Глава 26
Сев в кресло, я взглянула в иллюминатор.
Профессор Мак-Аарот пообещал, что отправит человека встретить меня в Элентропе. Уверена, эта поездка будет не такой, каким было мое путешествие в Вейсмунд. Еще до вылета я присмотрела квартиру в дуплексе в фешенебельном районе Элентропа. Я позволила себе эту роскошь, наплевав на все сомнения. Черт побери, мы живем один раз!
Длительные перелеты располагают к размышлению.
Я откинулась на спинку сиденья, прикрыла веки, мысленно возвращаясь в прошлое, в мой маленький каптийский дом.
— Послушай, Лимма, — Дейну слегка потряхивало после химии, — я хочу, чтобы ты поехала в Элентроп. Я много думала над этим…
Мы сидели на заднем дворе, на террасе. Погода была слишком жаркой и солнечной для ранней осени. Тучи клубились только у горизонта, а над нами сияла бесконечная теплая лазурь.
— Ты хочешь, чтобы я уехала? — переспросила я, щуря один глаз от солнца.
— Я много думала, Лимма. Я скажу тебе одну вещь, — ее голос был тихим и неторопливым, — обещай, что выслушаешь.
— Хорошо, — я отвлеклась от шахмат, в которые мы играли. — О чем разговор?
— Когда твоя мама заболела… — Дейна стиснула зубы, обратив взгляд на верхушки деревьев, — …это был самый страшный день в моей жизни. Все эти доктора, ее коллеги, говорили одно: у нее нет шансов. Они не могли ей помочь. Эти важные люди в белых халатах, которые спасали других, просто не могли ничего сделать. — Дейна замолчала, а когда снова заговорила, ее взгляд упал на мое лицо: — И тогда я смирилась, а затем я почувствовала облегчение… потому что, — ее голос задрожал от волнения, — потому что Гарверд, наконец, была со мной. Я радовалась этому, Лимма… — теперь я слышала лишь сдавленный, полный горечи шепот: — Где-то в глубине души, я, наверно… была рада этой болезни. Тогда, когда ты нашла письма, ты… сказала об этом мне в лицо, и… я вдруг поняла. Я поняла, что всегда была слишком слабой, чтобы остаться одной. Я боялась.
Чувство вины не давало ей покоя очень долго.
— Ба…
— Нет-нет, ты послушай, Лимма, — торопливо заговорила она, — я знала, что она могла преподавать, но я не хотела отпускать ее. Из-за собственного страха.
Я закусила губу, чувствуя, как начинают щипать глаза.
— И я не хотела отпускать тебя, — вымолвила Дейна, — я думала, что смогу привязать тебя к дому… но это неправильно, Лимма. Я злилась на тебя. На твою мать. Я даже злилась на нее за то, что она ушла раньше меня. И я опять была одна… Но теперь я понимаю кое-что, Лимма: ты не должна страдать из-за этого.
Порывисто я коснулась ее руки, сжала ее прохладные пальцы в ладони.
— Послушай, ба, — заявила твердо, — тебе незачем говорить об этом. Я не уеду. Я останусь с тобой. Мы пройдем через все вместе. Слышишь?
— Лимма, я же не беспомощная…
— Теперь дело во мне.
— И ты не осуждаешь меня?
— Нет, — уверила ее, — мы все любим по-разному, жертвенно, эгоистично, собственнически. Но мне плевать, если я знаю, что любовь эта настоящая.
Ее губы задрожали, складываясь в улыбку.
— Мне стало так легко, — произнесла она, — так спокойно… хорошо, что мы поговорили.
Казалось, Дейна совсем обессилела.
Завтра ей должно исполниться семьдесят восемь. Сейчас ее возраст хорошо проглядывается во внешности, но это из-за болезни и химиотерапии. Уверена, скоро начнется период ремиссии, и ба вновь окрепнет.
— Хочешь, завтра мы вместе испечем пирог? — спросила я. — И позовем кого-нибудь? Может быть, нашу соседку?
Дейна хрипло дышала, глядя на меня сквозь полуприкрытые веки.
— Давай сначала доиграем партию, — вымолвила она.
Я передвинула фигурку на шахматной доске. Последнее время мы могли играть и говорить часами.
— В этот раз я тебя обыграю, — зашептала я, потирая руки.
По губам Дейны скользнула слабая умилительная улыбка. Она никогда не поддавалась, и сейчас не собиралась.
— Шах, — ба медленно склонилась, переставила фигуру и вновь спрятала руку под плед.
— Да не может быть… — я уставилась на доску, покусывая губу. — …Ну, уж нет, так просто я не сдамся, — я напряженно ломала голову над следующим ходом, — торопиться здесь не стоит. Даже из этой западни есть выход. Дай мне только еще минуту, — Дейна не торопила, впрочем, она и так выиграет подчистую. — Может, вничью, а? — я еще долго корпела над головоломкой, а затем подняла взгляд.
Никогда не забуду этот момент: Дейна все так же сидит в глубоком кресле, ее голова безвольно опущена на грудь. Она не двигается, лишь только ветерок качает край пледа, упавший с ее руки.
— Ба? — тихо, едва слышно позвала я. — Только не сейчас, ба… — мое горло свело судорогой, — только не сейчас…
Я осторожно поправляю плед, кутаю ее…
Моя родная, моя упрямая, любимая бабушка.
Я долго смотрю на нее и шепчу, как сумасшедшая:
— Ты снова выиграла, ба… как всегда…
Воспоминания отступили — самолет тряхнуло.
— Ненавижу летать, — испуганно проговорил мужчина, сидящий рядом со мной.
— Потерпите, — доброжелательно улыбнулась я. — Эти трудности временные.
Мне казалось, впереди меня должно ждать что-то хорошее. Я устала страдать. Я хотела взять от жизни то, что мне полагалось.
Я, наверно, еще долго буду думать над тем, что мы с Дейной говорили друг другу. И до конца дней вспоминать ее, питать к ней глубокую благодарность и уважение.
В Элентропе меня, действительно, встречали — научный сотрудник с кафедры, которого звали Каселл. Молчаливый и вежливый. По дороге он не сказал мне и пары слов, но не потому, что презирал всю ситайскую братию, а потому, что был смущен.
Со времени моего обучения Элентроп ничуть не изменился. Все такой же открытый, большой и суматошный город. Здесь зарождались мои самые смелые мечты, здесь я когда-то грезила работать с таким человеком, как Кей Такер.
Дуплекс оказался потрясающим не только на рекламных картинках. Поначалу в моем распоряжении был только матрас, стол и пара стульев, но меня это ничуть не огорчало. Видела бы Нилла вид, который открывался из окон в гостиной! Вечером можно было сесть с чашкой горячего чая прямо на пол и смотреть, как за крышами домов тонет солнце.
Пришлось отдельно обговаривать с хозяйкой присутствие в доме животного, потому что я привезла с собой маленького котенка — египетскую мау. Я купила его еще в Каптике, чтобы подарить Дейне. Да, он и был тем самым теплым подарком, которым я хотела порадовать близкого человека. Не успела, к сожалению.
Я встретилась с профессором Мак-Ааротом лишь спустя неделю после приезда. Мы обговорили все условия, и вскоре я вышла на работу. Мне доверили первокурсников — лишь пару часов в неделю. Признаюсь, выступать в роли преподавателя было неловко. Еще бы! Парни тщетно пытались строить мне глазки. Не скажу, чтобы мне нравилось работать на кафедре, но я не могла жаловаться — Мак-Аарот договорился о том, чтобы мне были предоставлены время и допуск в лабораторию. Кандидатская давалась мне легко, и я была относительно счастлива. Время уже не имело для меня никакого значения.
Я окунулась в работу с головой.
Я больше не интересовалась клонированием. Да, у меня — представьте себе — начали формироваться совсем иные убеждения. Наверно, стоило пройти весь мой путь, похоронить мать, а через несколько недель бабку, чтобы понять — жизнь штука тяжелая, но прожить ее можно всего один раз. У нас нет права даровать ее, но у нас есть обязанность ее беречь. Все свои силы я бросила на регенеративную медицину, махом перечеркнув все то, над чем работала ранее.
И знаете, в моей жизни больше не было сомнений.
Иногда я была благодарна Такеру за время, проведенное в Вейсмунде. За то, что он ставил под сомнение мои способности, за то, что я почти отреклась от них, а затем поверила. Наверное, он не знал и даже не догадывался, какой урок я вынесу из всего этого.
А еще я благодарила Дейну за слова, сказанные в больнице. За то, что я перестала эгоистично гнаться за признанием, поняв, что я должна спасать не все человечество, а каждого человека.
Вечная жизнь пусть будет головной болью Такера. Он идеалист. Для него женщина — это женщина, утеха, удовольствие, не более. Для него либо жизнь, либо смерть. А я учусь отличать полутона. Я больше не отличница. Я — Лимма Лессон, способная спотыкаться, ошибаться и идти дальше.
В непрестанной работе есть свои преимущества. Нет времени на личную жизнь.
Я, разумеется, работаю с мужчинами. Некоторые из них — вполне ничего. Они бросают на меня заинтересованные взгляды, но уже через пару месяцев я, наверно, стану для них «своим парнем», потому что меня не тянет на романтику. От слова «совсем». Некоторые из моих коллег всерьез подумывают, что я лесбиянка. Все признаки налицо — живу в огромной квартире с кошкой. Так еще хожу с ними в бар и слушаю их нытье про баб.
Да, ученый, как по мне, половых признаков иметь не должен. Не это ли залог успеха?
Впрочем, я не забывала о том, что женщина. На кафедре и в лаборатории было плевать, ходишь ты на шпильках или нет, и какова длина твоей юбки. С Такером мне было запрещено даже выбирать — запрет был вполне однозначным. Здесь же я вкусила всю прелесть свободы. Если я хотела, то могла надеть платье, распустить волосы и, того хуже, накрасить губы. Но, признаюсь, чаще я не хотела. Но и тогда меня никто не обвинял в отсутствии вкуса.
Преимущества работы в Элентропе были так очевидны, что я долгое время не могла поверить своему счастью. Мне не говорили на каждом шагу об уровне моего айкью, не потешались над тем, что я экстерном окончила университет и вылетела от Такера. Ко мне здесь вообще относились с уважением. И меня слушали! Что еще нужно для Лиммы Лессон?
Первые полгода я работала как проклятая. И это дало результат — меня назначили старшим сотрудником. Приятно, не находите? И снова адская машина набирает обороты — успех подхлестывал меня трудиться больше.
— Лимма, тебе нужно передохнуть, — сказал мне как-то доктор Пиер. — Ты угробишь не только себя… твои лаборанты уже ноют!
Доктор Пиер! Тот самый, с которым я познакомилась на открытии корпуса в Вейсмунде. Я по праву могла считать его своим другом. В его светлых глазах всегда искрилось тепло. Если вы хотите увидеть человека, который всегда везде успевает, то это Пиер. Он был счастливо женат, у него было двое детей и собака — просто идиллия. Ко всему прочему, он был повернут на работе. И ему блестяще удавалось совмещать все это.
— Давай просто выпьем в баре? Возьмем с собой Каселла? А? — он медленно надел пиджак, рассчитывая, что я оторвусь от микроскопа. — Сегодня же суббота…
Да, и я планировала задержаться.
— Поговорим по душам? — вскинул бровь Пиер.
Я все-таки взглянула на него. Мужчина широко улыбнулся и развел руки.
— Тебе пора проветрить голову, Лимма. Прими мой искренний совет: выпей пару бокалов вина и обрати, наконец, внимание на Каселла.
— А что с ним?
— Он одинок, молод и… в общем, он неплохой парень.
Я поднялась, устало потянулась, скрывая улыбку. Уже несколько месяцев Пиер подбирает для меня пару. Это очень мило.
— Ну? — поторопил он.
Суббота… почему бы не согласиться? Я уже давно не давала себе поблажек. А ведь мне еще только двадцать.
— Уговорил.
— И никаких разговоров о работе, — ударил он кулаком одной руки в ладонь другой.
О, я буду стараться.
Бар на окраине Элентропа будто намекал на то, что здесь можно забыть о проблемах. Ритмичная музыка, длинная барная стойка, за которой с трудом можно отыскать местечко, не говоря уж о столиках. Красивые женщины, предприимчивые мужчины. По будням здесь было довольно уютно, но только не в субботний вечер. Заинтересованные мужские взгляды заскользили по мне, едва я вошла следом за Пиером, опустив голову и спрятав руки в карманы джинсов.
Каселл уже ждал нас. Увидев меня, смущенно заулыбался.
— Итак, мы должны отметить новое назначение Лиммы, — сказал Пиер, усаживаясь за стойку.
— Хорошо выглядишь, — шепнул мне Каселл.
Пиер сделал заказ бармену, а затем повернулся ко мне:
— На самом-то деле я ненадолго. А вы с Каселлом посидите…
О, какой коварный план, сплошь шитый белыми нитками. Кому-то вздумалось устроить мою личную жизнь?
— И никакой работы, Лимма, ты обещала, — предостерег меня Пиер.
— Само собой, — даже разозлиться на него не могу. Все настолько нелепо, что мне остается лишь улыбаться.
Разумеется, когда Пиер ушел, между мной и Каселлом повисло гробовое молчание. Я уставилась в экран телевизора, висящего в углу, а Каселл принялся складывать салфетку.
— Прости, что не позвал тебя сам, — вдруг сказал он, — просто… ты такая недосягаемая. Думал, сразу откажешь.
Все, что я почувствовала к этому довольно привлекательному молодому мужчине, — это сочувствие.
Я смотрела на него пристально, чувствуя, что воспоминания о Вейсмунде вновь закрадываются в сознание. Хотя, зачем я лгу? Я думала не о Вейсмунде, а о Такере. За те полгода, что я не видела его, мои мысли возвращались к нему преступно часто. Я отдавала себе отчет в том, что думаю о нем, как о мужчине — красивом, сильном, страстном. Я пыталась сохранить память о его поцелуях. О вкусе его губ. О запахе его сигарет, смешанном с парфюмом.
— Я не хочу отношений, — выдала с ходу и совершенно категорично.
Каселл подтянул к себе бокал, обхватил его обеими руками.
— У тебя кто-то есть? — надломился его голос.
Я отрицательно покачала головой. Фраза «Давай будем друзьями?» срывается с моих губ сама собой, и Каселл болезненно морщится.
Разговор у нас не клеится. Я обещала, что не буду говорить о работе, а раз так, то говорить нам не о чем.
Мы еще некоторое время пытаемся наладить диалог, но все попытки с треском проваливаются, и, наконец, я решаюсь:
— Мне нужно домой. Хочу немного отдохнуть.
Когда я попрощалась с Каселлом и приехала домой, то почувствовала облегчение. Все-таки я не готова к новым чувствам. Может, должно пройти время? Еще лет сто, к примеру?!
Я медленно поднялась по ступеням, открыла дверь и едва не врезалась в соседку.
— О, Лимма, — сказала она. — К тебе приходил мужчина… пару минут назад.
Я уже ухватилась за перила и занесла ногу над ступенькой, как внутри меня, в самой груди разлился живой, трепещущий огонь.
— Мужчина? — я обернулась.
— Темноволосый, молодой, — сообщила соседка, — симпатичный такой… Представился…
Сердце надрывно забилось.
— … представился… кажется, Баргером.
Мне вдруг стало холодно. Слабость, безразличие, раздражение внезапно захлестнули меня, заставив хмуриться.
— Давно он ушел?
— Пару минут назад, я же сказала, — ответила она.
Всевышний! Зачем он пришел? Что еще он не успел мне сказать в последнюю нашу встречу?
Я вышла на улицу, ведомая банальным любопытством. Наверно, мне нужно проветрить голову. На долю секунды я предположила, что вместо Баргера мог оказаться Такер. Нужно быть последней лгуньей, чтобы не признаться хотя бы самой себе, что Кей — единственный мужчина, которого я хотела бы видеть рядом. Только он.
Зажглись фонари. По дорожке вдоль парка шла милая парочка влюбленных. На улице слишком хорошо, чтобы хандрить. Бывают такие минуты, когда сходится все: лиричная тихая погода, заставляющая ностальгировать, прохладный невесомый воздух, мысли, которые кружат голову. Хочется размышлять обо всем на свете, допустим, о предназначении в мире или о любви, которая больше никогда не повторится…
Воздух жег мне легкие. В голове нарастал туман и непонятный приглушенный гул.
Я схожу с ума? Ну, и ладно…
Я внезапно остановилась, увидев Баргера. Он шел по тротуару, мерно удаляясь. И я вдруг почувствовала, что подвела себя к дилемме: окликнуть его или дать уйти? Признаться, за эти полгода я ни разу не вспомнила о Баргере. Я уже давно не злилась на него, в моей душе остался лишь неизгладимый неприятный осадок, который въелся точно ржавчина. Некогда мне хотелось видеть в нем друга, теперь он вызывал безразличие. Но что-то все равно подтолкнуло меня остановить его.
Выглядел он отвратительно. И дело не в одежде, за которой он не особенно следил, просто в глазах этого человека было едва уловимое сожаление, жалость к себе самому.
Мужчина остановился, обернулся. На его губах возникло подобие улыбки.
Он сам подошел ко мне, и только после я смогла произнести упавшим, бесцветным голосом:
— Доктор Баргер? Что вы здесь делаете?
— Лимма, — мягко проговорил он, — я был в Элентропе и решил увидеть тебя. В лаборатории мне сказали твой адрес.
Я шумно вздохнула.
Наверно, я все еще была слишком правильной, чтобы отнять у него возможность высказаться, хотя, признаюсь, это желание у меня было.
— Мне нужно извиниться, Лимма…
— Все в прошлом, — ответила коротко.
— Может, перекусим где-нибудь?
— Нет.
Он не ожидал, что я окажусь настолько категоричной.
— Лимма, — выдохнул он. — Жаль, что все так вышло. Я не должен был вести себя так с тобой. Сейчас Сайверсы переживают не лучшие времена. Несколько их компаний признали себя банкротом… Они прекратили финансирование моей лаборатории.
Интересно ли мне было? Нисколько.
Заметив скучающее выражение моего лица, Бартер произнес:
— Просто меня не покидало ощущение, что я должен извиниться.
— Надеюсь, после этого вам полегчало. Рада, что вы заскочили, — почти механически говорила я. — Берегите себя, и прощайте.
Не став слушать его ответную речь, я развернулась и зашагала к крыльцу. Баргер и не думал меня останавливать.
Дела у Сайверсов идут хреново — мне бы радоваться. Но почему стало так паршиво на душе?
