Глава 25
Сложность разговора с Дейной состояла в том, что она не хотела слушать.
Даже ее вид — скрещенные на груди руки, хмурый недоверчивый взгляд, сжатые губы — свидетельствует об этом.
Мы сидим в гостиной. Выключенный телевизор, задернутые шторы говорят о том, что нас вообще ничего не интересует, кроме жаркого спора. И спорим мы уже довольно долго.
— Ты должна поехать со мной, — говорю я в сотый раз.
Выражение ее лица не меняется, будто мои слова проносятся мимо. Скепсис во всем.
— Ба, это же Элентроп. Тебе там нравилось!
Дейна молчит, пожевывая нижнюю губу.
Я точно знаю, что она рвалась прочь из Элентропа только потому, что мама там всегда была занята работой.
— Я не хочу упускать этот шанс, — твержу снова, — меня пригласили на кафедру патофизиологии. Начну писать кандидатскую… Профессор Мак-Аарот…
— Я, — четко и медленно выговаривает Дейна, — никуда не поеду. Если ты хочешь, можешь отправляться в Элентроп хоть завтра. Я тебя не держу!
Я возвела глаза к потолку и откинулась на спинку дивана.
— В Каптике мне не устроиться, — пытаюсь вразумить ее.
— Здесь мой дом, Лимма, — твердо заявляет бабушка, — здесь мой муж и моя дочь. Когда я умру, меня похоронят рядом с ними.
В этом ее не переспорить. Не могу же я увезти ее силой?
— Ты же понимаешь, что без тебя я никуда не поеду?
— Один раз ты уже уехала, что мешает тебе уехать опять? Я еще не настолько дряхлая, чтобы за меня переживать.
Иногда с ней невозможно разговаривать. Она пьет чай, гордо приподняв подбородок — старается показать, что ни в ком не нуждается. Однако я знаю, что в фарфоровой чашке не чай, а бренди. И она пьет его каждый день после смерти Гарверд.
— Пообещай хотя бы подумать, — прошу у нее.
— Тут не о чем думать.
Денег, что лежат на счету, нам вполне хватит, даже если я не буду работать. Но что, если я не могу без работы? Бесцельно прожитые дни убивают. Если бы я вдруг умерла, никто бы не запомнил Лимму Лессон, никто бы не узнал, каким хорошим специалистом она была и как много хотела сделать.
Мне придется сообщить Мак-Аароту, что я повременю с переездом. Надеюсь, это не сильно его обидит.
Я приготовила ужин, рассчитывая, что ба вспомнит о существовании своих неписаных правил — ужин ровно в восемь. Дом наполнил запах запеченного мяса. Диву даюсь, как мне удалось его не испортить. Все-таки кулинар из меня хреновый. Но Дейна не спустилась к ужину. Она ответила мне из комнаты, что слишком устала и не голодна.
— Может, мы поговорим? — я села у двери, облокотилась спиной о гладкую поверхность. — Уже столько времени прошло… — моя бабка была упрямая, как черт, — слушай, я спасла твои розы. Ты давно не выходила в сад… Может, мы с тобой погуляем? Как-нибудь вечером?
Я знала Дейну. Она была вредная и злопамятная. Но, буду верить, она до сих пор любит меня.
— У тебя скоро день рождения, ба. Помнишь, в том году мы пекли твой любимый пирог?
Уверена, она внимательно слушает.
— Мама тогда еще могла говорить… она заказала для тебя свитер через интернет-магазин, а он пришел не того размера. А я купила тебе носки из шерсти, ты сказала, что всегда хотела такие, но ни разу их не надела.
Эти воспоминания приносили с собой радость со странным привкусом горечи.
— Ба, ты говорила, что всегда хотела получить в подарок что-то теплое. То, что согрело бы тебя. Мне кажется, я знаю, что это может быть. Ты меня слышишь?
Там, за дверью, раздались шаги.
— Бутылка бренди отлично меня согреет, — раздался ее голос.
Я тихо рассмеялась.
— Может, ты откроешь дверь?
— Я хочу спать, Лимма. Я уже легла.
Дейна лжет — она стоит у двери. Она взрослая женщина, но порой ведет себя, как ребенок.
— Хорошо. Тогда поговорим утром, — я поднялась, коснулась дверного полотна рукой, будто желая Дейне спокойной ночи.
Этой ночью мне было не так легко уснуть. Дом был пустой и тихий. Тишина сводила с ума. Я включила радио, легла в постель поверх одеяла. Я думала о том, что в Вейсмунде раннее утро, Такер уже в своем кабинете, Лойс подтрунивает над Гаредом, Шейла называет их придурками, а Велман тихо смеется над ними. Я вспоминаю историю с поролоновым костюмом, и мне становится смешно. А еще тот случай с шампанским — ну и натерпелась же я…
Вдруг с первого этажа доносится звон посуды. Я выключаю радио, прислушиваюсь. Затем поднимаюсь с кровати, открываю дверь и кричу: «Ба? У тебя все в порядке?»
Никакого ответа.
Я спускаюсь по лестнице, иду на кухню. Там горит свет.
Дейна стоит спиной ко мне, склонившись над столом, и перебирает лекарства, которые лежат перед ней кучей.
— Ба, что-то случилось? Что ты делаешь?
От неожиданности она замирает, потом резко сгребает лекарства в лоток, говорит: «Ничего, я просто… живот скрутило».
— Давай я тебе помогу, — я обхожу стол.
— Нет-нет, Лимма. Иди спать. Я сама…
Я поднимаю взгляд, смотрю в лицо Дейны, и мне становится нехорошо: ее подбородок дрожит, на лбу выступили крупные капли пота, кожа вокруг рта синяя.
— Что с тобой?
— Все в порядке, — говорит она с упрямством. — Иди спать, Лимма.
Она хочет уйти и поспешно разворачивается, однако ее колени подгибаются, и она падает без сознания. Падает!
Глухой удар… Время словно остановилось. У меня такое ощущение, будто рядом стою не я, лучше думать, что меня и вовсе здесь нет. Я просто уснула, и мне приснился очередной кошмар.
У меня внутри такой страх, что я не понимаю, как быть. Когда было плохо маме, я всегда знала, что делать, теперь же я беспомощна, как новорожденный ребенок. Образ Дейны — такой непоколебимый, сильный и незыблемый — пошатнулся.
Я вызываю службу спасения. Не сразу вспоминаю свой адрес. Впрочем, я все помню урывками: вот я хватаю трубку телефона; вот слышится вой сирен.
Больше всего на свете я боюсь подойти к Дейне и проверить ее пульс. Мне кажется, она умерла.
Я приподнимаю ее ноги на подушку, расстегиваю верхние пуговицы ночной рубашки, поворачиваю ее голову набок. С облегчением понимаю, что она дышит. Через пару минут она приходит в себя и даже возмущается из-за того, что я вызвала помощь.
— Съела что-то не то, — так она объясняет свое недомогание и мне и сотрудникам «Скорой помощи». — Я не поеду ни в какую больницу! — наотрез отказывается, когда ей предлагают госпитализацию.
Если бы не второй приступ, нам бы так и не удалось заставить ее сесть в машину.
— У меня нет никаких проблем, — сообщает она всем вокруг, — я замечательно себя чувствую!
Даже пищевое отравление в ее возрасте может быть опасным.
Я устала растолковывать ей это, когда она всерьез хотела вернуться домой.
Дейна ненавидела больницы и весь медперсонал, кто бы ни стоял перед ней — именитый профессор или робкий интерн. Все манипуляции, что проводили с ней, она язвительно комментировала. Подумать только, а ведь ее дочь была хирургом!
— Все? Вы взяли все анализы? Я могу ехать домой?
Мне пришлось краснеть перед ее врачом, что ничуть не умерило пыл моей бабки.
Из приемного ее перевели в палату, а я осталась ждать результатов. Я почти задремала в кресле, когда вернулся врач. Ночная смена, а также новоиспеченная пациентка неслабо вымотали ему нервы, поэтому он говорил монотонно и даже холодно.
Прежде мы сели друг напротив друга, мужчина по — ложил на столик историю болезни, потер переносицу.
— Дело вот в чем, — сказал он, — у госпожи Морис рак.
Я по-идиотски усмехнулась.
Да этого не может быть! Она здорова! Вы ее видели? Она любому даст фору!
— Рак желудка четвертой степени, — снова заговорил врач, — пару месяцев назад она отказалась от химиотерапии…
— Что? — этот вопрос я задала на автомате, ибо расслышала все от первого до последнего слова, просто информация странным образом не хотела усваиваться в моем воспаленном мозгу.
— Она прошла обследование два месяца назад, потом несколько сеансов химиотерапии, после чего отказалась продолжать лечение. Разумеется, картина усугубилась.
Я молчала довольно долго. Казалось, что врач меня с кем-то спутал. Здесь, наверно, чудовищная ошибка!
— Это она вам рассказала? — когда это мой голос успел так охрипнуть?
— Да.
Мне стоит тысячу раз повторить это проклятое «да», чтобы поверить.
— Я могу ее увидеть? — все внутри клокотало от злости и отчаяния.
Пока мы шли до ее палаты, меня штормило. В ушах звенело, голова пульсировала болью.
Перед дверью я запаниковала. Войти туда означало узнать правду. Страшную, отвратительную и такую болезненную правду. Мне предстояло увидеть Дейну на больничной койке, с катетером, торчащим из вены, с биркой на запястье — вот оно, свидетельство правды.
Врач благоразумно оставил нас одних.
Я очень долго боролась со слезами. Самое неуместное, что сейчас могло со мной произойти, — это истерика. Уж лучше злость.
— Когда ты собиралась мне сказать? — спросила я, стоя у койки Дейны.
Она сидела, положив руки на одеяло. Ее взгляд был таким умиротворенным и спокойным, что я взбесилась:
— Ты знала об этом давно! Почему… почему ты не сказала?
Я задыхалась от злости, а ба лишь пожала плечами:
— Я не хочу быть обузой, Лимма. Да и вообще… я надеялась умереть раньше Гарверд. Слишком больно переживать своих детей.
Отшатнувшись, я врезалась в стул. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.
Все-таки я была значительно слабее и ничтожнее духом, чем Дейна. Ума не приложу, как она могла так легко говорить о собственной смерти. Будто это что-то обычное, что и значения не стоит придавать.
— Ты отказалась от химиотерапии.
— После нее я была вялая, мучилась бессонницей и головной болью. А мне нужно было ухаживать за дочерью.
Только теперь я осознала всю силу привязанности Дейны к моей матери.
— Но ведь теперь уже не нужно. Ты должна пройти курс лечения.
— Лимма.
— Пообещай мне, — прошептала я. — Ты должна!
— Лимма, хватит, — мягко проговорила она. — Я слишком стара для всего этого, мне семьдесят восемь. На сколько все это продлит мою жизнь?
— Не смей сдаваться.
— Я не сдаюсь. Я ухожу. Жизнь конечна. Я бы не хотела ничего в ней менять. Я была счастлива. Кому нужно жить вечно? Мечтателям, вроде тебя? — она улыбнулась. — Людям не нужны вторые шансы, они должны понимать, что жить надо здесь и сейчас. В конкретную секунду.
— О чем ты говоришь? — застонала я.
— В моем возрасте нужно быть готовой к смерти. Нужно признать, Лимма, что жизнь имеет смысл только тогда, когда в ней ставят точку.
— Тебе еще рано ставить точку.
— Лимма, я так злилась на тебя… Но…
— Пожалуйста, согласись пройти лечение. Ради меня. Я обязательно что-нибудь придумаю. Хорошо, ба?
Я боялась услышать «нет», поэтому крепко прижалась губами к ее горячему лбу. Сейчас, как никогда, я понимала, как сильно, горячо и нежно люблю ее.
