Часть 11

Вот уже прошло почти две недели, как мы сидим на этом забытом всеми богами берегу возле контейнеровоза и тренируем сформированную из амазонок десантную роту. Также был завершен назначенный амазонкам минимальный курс инъекций «направляюще-укрепляющей сыворотки № 1», в числе всего прочего обнаруженной на контейнеровозе и предназначенной для «первичной обработки призывников». Судя по надписям на упаковке, медицинский препарат был произведен в Югороссии на константинопольской биофабрике «Имени Пятого Июня».

Сыворотка гарантировала иммунитет ко всем бактериальным и большинству вирусных инфекций, а также защиту от химического и радиологического поражения средней тяжести, ускоренную регенерацию после ожоговых и механических ранений и укрепление мышечного тонуса с увеличением скорости реакции. То же самое, что делает заклинание регенерации нашего Колдуна, но только без всякой магии, на одной лишь биотехнологии, уровень развития которой в том мире значительно опережал как уровень нашего исходного мира, так и то, что было в этой области достигнуто в мире, откуда произошла Елизавета Дмитриевна со своим штурмоносцем.

Птица сперва была против применения на живых людях не опробованных биопрепаратов неизвестного происхождения, но потом смирилась, получив заверения отца Александра в том, что в этих препаратах и методах их изготовления нет зла, и замечание Колдуна о том что он не сможет – просто не хватит сил – обеспечить всех амазонок полномасштабными регенерационными заклинаниями, равными по возможностям действию этой укрепляющей сыворотки.

Согласно той же инструкции, минимальный курс проводился тремя инъекциями в день за полчаса перед приемом пищи в течении десяти дней. Потом следовало сделать перерыв от десяти дней до трех недель, и в случае специальных показаний провести такой же курс «направляюще-укрепляющей сывороткой № 2», которой в контейнере с медикаментами не оказалось, и слава Богу. Мужчин такой обработке подвергать еще можно (конечно, при наличии их желания), а вот женщин уже нет, от слова совсем. Почему именно так, я вам расскажу позже.

Первоначально мы все думали, что эта «направляюще-укрепляющая сыворотка № 1» является чем-то вроде универсальной прививки от всех инфекций. При этом непонятно было только то, для чего так много инъекций, да еще так часто – по три раза в день. Но уже после первых уколов девки-амазонки на приеме пищи стали не деликатно кушать, а жрать с волчьим аппетитом, после чего на тренировках и тактических занятиях у них начали стабильно расти силовые и скоростные показатели. Вот тогда я в тихом изумлении аккуратно присел на задницу.

Хотя ничего плохого с ними не случилось, но было немного страшновато наблюдать в конце, как худенькая с виду девушка на занятиях по штыковому бою с легкостью крутит в руках тяжеленную и неуклюжую самозарядку Мосина (пять с половиной кило с подсоединенным магазином и шесть с хвостиком с примкнутым штыком). При этом внешний вид девиц (ну там талия, бедра, грудь) почти не изменился, и прирост объема мышц на глаз был почти незаметным, но вес девушек вырос где-то процентов на двадцать, а приглашенная для обследования девиц-амазонок Лилия сообщила, что у них изменилась структура мышц – при том же объеме, они стали содержать больше мышечных волокон и, следовательно, стали плотнее и мощнее, а кровь, при том же объеме, получила возможность разносить по телу большее количество кислорода и питательных веществ. Представляю, что будет, если к такой красотке ночью в глухом переулке пристанут какие-нибудь наивные хулиганы. Вряд ли им удастся отделаться просто синяками.

Подумав, я распорядился провести такой же курс уколов всем бойцам моей собственной группы, включая меня самого, и теперь мы все вместе одинаково испытываем приступы зверского голода после каждого укола, и по вечерам чувствуем боль в перестраиваемых мышцах. Но результат мне нравится, хотя, как говорит наш медконсультант Лилия, он в значительной степени объясняется взаимодействием немагической сыворотки и магической энергооболочки Ареса. Также растянутый курс этой сыворотки (один укол в день) был применен к бывшим жертвенным овечкам херра Тойфелля, отчего их состояние ощутимо улучшилось, и из умирающих от истощения заторможенных скелетов они превратились в скелеты бодрые, шустрые и очень активные. Помимо тех магических занятий, которые с ними проводит моя новообретенная супруга, бывшие овечки тренируются в применении метательных ножей и стрельбе по-македонски из двух пистолетов Федорова. Они по-прежнему бреют головы, но теперь вид у них от этого становится не жалостливый, а немного угрожающий. Не завидую я тем жрецам херра Тойфеля, которые хотя бы случайно попадут к ним в руки…

Этот препарат не применялся к детям, опекаемым Птицей, по причине их несовершеннолетия, а также к деммкам и нереидам – из-за того, что было непонятно, как он подействует на их нечеловеческие организмы. Нереиды пристали к нам как банный лист к пятой точке – после того случая, когда Кобра случайно сварила Посейдона-Нептуна в морской водичке. И поют так жалостливо: – «Дядя, ну возьмите меня пожалуйста…» Ну не мог я им отказать, и все тут. И хоть боеспособность нереид даже по стандартам обыкновенных гражданских шпаков ниже всякой критики, но быть может, они пригодятся хоть для чего-нибудь. Подплыть и прилепить мину к днищу вражеского корабля – для них много храбрости не надо. Главное, что в таком случае им не придется сталкиваться с опасностью лицом к лицу. Сам старец Нерей обнаружил исчезновение двух десятков своих подопечных только дней через десять после того происшествия, но тут же махнул на них рукой – мол, главное, они живы, а дальше пусть себе вытворяют, что захотят, слишком уж их у него много, за всеми не уследишь.

Что получается из бойца после курса расширенной сыворотки № 2, мы случайно узнали, обнаружив в библиотеке контейнеровоза журнал «Русское военное обозрение» за август 2012 года, на обложке которого была впечатляющая фотография – прямо на зрителя, полупригнувшись, шли в атаку одетые в камуфляж мордатые и бородатые мужичины, все раза в полтора шире обычного даже очень тренированного бойца. При этом массивные и тяжелые самозарядки Мосина с примкнутыми штыками в их мощных ручищах смотрелись просто детскими игрушками. От зверского выражения лиц, покрытых устрашающе-маскирующим гримом, я думаю, неподготовленный человек должен был бы обгадиться прямо на месте. Это вам не наши очень вежливые зеленые человечки. Надпись под снимком гласила «Десантно-штурмовая лейб-гвардии бригада морской пехоты Его Императорского Высочества Наследника-цесаревича Николая Михайловича на учениях на Гатчинском полигоне 25.06.2012». Появись такие гвардейцы у нас в феврале две тысячи четырнадцатого года на улицах Киева, то майданутые без всякой посторонней помощи посигали бы от них в Днепр, дабы не попасть на штык, и попутно простирнуть испачканные от неожиданности портки.

Сдается мне, мы напрасно записали тот мир в отсталый – просто они опередили и наш мир, и мир Елизаветы Дмитриевны в медицине и биологии, отстав тех дисциплинах, которые казались им «без надобности». Устранение с политической арены англосаксов и создание Континентального альянса с Германией и некоторыми странами, что поменьше, на столетия ликвидировало риск возникновения крупных вооруженных конфликтов в Европе, вроде наших мировых войн, и сделало политическую жизнь в мире сонной и предсказуемой. Ну зачем при таком раскладе прогресс в двигательных и оружейных технологиях? Есть то, что было передано пришельцами из будущего – оно работает, устраивает по своей эффективности, ну и Бог с ним, пока. Точно также в нашем мире технический прогресс фактически был остановлен почти на сорок лет, по результатам Венского конгресса, стиснувшего Европу железным обручем согласованной политики великих держав.

А вот болезни, эпидемии, и прочие биологические неприятности, вроде неурожаев, атакуют человечество вне зависимости от политической ситуации. Именно против этого врага и был направлен основной научный потенциал того мира, а все остальные исследования осуществлялись там только постольку поскольку. При этом надо помнить о том, что интеллектуальный потенциал человечества и финансовые возможности исследователей ограничены, и ускорение прогресса в одних областях знания означает его торможение на других направлениях. Опять же, многие результаты исследований могли оказаться не востребованы только потому, что они противоречили вкусам людей того мира – как, например, бросившееся нам в глаза отсутствие синтетических материалов в одежде и обуви тамошнего производства.

Хотя, возможно, что лавсаны, капроны и прочие нейлоны не используются в одежде того мира не потому, что тамошняя химия не знает как их получить, а потому, что использование синтетики в одежде прямо запрещено их законодательством. Правильность этой точки зрения была подтверждена, когда в одном из контейнеров были обнаружены паруса для яхт производства Югороссии, сделанные из явно недешевой, очень прочной и очень легкой синтетической ткани. Того же происхождения были сложенные в том же контейнере бухты шнуров, тросов и канатов, и все это было адресовано яхт-клубу в городе Гуантанамо. Значит, умеют в том мире производить синтетику, но только ее использование очень жестко ограничено чисто техническим применением.

Кстати, сыворотка № 1 – это только вершина айсберга обнаруженных нами лекарств, часть из которых носит явно военное или двойное назначения, а назначение другой части препаратов без консультации квалифицированного врача (причем квалифицированного врача того мира) нам просто непонятна. Правда, имеется достаточно много медикаментов, которые мы вполне можем использовать, как, например, мазь против ожогов, которой Док мазал спины пострадавшим нереидам, в результате чего мы во многом смогли обойтись без помощи Лилии и Колдуна.

С одной стороны, я не очень хочу зависеть от взбалмошной девчонки, пусть даже она и богиня с тысячелетним стажем. Как я понял этих олимпийских богов, их внешность всегда соответствует их модус операнди – когда меняется поведение, то следом за ним тут же меняется и внешность. Если Лилия выглядит как сопливая малолетка, то ее внутреннее ощущение и поведение соответствуют этой внешности, и тысячелетний опыт может лишь отчасти смягчить ее взбрыки. Сейчас она хочет уйти из этого мира вместе с нами (еще один взбрык), а каковы будут ее желания завтра или послезавтра, не знает даже она сама. Поэтому этот контейнер с медикаментами, который на девяносто процентов заменяет нам ее услуги, я считаю настоящим Божьим даром. Хотя Анастасию и Ефимию они с Зул восстановили просто по первому разряду. Настасья стала у нас просто настоящей красавицей, выглядящей даже моложе своих биологических лет, а Ефимия превратилась в интересную женщину – пусть и несколько худощавую, но очень яркую и привлекательную.

С другой стороны, у Колдуна, одиннадцатилетнего мальчишки, нагрузка даже больше, чем у иного взрослого – поэтому я считаю неправильным беспокоить его ради тех задач, которые могут быть решены немагическими средствами. Слишком жирно нам будет лечить с помощью магии обычный насморк или кашель.

Итак, подготовка к ключевой операции в этом мире продвигается у нас неплохими темпами, и можно считать, что курс молодого бойца и начальную подготовку по агрессивным переговорам в стесненных условиях (уличный бой и бой в помещениях) бойцыцы-амазонки уже прошли. Теперь нам требуется, так сказать, переходить к водным процедурам – то есть готовиться навестить херра Тойфеля в его уютном гнездышке. У нас ведь теперь есть его домашний адрес, поскольку место, где хранится его филактерий, уже обнаружено и картографировано.

Отец Александр лично летал вместе с Елизаветой Дмитриевной на разведку и установил, что эпицентром эманации зла, расходящейся по всему этому миру, является большое непропорциональное куполообразное сооружение в самом центре главного города Тевтонии, который эти уроды называют Адольфбургом. Прежде, в греко-римский период, от основания эмигрантами из нашего мира и до захвата его тевтонами, этот город назывался Новой Александрией и был столицей Нового Египта, весьма плодородной и богатой страны со смешанным греко-латинско-коптским населением.

Для нормальной местной армии, как бы велика и хорошо вооружена она ни была, такая хорошо защищенная цель, как этот храм херра Тойфелля, оказалась бы совершенно неприступной.

Во-первых, главный храмовый комплекс был размещен на вершине высокого холма, одного из тех шести, на которых располагалась столица тевтонов, и представлял из себя окруженное высокой стеной, хорошо укрепленное строение – как бы крепость в крепости. Не исключено, что, как обычно водится в греко-римских городах, раньше именно на вершине этого холма находились храмы основных богов – Зевсия-Юпитера, Аполлона, Афины-Паллады, Дианы-Минервы и прочих, входящих в первый десяток.

Во-вторых, крепостной стеной с боевыми башнями был опоясан сам этот холм, на склонах которого ниже храмового комплекса высились особняки, принадлежащие семействам, представляющим собой верхушку тевтонского общества, и там же находились казармы лейб-гвардейского регимента, охранявшего храм, склады продовольствия, колодцы и цистерны для сбора дождевой воды. Короче, сам по себе храмовый холм был городом в городе.

В-третьих, вся столица тевтонов была окружена тройным рядом крепостных стен с боевыми башнями еще греко-римской постройки, прорваться через которые самим тевтонам в тот раз удалось только с помощью гаубичной артиллерии и бьющих прямой наводкой пехотных пушек, танков и самоходок. Кроме всего прочего, с трех сторон город защищала река Новый Одер, в девичестве Яксарт, огибавшая ту возвышенность, на которой и был расположен город, а с четвертой стороны ее дополнял заполненный водой широкий и глубокий ров, вырытый уже в тевтонские времена руками пленных жителей Новой Александрии не прошедших расовый отбор.

В-четвертых, для того чтобы добраться до столицы и приступить к переправе чрез реку, требовалось разгромить в полевом сражении всю тевтонскую армию, кроме всего прочего представленную лучшей в этом мире панцирной пехотой и тяжелой кавалерией. Это у себя в степях амазонки могут делать с тевтонами все что захочется, изматывая их сильные, но малоподвижные армии сеткой уколов, наносимых подвижными мобильными отрядами также лучших в этом мире конных лучников.

Ранее несколько тевтонских вторжений в степи с целью дорваться до мест силы уже обернулись катастрофой для потомков германских нацистов, и теперь херр Тойфель и его присные перешли к стратегии непрямых действий, разрабатывая операции вроде той, что была пресечена нами в Храме Вечного Огня. Но и амазонки, вторгшиеся в Тевтонию, тоже оказываются в проигрышном положении. Большое количество укрепленных пунктов с засевшей в них пехотой сковывают их маневр, а тем временем кавалерийские части СС могут выбрать время и место для успешного контрудара. Именно из-за этого все вторжения амазонок в Тевтонию до сих пор заканчивались только поражениями.

Пробить эту многослойную защиту могла бы только армия современного типа, вооруженная автоматическим оружием, артиллерией, танками, а также понтонно-мостовыми парками, способными навести несколько ниток переправ через полноводную реку, сопоставимую с Дунаем, Волгой или Рейном в их нижних течениях. Но здесь такой армии пока нет и не предвидится, и именно потому херр Тойфель чувствует себя в своем главном храме в полной безопасности. Но это ложная безопасность, потому что нам ничего не стоит пролететь на штурмоносце как над его армиями, расположенными в крепостях поблизости от границы, так и над всеми остальными рубежами обороны, и провести короткую, но яростную спецоперацию.

Но есть еще и пятое препятствие на нашем пути – поскольку основным ударным ресурсом Тевтонии является сам херр Тойфель, то чем ближе к столице тевтонов и тем самым к его филактерию, тем больше его сила и шире возможности. В случае особой необходимости и важности битвы филактерий, хранящийся в специальном ларце, мог быть вывезен к месту сражения, для того чтобы херр Тойфель личным участием помог своим рабам в битве, и наиболее эффективно впитать в себя погибшие души.

Когда я спросил у отца Александра, как же мы будем действовать, если прямо у своего филактерия херр Тойфель всемогущ и неуязвим, тот со своим обычным погромыхиванием в голосе ответил, чтобы я не забивал свою голову ерундой. Мол, херру Тойфелю и без нас найдется чем заняться. Пусть мы и не увидим тут легионов боевых ангелов, но канализировать на подавление воли злобного уродца часть своей главной силы и выделить для противостояния ему какую-нибудь очень сильную сущность, вроде Святого Георгия или Святого Александра Невского – все это вполне возможно для того, кто говорит голосом отца Александра. Ну а тем временем, пока сверхъестественные силы будут разбираться между собой, мы должны будем обеспечить физическую ликвидацию филактерия. Как говорится – проще пареной репы.

Последний вариант, с привлечением к этому делу духа Александра Невского, выглядит наиболее вероятным, ибо громить немцев – для этого святого работа «по специальности», а херр Тойфель, как ни крути, хоть и сын нашего дьявола, но все же немец. Все это из-за того, что немцами были и его верный клеврет Адольф, и многие другие людоеды нашего прошлого, вроде Гиммлера, Геббельса, Скорцени и Бормана. Правда, сами мы этого не увидим, или увидим, но мельком, потому что та схватка будет идти совсем на других планах бытия, и даже если у кого из нас и есть магическое зрение, то глазеть на тот бой нам будет некогда – своих дел хватит по уши.

И вот тогда Карфаген, то есть Вашингтон, то есть Адольфбург окажется наконец разрушен. Хотя разрушать сам город, собственно, не входит в нашу задачу – хай стоит себе под другим названием еще хоть тысячу лет, но только без херра Тойфеля и тевтонов. И случится это уже буквально на днях, потому что почти все у нас готово, осталось решить пару вспомогательных вопросов, один из которых – как управлять народом тевтонов после ликвидации херра Тойфеля, поскольку тот, кто стоит за отцом Александром, против тотального геноцида, да и всем остальным из нас, за исключением, может быть, только амазонок, такая перспектива как-то не очень. Правда, есть у нас одна кандидатура на должность нового Великого Магистра, но для этого надо, чтобы этот человек в час «Ч» отсутствовал у темного алтаря херра Тойфеля, и вообще в тот день и на пушечный выстрел не приближался бы к главному Храму херра Тойфеля. Я имею в виду отца Гретхен, которая согласна нам помочь в этом деле, и даже сама изъявляет инициативу. Ведь речь идет о судьбе именно ее народа, а не чьего-то еще.

К тому же нам надо торопиться – по данным отца Александра, в этом самом главном Храме херра Тойфелля каждый день идут все увеличивающиеся в масштабе человеческие жертвоприношения. Жертвенных овечек везут со всей Тевтонии, потому что загоны самого главного храма уже исчерпаны, и есть вероятность, что херр Тойфель, почуяв угрозу, пойдет ва-банк, задумав истребить всех, до кого сможет дотянуться, включая воинов и жрецов, чтобы до предела увеличить свою злую силу. Критической массы некротики, необходимой для того, чтобы установить полный контроль над этим миром, он, по расчетам отца Александра, не наберет. Тут требуется пустить под нож миллионов пятьдесят душ или сто, не меньше, а все население Тевтонии, включая рабов и сервов – всего-то от силы миллионов двадцать, но крови прольется море, и в этом будем виновны только мы, если, разумеется, промедлим.

Итак, сегодня ночью Елизавета Дмитриевна должна будет доставить меня, Гретхен, отца Александра и Кобру на загородную виллу ее отца, где он обычно ночует. Ну, неуютно человеку в городском доме, прямо под боком у херра Тойфелля и это для него лучшая из всех возможных характеристик.

Великий госпитальер Нового Тевтонского Ордена Густав де Мезьер сидел в домашнем халате и, не шевелясь, смотрел в огонь камина. Кружка с глинтвейном, забытая на каминной полке, давно бурлила ароматным паром, но он этого не замечал. С момента известия о том, что кавалерийская часть, в которой проходила стажировку его единственная законная дочь Гретхен, была полностью уничтожена в пограничной стычке, у него не было ни единого спокойного дня.

Сперва, после крупного скандала с битьем посуды и истерикой, ушла к херру Тойфелю его законная жена Марта, в девичестве фон Штиглиц. Просто женщина поднялась вечером к себе в комнату, а утром обнаружилось, что она заколола на домашнем алтаре своим персональным именным кинжалом, который ей был положен как знатной тевтонской даме, своих двух служанок – горничную и камеристку, после чего недрогнувшей рукой вонзила кинжал себе в сердце. И повод для скандала был какой-то пустяковый – фрау Марту возмутило, что после известия о гибели их дочери ее супруг не прекратил спать со служанками. А с кем ему еще спать, ведь сама фрау Марта фактически с самого рождения дочери наотрез отказывала мужу в близости.

Потом начались смутные слухи о взбунтовавшемся пехотном полке, а Великий Магистр издал инициированное самим херром Тойфелем распоряжение, что если раненый или больной тевтон не в состоянии полностью выздороветь за десять дней, то он подлежит немедленному принесению в жертву на полковом алтаре. Потом этот срок сократили до недели, потом до трех дней. Со всех концов Тевтонии в Адольфбург везли жертвенных овечек и гнали рабов и сервов, которые сразу же по прибытии немедленно шли в жертву херру Тойфелю. Густав де Мезьер чувствовал, что еще немного, и эта кровавая лихорадка сперва захватит небоеспособную часть тевтонского общества – стариков, детей и женщин, а потом неизбежно сожрет взрослых боеспособных мужчин, основу тевтонского общества.

Херр Тойфель, напуганный неизвестной смертным угрозой, явно собирался закрывать проект «Тевтония», уничтожив при этом на алтарях всех тевтонов – и это было очевидно для Густава де Мезьера с той же четкостью, как то, что вода мокрая, а огонь, если сунуть в него руку, обжигает. Из залога силы и власти для тех, кто считал себя расой господ, херр Тойфель превратился в величайшую угрозу, и Великий Госпитальер не знал, как ее предотвратить.

Внизу, во дворе, залаял пес. Старый Ганс был любимцем Гретхен, не признавая никого, кроме его девочки… и де Мезьер с тоской подумал, что собаку, если она станет совсем неуправляемой, скорее всего, придется усыплять… Впрочем, еще неизвестно, сколько времени и как придется прожить ему самому. Потом лай оборвался, и вместо него раздалось ласковое повизгивание, как будто Ганс все же встретил свою любимую хозяйку и теперь изливал ей всю свою собачью любовь. Но этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Хоть тело его Гретхен и не было найдено в том ущелье, где злобные демоны в клочья разметали отряд тевтонских кавалеристов, но большая часть трупов была объедена хищниками, а некоторые из них найдены в сотнях метрах от основной схватки. Тело Гретхен могла сожрать гигантская хищная свинья, или гиенодонт, или утащить король здешнего неба – огромный кондор с четырехметровым размахом крыльев. Единственно, что не могло случиться – это то, что демоны оставили ее в живых, и теперь она вернулась обратно в отцовский дом…

Встав с кресла, Густав потянулся за висящей на стене узкой обоюдоострой эспадой в простых деревянных ножнах, обтянутых красной тисненой кожей, и замер, услышав в тишине голоса на главной лестнице дома. Один голос, тихий и почтительный, принадлежал их старому дворецкому Филиппу, другим голосом, властным и звонким, явно говорила его дочь, или по крайне мере ее призрак. У де Мезьера волосы зашевелились на голове, когда он услышал за стеной по коридору шаги людей, направлявшихся к его кабинету. Так не ходят просители, так не ходят гости – так уверенно и властно могут идти только люди, осознающие, что за ними стоит несокрушимая сила, из-за чего все, что они выскажут, будет выслушано со склоненной головой.

Сорвав со стены эспаду, Густав де Мезьер торопливо обнажил оружие и застыл вполоборота к двери, готовясь подороже продать свою жизнь. Сердце колотилось, во рту отчаянно пересохло, ведь все-таки этот почти уже пятидесятилетний человек по меркам этого мира был немолод и давно уже находился не в лучшей физической форме. Одновременно кольцо, которое находилось на указательном пальце его правой руки, начало жечь кожу и распространять вокруг себя приступы сильной дергающей боли, из-за чего меч в этой руке заходил ходуном. Де Мезьеру даже показалось, что из-за двери пробивается призрачное бело-голубое сияние, а кольцо на его пальце, с которым он давно сжился и перестал замечать, заходится в беззвучном крике отчаяния.

Дверь скрипнула и в нее тихо проскользнул призрак его дочери, от ног до самой шеи закованный в странные серо-зеленые доспехи. В левой руке призрак держал такой же серо-зеленый шлем с прозрачным забралом*. Хоть у той, что вошла в дверь, и было лицо Гретхен, но это была не его дочь – по-подростковому стеснительная, голенастая и неуклюжая. В комнату вошла совсем другая женщина – уверенная в себе, гибкая, ловкая и очень сильная.

Примечание авторов: * комплект доспехов со штурмоносца штурм-капитана Волконской, облегченный за счет отсутствия внешнего бронирования высшей защиты.

Было видно, что совсем недавно эта женщина приобрела нового господина своей души, и теперь в полумраке вокруг ее головы светился призрачный бело-голубой ореол. Густав де Мезьер сделал неуклюжий выпад, стараясь поразить призрак не только острием меча, но и, как его когда-то учили черные жрецы, еще и заключенной в кольцо силой херра Тойфеля, но результат получился откровенно нулевой. Во-первых, херр Тойфель сам боялся того малого, что уже вошло, и еще сильнее – того очень большого, просто огромного, что еще не вошло. Во-вторых, из-за дергающей боли, распространившейся уже на всю руку, удар получился совершенно никакой, острие бессильно скользнуло по пластинам доспеха, даже их не оцарапав. Де Мезьер приготовился нанести повторный удар, и тут призрак, который, собственно, оказался не призраком, воскликнул голосом его дочери:

– Папа, ты что, сошел с ума?! Это же я, твоя Гретхен!

После этих слов призрака эспада выскользнула из ослабевшей руки и с нежным звоном упала на мраморный пол. За эспадой последовали ножны, а следом за ними на пол бесформенным мешком осел и сам Густав де Мезьер, в мозгу которого насмерть схлестнулись любовь к дочери, приказы херра Тойфеля и панический ужас перед той силой, которая сейчас стояла у него на пороге.

Увидев, что ее отец упал, Гретхен обернулась и растерянно сказала:

– Падре Александр, герр Серегин, фройляйн Ника, заходите, пожалуйста, кажется, папе стало плохо.

«Ага, – подумал капитан Серегин, – папу без малого что не посетил гражданин Кондратий, а эта – „ему, кажется, стало плохо…“. Лилию бы сюда, да где ее взять?»

– Тут я, – произнесла юная сопливая богиня, материализуясь во врачебном халате, шапочке и со стетоскопом в двух шагах от Серегина, – кому нужна моя помощь?

– Вот ему, – кивнул Серегин на распростертого на полу Густава де Мезьера.

– Да, – сморщила носик Лилия, – я, конечно, помогу этому мужчине, пусть он и тевтон, но сперва освободите его от этого мерзкого кольца! Ему становится все хуже и хуже, пока оно находится у него на пальце.

Гретхен, прикрыв рот ладонью, наблюдала затем, как отец Александр, поскрипывая сочленениями брони, подошел к ее отцу, лежащему на полу и, нагнувшись, неожиданно легко снял у него с пальца кольцо. При этом раздался такой ультразвуковой визг, что у всех засвербило в ушах. Но продолжалось это недолго. Священник, не прекращая читать «Отче наш», передал кольцо Кобре, та положила его на левую ладонь и прошептала короткое заклинание, после чего визг оборвался, а кольцо вспыхнуло ярким бело-голубым светом и немедленно расплавилось, испустив зловонный дымок и превратившись всего лишь в большую каплю серебра, которую Кобра стряхнула на пол. Одновременно в кабинете заблагоухало так, будто там раздавили очень крупного клопа-вонючку, размером примерно с откормленную крысу. Но тяга в камине и приток свежего воздуха через приоткрытое окно довольно быстро очистили помещение от неприятного запаха.

Тем временем капитан Серегин и Гретхен, которая после обработки сывороткой № 1 стала сильнее иного взрослого мужчины, подняли с пола безвольное тело великого госпитальера и отнесли его на имевшуюся тут же, в кабинете, кушетку. Кушетка предназначалась для того, чтобы прислуга женского пола могла по-быстрому ублажить своего господина прямо в кабинете, не переходя в спальню, а вот сейчас она пригодилась для него же, болящего. Ну что поделать, если старина Густав был таким шалунишкой и обожал женский пол, а жена вот уже семнадцать лет не открывала перед ним дверей своей спальни.

– Так, – сказала Лилия, – мне сразу приводить больного в чувство или проделать все, пока он находится без сознания? В первом случае я смогу контролировать его состояние, во втором все пройдет гораздо быстрее и для него безболезненнее.

– Лучше все же привести папу в сознание, – с сомнением произнесла Гретхен, – а то если он очнется сразу вполне здоровый, то опять может кинуться против нас в драку. Он у меня такой боевитый. А еще он может принять Лилию за новую служанку и сразу потребовать, чтобы она возлегла с ним на ложе. Это он не со зла, просто привык, что ни одна женщина в поместье не откажет ему в своей благосклонности.

– А как же остальные мужчины, ну там слуги и прочие? – спросил Серегин.

– А мужчин среди слуг нет, – ответила девушка, – только евнухи и женщины. Так было заведено в этом доме еще до нашей семьи и так, наверное, будет и после нас.

Серегин только удивленно покачал головой, наблюдая за тем, как Лилия кончиками пальцев массирует виски отцу Гретхен. Минуты через две тот открыл еще мутные от боли глаза и, чуть приподнявшись на ложе, обвел свой кабинет взглядом. Картина, представшая перед ним, была до предела фантасмагорической. Кроме его дочери, которую он до последнего момента считал призраком, в помещении находились еще трое – двое мужчин и одна женщина, в таких же доспехах, с такими же шлемами в руках. Да, теперь он поверил, что это был не призрак, а именно его Гретхен, ибо в том крике, который он услышал перед тем как потерять сознание, было столько дочерней любви и нежности, сколько невозможно подделать никакой магией. Трое из четверых, включая его дочь, были вооружены оружием предков. У Гретхен два маленьких ручных устройства с названием «пистолет» висели в кобурах на бедрах. Еще одна женщина и один мужчина были вооружены чем-то похожим на устройство с названием МП*, но только рубленых ребристых форм, с относительно коротким и толстым стволом квадратного сечения и того же серо-зеленого цвета, что и доспехи. У мужчины, помимо пистолетов и автомата, на поясе дополнительно висел меч-ксифос, излучающий силу и власть, а женщина сама по себе, без всяких железок, была оружием страшной, просто безграничной мощи. Последний из мужчин не имел при себе оружия, но изо всех его пор сочилась божественная сила, по своей природе прямо противоположная силе херра Тойфеля. Тевтоны уже успели забыть, что некогда поклонялись этому божеству и чтили его заветы, возносили ему молитвы в храмах – кто искренне, а кто не очень – и так продолжалось ровно до тех пор, пока им не своротил мозги набок бесноватый Адольф и его присные.

Примечание авторов: * у Гретхен два пистолета Федорова, а у капитана Серегина и Кобры в руках электромагнитное ручное оружие со штурмоносца штурм-капитана Волконской.

– Папа, – сказала Гретхен, – не надо, пожалуйста, на меня больше нападать, это ведь я, твоя дочь…

– Да? – сказал испытавший очередной приступ недоверия Густав де Мезьер, приподнимаясь на локтях, – ты очень похожа на нее, но ты не она. Моя Гретхен была хрупкой неуклюжей наивной девочкой, а ты ловкая и сильная взрослая женщина, которая только притворяется юной девицей. Моя дочь умерла, убита и разорвана на части пришедшими из-за края мира злобными демонами, которых преследовал ее отряд, и все что от нее осталась – это моя память. Быть может, ты сама одна из тех демонов и приняла облик моей дочери для того, чтобы втереться ко мне в доверие и вызнать тайны нашего Ордена…

– Падре Александр, – расплакавшись, произнесла молодая тевтонка, – вы же видите, что папа не в себе и все еще бредит. Пожалуйста, сделайте хоть что-нибудь, изгоните из него херра Тойфеля, и тогда с ним снова можно будет нормально разговаривать.

– Возможно, это так и будет, – сказал тот, отстегивая и снимая защитные перчатки, – а возможно, и нет. Но попробовать стоит, ибо моя новообретенная духовная дочь действительно права – пока херр Тойфель присутствует в его сознании, то никакого нормального разговора у нас с ним не получится. Только вот во время ампутации паразита больного надо будет поддержать, иначе он может сойти с ума или вообще скончаться.

– Делайте свое дело, дядюшка, – сказала Лилия, прекратившая массировать больному виски и присевшая на край кушетки так, чтобы положить обе своих руки мужчине на грудь. Только заметивший Лилию (ибо массаж висков он воспринимал как должное) Густав де Мезьер уставился на нее выпученными глазами и произнес нечто среднее между звуками «гы» и «э-э». Но было уже поздно. Место Лилии позади его головы занял отец Александр и, возложив свои ладони ему на виски, вступил с херром Тойфелем в персональную духовную схватку за эту душу. Тело Густава де Мезьера выгнулось как от электрического шока, да так, что Лилия, несмотря на всю свою божественную силу, едва смогла удержать на его груди свои ладони. Потом конвульсии стали значительно тише, и вскоре только испарина на лицах и самого полностью расслабившегося пациента, и отца Александра с Лилией говорили о том, что здесь только что проходила экстраординарная процедура изгнания херра Тойфеля.

Вздохнув, Лилия отняла ладони от курчавящейся седым волосом груди Густава де Мезьера и взяла в свои руки его правое запястье, щупая пульс.

– Кажется, все прошло хорошо, – с преувеличенно важным видом произнесла она, – пульс и дыхание у пациента в норме.

– Действительно, – сказал отец Александр, отпуская виски Великого госпитальера Нового Тевтонского Ордена, – все прошло хорошо и, кажется, наш герой просто спит.

И точно – вытянувшийся на кушетке мужчина зевнул, потянулся и стал громко похрапывать…

– Ну вот и славно, – улыбнулась маленькая богиня, – думаю, что нам не стоит его будить, и лучше дождаться, пока он проснется сам. Вряд ли этот сон продлится больше четверти вашего часа.

– Хорошо, – кивнул капитан Серегин, – мы подождем.

Густав де Мезьер открыл глаз, как ему казалось, после долгого и сладкого сна, но, к своему удивлению, обнаружил себя не в спальне, лежащим на пышной кровати в обнимку с парой служанок-цыпочек, а на кушетке в собственном кабинете. При этом присутствующие в кабинете люди были ему категорически незнакомы, за исключением его собственной единственной дочери, которая пропала без вести примерно месяц назад.

– Так пропала без вести или умерла? – спросил себя Густав де Мезьер, удивляясь ясности своего мышления и четкости его формулировок. Если раньше ему приходилось постоянно бороться, отделяя свои мысли от того что нашептывал ему херр Тойфель, то теперь постороннее присутствие исчезло и его мысли текли свободно и легко.

– Смотрите, господа, мой папа очнулся, – сказала девушка, которая не могла быть никем иным, кроме как его дочерью Гретхен. – Папа, папа, скажи, ты меня слышишь?

– Сначала докажи, что ты моя дочь, – упрямо произнес Густав де Мезьер, хотя первоначальный запас недоверия, инициированный херром Тойфелем, уже прошел, и он сейчас чувствовал себя так, как будто вот-вот расплачется, будто слабая женщина.

– Папа, – чуть не плача, сказала Гретхен, – помнишь, как в пятилетнем возрасте я не послушалась тебя и босиком бегала по двору нашего поместья, в результате чего наступила на ржавую железку, пропоровшую мне ногу. Помнишь, как ты сам чистил рану, зашивал ее суровой ниткой, смоченной в крепком вине, а потом сам каждый день делал мне перевязки и повсюду носил на своих руках, потому что я не могла ходить. Вот смотри…

С этими словами Гретхен, расстегнула застежки на левом сапоге, сняла его, потом стянула со ступни термоносок и показала отцу и всем присутствующим старый рваный шрам на розовой ступне.

– Да, – сказал еще немного сомневающийся Густав де Мезьер, – это, несомненно, нога моей дочери, а ты – это она. Тьфу ты совсем запутался. Конечно же, я очень рад, доченька, что ты не умерла, а жива-здорова, но расскажи, кто эти люди, которые пришли с тобой и как так могло получиться, что мы тебя почти что похоронили?

– Погоди, папа, дай обуться, – произнесла Гретхен, балансируя на одной правой ноге, для того что бы обратно натянуть на левую ступню термоносок.

– Обувайся, доченька, – сказал мужчина, садясь на кушетке, – странная у тебя броня. Очень прочная – ведь я не смог даже ее оцарапать острием своего меча – и очень гибкая, раз позволяет тебе проделывать такие штуки, вроде надевания сапога, стоя на одной ноге.

– Да, папа, это так, – сказала девушка, застегнув застежки на сапоге и притопнув им по полу, – но начинать надо совсем не с этого. Дело в том, что я почти умерла и возродилась к жизни только благодаря тем, кто меня чуть не убил. Но я их не виню, ведь это не они охотились за нашим отрядом, а он за ними, но получилось несколько наоборот. Эти люди пожалели тяжелораненую юную девушку и не стали ее добивать, а вместо того избавили ее сознание от присутствия херра Тойфеля, а потом применили все свое врачебное мастерство для того, чтобы вылечить от смерти. Я даже не была пленной, потому что пленных эти люди не берут по определению, мой статус был как у случайной гостьи, которая уже мешает, но и выгнать ее тоже нельзя. Меня кормили, поили, за мной ухаживали, а я все думала о нашем положении своим освобожденным от херра Тойфеля умом, и поняла, что не хочу обратно в это рабство к злому противному мизераблю и более того – я хочу освободить из него весь мой народ. После некоторых размышлений я поняла, что должна поступить на службу в этот отряд, ибо херр Тойфель был теперь не только их, но и моим личным врагом.

– Так, так, дочь, – недоуменно произнес великий госпитальер, – что-то ты меня совсем запутала. Мне сообщили, что ваш отряд преследовал группу демонов, проникшую из-за края мира, но они оказались сильнее, чем рассчитывало командование, и всех вас полностью уничтожили. Твое тело не было найдено и все сочли, что его сожрали дикие звери.

– Кому демоны, а кому и нет, – загадочно ответила Гретхен, – пойми, папа, это люди из плоти и крови, но считай, что каждый из них является могущественным магом, включая одиннадцатилетнего мальчика, но совсем не это является самым главным. Самым главным, папа, является то, что это русские – пойми ты меня, русские! И пришли они сюда за нами, тевтонами – точнее, за херром Тойфелем…

– Какой ужас, дочь, – вскинулся Густав де Мезьер, – и ты согласилась сотрудничать с врагами нашего народа, от которых наши предки бежали в другой мир, только потому, что они не стали тебя убивать и вылечили твое тело? С моей точки зрения, это просто мерзко, хотя должен сказать, что новое тело у тебя просто замечательное, и оно значительно лучше старого…

– Папа, – воскликнула девушка, – ты ничего не понимаешь! Русские совсем не враги нашему народу и не были ему врагами даже тогда, когда наши предки от страха перед ними вверили свои души в руки херра Тойфеля и бежали в этот мир. Просто тогда они воевали с безумным Адольфом и его сворой, а сейчас они воюют только и исключительно с херром Тойфелем, а не с народом тевтонов как с таковым.

Постой, дочь, – поднял руку великий госпитальер, – нельзя воевать с нашим великим божеством херром Тойфелем, и не воевать с народом тевтонов. Мы с ним являем собой неразрывное целое, и если погибнет херр Тойфель, то и тевтонам тоже незачем жить.

– Папа, – топнула ногой Гретхен, – ну не будь ты таким наивным! Все это верно для жреческой верхушки Ордена и большинства магистров. Изгнание херра Тойфеля оборачивается для них младенческим слабоумием, ибо они настолько интегрированы в его мышление, что он даже думает за них, а сами жрецы и магистры в основном позабыли, как это делать. И ты, и я являемся примером прямо противоположного свойства, когда херр Тойфель изгнан из нашего разума, а нам от этого стало только лучше, а не хуже. Прислушайся к себе и подумай над тем, как изменились твои мысли, когда херр Тойфель перестал нашептывать тебе свои гадости.

– Погоди, дочь, дай подумать, – произнес мужчина, – а ведь и в самом деле – голос, говоривший мне, что и как я должен делать, исчез и больше не появляется. И я при этом не умер и не сошел с ума. Но ведь наша семья с самого начала отличалась несколько критическим складом ума, а с основной частью народа это может быть не так.

– Пойми, папа, разума большинства тевтонов это чудовище касается только едва-едва, а все свое внимание обращает на власть имущих. Чем больше у тевтона власти, тем больше в нем херра Тойфеля. Ты, наверное, единственное исключение из правила, поскольку власть у тебя слишком специализированная, касающаяся только госпитальных заведений ордена, а твоей силы воли всегда хватало на то, чтобы не давать чужому влиянию захватить господство над твоим сознанием. Но все равно ты остаешься одним из тринадцати магистров, а, следовательно, будешь иметь возможность в случае гибели остальных заместить собой великого магистра.

Тот со скептическим выражением на лице посмотрел на свою дочь.

– Постой, Гретхен, – задумчиво произнес он, – я опять ничего не понял. Скажи мне – как ты и твои русские друзья собираетесь уничтожить херра Тойфеля, чтобы при этом не пострадала большая часть тевтонов, и почему я должен занимать пост Великого магистра? Но прежде всего представь мне своих русских друзей, а то как-то неудобно разговаривать с людьми, чьих имен я не знаю, да и правила хорошего поведения, дочь, тоже никто не отменял.

– Хорошо, папа, – кивнула Гретхен, – вот если бы ты сразу не начал хвататься за разные противные железки, то уже знал бы, как зовут моих спутников. Итак, герр Густав де Мезьер, позвольте представить вам гауптмана Сергея Серегина – победителя и наследника бога Ареса; унтер-офицера Кобру – сильнейшего мага огня, от руки которой пал зловредный Посейдонус; падре Александра – носителя и силы и голоса того могущественнейшего божества, которое является главным оппонентом и антиподом херра Тойфеля; а также вечно юную местную богиню подростковой любви Лилию, которая тоже решила присоединиться к нашему отряду.

– Так это милое дитя тоже богиня? – удивился тевтонский магистр, – не знал, не знал. И что она делает здесь, где нет ни одного подростка, и даже моя милая дочь уже вышла из этого нежного возраста?

– Уважаемый герр де Мезьер, – ангельским голоском пропела Лилия, – вся эта подростковая любовь надоела мне хуже горькой редьки. Настоящая моя страсть и интерес – это медицина, но тут Асклепий с его семейкой начисто вытоптали всю поляну, и медициной я могу заниматься только, так сказать, факультативно – для своих друзей и знакомых. Вот, например, для вас. Как вы себя чувствуете, больной, сердце не пошаливает?

– Да, действительно, – произнес мужчина, прислушиваясь к своим ощущениям; его, действительно, регулярно мучили боли в сердце, да так, что он уже считал свою жизнь подходящей к концу, – вроде болей нет и самочувствие прекрасное. А позвольте узнать, коллега, что это вы такое со мной сделали?

– Ничего особенного, герр Густав, – скромно потупилась дочь Афродиты, – просто небольшая маготерапия. Это было необходимо для того, чтобы вы смогли пережить операцию по удалению херра Тойфеля из вашего сознания. Но это далеко не все, что я могу. Например, я знаю, что вы питаете большой пристрастие к молоденьким служанкам, и ни одну не оставили еще без своей благосклонности. Если вы хотите, то я могу расширить ваши горизонты так, что вы будете хотеть каждую суку на своей псарне, каждую овцу на овчарне, каждую телку в коровнике, каждую кобылу и ослицу на конюшне и, наконец, каждую свинью в свинарнике, а если не хотите, то могу наглухо затворить ваши ворота так, что вы не захотите даже свою тайную любовь Аделин…

– А вы жестоки, моя юная богиня, – грустно усмехнулся де Мезьер, – но пожалуйста, не надо псиц и ослиц, не надо затворять ворота, и пожалуйста, оставьте в покое Аделин, ведь она моя последняя любовь, и жить ей осталось совсем недолго – всего-то до достижения тридцати лет, что случится уже где– то через месяц, после чего херр Тойфель призовет ее к себе на жертвенный алтарь. Наверное, после нее умру и я.

– Мама, – грустно произнесла Гретхен, – с самого моего рождения отказывала папе в исполнении супружеских обязанностей, и вообще она была себе на уме, только лишь молилась и приносила жертвы херру Тойфелю, предпочитая для этого маленьких мальчиков. Растили меня папа и Аделин, которая с пятнадцати лет была моей нянькой. На почве любви ко мне они, наверное, и сошлись…

– По поводу херра Тойфеля вы не беспокойтесь, – хмуро сказал отец Александр, – уже завтра это отродье зла полностью прекратит свое существование и никогда больше не сможет никого к себе призвать. Это я вам гарантирую как специалист.

– Да, – кивнул капитан Серегин, – присоединяюсь к мнению отца Александра, но скажите, если у вас была постоянная сердечная привязанность, то почему вы спали подряд со всеми служанками женского пола?

– А потому, – ответил Густав де Мезьер, – чтобы эта тварь, моя жена, не отправила бы Аделин досрочно на жертвенник к херру Тойфелю, заметив, что я сплю только с ней. Так уже было, в самом начале, когда жена мне начала отказывать в услугах постели, то я выбрал себе одну милую девушку и стал с ней одной проводить подряд все ночи, но вернувшись однажды в поместье после деловой поездки, обнаружил, что моя жена Марта во время моего отсутствия сдала мою постельную подружку жрецам херра Тойфеля, будто скот на бойню. С тех пор я решил спать со всеми женщинами поместья подряд, для того чтобы обезопасить ту, которая действительно была дорога моему сердцу. Какое счастье, что моя супруга недавно сама принесла себя в жертву херру Тойфелю и тем самым избавила меня от дополнительных хлопот…

– Очень хорошо, герр Густав, – произнес капитан Серегин, – но давайте обговорим наши действия на завтра. Нам нужно, чтобы вы ни в коем случае не присутствовали на завтрашнем полуденном жертвоприношении, а еще лучше, чтобы вы находились в городе, но даже близко не приближались ни к самому храму, ни даже к храмовой горе, потому что там будет очень весело и интересно. То, что мы завтра будем там творить, наблюдать лучше издалека. Как только веселье закончится, вы, как единственный оставшийся в живых магистр, должны будете начинать брать контроль над частями столичного гарнизона.

– Гауптман Серегин, – сказала Гретхен, – собирается воевать так же, как воюют в его мире, дополнив это возможностями сильнейших магов нашего отряда, и поверь мне, папа, когда мы с этим закончим, то уже не будет ни херра Тойфеля, и ни одного живого магистра, кроме тебя.

– Хорошо, – согласился великий госпитальер, – допустим, вам удалось уничтожить херра Тойфеля и всю верхушку ордена, кроме меня – не представляю, как вам это удастся сделать, но допустим. Я вот не могу понять только одного – зачем я вам нужен на посту Великого Магистра, не за красивые же глаза моей доченьки?

В полумраке кабинета, освещенного только двумя настенными подсвечниками и огнем, горящим в камине, появившееся вдруг бело-голубое сияние вокруг головы священника вспыхнуло особенно ярко.

– Нет, – ответил он громыхающим голосом, – великим магистром мы вас хотим сделать совсем не за красивые глаза фройляйн Гретхен. Дело в том, что вам и вашему херру Тойфелю совсем не место в этом заповедном мире, отданном под проживание древним античным богам, чье время в верхних мирах давно уже вышло. И если с херром Тойфелем у нас разговор короткий, ибо никого мира с силами зла и разрушения быть не может, то подвергать полному уничтожению целый народ – занятие богопротивное и противоречащее нашей природе. Вас, тевтонов, необходимо удалить из этого мира, потому что это гласит договор, заключенный тогда, когда греко-римские боги уходили в эту ссылку. Остаться смогут только те, кто примет местные обычаи и веру в местных богов, по сути перестав быть тевтонами. Все же остальные должны будут вернуться к вере своих отцов и, взяв с собой жен, детей, слуг и скот, уйти вместе с отрядом капитана Серегина в другие миры – туда, где, возможно, для вас найдется место для поселения. Все, кто не пойдут ни по первому, ни по второму пути, будут объявлены вне закона и подвергнуты полному истреблению. Как я уже говорил, для вас в этом мире места нет – так гласит закон. А для того, чтобы Исход нескольких сотен тысяч людей не вылился в катастрофу, нужен Орден с его железной дисциплиной, а Ордену нужен Великий Магистр, который воспитает себе правильную смену.

– Пойми, папа, – произнесладевушка, – в вере в Всевышнего нет ничего плохого, совсем напротив – он даст нам успокоение души, защиту от злых поступков и надежду на жизнь вечную. Поверь мне, когда меня первый раз осенила благодать, то я целый день ходила сама не своя, пытаясь разобраться в своих мыслях и поступках. И именно тогда, во искупление грехов нашей семьи, я приняла решение пойти на службу к гауптману Серегину и помочь ему истребить это чудовище херра Тойфеля, уничтожающего наш народ.

– Да, насчет уничтожения… – хмуро произнес Густав де Мезьер, прохаживаясь по своему кабинету, – сейчас, перед вашим приходом, я сидел и тщательно обдумывал имеющуюся у меня, как у великого госпитальера, информацию, после чего пришел к выводу, что херр Тойфель приступил к полному истреблению нашего народа. Масштаб жертвоприношений все время возрастает – сейчас, для того чтобы принудительно попасть на алтарь, любому из нас достаточно получить всего лишь легкую травму или слегка простудиться. Со всех концов Тевтонии, из всех периферийных храмов, в главный храм херра Тойфеля везут жертвенных овечек и гонят рабов, которых тут же отправляют на алтарь, и с каждым днем их все больше и больше.

Он остановился и посмотрел на капитана Серегина.

– Если вам будет это интересно, гауптман, – с расстановкой произнес он, – то мне стало известно, что сегодня вечером в столицу было доставлено несколько выходцев из иных миров, которые находились в составе вооруженного отряда, сдавшегося после коротких переговоров нашим солдатам на восточной границе около десяти дней назад. Мужчин, как наиболее опасных, сразу принесли в жертву херру Тойфелю прямо на месте, а трех женщин направили в центральный храм. Язык, на котором они говорят, отдаленно похож на наш, но так отдаленно, что из их речи почти ничего не понятно. Я подозреваю, что это английский…

– В принципе, – сказал капитан Серегин, – это уже не имеет никакого значения. Если им повезет, то мы застанем их еще живыми. Если нет, то нет. Англосаксам в нашем мире мы ничего не должны, а вот они с нами и за тысячу лет не расплатятся. На этом, я думаю, мы должны закончить наш разговор и попрощаться. Оставляю здесь вашу дочь в качестве связного и надеюсь, что она сумеет не спеша разъяснить вам нашу политику. Если что, то она вполне сможет за себя постоять. Желаю вам всего наилучшего и надеюсь встреться с вами завтра днем, когда все уже будет закончено.

– Очень хорошо, гауптман, – мужчина склонил голову, – я рад, что познакомился с вами и с вашими друзьями. Желаю вам всего наилучшего. Кстати, где та маленькая богиня, которая пугала меня разными страстями? Ведь она только что была здесь.

– Такая уж она непоседа, – ответил отец Александр, – приходит без приглашения и уходит не прощаясь, но мы обязательно передадим ей ваше пожелание.

– Передайте ей, что я обязательно выполню ее самое главное невысказанное пожелание, – произнес Густав де Мезьер, – и если херр Тойфель прекратит свое существование и все мы останемся живы, то я обязательно женюсь на Аделин по всем правилам, ибо моя дочь доказала, что она больше не нуждается в няньке. А сейчас погодите совсем немного, я накину на плечи плащ и провожу вас хотя бы до двора, как следует по законам гостеприимства.

Проводив взглядом растворившийся в ночном мраке штурмоносец, мой отец и я, держа друг друга за руки, отправились обратно к дому. У нас еще была впереди целая ночь для разговора, но папу так и распирали множество вопросов, которые он торопился мне задать, едва вытерпев обратный путь до кабинета. Но все равно, зайдя внутрь, он первым делом выплеснул в огонь камина почти выкипевший глинтвейн, потом, позвонив в колокольчик, вызвал служанку и приказал принести кувшин с вином и позвать к нам Аделин – отпраздновать мое чудесное спасение.

– Нет, папа, – решительно произнесла я, когда отец выставил на стол три стеклянных бокала, – пить вино я не буду и тебе тоже не советую. Для меня теперь это бесполезно – после того что со мной сделали, хмель меня больше не берет, а тебе этой ночью понадобится ясная голова.

– Хорошо, дочь, – ответил отец, разливая по полбокала вина, – чуть-чуть вина не повредят ни тебе, ни мне, ни Аделин…

– Кстати, – немного подумав, сказала я, – Аделин, для ее же безопасности, стоило отправить с моими друзьями в их лагерь. Поверь, они не сделали бы с ней ничего плохого, но зато мы были бы уверены в том, что она находится в полной безопасности.

– Кто хочет отправить меня в какой-то там лагерь? – услышала я голос моей любимой нянюшки и, обернувшись, увидела ее – чуть постаревшую, с морщинками на шее и в углах рта, но все такую же стройную и бодрую, какой я ее помнила, едва научившись ходить, когда она была юной пятнадцатилетней девчонкой, а я – совсем крохой, едва только вылупившейся из пеленок.

– Это, – с гордостью произнес мой папа, – наша любимая девочка, Гретхен де Мезьер, она ненадолго вернулась в отчий дом, чтобы порадовать наши с тобой сердца.

Я встала и осторожно обняла свою любимую нянюшку, которая была мне дороже родной матери. Узнав о смерти Марты де Мезьер, я не проронила ни слезинки, ведь она всю жизнь шла к такому итогу, попутно отравляя жизнь всем окружающим. Но если что-нибудь случилось бы с Аделин, то я рыдала бы горючими слезами, и сердце мое было бы полно самого горького горя. Мать меня только родила, а Аделин приняла меня из рук кормилицы и вырастила такой, какая я теперь есть. В том, что я смогла обратиться и возродиться, есть и ее заслуга тоже. Ведь именно они с папой учили меня тому, что хорошо и что плохо, с кем стоит знакомиться, а кого лучше обойти стороной. Моя милая нянюшка… как я рада, что папа наконец с ней соединится, как положено соединиться мужчине и женщине, и будет счастлив хотя бы в самом конце жизни.

– А ты стала сильной, – сказала мне Аделин, когда я отпустила ее из своих объятий, – я чуть не задохнулась от твоей железной хватки.

– Это все доспехи виноваты, – потупила я глаза, – стоит только чуть перестараться или переволноваться, как они начинаю давить изо всей своей нечеловеческой силы. А обнимая тебя, я действительно очень сильно волновалась, ведь ты же моя любимая нянюшка.

Папа, видимо, что-то хотел сказать, но Аделин его опередила.

– Какие у тебя теперь красивые доспехи, – с непосредственность наивной женщины произнесла она, погладив меня по металлокерамическому наплечнику, – они значительно лучше, чем твои старые. А какое красивое белое сияние у тебя вокруг головы – вот так, напротив темного окна, ты, Гретхен, похожа на белый-белый одуванчик!

Вот так номер! У Аделин, похоже, тоже имеется то, что мои новые друзья называют магическим зрением, и она видит, что я дала клятву рыцаря и теперь посвящена Всевышнему – главному и смертельному врагу херра Тойфеля. Интересно, ее особые таланты ограничиваются только магическим зрением или она умеет что-то еще? Хотя, как объясняла мне фройляйн Анна, при наличии более-менее значимого таланта неинициированный маг неминуемо начинает представлять угрозу для себя и окружающих, которые должны его или инициировать, или уничтожить.

А так как никакого потока несчастий на нашу семью не обрушивалось, то либо талант у моей нянюшки очень слабый, либо она каким-то образом прошла обряд инициации. Домашняя прислуга имеет значительно больше свободы, чем полевые работники, поэтому второй вариант тоже возможен. Наши предки силой оружия подмяли под себя эту страну, но, видно, среди покоренного нами народа осталось что-то, что давало ему возможность тихого сопротивления, и эта милая женщина, которую я воспринимаю как свою неотъемлемую часть, тоже является частью этого сопротивления. Но сейчас совсем не время поднимать этот вопрос, ибо я уверена, что Аделин любит меня и моего отца, и никогда не причинит нам зла.

– Да, нянюшка, – сказала я, – совсем недавно я начала служить совершенно другому божеству, принеся ему рыцарскую клятву, и теперь исповедую совсем другие идеалы.

– Я очень за тебя рада, моя девочка, – улыбнулась она, – скажи, а это божество принимает поклонение и службу только от рыцарей, или, может, оно не побрезгует услугами старой служанки?

– Конечно же, оно прижмет тебя к сердцу, моя милая нянюшка, – сказала я, чрезвычайно тронутая ее словами, – и не для того, чтобы сожрать подобно херру Тойфелю, а для того, чтобы оделить неземным блаженством. Ему все равно, кто ты – магистр, правитель, рыцарь или простой смерд, перед его ликом равны абсолютно все. Ты тоже можешь прийти к нему, и я буду этому только рада. Правда, есть одно условие. Тот, кто окажется связанным с этим высшим божеством, вместе с нами должен будет покинуть этот мир и уйти в иное место, где ему будет дана возможность для поселения. Таковы условия договора, который много лет назад заключили местные боги и это могущественнейшее божество из всех сущих, единственный творец бренного мира и всего остального. Теперь пришло время исполнить этот договор.

– А херр Тойфель, – хлопая ресницами, спросила Аделин, – каково его место по этому договору?

– Нет у него места, моя милая нянюшка, – ответила я, – поэтому уже завтра он будет убит Единым и моими друзьями безвозвратно и окончательно. Забудь о нем, как будто его и не было.

– Да может ли быть так, – удивилась моя нянюшка, – чтобы был убит бог, да еще такой сильный, как херр Тойфель?

– Может, может, – подтвердила я, – еще как быть может. Да и не бог он вовсе, а божок, идол, злой и капризный, убийца и злодей.

– Да, – сказал мой папа, видимо не желая продолжать эту тему, – давайте выпьем вина за то, что моя любимая, но беспутная дочь наконец-то хоть ненадолго вернулась под отчий кров – сильная, красивая, повзрослевшая – для того, чтобы порадовать старого отца и любимую нянюшку.

Вино было хорошим, красным, в меру терпким, с наших собственных виноградников, но пила я его как обычный компот. И никакого удовольствия, кроме чисто вкусового, я от него не получила – во рту оно еще ощущалось, со всеми своими оттенками вкуса и аромата, в желудке в виде тепла тоже, а вот в голову ничего не поднималось. Теперь всю оставшуюся жизнь (а если меня не убьют, то она будет долгой, очень долгой) я проведу как абсолютная трезвенница, ибо сколько бы я ни выпила, то опьянеть просто не смогу. Но зато у меня не будет и похмелья, которым всегда по утрам мучаются пьяницы и иногда мой любимый папа.

Это все русское лекарство из мира того корабля, который я про себя называю третьим, потому что мир гауптмана Серегина для меня первый, а мир штурм-гауптмана и княжны Волконской – второй. Фройляйн Лилия, которую я как-то спросила, почему теперь на нас на всех не действует вино, объяснила мне, что вместе с тем лекарством в нашу кровь попали такие маленькие существа, которые будут нас теперь защищать и беречь от всяких бед, вроде отравлений ядом и прочего. Поэтому получается так – когда мы пьем вино, то они считают его ядом и стремятся немедленно обезвредить и привести наше самочувствие к норме. Она, Лилия, специальным заклинанием на некоторое время может отключить эти существа и заставить их бездействовать, но не будет этого делать, потому что так можно поломать очень хорошую защиту.

Аделин аккуратно выпила свое вино, потом поцеловала меня в щеку и присела в книксене перед моим папой.

– Ну что, мой господин, – с лукавством сказала она, – мне пойти расстелить вашу постель, или же вы еще долго будете разговаривать с вашей дочерью?

– Да, в обоих смыслах, – улыбнувшись, сказал папа, – мы тут еще поговорим с Гретхен, а ты иди и постели мне постель, но не жди, пока я приду, а раздевайся и тоже ложись, согрей мне местечко. Ну, иди, моя радость. Скоро мы с тобой соединимся раз и навсегда, и будем вместе и в горе и радости…

– Надеюсь, – встревожено произнесла Аделин, – что мой господин не собрался идти на жертвенный алтарь вместе со мной?! Вот будет радости фон Меллентину и подобным ему мерзавцам!

– Нет, моя милая, – ответил папа, – совсем наоборот. Но об этом мы поговорим завтра во второй половине дня, ближе к вечеру. А сейчас иди и делай все, что я тебе повелел.

Аделин еще раз присела в книксене.

– Все будет исполнено, мой господи, – с чувством произнесла она, – а сейчас уже позвольте вашей слуге удалиться для выполнения ваших приказаний?

– Иди уже, – сказал папа и шлепнул мою нянюшку по круглой аккуратной попке, – но перед тем как ложиться в постель, как следует вымойся во всех местах, приду – проверю.

– Да, – громко сказала я, – вы знаете, что фон Меллентин попался моему новому командиру, был им пленен, после чего передан богине Кибеле, которая использовала его как игрушку на одну ночь, и теперь он никому и никак не угрожает, потому что, закончив развлекаться, Кибела обычно убивает своих одноразовых любовников. Недаром же у нее есть весьма громкое прозвище «Черная вдова».

– Какой ужас, – уже от дверей вздохнула Аделин, – фон Меллентин настоящий красавчик, и если бы он не являлся таким мерзавцем, то был бы первоклассным любовником. Мне об этом рассказывала Сисси, горничная фрау Маргариты, которую вместе с другими служанками позвали участвовать в ублажении приехавшего в их поместье фон Меллентина. В самый разгар веселья в комнату, где все происходило, зашла сама фрау Маргарита в одних чулках, шляпке и перчатках и больше без ничего, которая и задала этому фон Меллентину хорошую скачку…

Фрау Маргарита – это двоюродная сестра моего папы, большая красотка и еще большая распутница, муж которой сгинул в какой-то пограничной стычке с амазонками, а она, став в поместье полноправной хозяйкой, начала вести крайне разгульный образ жизни, затмив в этом смысле всех наших светских куртизанок. Аделин, когда рассказывала о похождениях моей тетки, имела такой вид, что я не могла понять, то ли она ее осуждает, то ли восхищается ее смелостью. Связаться с фон Меллентином – это все равно что положить руку в пасть бешеной собаке.

– Ладно, – махнул рукой папа, – издох этот негодяй, и издох, Тойфель с ним, а ты, Аделин, иди и делай все, что я сказал.

Когда моя нянюшка вышла, папа налил себе еще вина, на этот раз полный бокал, присел на кушетку и сказал:

– А теперь, доченька, давай поговорим начистоту. Надеюсь, я не совершил ошибки, доверившись твоим новым друзьям, и у них хватит сил совершить все задуманное?

– Да, папа, – сказала я, – сил у них хватит, и ты не совершил никакой ошибки. Сейчас я подробно расскажу всю историю от того момента, как я попала в руки этих людей и до той секунды, когда я переступила этот порог и ты бросился на меня со своим мечом, изрядно напугав.

– Извини, дочь, – смущенно вздохнув, сказал папа, – теперь-то я понимаю, что это был не я, страх сидевшего во мне херра Тойфеля. Но ты давай – рассказывай, рассказывай. Я тебя очень внимательно слушаю.

Как ни удивительно, но ночь в канун нашей главной операции в этом мире мы с Елизаветой Дмитриевной спали спокойно сном праведников. И никаких волнений, дурных предчувствий или страхов – одним словом, ничего плохого. Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами. А наши подчиненные, в смысле амазонки, не волновались по простоте своей душевной организации. А что – война как война, придем, убьем всех тевтонов, закопаем трупы и сядем пировать, как принято у всяких хороших людей. Что, всех не надо? Тогда, мой господин, покажите пальцем, кого надо, а кого нет, а мы уж расстараемся.

Кстати, на классических амазонок, буйных и почти неуправляемых, девки из нашей роты теперь походили очень мало, превратившись в хорошо подготовленных бойцов компактного, легкоуправляемого и плотно слаженного подразделения. Не знаю, что тут сыграло свою роль в первую очередь. Возможно, то, что всем, кого мы отобрали в нашу роту, пришлось пройти жесточайший конкурс типа «семь человек на место». Вполне вероятно также, что на настроения девчонок повлиял авторитет нашей Кобры, которую они кличут Темной Звездой. Не исключено, что в качестве катализатора выступила нахватавшаяся наших замашек Агния, у которой, как у перворожденной дочери Кибелы, довольно высокий авторитет в этом сообществе, кроме того, репутация преданной и бесстрашной воительницы, успешно выполнившей опасное и очень ответственное задание. Агния, кстати, ходит гоголем, донельзя гордая тем, что «была первой», и ее товарки, если и не смотрят ей прямо в рот, то к словам прислушиваются точно.

Возможно, свою роль сыграл и мой личный авторитет, а также авторитет бойцов нашей команды. Амазонки вообще не очень уважают мужской пол, который в этом мире почему-то слегка третьесортный, но мы для них – первоклассные мужики и вообще свои парни. В первые дни, когда выяснилось, что мы превосходим их по всем показателям, выносливости, ловкости и так далее, а не только по грубой физической силе, то девчата сперва приуныли, а потом накинулись на тренировки с удвоенной энергией. Тут и сыворотка № 1, дающая невероятную крутизну, тоже пошла на ура. Единственное, что не играло никакой роли – это такие понятия, как «цивилизованность», «интеллигентность», «уровень технологического развития» и прочая якобы важная дребедень. Оружие из иных миров юные амазонки воспринимали как данность, не благоговея перед ним и не обожествляя его создателей. Да, оружие и доспехи придают им дополнительную боевую мощь и стойкость, но без хорошо подготовленного, храброго и мотивированного бойца все это не более чем груда хлама.

Утром, встав и плотно позавтракав, мы не спеша начали собираться на дело. В гостях у херра Тойфеля нам надо было быть в полдень, плюс-минус пять минут. Конечно, провести операцию ночью или на рассвете, как в храме Вечного Огня, было бы удобнее и практичнее, но как раз такой ход не решал проблемы херра Тойфеля. В таком случае на своих виллах, разбросанных по всей тевтонской столице и окрестностях, остались бы в живых: Великий Магистр, Архипрелат (главный жрец), а также многочисленные первосвященники (старшие жрецы), магистры и комтуры. Дело в том, что все эти персонажи имеют высшее посвящение и, обладая некоторой автономностью, могут не погибнуть одновременно со своим адским господином. В этом случае, собравшись впоследствии вместе, они смогли бы объединить хранящееся в них зло и зачать новое чудовище, создав для него новый филактерий. А попробуйте-ка, имея всего сто бойцов, поохотиться за тевтонской верхушкой в индивидуальном порядке. Нет, сражение с херром Тойфелем за этот мир должно быть выиграно одним решительным ударом, а не затянуто до бесконечности беготней за каждым отдельным тевтонским функционером. Итак, именно в полдень в главном храме херра Тойфеля должен был обязательно собраться весь тевтонский бомонд, и именно в полдень мы должны были нанести туда свой визит.

А пока все шло своим чередом. После завтрака состоялось общее построение, торжественность момента портили только отсутствие полкового оркестра и боевого знамени, без которого не организуешь даже нормальное принятие присяги. Пошло бы даже знамя из того мира, из которого происходил контейнеровоз, но, к сожалению, боевые знамена грузовыми контейнерами не перевозят, а торговый «триколор» как-то не доставлял мне того трепета, как овеянные славой знамена полков, прошедшие множество битв. Но общего настроения это как-то не испортило. Полковой оркестр заменили громкоговорители штурмоносца, проигравшего «Прощанье славянки», потом я сказал выстроившимся в шеренги девицам прочувственную речь (как смог) о том, что мы выходим на бой с огромным злом, которое угрожает всему их миру и даже всему мирозданию, а посему их имена будут навечно внесены… и далее по тексту.

Уже в самом конце выступления я краем глаза заметил позади себя шевеление. Договорив, я обернулся и увидел, что рядом с Елизаветой Дмитриевной, Птицей, Колдуном и прочими нашими некомбатантами стоит мадам Кибела собственной персоной, при полном параде – в черной зубчатой короне и запахнутом черном плаще до пят, который делал ее похожей на Дарта Вейдера. А под плащом наверняка надет ее любимый «китайский» костюмчик.

Увидев, что я уже закончил свое выступление, она подошла и встала рядом со мной.

– Мои возлюбленные дочери, – рявкнула богиня своим зычным голосом, от которого в степи пригнулась трава, а с веток редких деревьев поднялись в воздух перепуганные птицы, – вам оказана величайшая честь выступить против самого воплощения мирового зла, бросившего тень на весь мир. Ваши новые командиры дали вам все необходимое для ведения это борьбы, новое оружие, новые умения и новую силу. Я дала вам жизнь, а теперь хочу вручить вашему командиру реликвию, омытую в крови бойцов, которые сражались, умерли, но не сдались врагу, породившему потом херра Тойфеля…

После этих слов Кибела сунула под свой плащ руку и вытащила оттуда какой-то довольно объемный сверток из ткани, похожей на брезент, и двумя руками протянула его мне. Взяв сверток в руки, по ощущениям я сразу понял, что это, и от этого понимания меня пробил холодный пот. Это было ОНО – то знамя, которое мы должны будем внести под своды храма херра Тойфеля. Ко мне подошли Змей, Кобра и Док; вчетвером мы сняли со знамени брезентовую упаковку и развернули алое полотнище, тут же гордо и величественно затрепетавшее на ветру. Оно казалось живым, это знамя – оно словно бы звало нас в праведный бой и вдохновляло на победу. Края его украшала золотая бахрома, а в центре полотнища красовалась темно-красная звезда, под которой золотой нитью были вышиты слова «119-й стрелковый полк»*. С обратной стороны знамени, тоже золотом, были вышиты серп и молот, а также лозунг «За нашу советскую родину», что торжественно и многозначительно сиял сейчас в лучах солнца. В нескольких местах знамя было пробито пулями, а вокруг отверстий расплылись бурые пятна запекшейся крови. Наитием я почувствовал, что мои товарищи исполнились священного трепета перед этим стягом – все-таки сильна была еще память о героизме наших предков; с молоком матери впитали мы, рожденные во второй половине двадцатого века, тот неукротимый дух нашего народа, что сражался с врагами до последней капли крови… И сейчас, глядя на этот стяг, ощущая священный трепет и душевный подъем, я словно бы слышал голоса тех героев, что пронесли его до самого конца; их души будто бы взывали к нам, потомкам, напоминая о нерушимой связи поколений и о том святом долге, что должны мы исполнить, вступая в битву со злом…

Примечание авторов: 119-й стрелковый полк 1-го формирования 22 июня 1941 года был дислоцирован в Белостокском выступе в составе 13-й стрелковой дивизии 5-го стрелкового корпуса 10-й армии. В ходе приграничного сражения и безуспешной попытки выйти из Белостокского котла полк был полностью разгромлен и рассеян на мелкие группы, которые впоследствии были полностью уничтожены противником. В дальнейшем полк был воссоздан путем переименования 1-го стрелкового полка народного ополчения, но это уже была другая часть с другой историей.

– Человек, который много лет назад принес это в наш мир, – медленно, блюдя торжественность момента, произнесла Кибела, – истек кровью еще до того, как его нашли мои дочери. Мы похоронили его как героя, и я очень жалела, что не смогла родить от него дочь…

Ну вот, мадам нашла что сказать… Хотя следует помнить, что и у Кибелы, и у ее дочерей о таких вещах свои понятия, и она, произнося эти слова, должно быть, думала, что оказывает погибшему герою величайшую честь. Кто бы ты ни был – боец или командир, принес ли ты это знамя в этот мир в силу своих скрытых способностей, или был втянут в магическую грозу подобно нам самим – мы благодарим тебя за этот подарок и обещаем, что с честью пронесем это знамя через битвы и миры…

– Рота, смирно! – скомандовал я, – равнение на середину! К принятию присяги по одному подходи.

Тут надо отметить, что амазонки имели достаточно отчетливое представление о присяге, потому что подобная клятва со схожим содержанием существовала еще на заре античного мира – ее давали юноши, которые брали в руки оружие, чтобы вступить в городское (племенное) ополчение*. Поэтому, когда первой ко мне подошла Агния, я начал ей тихонько подсказывать:

– Я, Агния, дочь Кибелы, торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров.

Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара, всеобщая ненависть и презрение моих товарищей.

Закончив говорить, девушка приняла из моих рук угол полотнища и приложилась к нему губами, после чего едва слышно прошептала:

– Тут есть сила. Большая сила.

Следом за ней к присяге начали подходить и другие амазонки, а я глянул на знамя через призму магического зрения. Быть может, мне показалось, а может, так оно и было, но полотнище испускало чуть заметный алый свет, цвета пролитой в бою крови. Теперь, как только закончатся все церемонии, требуется, как минимум, организовать для этого знамени древко. Откуда-то я знал, что оно обязательно должно будет присутствовать вместе с нами в храме Тойфеля, а так же во многих других местах, о которых я пока еще не имею никакого представления.

Примечание авторов: Клятва эфеба, Уссинг. Воспитание и обучение у греков и римлян. – СПб, 1878 год, стр. 141.