания как выдумку. Законы, управлявшие бытием в материальном мире, не имели здесь власти и бесконечно попирались.
Он понял это.
Постепенно проступил мир — ужасающее место с белыми, словно кость, песками, кроваво-красными горами и оранжевым небом, озаренным всеобъемлющим огнем.
У воздуха был привкус пепла и горя, печали и плодородия.
Хорус слышал лязг мечей — но здесь не было никакого боя, заунывные крики любовников — но здесь не было никого из плоти. Его окружали перешептывания — они строили планы и заговоры, и он почувствовал цикличную энтропию собственного тела. Старые клетки умирали, новые рождались им на замену.
Он моргнул, прогоняя жар неба, теперь увидев, что оно было оранжевым не из-за отражения пожара, а из-за самого пожара.
Небеса пылали от края до края горизонта.
Над далекими горами полыхала огненная буря, вспухающая раздвоенными рубиново-красными молниями, бьющими вверх с вершин.
Хорус почувствовал, что земля под его ногами твердеет. Он посмотрел вниз и увидел, что стоит внутри круга из обсидиановых плит. Восемь исходящих от него лучей терялись далеко вдали, и вдоль каждого из этих путей местность жутковато искажалась.
Тянулись акры колючей проволоки с развешанными на ее зазубренных шипах и стонущими телами ближайших из его сыновей. Мерцающие огоньки скользили над поверхностью безлюдных болот, где раздавались булькающие и шипящие звуки разложения гниющих трупов. Шелковистые пустыни со змеящимися полосами тумана ароматного мускуса. Запутанные леса, где деревья с когтистыми ветвями лепились к группам округлых холмов, по периметру каждого из которых располагалось по восемь дверей.
— Я уже странствовал по подобным мирам, — произнес Хорус, хотя поблизости не было никаких слушателей. По крайней мере, в явном виде.
Каждый из четырех основных путей заканчивался на вершине горы, у крепости, способной составить конкуренцию дворцу Императора. Ее стены были из меди и золота, костей и земли. Они поблескивали в рыжевато-буром свете огненной бури. От каждой доносились вопли, и с пиков скатывался грохочущий хохот безумных богов.
— Они смеются над тобой, — раздался голос позади.
Хорус обернулся, уже зная, что увидит.
Круор Ангелус был красен, словно закат над полем боя. Его доспех уже не был расколот и разбит, лицо больше не представляло собой почерневший агонизирующий кошмар. Обвивавшие тело цепи исчезли, но свет потушенных солнц все так же горел в мертвых глазах.
— Зачем ты здесь? — спросил Хорус.
— Я дома, — произнес Красный Ангел. — Я свободен. Холодное железо, которое на меня повесил Эреб, не имеет здесь власти, как и охранные клятвы, вырезанные на моей коже. Здесь я — совокупность всего ужаса. Жаждущий крови пожиратель душ.
Хорус проигнорировал его самолюбование.
— Так почему они смеются надо мной?
— Ты — смертный во владениях богов. Рядом с Пантеоном ты — насекомое. Несущественное и не стоящее внимания. Пылинка на ветру космоса.
Хорус вздохнул.
— Ноктюа был прав. Вы, твари варпа, все нелепо вычурны.
Из перчаток существа вырвались отточенные костяные когти. Из его лба проступили закрученные рога.
— Ты в моем царстве, где ты увидишь лишь то, что мы пожелаем тебе показать. Я могу задуть тебя, будто пламя свечи, магистр войны.
— Если ты пытаешься меня запугать, то плохо работаешь, — произнес Хорус, делая шаг в сторону демона. — Позволь мне рассказать, что я знаю. Ты существуешь в обоих мирах, но если я уничтожу твое тело, то срок твоего пребывания в моем мире завершится.
Ангел расхохотался и шагнул ему навстречу.
— Демоны не умирают, — сказал он.
— Нет? А если начинают слишком утомлять? — Хорус протянул руку и схватил Красного Ангела за горло. Он приподнял существо над землей и стиснул кисть. Тот выплюнул черный ихор, и в его глазах полыхнуло пламя:
— Отпусти меня! — взревело чудище, вцепившись ему в руки.
Из порезов хлынула кровь, забрызгивая зеркально-черные плиты, и по предплечью Хоруса поползли черные жилы, наполненные распадающейся кровью. Он чувствовал, как внутренние механизмы его тела разлагаются, но лишь сильнее сдавил шею демона.
— За это ты умрешь! — выплюнул демон.
— Когда-нибудь, возможно, — сказал Хорус. — Но не сегодня. Тебя послали сюда не для того, чтобы убить меня.
Хорус кивнул на громадные цитадели в горах.
— Ты здесь для того, чтобы указывать мне путь. Я нужен твоим хозяевам, так что отведи меня в их крепости, назови мое имя и скажи им, что с ними будет говорить новый господин Галактики.
Хорус бросил Красного Ангела, и на мгновение его посетила мысль, что тот может в ярости налететь на него. С гор донесся грохот грома, злобный рев, визг наслаждения и еще более шипящий шепот. По кошмарному ландшафту прокатился миллион голосов, и когти Красного Ангела втянулись обратно в перчатку.
— Что ж, я доставлю тебя к Губительным силам, — прошипел он настолько ядовито, что свернулся даже воздух. — Обсидиановый путь — это вечная дорога. Она гибельна для плоти и духа. Не смертным ступать по ней, ибо ее опасности…
— Заткнись, — сказал Хорус. — Просто заткнись! Ко всем чертям.

 

Аксиманд закричал от ужасного ощущения слепоты. Авточувства его шлема отказали в тот же миг, как булава магистра войны ударила в черную стену. Он сорвал шлем, но вокруг все так же был мрак. Не просто темное помещение, а пространство абсолютного небытия, словно самому понятию света еще только предстояло воплотиться в реальность.
— Эзекиль! — крикнул он. — Фальк! Отзовитесь! Кто-нибудь!
Никакого ответа.
Что произошло? Они потерпели неудачу? Луперкаль невольно обрушил на них некую жуткую катастрофу? Аксиманду казалось, будто все его тело окружено вязким клеем. Каждый вдох был полон ядов, желчи и сладковатых липких привкусов, от которых его до глубины души пробирала тошнота.
— Эзекиль! — вновь закричал он. — Фальк! Отзовитесь! Кто-нибудь!
И почти сразу же, едва начавшись, все кончилось.
Мир снова вернулся, и Аксиманд моргнул. Он развернулся и увидел на лицах братьев такое же замешательство. Даже Мортарион выглядел сбитым с толку. Саван Смерти собрался рядом со своим господином, юстаэринцы же озирались по сторонам в поисках объекта защиты.
— Где он? — требовательно вопросил Абаддон, хотя Аксиманд не был уверен, к кому он обращался. — Где он?
— Именно там, куда намеревался попасть, — произнес Мортарион, глядя на черные врата. Раньше они казались плитой из полированного обсидиана, но теперь представляли собой вертикальную лужу черного масла. По ее поверхности расходились колышущиеся концентрические круги, будто с другой стороны на нее падали капли дождя.
— Мы пойдем за ним? — спросил Кибре.
— А ты хочешь умереть? — поинтересовался Мортарион, оборачиваясь к Головорезу. — Лишь одно создание входило в варп и выжило. Ты — ровня Императору, малыш?
— Как давно он ушел? — спросил Абаддон.
— Недавно, — отозвался Аксиманд. — Самое большее — несколько секунд назад.
— Откуда ты знаешь?
Аксиманд указал на рубиновые капли, стекающие по косе Повелителя Смерти.
— Его кровь еще не высохла на клинке.
Абаддон, похоже, признал его логику и кивнул. Он встал перед порталом, будто пытался вытащить Луперкаля обратно одной только силой воли.
Рядом с ним встал Кибре, верный Абаддону до конца.
Аксиманд вдохнул воздух глубокого подземелья. Даже давинский кошмар не мог подготовить его к этому моменту. Магистр войны пропал, и Аксиманд не знал, увидит ли его снова.
В сердце вошел холодный осколок льда, мир утратил яркость и цвет. Так ли себя ощущал Десятый Железный, когда погиб Феррус Манус?
Аксиманд почувствовал себя совершенно одиноким. Неважно, что возле него стояли самые близкие из братьев. Неважно, что они только что одержали великую победу и осуществили амбиции магистра войны в отношении этого мира.
«Что они будут делать без магистра войны?»
Бессмысленно отрицать, что подобное вообще могло произойти. Убийство Мануса Фулгримом доказало, что примарх может умереть.
Кто, кроме магистра войны, обладал достаточной силой воли, чтобы возглавить Сынов Хоруса? Кто из истинных сынов смог бы достичь того, чего не смог достичь Хорус?
«Хорус слаб. Хорус — глупец».
Эти слова обрушились на него, словно удар. У них не было источника, однако Аксиманд знал, что они раздались из-за черных врат. Вошли ему точно в середину черепа, как кинжал палача.
Он моргнул и увидел давно минувшее (или грядущее): мир, ставший гулкой безлюдной пустошью. Он представил смерть. В одиночестве, вдали от всего, что когда-то было ему дорого. Смерть на пару с лежащим у ног бывшим братом, из страшных ран которого на прах безымянной скалы стекала кровь.
В ухе раздалось дыхание. Холодное и размеренное дыхание из кошмаров, которые, как он думал, сгинули вместе с призраком Гарвеля Локена.
Железный кулак стиснул сердце Аксиманда и раздавил его в груди. Маленький Хорус не мог вдохнуть. Трансчеловеческий ужас. Он на краткий миг чувствовал подобное на Двелле, а теперь оно практически взяло над ним верх.
Ощущение пропало, когда из врат подул злой ветер.
— К бою! — заорал Абаддон. — Что-то происходит.
Все оружие в комнате вскинулось, нацелившись на портал. Его поверхность колыхалась уже не от мягкого падения капель дождя, а от буйства океанского шторма.
Хорус Луперкаль выпал сквозь маслянисто-черную поверхность прохода и рухнул на колени перед Абаддоном и Кибре. Темные врата позади него исчезли с хлопком вытесняемого воздуха. Осталась лишь сплошная скальная стена, будто врат никогда и не существовало.
Аксиманд бросился вперед, на помощь. Магистр войны стоял на четвереньках. Его спина тяжело вздымалась от вдохов, словно у выпущенного из запертого в вакуумной камеры человека.
— Сэр? — заговорил Абаддон. — Сэр, с вами все в порядке?
Даже через перчатки Аксиманд чувствовал, что плоть магистра войны холодна как лед.
— Вы еще здесь? — произнес Хорус, не поднимая глаз. Его голос был чуть громче сухого шепота. — Вы ждали меня… все это время…
— Конечно, мы ждали, — ответил Аксиманд. — Вас не было несколько мгновений.
— Мгновений?.. — слабо, почти лихорадочно проговорил Хорус. — Тогда все… все еще предстоит сделать.
Аксиманд оглянулся на Абаддона, увидев на лице Первого капитана такое же сомнение. Никто из них не имел ни малейшего понятия ни о том, что могло произойти по ту сторону врат, ни о возможных последствиях подобного путешествия.
Они позволили своему повелителю и господину отправиться в неизвестность, и ни один из них не знал, чего теперь ожидать.
Этот недостаток предусмотрительности ужасал Аксиманда.
— Брат, — произнес Мортарион, прерывая самобичевание Аксиманда. — Ты нашел, что искал?
Хорус выпрямился в полный рост — у Аксиманда расширились глаза: магистр войны постарел.
Хтония сформировала его, сделала воином, обладающим твердыми, как кремень, чертами и суровой красотой. Два столетия войны не оставили на нем следов, однако несколько мгновений, проведенных за вратами, сделали то, чего не смог ход времени.
Коротко стриженые волосы пронизывала седина. Лицо того, кому всю свою жизнь служил Аксиманд, теперь было лицом древнего воителя, сражавшегося дольше, чем можно было вообразить, повидавшего и пережившего слишком многое. Морщины в уголках глаз стали глубокими и отчетливыми.
Но огонь и целеустремленность в его глазах горели ярче, чем когда-либо.
Да, и в глазах был не просто огонь.
То, что Аксиманду показалось холодной плотью, являлось силой эмпирей, очищенной и отшлифованной в теле бессмертного создания. Хорус стал более горделивым, цельным и могучим, чем раньше. Луперкаль всегда считал титул «магистр войны» неуклюжим термином, который никогда полностью не приживется и не будет принят на веру.
Сейчас же этот титул стал для него родным, будто он владел им задолго до того, как возникла такая должность. Теперь он был Магистром Войны естественно и недвусмысленно.
Аксиманд, Абаддон и Кибре попятились от Хоруса. Все они пали ниц в восхищении от наполнявшей примарха силы, что развертывалась в материальном мире. Даже Мортарион, самый непокорный из примархов, преклонил перед Хорусом одно колено, чего никогда не делал для Императора. Хорус ухмыльнулся, и все признаки измученного войной старца исчезли в мгновение ока. На его месте возник смертный бог, еще более великолепный и опасный, чем когда-либо, наполненный силой, которой до него пользовалось лишь одно существо во всем мироздании.
— Да, — произнес Хорус. — Я нашел именно то, что искал.
Назад: Глава 22 НЕ УЛЛАНОР. ЭТО СТРАХ. ВРАТА АДА
Дальше: Глава 24 ПОКИДАЯ ЛУПЕРКАЛИЮ. СКВЕРНЫЙ ПРИЕМ В ЛУННОМ СВЕТЕ. ГЛАЗ ОХОТНИКА