Глава 23
Можно подумать, похороны — это светское мероприятие.
Сборище малознакомых людей, которые скорбят так картинно, что я едва держу себя в руках.
Мне приходится быть сильной. Я выплакала все слезы еще в Вейсмунде, сидя в ванной доктора Такера. Сейчас мое лицо не выражает ни одной эмоции.
Элентроп, оказывается, не так уж далеко, раз все эти напыщенные люди смогли приехать. И ради чего? Отдать дань памяти? Нет. Они хотели всколыхнуть все то неприятное, что было связано с именем моей матери. Здесь полно завистников, наблюдавших и ее взлет, и падение. Они пришли увидеть финал ее жизни. Очевидно, для них все было справедливо: Гарверд в земле, а они живы и относительно здоровы. Я спиной чувствовала, как они глядят на меня. Их шепот раздается повсюду.
Дейна не плачет. Она принимает соболезнования, мерно ходит по гостиной, заложив за спину руки, поправляет фотографии, изредка кивает кому-то. Я слышу, как некто тихо называет ее сумасшедшей старухой, а меня озлобленной пигалицей. В нашем саду кто-то курит и даже смеется.
Как же мне хочется выставить всех этих людей вон. Но я не нахожу в себе сил. Нилла подбадривает меня легкой улыбкой, мол, держись.
Я вижу профессора Мак-Аарота. Вот единственный человек, который искренне любил мою мать. Я горячо принимаю его объятия и слова утешения. И снова чередую с нескончаемым потоком чужих соболезнований и причитаний.
Профессор уже разговаривает с Дейной, а я чувствую назойливый взгляд — Баргер. Он выглядит так, будто случайно сюда заглянул по дороге из лаборатории, и ярко выделяется в своих джинсах и синей рубашке. Но мне приятно его видеть. Он долго подбирает слова, прежде чем заговорить.
— Хотите чаю? — спокойно спросила я, обрывая его на полуслове.
Игнорируя присутствующих, мы пошли на кухню, я крепко закрыла дверь — посторонние звуки приглушились.
Пока Баргер располагался за столом, я принялась разливать чай. Наверно, со стороны я выглядела вполне спокойно, но признаюсь, внутри у меня все клокотало.
— Я рад видеть тебя, — Баргер всегда скуп на эмоции, но сейчас что-то сподвигло его открыться. — Повод, к сожалению, хреновый.
— Я тоже вам рада. Спасибо, что приехали.
— Ты ненадолго?
Я некоторое время смотрела в его темные глаза, затем молча поставила на стол чашки. Неужели Баргер не знал, чем закончилась история с этой несносной практикой у Такера?
— Что-то не так? — настороженно спросил он.
— Я уволилась.
— Что?
— Уволилась, — повторила и почему-то нервно рассмеялась. — Ничего страшного, от меня не убудет, а ваш брат вообще счастлив. Вам сколько сахара?
— Господи, Лимма, — Баргер смотрел на меня так, как я вчера смотрела на Дейну — будто на чокнутую, — вы с ним не поладили?
Очень даже поладили.
— Это неважно. Я устроюсь в другое место.
— В Элентроп?
— Почему же сразу в Элентроп, — положила ему два кусочка, как и себе, — я еще не решила. Но ближайшее время проведу здесь.
— Здесь? — Баргер нервно потирал переносицу, — не лучшая идея, Лимма. Это не годится.
— Почему?
— Ты знаешь почему.
— Из-за Питта, — усмехнулась и поднесла к губам чашку. — Это в прошлом. Мне сказали, он уже со всем определился — женится. Я тоже все для себя решила.
Баргер нахмурился.
— Ты кое-чего не знаешь, Лимма. Питт ни черта не определился — это факт. Он все это время пытался выяснить, куда ты делась. Он приходил ко мне, запрашивал информацию у Хейвуда, был у твоей матери…
— У мамы?
— Он доставал твою подругу. Она тебе не говорила?
Я отрицательно покачала головой.
— Да, Питт женится, — продолжил Баргер, — но это не значит, что он о тебе забыл.
Мне почему-то стало стыдно. Я отвела взгляд, глянула в окно.
— Я поговорю с Питтом, и все прояснится.
— Его родители этого не допустят. Они очень влиятельные люди и имеют поддержку не только здесь, у них есть связи в ММА, и знаешь, что это может значить для тебя?
— Господи…
— Ты не устроишься не только в Элентропе, но и на самой захудалой планете в самом засранном медпункте. Они превратят твою жизнь в ад.
— Но ведь я им ничего не сделала. Я просто вернулась домой. Здесь моя семья.
— Твоей матери больше нет.
— А Дейна?
— Брось, Лимма, ей почти восемьдесят, она скоро умрет…
У меня из рук падает чашка. Она летит вниз, будто в замедленной съемке, а затем «бах!» и разлетается осколками на кафельном полу.
— Что вы сказали?
— Лимма, это правда жизни. Ты должна подумать о себе. Ты видишь, что творится с твоей бабкой?
Наверное, в тот момент, когда Баргер говорил все это, он не представлял, на грани какой катастрофы находится. Меня вдруг осенила догадка, такая грязная и мерзкая, что меня замутило.
— Вы же пришли сюда не из-за меня, верно? — проговорила. — Вас прислали. Чтобы вы убедили меня уехать.
— Лимма…
Я видела его лицо, и испуг так явно отразился на нем, что я не выдержала.
— Катитесь к черту! Убирайтесь! — закричала. — Вон из моего дома!
Я сорвалась и не владела собой.
Если бы он не ушел добровольно, я бы, наверно, набросилась на него с кулаками.
Я провожала его бранью, а когда дверь за ним захлопнулась, я обернулась — немая сцена, напряженные и растерянные лица присутствующих, полная тишина, за исключением звонка надрывающегося телефона.
— Лимма, — Дейна подходит ко мне, и все слышат ее вопрос: — Ты выключила воду? Я, кажется, забыла выключить воду в ванной. Гарверд этого не любит.
— Да, ба, — шепчу, — я выключила, не беспокойся.
Проглатывая слезы, я быстро прохожу через гостиную, на лестницу, затем в свою комнату. Гребаный телефон звонит, не умолкая. Я хлопаю дверью, сажусь на кровать, опять встаю, начинаю бродить взад-вперед, надсадно дыша. Мне нужно успокоиться. Слезы ничем не помогут. Я должна быть сильной.
Телефон все еще звонит, я смахиваю трубку и цежу раздраженно и зло:
— Что вам надо?
Что-то щелкает на другом конце, а затем я слышу голос:
— Я не вовремя, Лессон?
Господи Боже, все катится в пропасть — в пропасть отчаяния, из которой мне не выбраться.
— Нет-нет! — гневно: — Сейчас самое удачное время, доктор Такер. Сегодня день похорон, в моей гостиной полно лицемерных подонков, и я выгнала к чертовой матери одного из них. Да, вы вовремя, черт вас дери!
— Сядь, Лессон. Там есть на что сесть?
Этот ответ вмиг сгоняет с меня спесь, потому что он странен. В этом весь Такер.
— Что?
— Сядь, я тебе говорю.
Я снова борюсь с желанием заплакать — громко и прямо в трубку, но вместо этого подхожу к кровати и сажусь.
— А теперь послушай меня, Лессон, — в этом голосе нет ни капли жалости, и это то, что нужно: — Тебе все это важно? Все, что происходит вокруг тебя? Подумай, Лессон, зачем ты вернулась в Каптику?
— Я помню зачем.
— Тогда все остальное не имеет значения.
Я молчу, и он молчит. Мне кажется, в этом молчании есть все, что мне необходимо.
— Зачем вы звоните?
— Номером ошибся, — язвит доктор, — мне трубку положить?
Провоцирует.
— Нет.
— Велман тебе привет передает…
Какого черта? Я улыбаюсь.
— И ему тоже передайте.
— И Шейла, и, не поверишь, даже Лойс. Гаред, стыдно говорить, даже слезу пустил, когда узнал о твоем увольнении…
— А вы? — вдруг спрашиваю я. — Скучали по мне? Хотя бы немного?
— Тебя нет всего три дня. Но твоего кофе мне уже не хватает. По утрам он доставлял мне удовольствие.
— Хотите, открою страшную тайну, доктор Такер?
— Разумеется, я хочу.
— Вместо черного я иногда приносила вам эспрессо, а вы не замечали.
— Ты лжешь, — притворно возмущается он.
— Чистая правда. А еще я один раз открутила колпачок у вашей ручки, и чернила забавно вытекли вам в карман.
— Черт возьми, Лессон, я потрясен.
— Вы здорово меня доставали.
— Это твое оправдание?
Я представляю Кея сидящим за столом. Он непременно курит, положив ноги на столешницу, и глядит в потолок. Сейчас в Вейсмунде глубокая ночь.
— Вы на работе, — констатирую я. — И вы курите…
— Что? — удивляется он так искренне, что я закусываю губу.
— Мне всегда нравилось смотреть, как вы курите… как подносите к губам сигарету… не знаю почему.
Он долго молчит, затем выдыхает мое имя, будто только на это у него и хватило сил.
— Ничего не говорите, — перебиваю его. — Вам лучше больше не звонить мне, доктор Такер. Никогда. Сотрите мой номер.
— Я помню его наизусть.
Я резко откидываюсь назад, на подушки.
— Вы же сами говорили…
— Я помню, что говорил, — перебивает мужчина. — Опережая все твои вопросы, Лессон, — я больше не позвоню.
— Супер, — дурацкое слово, зачем я только произнесла его? Идиотизм.
— Можешь сказать мне напоследок все, что обо мне думаешь.
«Я, кажется, вас люблю».
— Мне нечего сказать, доктор.
— Хорошо, Лессон… тогда — прощай?
— Да.
Мы снова молчим, но никто из нас так и не вешает трубку. Такер вдруг смеется.
— Лессон, тогда я скажу кое-что. Когда выкинешь из головы всю эту дребедень с наукой, возможно, у нас…
Я резко сажусь, прижимаю трубку к уху и чеканю:
— Прощайте, доктор Такер!
В этот момент я понимаю, что мне не нужно его одобрение и уважение, к которым я так стремилась раньше. Мне даже не нужна его вера в мои силы. Прежде всего, я должна уважать саму себя и твердо понимать — ничего уже не сможет меня остановить. Посему это действительно был наш последний разговор.
Я спустилась в гостиную, отыскала Мак-Аарота. Он был довольно влиятелен и профессионален, чтобы не зависеть от Сайверсов, поэтому именно его я попросила подыскать мне место. Неважно, что это будет, лишь бы у меня была возможность заниматься исследовательской деятельностью.
