Глава 10
Такер не из тех, кто берет на работу сопливых девчонок — довольно простая истина, которая стала известна уже на следующий день. Правда, до мучительной встречи прошло немало времени.
Первой, кто узнал о моей поездке в Вейсмунд, была Нилла. По долгу дружбы я должна была сообщить ей об этом факте. Второй счастливицей должна была стать моя бабка, Дейна Морис, которая скорее прикует меня к батарее, чем даст на это одобрение.
— Я должна кое о чем поговорить с тобой, — с этого я начала, вторгаясь в ее комнату. — Ты не занята?
И раз уж я решилась рассказать ей о Вейсмунде, пусть узнает еще кое о чем.
Дейна вышивала. Очень редко ее можно было застать за подобным занятием. Она сидела в глубоком кресле у окна, сжимая в зубах сигарету, и мерно покачивалась.
— Мне сделали предложение о работе, — начала я, присаживаясь на ее узкую кровать, застланную белоснежным покрывалом.
— Замечательно, — небрежно отозвалась ба, стряхивая пепел и оглядывая вышивку. — Работа в отличие от стажировки принесет хоть какой-то доход.
— Эта работа в Вейсмунде.
Дейна остановила размеренное качание кресла и взглянула на меня. Взглянула так, что все мои мысли рассыпались в голове на крошечные пазлы.
— Вейсмунд? Где это, черт побери?
— Далеко.
— Это на Тардисе, — вспоминая, произнесла она. — Ты с ума сошла, Лимма… там совершенно неподходящий для ситайки климат и… — ба считала, что еще способна переубедить меня, однако, встретив мой серьезный взгляд, замолчала.
— Я уже все решила.
— Ты хочешь бросить нас? — Дейна опустила сигарету в пепельницу, едва ли замечая, что та продолжила виться белесой лентой дыма. — Свою больную мать? И меня?
— Кстати, об этом, — прочистив горло, я отвела взгляд в сторону, — я вчера позвонила профессору Мак-Аароту…
— …что ты сделала?..
— …и поговорила с ним по поводу мамы…
— …господи Всевышний, ты просто…
— …и узнала от него много нового, — я намеренно повысила голос, прерывая причитания бабушки.
Она качала головой в попытке отрицать очевидное.
— Он сказал, что у нее есть счет, куда поступают средства от министерства. И еще, он рассказал, с каким тщанием ты обрываешь все его попытки наладить с матерью контакт. Он был ошеломлен, когда я позвонила. Я хотела узнать, смогла бы мама, при желании, вернуться в Элентроп и получить место на факультете медицины, на что получила конкретный ответ. Профессор Мак-Аарот счел бы за честь иметь в штате института такого блестящего медика, как Гарверд Лессон, и, невзирая на ее заболевание, готов попробовать. При необходимости он готов также обеспечить надлежащий уход за моей матерью, независимо от финансовых затрат.
Дейна некоторое время не могла совладать с лицом.
— Ты сама не понимаешь, что ты натворила, — проговорила она сдавленным, упавшим голосом.
— Я расскажу об этом маме. Конечно, я не стану говорить ей о письмах или твоем участии в их сокрытии…
— Ее снова захотят использовать, — со злостью проговорила бабушка.
— Она сама должна решить, как поступить.
— Она больна, разве ты не видишь! Она должна остаться со мной!
— Только потому, что ты этого хочешь? — раздраженно выпалила я. — Потому что всю жизнь пыталась доказать ей, что ты всегда и во всем права? И ее болезнь как нельзя лучше это доказывает, правда?
Дейна тяжело поднялась на ноги, держась за подлокотники.
— Не смей говорить о том, чего не знаешь!
— Она выбрала науку и стала легендой, невзирая на то, что ты никогда в нее не верила. Посмотри, как моя мать нужна всем этим людям, несмотря на болезнь, а ты никому не нужна!
Дейна побледнела. Надсадно дыша, она указала мне на дверь. На секунду мне показалось, что сейчас она разразится жуткой бранью. Еще бы, я посмела высказать ей всю правду. Однако она молчала, сжав зубы. И мне тоже больше нечего было сказать.
Разговор с Дейной выбил меня из колеи на долгие часы. Я много думала над мотивом ее поступков. После смерти мужа ее сокровищем стала ее дочь. Но у Гарверд всегда был сложный, безудержный и нелюдимый нрав. Ей не нужен был мир вокруг, это она оказалась нужна миру, потому как моя мать была уникальна. Дейна же не хотела с этим мириться, считая, что дочь всегда должна быть рядом.
А теперь я, буквально повторяя судьбу матери, ухожу, оставляя Дейну в одиночестве. Это действительно так, ибо мама, разумеется, выберет работу в Элентропе.
Я продолжала думать об этом, когда собиралась на симпозиум, на котором должна решиться моя судьба. С утра местные СМИ активно обмусоливали тему намечавшегося мероприятия и, безусловно, личность главного оратора Кея Такера. Помимо него в Каптике соберутся светила мировой науки, коим так или иначе интересно клонирование человека. И у меня, стажерки местной лаборатории, есть шанс изнутри взглянуть на все это великолепие и даже тихонечко постоять рядом с каким-нибудь ученым с мировым именем.
У меня было лишь одно вечернее платье, пылившееся в шкафу еще с тех времен, когда я окончила университет. И не скажу, что оно было идеальным. Темно-зеленое чуть выше колена, как ни странно, оно все еще неплохо на мне сидело. Впрочем, никто не обратит на меня внимания, а уж тем более не шепнет коллеге: «Что за девушка в уродливом платье? Разве она есть в списке приглашенных?» В обществе подобных людей разумнее блеснуть умом, нежели отменным вкусом. Кроме того, разве «ботаники» умеют одеваться? Вывод таков: зеленое платье вполне сгодится.
Вечер обещал быть неповторимым. И я не знала, хорошо это или плохо. Баргер заехал за мной ровно в шесть. Кто бы сомневался в его пунктуальности. Он, так же как и я, был напрочь лишен чувства прекрасного — на нем довольно сносно сидели черные брюки и белая рубашка, но темно-коричневый пиджак оставлял желать лучшего.
Мы не обменивались комплиментами и, кажется, даже не поздоровались. Единственное, что сказал доктор, когда мы почти приехали к отелю:
— Постарайся произвести правильное впечатление.
Ох, знал бы он, что противный липкий страх холодом подобрался к потаенным уголкам моей души, лишая возможности адекватно мыслить. В самый неподходящий момент.
— Только не нервничай, Лимма…
О, это очень помогает, доктор!
Здание отеля сияло подсветкой, несмотря на то, что солнце еще не село. Громадина в несколько этажей с зеркальными стеклами, в клумбах зелени — это и есть знаменитый «Шерли». Кажется, здание принадлежало семье Питта, что само по себе очень символично.
В конференц-зале уже приготовили огромный сенсорный экран, на черном фоне которого горела эмблема международной ассамблеи инновационных технологий в области биомедицины. Я заняла отведенное мне место, растерянно озираясь по сторонам в то время, пока доктор Баргер здоровался с коллегами. Вот он жал то одну, то другую руку, приветствуя каких-то людей, то скучающе стоял в проходе, то выискивал кого-то взглядом.
Конференц-зал постепенно наполнялся людьми, многих из которых я уже знала. Те, кто работал когда-то с моей матерью, приветливо мне улыбались. Я откинулась на спинку сиденья, услышав, как за моей спиной двое почтенных господ, усевшись по местам, ведут беседу:
— И кто дал этому сумасшедшему слово? Послушать его, так Кей Такер — Господь Бог.
— Было бы интересно послушать его хотя бы для развлечения, — отозвался другой с нескрываемым сарказмом.
Я закусила губу, испытав острую вспышку раздражения. Для меня Кей Такер действительно был богом — богом биомедицины. Я прочла все его книги, пребывая в чудовищном экстазе от мысли, что наши взгляды невероятно похожи.
Понимание того, что я увижу этого человека — своего кумира — и даже буду с ним работать, кружило голову. Во рту все пересохло от волнения.
— Он уже приехал, — неожиданно приземлился рядом со мной доктор Баргер. — Через пару минут начнется…
— Здесь особо не жалуют Такера, — шепнула я.
Мой собеседник усмехнулся, удобнее устраиваясь в кресле.
— Для этих надутых индюков он самый настоящий мечтатель, посягнувший на незыблемые устои. Но, несмотря на это, его будут слушать с открытым ртом. А знаешь почему? — мужчина приподнял бровь, поглядывая на меня. — Потому что его взгляды на некоторые вещи не укладываются в каноны. А еще: он чертовски красноречив.
Я нетерпеливо поерзала в кресле. Сердце в предвкушении набирало обороты.
Симпозиум был открыт речью директора института фундаментальной медицины Элентропа доктором Гаем Ричмондом. Моя мать когда-то в молодости имела честь проходить у него практику. Так вот, она всегда называла этого человека старым козлом. Следом выступили именитые профессора и доктора наук, выражая абсолютно различные и даже противоположные точки зрения на проблемы клонирования.
И вот настал тот самый момент. Баргер скучающе вытянулся на кресле, скрестив руки и поглядывая на выступающих сквозь полуприкрытые веки, слушатели тихо переговаривались, где-то за закрытыми дверями играла музыка и слышались сигналы автомобилей, шум вечернего города. И во всем этом благоденствии был лишь один раздражающий фактор — внезапно появившейся за трибуной мужчина.
Это был Кей Такер. Во плоти.
Мужчина, который не был похож на ученого. Сотни раз я видела его фото, но вживую он выглядел просто… невероятно. Вызывающе красивый и, главное, одетый хорошо и со вкусом. Даже сам этот факт заставлял меня благоговеть перед ним, как перед идолом. Пожалуй, мне ни разу не встречались выдающиеся ученые, обладающие столь нестандартным набором, как: правильное смуглое лицо, густые каштановые волосы, красивая линия губ, превосходная фигура, а главное, абсолютно цепкий, уничтожающий и волнующий взгляд стальных глаз. Одним словом, это был не взгляд, а рентгеновский луч — никогда не поймешь, о чем думает этот человек, глядя на тебя. И ко всему прочему, он был гением безо всякого преувеличения.
Я досконально знала его биографию. Ему было тридцать четыре. Он был в разводе. Помнится, когда он еще был женат, я дотошно искала фото его супруги и, найдя, страшно разочаровалась. Наверно, потому что его женой была красавица с большим бюстом, длинными светлыми волосами и великолепным маникюром. Просто мисс Вселенная! И почему Такер не женился на скромной, умной девушке? Неужели даже такие гении, как он, ведутся на внешность? Впрочем, ответом на этот вопрос был его поспешный развод. Брак распался после трех лет совместной жизни, но никто из супругов не давал по этому поводу никаких комментариев.
— Итак, — сказал Такер, — мы все ждали этого, верно? — лукавая улыбка скользнула по его губам. — Клонирование. Что ж, не буду ставить под сомнение ваши умственные способности, дамы и господа, объясняя, что это такое. Пару лет назад об этом активно писали в прессе, и только ленивый забыл упомянуть, какая ж это нехорошая затея, клонировать человека. И вот, наконец, запрет сняли.
Да, он просто кайфует оттого, что может высказать абсолютно все, что думает, так еще и с трибуны.
Голос у него — загляденье. Теплый, низкий, глубокий. Я смотрела видео с его интервью, но через экран невозможно передать его животную энергетику. Каждым словом он доказывал всем и каждому: «Я круче всех!» И, главное, у меня не хватило бы духу усомниться.
Я была готова ловить каждую его фразу. Впитывать все, что он говорил, и сходить с ума от восторга. Передо мной не картинка с обложки научных изданий, передо мной — он, мой кумир, бог биомедицины и довольно привлекательный мужчина.
— У меня сегодня не будет слайдов, — продолжил он, на секунду оглядываясь на экран, — так что если кто-то хотел картинок, может пока переждать в буфете. И захватите мне чего-нибудь, не успел перекусить в дороге… Но сейчас не об этом, верно? Я, по большому счету, провел больше двух суток в пути не для того, чтобы обсуждать с кем-то из присутствующих практическое применение клонирования в медицине. Терапевтическое клонирование — это провальный путь для регенеративной медицины. Если кто-то считает иначе, это сугубо ваше дело. Если мы хотим вырастить орган, к примеру, почему бы не пойти путем, который активно развивается уже многие годы — вырастить его из стволовых клеток с индуцированной плюрипотентностью?
О, в числе присутствующих были и несогласные, которые тут же потребовали слова, однако Такер невозмутимо продолжил:
— Я хочу, чтобы вы на пару секунд забыли о терапевтическом клонировании и сосредоточились на репродуктивном. Представьте, что репродуктивное клонирование, то есть воссоздание человека, возможно на любом этапе его жизни, и что клонированная особь — это не просто носитель генотипа донора, а сам донор с тем же сознанием и с теми же воспоминаниями. Представьте, что это не фантастика и не бред сумасшедшего, а вполне себе факт, и что на пороге старости вас ждет не смерть, а возможность перерождения. Что вы скажете, если допустить эту мысль хотя бы на долю секунды?
Сердце почему-то выпрыгивало у меня из груди. Наверное, оттого, что я ждала от Такера какой-нибудь провокации и получила сполна.
— Давайте допустим возможность перемещения сознания донора в клон… Есть ли у нас шанс сделать это в обозримом будущем? Вы сейчас подумали, этот парень окончательно рехнулся, верно? А если я скажу вам, что вполне могу сделать нечто подобное уже через пару лет? Или, скажем, завтра?
Кей Такер замолчал, приподнимая бровь. Лишь щелчки затворов камер нарушали напряженную тишину в зале.
Боже, сколько раз я мечтала поговорить с ним. Нужно просто поднять руку, и он, возможно, обратит на меня внимание. Я могу прямо сейчас задать вопрос, на который ему придется ответить. Но я отчего-то трушу.
Баргер неожиданно склонился ко мне и прошептал:
— Что ж, Лессон, это твой будущий наставник. У него ты сможешь научиться всему, о чем только пожелаешь. Включая и плохое.
Смогу ли? И возьмет ли он меня в Вейсмунд? Меня — маленькую несмышленую ситайку, которая едва дышит от волнения и восторга, глядя на него?
Проницательные серые глаза прожигали меня насквозь.
Заставив себя не дергаться, не заламывать руки и не покусывать губы, я стояла перед доктором Такером, который расположился в кресле, небрежно откинув папку с моим досье, которому уделил лишь пару секунд.
И теперь он смотрел на меня так, будто я была безделушкой, которую ему впаривают за бешеные деньги. Немного раздраженный взгляд скользил по моему телу: от мысков туфель до макушки. Снова и снова. Казалось, за минуту доктор разложил меня на атомы, узрел недостатки и поставил диагноз.
Меня колотило от волнения. Казалось, я шла к этому моменту всю жизнь. Как зачарованная я глядела на человека, от которого всецело зависела моя судьба.
Баргер, который сидел в кресле напротив, не препятствовал нашему обоюдному любованию, а терпеливо ждал. На его лице застыло беспокойное выражение.
— Что ж… — наконец, произнес Такер, сосредоточив запал своей проницательности на моем лице. — Госпожа Лессон, дочь Гарверд Лессон, наполовину ситайка, двадцать лет.
Сухие факты вылетали из его рта, как оскорбления.
Впрочем, я не могла знать наверняка, пытается он оскорбить или говорит в свойственной ему циничной манере. Такер был великим циником и безбожником.
— Я могу обращаться к вам на «ты»? — наверно, его забавляло то, что я так напугана. — Вы не упадете в обморок? Это вас нисколько не оскорбит и не заденет ваших чувств?
Разумеется, он получал удовольствие от осознания собственного величия. Но, черт возьми, я готова простить ему это.
— Нет… да… то есть, вы можете.
— Отлично, — он перекинулся красноречивым взглядом с Баргером. — Тогда поступим так, Лимма: ты сейчас немного расскажешь о себе.
Не знаю, для чего он попросил об этом — откровенно скучал, пока я перечисляла факты из своей биографии.
— Достаточно… — оборвал меня на полуслове. — Все это очень интересно, — голый, ничем не прикрытый сарказм, — я вижу, у тебя насыщенная жизнь, — и снова нечто язвительное проскальзывает в его голосе. — Нравится работать у Баргера?
— Вполне, но у меня немного другая специализация. Я хочу заниматься регенеративной медициной.
— Когда ты это решила? — насмешливый прищур стальных глаз заставлял меня забыть все, включая собственное имя. — Год назад, два?
— Я занимаюсь исследованиями в сфере биомедицины уже больше пяти лет, а наукой — сколько себя помню.
— Да? И зачем? Что тебя подвигло, Лимма?
— …ммм… — ответ у меня был, но не слишком ли он наивен? — желание помогать людям, думаю.
— А может, просто потому, что твоя мать медик? — Такер ставил под сомнение все, что я говорила.
— Нет.
— С чего ты это взяла?
— Я…
— Может, у тебя другое призвание? — это звучало не как вопрос, скорее, как утверждение.
— Я вижу свое призвание лишь в биомедицине.
— А вдруг это заблуждение? Тебе двадцать лет. Пубертатный период у ситайских девочек довольно сложный процесс и затягивается вплоть до двадцати пяти лет. Частые перепады настроения, инфантилизм, стрессы объясняются активными выбросами гормонов в кровь. По закону, действовавшему в Айртоне, ситайцы считались совершеннолетними лишь с тридцати.
— Это было много лет назад до вступления Айртона в Альянс, — произнесла я, смертельно краснея. — Я родилась в Элентропе.
— Физиологически люди и ситайцы имеют некоторые отличия…
— Я прекрасно знаю об этом.
Чем язвительнее говорил Такер, тем паршивее становилось мне. Все то отвратительное, грязное и неприличное, что стояло между нашими расами, он вытягивал на поверхность с нескрываемым смаком.
— Особенно это касается ситаек.
Я стиснула зубы, отводя взгляд в сторону.
— Некоторые различия строения тела, я имею в виду, — произнес мужчина, наслаждаясь тем, что окончательно раздавил меня. — Тебе неприятно говорить об этом?
— Вы… можете спрашивать о том, о чем сочтете нужным.
— Очень мило с твоей стороны. Ты всегда так легко соглашаешься с тем, что говорят другие?
Это собеседование напоминало изощренную пытку.
— Не понимаю, о чем вы…
— Я вижу, что — да. У твоих поступков есть определенные рамки. Ты стараешься быть лучше всех. Возможно, пытаешься превзойти мать. Мыслишь идеалами. Как закомплексованная отличница. Есть такой синдром, Лимма.
Было это проницательностью или рациональной оценкой я не имела никакого понятия, но сказанное больно ударило меня по самолюбию.
— Что вы хотите от меня услышать? — я позволила себе легкую возмущенность в голосе.
— Лишь то, что ты осмелишься сказать.
Сложно не паниковать, когда не знаешь, что происходит и как вести себя в ответ на подобные выпады.
— У меня высокое айкью, я закончила экстерном…
— Я не об этом. Твою анкету я уже читал. Давай начнем вот с чего: расскажи мне о себе то, что я никогда бы не прочел в твоем досье.
Эта задачка поставила меня в тупик. В повисшем молчании я не гнушалась мыслями о сиюминутном самоубийстве.
— Я… я не знаю, что вы хотите… что сказать о себе.
— С твоим айкью грех не придумать что-нибудь, — прямая и уничижительная издевка.
— Эта задача не корректна. В досье указано все, чтобы оценить мои профессиональные качества.
— А я не хочу оценивать профессиональные, я хочу оценить личные.
— Я… упорная, рассудительная…
— …скучная, нудная и сомневающаяся…
Болезненный спазм перехватил мое горло, заставив шумно сглотнуть.
— Я не считаю себя… такой…
— А какой считаешь? Исключительной?
До этого момента возможно, но теперь я считала себя просто ничтожеством.
— Нет. Я…
— Нет? Значит, ты не считаешь себя лучшей из лучших?
— Мне есть чему учиться.
— Вот как… — протянул Такер, — что ж, есть масса возможностей делать это. Объясни мне одно: раз ты такая обычная, как и все, зачем ты мне?
— Я… — у меня взмокли ладони, и я увела руки за спину. — Я — хороший специалист.
— И что? — спросил Такер. — Мне на почту ежедневно приходят резюме хороших специалистов, вроде тебя.
— У меня есть собственные разработки…
— Как и у многих других. Это ты считаешь своим преимуществом?
— Я бы могла быть вам полезна.
— Серьезно?
— Я могу предоставить результаты моих исследований.
Мужчина пару секунд глядел мне в глаза, будто спрашивая: «Это что, шутка?» — а затем рассмеялся.
— Мое время слишком дорого, чтобы тратить его на подобные развлечения.
— Мои исследования могут положить начало новому направлению в регенеративной медицине.
Такер усмехнулся.
— У меня почта ломится от писем с подобным содержанием. Я обычно отправляю их в спам. Правда, никогда не слышал ничего подобного от двадцатилетней ситайской девочки.
Черт побери, я ситайка! И мне двадцать! Но разве это так очевидно говорит о том, что я непригодна для науки?
Такер взглянул на часы, затем бросил Баргеру, который напряженно молчал все это время:
— У меня самолет через час, был рад поболтать с твоей протеже, но, надеюсь, ты понимаешь, каков будет мой ответ?
У меня едва не подкосились ноги. Я тоже взглянула на доктора Баргера, который прочистил горло и указал мне на дверь:
— Лимма, подожди, пожалуйста, в зале, — его тон говорил о многом, в частности о том, что шансы получить работу в Вейсмунде ничтожно малы.
Я молча вышла за дверь, с безудержным желанием — разрыдаться. Таким ничтожеством я не ощущала себя ни разу. Я даже рта не посмела раскрыть, чтобы возразить Такеру.
Бродить по коридору было еще хуже, чем находиться в той комнате. Я изводила себя бесконечными придирками. Возможно, я не так стояла или не с тем выражением лица, не в том платье, наконец. Может, у меня был вид полной дуры. Кто отрицает, я вела себя так, будто у меня ампутировали часть мозга.
Четверть часа потребовалось Бартеру, чтобы прийти к какому-то решению. Дверь распахнулась, он выскочил красный и злой и принялся ходить взад-вперед, кусая ноготь большого пальца.
— Видимо, я все испортила, — догадалась я. — Этого следовало ожидать.
— Я бы не хотел, чтобы ты теперь опустила руки, Лимма, — печально изрек Баргер.
Мне захотелось плакать еще сильнее, чем прежде.
— Конечно, доктор.
— Пойдем, я отвезу тебя домой.
— Я могу… побыть здесь еще некоторое время, — вымолвила, глотая немые слезы, — здесь есть люди, которые знают мою мать. Было бы интересно поговорить с ними.
— Я понимаю.
Он действительно понимал.
— Я доберусь сама, доктор. Вам не стоит беспокоиться.
Он кивнул, слабо улыбнулся.
— Только не допоздна, ладно? Завтра я жду тебя в лаборатории.
Я действительно вернулась в зал, где был организован фуршет. Не в мою честь, разумеется.
Роскошь хрусталя, побрякушки на шеях именитых леди и белозубые улыбки докторов — все казалось мне издевкой. Я переживала сейчас самую большую трагедию своей жизни, а вокруг царило веселье. А ведь многие из присутствующих знают, что я дочь Гарверд Лессон, и неодобрительно хмурятся. Не потому, что уважают мою мать, а потому, что считают всех ситаек — наивными дурами.
— … Лимма, я помню тебя еще совсем маленькой девочкой… — притворная доброжелательность, — … у тебя были такие милые бантики…
Не могу слушать эту ахинею. А еще этот шепоток за спиной: «Это ее дочь?! Той самой Гарверд? Она тоже занимается медициной?»
Я вышла на улицу, перешла дорогу и уселась на ограду лицом к сверкающему парадному входу в «Шерли».
Вот сейчас я посижу в полном одиночестве пару минут и вызову такси.
Мне просто нужно подумать. Я должна понять, чего я хочу и на что способна.
Не мыслю себя без науки, без возможности реализоваться, сообщить о себе всему миру. Я знаю, что моя жизнь неразрывно связана с медициной. Это записано где-то на подкорке. Иначе все бессмысленно!
Закусив дрожащую губу, я подняла голову и увидела, как со ступенек спускается Кей Такер. Ему подгоняют машину — крутую сверкающую черную тачку — и он преспокойно садится за руль. Такой раскрепощенный, самоуверенный и до раздражения умный. Если я не попаду к нему, то лучше умереть прямо здесь и сейчас!
Он завел мотор и выехал на дорогу, когда я выскочила навстречу. Раздался визг тормозов. Черный бампер ткнул меня в колени, и дверца тут же открылась.
Пару минут назад я не придумала ничего лучше, как броситься под колеса, а сейчас мне казалось, что это было самое глупое решение в моей жизни. Рассерженный взгляд Такера лишь подтверждал это.
— Это снова ты? — изумленно бросил он. — Какого, — выругался довольно грубо, — ты шарахаешься по дороге?
— Я…
— Прочь!
— Выслушайте меня! — выпалила на одном дыхании.
— Убирайся с дороги и дай мне, наконец, проехать!
— Поговорите со мной…
— Вот черт!.. — пробубнил Такер.
— Если вы не дадите мне шанс, я все равно добьюсь своего и никогда не брошу медицину, потому что это дело моей жизни. Но я мечтала работать с вами! Вы никогда не пожалеете о том, что взяли меня на работу!
— Да ты чокнутая… как там тебя? Лессон, — вымолвил Такер, — сделай одолжение, уйди с дороги.
— Я хочу работать с вами, доктор Такер!
Он зло сверкал глазами. Да, не лучший момент, чтобы проситься в штат.
— Со мной? — бросил он.
— С вами.
— Сильно хочешь, Лессон? — издевательски осведомился он, только ради того, чтобы я лишний раз почувствовала себя никчемной.
— Да.
Злость в его глазах быстро угасла. Теперь он, наверно, раздумывал над ситуацией, которая получалась просто нелепейшей.
— Не уймешься? — усмехнулся мужчина.
— Я готова на все.
— Это подкупает, знаешь ли…
Нетерпеливые сигналы автомобилей заглушили его слова.
Такер сел в машину, захлопнул дверь.
Что ж, я сделала все возможное. Отошла к обочине, чтобы дать ему проехать.
Когда он поравнялся, то опустил стекло и бросил небрежно:
— Жду через два дня в Вейсмунде. На испытательный срок.
Эта фраза мне только что пригрезилась? Или я действительно буду работать с Такером?
Рассерженные гудки проезжающих машин, наконец, заставили меня убраться с дороги.
