Часть 23

Год 6747-й от Сотворения Мира оказался годом великих перемен для всей Руси и начался* с множества грозных и ужасных событий. На границе русских земель встало лагерем несметное** монгольское войско, а командующий этим войском хан Батыга прислал дерзкое требование, требуя дань в одну десятую*** часть от всего, что производилось на тот момент на Руси. Умным людям было понятно, что с этого момента ничего не останется прежним.

* Летоисчисление «От Сотворения Мира» начиналось с субботы 1 сентября 5509 года до Рождества Христова. Соответственно на 1 сентября каждого года приходился и новый год, совмещенный с главным сельским праздником завершения уборки урожая.

** Если посчитать количество темников принимавших участие в походе, то получается общая численность монгольской армии примерно в 110 тысяч бойцов, из которых только 20 тысяч были чистокровными монголами, составлявшими личную охрану царевичей-чингизидов и ударный тумен, который незадолго до этих событий привел из Монголии Субэдей-багутур. Из этих сил две трети находились под командованием непосредственно Батыя и участвовали в походе на северо-восточную Русь, а оставшаяся треть, под командованием Мункэ-хана, оперировала в южных степях от нижнего течения Днепра до предгорий Кавказа, охраняя кочевья всей входящей в Джучиев Улус орды, и попутно зачищая степи от остатков кипчакских кочевий.

*** дань в одну десятую кажется небольшой, но если ваш годовой прирост ВВП меньше десяти процентов, то дополнительная нагрузка такого рода приведет вас к неминуемому разорению. Не стоит забывать и о церковной десятине, а также о тех налогах, которые в своих интересах собирали с русских земель сами князья.

Владимирский князь Юрий Всеволодович тоже подсуетился. Хоть первый удар несметных монгольских орд должен был прийтись по соседнему Рязанскому княжеству, было понятно, что всю силу Батыги соседи не сдержат, поэтому во Владимирском княжестве объявили сбор ополчения и дружин удельных князей. Собранное с бору по сосенке войско собиралось в районе города Коломны, на границе рязанских и владимиро-суздальских земель.

Кого там только не было – часть рязанских войск, отступивших к Коломне сразу после разгрома на реке Воронеж, дружина коломенского князя Романа Игоревича, владимиро-суздальское ополчение, подмога из Новгорода, присланная юным племянником князя Юрия Александром Ярославичем*, а также большая часть владимирской княжеской дружины под совместным командованием сына князя Юрия Всеволода и воеводы Еремея Глебовича. Общая численность этих разношерстных войск составляла десять-пятнадцать тысяч воев княжеских дружин и ополченцев, и по тем временам для Руси это считалось весьма солидной армией, хотя и было сопоставимо только с одним-двумя батыевыми туменами. Старый и опытный воевода, еще за восемнадцать лет до того водивший владимирские войска на булгар, спланировал сражение как засаду с комбинированным ударом в лоб и фланги монгольского войска.

Примечание авторов: * об участии новгородцев в битве у Коломны сообщает только Лаврентьевская летопись. Не исключено, что намерение Александра Ярославича послать подмогу родной Владимирской земле и даже выступление его дружины из Новгорода совсем не означает участия новгородцев в этой битве, поскольку они могли просто не успеть достичь места назначения до того, как русские войска потерпели поражение, и в силу этого отступили обратно в Новгород. Ждали новгородцев и позже в лагере второго владимирского ополчения на реке Сить, но они не явились и туда.

В нашей истории все так и произошло. Подошедший к Коломне 1-го января монгольский авангард попал в засаду, был окружен и полностью уничтожен, причем во время этого сражения погиб самый младший из сыновей Чингисхана Кюльхан, по монгольскому обычаю находившийся в безопасном месте в тылу своего соединения. Но как только это произошло, к месту еще продолжавшейся битвы подоспела свежая основная часть Батыева войска, многократно превосходящая числом уставшие и расстроенные владимирские дружины – и дело кончилось страшным разгромом русских, бежать после которого удалось только небольшой части русских воинов вместе с княжичем Всеволодом Юрьевичем, а все остальные, включая воеводу Еремея Глебовича и коломенского князя Романа Игоревича, полегли перед вражеским натиском.

Но по известным причинам в этой ветви истории монголы Батыя до Коломны не дошли, сгинув на просторах Рязанского княжества. Вместо монгольских туменов к ожидающему их русскому войску стали приползать слухи, причем были они один другого интересней и невероятней. В Рязанском княжестве неожиданно появились некие белые всадники, которые заступились за эту землю и принялись воевать монголов, уничтожая один их отряд за другим, и делая то, что с самого начала следовало делать владимирским войскам, объединив свои силы с рязанцами. Говорили, что белые всадники многочисленны, хорошо вооружены и одоспешены, умелы в воинской науке, а также таинственным образом пропадают в одном месте, для того чтобы появиться в другом, иногда за десятки верст от предыдущего места событий.

Но слухи слухами, а поднявшийся в небо постепенно остывающий огненный гриб видели все жители Коломны и дружинники русских князей. И не только видели, но через несколько минут еще и слышали отдаленный рев разбуженного Зверя. Но невиданное явление угасло в ночи, а Страх Божий, вызванный им, остался. Потом знающие люди донесли, что это в двух десятках верст от Пронска огненным ударом был уничтожен целый монгольский тумен, от которого не осталось даже горсти пепла. Гонец с этим сообщением был немедленно отправлен в стольный град Владимир, впрочем, как многие гонцы, несущие похожие сообщения до него и после него.

За чашей меда дружинники делали многозначительные лица и говорили, что кто, как не Сам Творец, мог так покарать нечестивцев, чтобы от них не осталось ничего, кроме куска оплавленной застекленевшей земли и огненного столпа, возносящегося к небесам? Тем временем владимирское войско и продолжающие прибывать со всех концов русской земли подкрепления начинали чувствовать себя немного не у дел. Где-то там, в рязанской земле, шла война, белые всадники и рязанское ополчение, которым командовал вернувшийся из поездки в Чернигов воевода Евпатий Коловрат, кружа вокруг осажденной Рязани, вцеплялось в загривок монголам – а тут тишь да гладь, да божья благодать, и вместо того, чтобы войти в рязанскую землю и одним ударом покончить с врагом всей русской земли, сборное владимирское войско сидит ровно на попе, растет в числе и постепенно разлагается от бездействия.

Потом, как гром среди ясного неба, пришла весть о страшной ночной битве окрест Рязани, во время которой все Батыево войско было полностью разгромлено и уничтожено. Также гонец, прискакавший на взмыленном коне к коломенскому князю Роману Игоревичу, сообщил о смерти его дяди Юрия Игоревича, а также о том, что союзник последнего, заморский князь Серегин, задумал посадить на рязанский престол князя-младенца Ивана Федоровича, чтобы потом самому править от его имени. Вот тут ретивое взыграло и у самых ленивых. А то как же – просидели в кустах всю войну, а теперь, когда княжества делить будут, они совсем в стороне? Не любо!

В первую очередь ретивое взыграло у князя Юрия Всеволодовича, помнившего, как во времена его отца, Всеволода Большое Гнездо, Владимирское княжество достигло максимума своего могущества, и как двадцать лет назад, в самом начале его второго княжения*, после резни в Исадах** именно владимирская дружина решила, кто из трех выживших претендентов на рязанский стол станет рязанским князем, кто его наследником, а кто отправится помирать от безумия в изгнании.

* Юрий Всеволодович садился на отцовский трон дважды. Первый раз, наследуя отцу Всеволоду Большое Гнездо в 1212 году, воспользовавшись тем, что отец лишил наследства его старшего брата Константина. В 1216 году проиграв битву при Липицах союзникам Константина, Юрий был свергнут, но быстро примирился со старшим братом, был назначен его наследником, и после его смерти в 1218 году снова сел на Владимирский княжий стол, на этот раз уже до самого Батыева нашествия и собственной смерти.

** резня в Исадах или съезд в Исадах – саммит претендентов на рязанский стол из числа внуков князя Глеба Ростиславича Рязанского, вылившийся в резню, когда вместе с ближними боярами и свитою были истреблены шесть из десяти претендентов на рязанский стол, двое из числа оставшихся в живых – Глеб и Константин – были организаторами этой резни, а еще двое князей – Игорь и Юрий – просто не успели приехать. В результате рязанский стол захватил братоубийца Глеб, но правил он недолго, потому что Юрий и Игорь обратились к только что вернувшемуся на владимирский трон Юрию Всеволодовичу, который послал во рязанскую землю ограниченный контингент владимирских войск во главе со своим младшим братом Ярославом, который помог Игорю и Юрию одержать победу над братоубийцами и приведенными им половцами. В результате в 1219 году на рязанский трон сел князь Игорь, после смерти которого в 1235 году его сменил тот самый Юрий Игоревич, отец убиенного Батыем князя Федора Юрьевича и дед князя-младенца Ивана Федоровича.

И тут без него решают, кто будет в Рязани князем?! Да Иван сын своего отца и внук своего деда, но это же всего лишь младенец, пусть он даже три раза законный наследник. У него, Юрия Всеволодовича, найдутся не менее законные наследники. Если сын предыдущего князя Олег Красный ушиблен головой и способен только мычать и гадить под себя, так это не беда. У него есть еще один брат, Роман Игоревич, по счастливому совпадению удельный князь коломенский и вассал Юрия Всеволодовича. Ведь если такой хороший человек сядет на рязанский стол, то это принесет благо всем землям – и рязанской и владимиро-суздальской.

При этом князь Юрий забыл, что совсем недавно он наотрез отказался подавать помощь рязанской земле, надеясь на то, что рязанцы ослабят Батыя, а владимирское войско его добьет, и таким образом он не имеет никаких прав на плоды чужой победы. В голове крутилось другое. Он рассчитывал, что в борьбе с ужасным Батыгой и рязанцы и войско их союзника князя Серегина понесло серьезные потери, устало и изнурено и если сразу показать им двадцать тысяч свежих, еще не бывших в боях и не израненных, воев, то они (рязанцы и Серегин) откажутся от своего намерения и мирно, без сражения уступят стол Рязани Роману Игоревичу. Надо заметить, что до монгольского нашествия князь Юрий Всеволодович провел восемь военных походов, все восемь закончились успешно, то есть политические цели похода были достигнуты и только в трех случаях произошли сражения, опять же победоносные для владимирского войска. Таким образом, основания рассчитывать на успех своего предприятия у князя Юрия были и он, преисполнившись надежд и уговорив свою совесть, что не происходит ничего плохого, вступил золоченым сапожком в стремя боевого коня и вместе с отборной дружиной направился к Коломне, для того чтобы принять командование над войском и повести его на Рязань, сажать на рязанский стол князя Романа Игоревича.

При этом надо сказать, что князь Юрий проигнорировал те моменты в донесениях, которые говорили об особенностях белых всадников, их выдающейся боеспособности, а также о том, что их в этом деле поддерживали сверхъестественные силы. Просто князь знал, что нигде так не врут, как на охоте и на войне, а поэтому при принятии решения все, что не вписывалось в привычную картину мира, преспокойненько вынес за скобки, оставив внутри них только самые обыкновенные явления, вроде хороших доспехов и мощных арбалетов. Он абсолютно проигнорировал такие факторы, как мгновенные перемещения отрядов белых всадников, их манеру передвижения, когда их кони едва касались копытами земли, подрыв магическими фугасами льда на Оке, магический плазменный удар по тумену Бурундая, а также нападение железных чудовищ на лагерь Батыя при разгроме его войска.

Вот и все об этом человеке – как говорится, до особого распоряжения. Ведь если Всевышний хочет кого-то наказать, то лишает этого человека разума и чувства меры. Хотя непонятно, за что было наказывать князя Юрия. Правителем для Владимира он был хорошим, кровь человеческую понапрасну не лил, оказывал материальную помощь малоимущим слоям населения, судил по совести, основал при впадении Оки в Волгу Ниж-град, форпост русской торговой и военной экспансии в Поволжье и будущий мегаполис Нижний Новгород (Горький).

Или, быть может, все его благие дела были перечеркнуты стоянием войска у Коломны, когда владимирская земля так и не решилась прийти на помощь земле рязанской. Ведь недеяние или бездействие может быть не меньшим грехом, чем деяние. В ТОТ РАЗ Юрий Всеволодович заплатил за этот грех своей жизнью, жизнью всех своих родных, а также жизнями нескольких десятков тысяч жителей владимиро-суздальской земли убитых монголами во время Батыева нашествия.

Возможно, что в ЭТОТ РАЗ Всевышний решил посмотреть, как его человек Серегин сумеет справиться с наездом местного оборзевшего князька, не свалится ли в превышение полномочий и тотальное уничтожение тех, уничтожать которых было бы нежелательно. Но это будет потом, а пока стоит заметить, что пока Юрий Всеволодович едет в Коломну, туда успеет прибыть молодой (16 лет) князь новгородский Александр Ярославич и его воспитатель и наставник в воинском искусстве боярин Федор Данилович. И об этих людях мы тоже пока помолчим, и тоже до особого распоряжения.

Минуло шесть дней с тех пор, как милая Евпраксия освободилась от своих психозов и неврозов и начала привыкать к жизни свободной женщины и будущего медицинского светила. С первых же занятий у Лилии стало понятно, что это отнюдь не преувеличение. Более того, нам пришлось срочно искать соответствующий драгоценный камень, чтобы посвятить молодую женщину в маги Жизни, потому что оставлять мага такой силы неинициированным рядом с магическим источником было бы верхом глупости и легкомыслия. Правда, некоторое время пришлось потратить на то, чтобы уговорить ее пройти этот обряд, так как она с чего-то решила, что обращение к магии погубит ее бессмертную душу.

С большим трудом отцу Александру удалось убедить Евпраксию, что губит душу не магия, а использование ее во зло людям. Впрочем, и без всякой магии злой человек способен погубить свою душу так основательно, что ее потом не отмолит ни один святой, и положение не поправит даже самое чистосердечное покаяние. Успокоило молодую женщину только то, что все маги и особенно магини в нашей команде, включая вашу покорную слугу, крещены и носят крестики. Крещена даже Зул бин Шаб, которая ударным трудом на благо Добра и искренним раскаянием заслужила свое Прощение у Отца, хотя, конечно, при этом осталась весьма своеобразной женщиной, если ее так можно назвать. Большой серебряный крест на цепочке в сочетании с рогами, хвостом и алой кожей смотрелся несколько диссонирующе, но внушал определенное доверие; и Зул, в православии Зинаида, носила его гордо и напоказ, как свидетельство своей полной благонадежности.

Сразу после инициации Евпраксии и превращения ее в неопытную, но очень мощную магиню Жизни, произошло еще несколько весьма значимых для нее событий. И первым был урок магического ликбеза у Димки. Кстати, молодую женщину ничуть не удивил его юный возраст – тут в таком возрасте (правда при поддержке крутого отца и бояр-наставников) мальчики, бывало, уже садились на вакантные удельные княжеские столы, для того, чтобы заранее поднабраться ума-разума. Результатом собеседования и вводного урока стала рекомендация нашего мага-исследователя «Учиться, учиться и еще раз учиться». По модулю своей силы Евпраксия занимала промежуточное место между мною и Никой, и на ее примере выяснилось, насколько важно для мага такой силы иметь систематизированное образование и обладать научным складом мышления.

До момента инициации Евпраксии таковыми были все маги в нашей команде, и она явилась первой, чье образование нельзя было сравнить даже с начальным. Если мы знали, что мы должны делать и каким образом надо прикладывать свою силу к объекту манипуляции, чтобы подстегнуть нужные физические процессы, то необразованный или малообразованный маг действовал наугад, возмещая знания школьной программы методом проб и ошибок. А такой метод чреват человеческими жертвами, причем в самом буквальном смысле. Поэтому, помимо обучения простейшим магическим приемам, которыми Евпраксия, конечно же, не удовлетворится, Дима отправил ее к милейшей Ольге Васильевне на предмет обучения грамоте, ибо девушка была обучена только греческой грамоте, а в наших условиях этого недостаточно. Да и медицину лучше изучать не по Галену, ибо к нашему времени этот товарищ в значительной степени устарел.

Вторым событием была встреча Евпраксии с той самой Зул-Зинаидой. Как у всех, кто впервые контактировал с деммками, это были визг, писк и фонтан эмоций. Потом, правда, все более-менее пришло в норму, потому что, если Зул захочет, то может выглядеть милейшим существом во Вселенной. Дело было в том, что после отказа Евпраксии оставаться в Рязани и вступления в нашу команду Серегин в свою очередь отдал распоряжение, чтобы ее внешний вид был приведен в соответствие с нашими внутренними стандартами. Он у нас свирепый перфекционист и желает, чтобы все у нас было наилучшим, в том числе и внешний вид наших женщин. И обратился он не к кому-нибудь, а как раз к нашему фирменному стилисту-визажисту и имиджмейкеру Зул. Если к нам захочет присоединиться битая Никой Нарчат, то с ней тоже будет проведена же работа, какую бы богатырку она из себя ни строила.

Зул и Лилия вдвоем заявились в нашу башню, и, как только у Евпраксии прошел первый шок, раздели ее догола и обстоятельно приступили к изучению фактуры для выполнения поручений Серегина. Коррекция фигуры, где убрать, где добавить, что по части Лилии и Зул. К постановке походки и грации позже подключат нашего балетмейстера Антона, а нижним бельем, одеждой и прочим имиджем займется сама Зул и немного Елизавета Дмитриевна, которая взяла шефство над нашей юной княгиней. Бедняга, теперь ей предстоят изнуряющие тренировки, шейпинг, бодибилдинг и бег трусцой, а также танцы до упаду и специальная научно обоснованная диета от Лилии. Одним словом, я Евпраксии не завидую, но когда все закончится, то короли и миллиардеры (если они, конечно, не голубые), будут падать от нее в обморок и сами складываться в штабеля. Уж очень хороша там первоначальная фактура.

Правда, для полного блеска есть одно маленькое препятствие. Прежде чем Евпраксия сможет во всей своей красе блистать в свете, должно пройти три года траура, и только потом она сможет устраивать мужикам настоящий шок и трепет. Впрочем, кое-что можно было начинать делать уже сейчас.

– Евпраксия, милочка, – сказала ей Зул, – кто вам сказал, чтобы во время траура вы выглядели как уродина или старушка? Ваш же покойный муж прямо сказал, что хочет видеть вас счастливой, поэтому больше оптимизма. И кто вам сказал, что черный цвет – это некрасиво? Он так хорошо сочетается с вашей ослепительно белой кожей и рыжими волосами…

И вот теперь Евпраксия под чутким руководством Зул целыми днями в состоянии различной степени раздетости-одетости вертится перед зеркалом, примеряя наряды; разумеется, за исключением того времени, которое у нее уходит на сон, еду, занятия с Ольгой Васильевной, Димой и Лилией, а также шейпинг и танцы под руководством Антона. К тому же жаркий климат этого мира, если не накладывать на себя специальных охлаждающих заклинаний, требует весьма жесткого минимализма в одежде, тем более если эта одежда черного цвета. Евпраксия нашла очень простой выход из положения – она старалась в дневное время как можно меньше появляться на улице под палящими лучами местного экваториального солнца, а все свои прогулки совершать после его ухода с небосвода. И никаких воспоминаний и беспокойств о сыне Иване, оставленном на попечении супруги Евпатия Коловрата.

На мой вопрос, как так может быть, Евпраксия наполовину по-гречески, наполовину по-старославянски, с добавлением некоторых современных нам русских слов, рассказала, что и раньше-то виделась со своим ребенком нечасто. С первого же момента после рождения им безраздельно завладела княгиня-прабабушка Аграфена Ростиславна, тут же передавшая младенца на попечение мамкам, нянькам, кормилицам и поилицам. Какие уж тут у Евпраксии могли возникнуть материнские чувства, если она даже не смогла как следует ощутить этого выношенного ею ребенка своим сыном. Нет уж, так действительно будет лучше – и под руководством Евпатия Коловрата маленький Иван имеет шанс вырасти достойным человеком.

Но, наверное, самый сильный шок – сильнее, чем от знакомства с деммками и обретения магического таланта – Евпраксия испытала, узнав, что княгиня Елизавета Дмитриевна у себя на родине служила в войске и была командиром штурмоносца, перевозящего прямо в эпицентр сражения сотню отчаянных спецназовцев-головорезов; ближайшим аналогом чина Елизаветы Дмитриевны в местных условиях был тысяцкий кованой рати. Надо сказать, что Евпатий Коловрат до своего воеводства занимал в рязанском войске именно эту должность.

Кстати, об Аграфене Ростиславне. Эта властная женщина, от которой сбежали все родные и близкие, отнюдь не торопилась возвращаться в Рязань в одиночестве, а, пользуясь своим статусом гостьи, затаилась в башне Власти, видимо, не в силах принять никакого решения. Возвращаться в Рязань – а кому там нужна одинокая старушка, вся близкая родня перемерла или разбежалась. Вернуться в родной Смоленск или в Киев, где когда-то княжил ее отец Ростислав Мстиславович, внук Владимира Мономаха, тоже не представлялось возможным. Если ей нет места в Рязани, с которой были связаны последние сорок лет ее жизни, то в городах своего детства она вообще никто, и звать ее никак.

Есть еще один внук, коломенский князь, но в силу своего вассалитета владимирскому княжеству он оказался на стороне силы, воспротивившейся Серегину, а бабушка, пожив с нами немного, хорошо представляет, чем это может для него закончиться. Как минимум поркой, как было в деле с мокшанской царицей Нарчат, а то и чем похлеще – так что и хоронить будет нечего. Ведь с князем Романом Игоревичем будет иметь дело не относительно добрая Ника-Кобра, а сам Серегин не склонный к миндальничанью, действующий по принципу «кто не с нами, тот против нас».

Аграфена Ростиславна может остаться у нас, но тоже не понимает, на каких основаниях. То, что Серегин ее пока не гонит – не имеет значения. Мы вполне в состоянии прокормить одну пожилую женщину, если она, конечно, в нашем коллективе не будет проявлять неуместных с ее стороны властных амбиций. Она и сама это прекрасно осознает, но в то же время ей невместно быть и на положении просительницы. Ведь она не только властная женщина, но еще и очень гордая, не желающая идти на поклон к кому-либо, пусть от него хоть трижды зависит ее жизнь.

Встреча подстроилась как бы случайно. Я с утра зашла в библиотеку, поболтать с Ольгой Васильевной и узнать, как дела у моих подопечных по части учебы, и почти сразу туда явилась Аграфена Ростиславна – женщина грамотная, но отроду не читавшая ничего, кроме Псалтири и прочей душеспасительной литературы, а как известно, подобной литературы в библиотеке советского танкового полка быть не могло.

Увидев меня, разговаривающей с библиотекарем, старуха через силу улыбнулась и величественно, будто крейсер, раздвигающий волны, направилась в нашу сторону. Ольга Васильевна, заметив приближение бывшей рязанской княгини, замолчала и вопросительно посмотрела в мою сторону, будучи человеком врожденно деликатным и в силу советского интеллигентского воспитания немного робеющим в присутствии прирожденной рюриковны. Или, быть может, эта самая «рюриковна» распространяла вокруг себя некие флюиды подавляющей властности, поскольку ни Серегин, ни Елизавета Дмитриевна, ни даже парочка древнегреческих богинь не вызывали у библиотекарши такого шокирующего эффекта – а ведь они во многом были покруче престарелой рязанской княгини, сумевшей пережить мужа, всех сыновей, а также двух внуков из трех.

Сделав Ольге Васильевне знак о том, что наш разговор об успеваемости моих гавриков мы продолжим позже, я повернулась навстречу приближающейся Аграфене Ростиславне, надев на лицо маску доброжелательной силы, как бы говоря, что я тут богиня Анна и не потерплю, чтобы в моем присутствии осуществлялись наезды на кого-либо или случались скандалы. Разогнавшаяся уже было бывшая рязанская княгиня заметно притормозила, окинула меня оценивающим взглядом и, видимо, приняв какое-то решение, придала своему лицу выражение независимой гордости. Мол, если не получится, то не очень-то было и надо, мы уж как-нибудь сами. Да нет, уважаемая мадам, сами вы теперь только в гроб, а все остальное только с нашей помощью.

Остановившись передо мной, она еще раз смерила меня взглядом с ног до головы и, увидев, что ничего не изменилось, со вздохом произнесла.

– Госпожа Анна, я понимаю, что ничего нельзя вернуть и сделать прежним – таким, каким оно было до нападения на рязанскую землю полчища Батыги. Мой сын, князь рязанский Юрий Игоревич, погиб в бою с врагом, защищая свой город. Из трех моих внуков один, Федор Юрьевич, пал от рук Батыги, второй, князь Олег Игоревич, хоть и жив, но все равно что мертв, а третий внук, коломенский князь Роман Игоревич, находится сейчас во враждебном вам стане князя владимирского Юрия Всеволодовича.

– И вы, – подхватила я ее мысль, – хотите знать, что вам делать теперь, когда уже бесполезно собирать осколки от разбитого кувшина?

– Да, уважаемая, – сухо кивнула княгиня, поджав тонкие губы, – в моем возрасте тяжко осознавать то, что тебе некуда уже возвращаться и что живешь ты исключительно из милости чужих людей. Я много об этом думала и поняла, что во всех остальных местах мне будет гораздо хуже, чем здесь, у вас.

– Да, я понимаю, – кивнула я и спросила, – и что из этого следует?

Та вскинула голову и гордо произнесла.

– Но вы, госпожа Анна, не думайте, что я напрашиваюсь в приживалки. Я же вижу, что тут каждый из вас несет свою часть ноши, и я тоже могу взяться за какое-нибудь посильное для меня дело.

Я оценивающе посмотрела на мою собеседницу, читая в ней как в открытой книге. Ну да, властолюбивая старушка, способная в бараний рог скрутить любого мужика, за которого выйдет замуж, если тот расслабится и даст ей переключить на себя управляющие рычаги. Но ей ничего не надо для себя. Её не волнует вкус пищи, она спокойно берётся за домашний быт и физический труд, готовая к тяжёлой ноше и жизненным трудностям. Её основа – это максимальная духовность, набожность, честность, ответственность и терпимость. Аграфена смутно представляет, как должна быть устроена её семья, но точно знает, что она ей необходима и что она обязана всё взять на себя. Удача далека от неё, а трудности – её стихия. Чем больше проблем она преодолевает, тем больше уважает себя и свой труд.

Подобная перегрузка чувством долга может принести ей множество проблем, когда желание помочь толкнёт на необдуманные поступки и страдания. Ей стоит научиться отличать истинную беду от лени и мошенничества. Совершая ошибки, вызванные неправильно трактуемым чувством справедливости, Аграфена всегда стесняется в этом себе признаться, обвиняя во всех грехах только себя. Её внешняя привлекательность и женственность всегда были обманчивы, так как о себе и о своих интимных потребностях она думает меньше всего, и даже в молодости была холодна как женщина.

Истинная цель Аграфены Ростиславны – достичь максимальной духовности, которую она видит в том, чтобы все делалось правильно. Если ее жизнь будет наполнена этой духовностью, то она всегда найдёт новые цели и будет довольна собой и своей самооценкой. Более того, подобная духовность обязательно прилагается к семье и работе. При этом надо сказать, что ее семья и являлась ее работой. Ее муж был основателем клана рязанских князей, а в своих детях, внуках и правнуках она видит результат своих многолетних трудов, которые в одночасье пошли прахом. По странному совпадению в переводе с латыни имя Аграфена означает горестная, что полностью соответствует жизнеописанию этой пожилой женщины. Трудилась, трудилась всю жизнь – и вот тебе результат у разбитого корыта…

В следующий момент я посмотрела на пожилую княгиню уже с большей симпатией. Кстати, при наших возможностях пожилой возраст – это уже не приговор, вон Велизарий со своей Антониной были совсем развалинами, а теперь он выглядит на двадцать пять, а она на все шестнадцать. Если будет принято соответствующее решение, то и Аграфену Ростиславну при помощи Лилии и Зул можно довести до состояния юной красотки со здоровьем ломовой лошади. Это вопрос, как говорит Серегин, сугубо технический. Важно понять, зачем нам такая Аграфена вообще может понадобиться. То, что ее нельзя включать во внутреннюю команду, это яснее ясного. Со своим пониманием духовности и чувством долга она разнесет нам здесь все в мелкую пыль, или будет пытаться это сделать. Такое сильное оружие, как эта брутальная женщина, лучше использовать где-нибудь подальше от нас, но в том месте где, она просто будет вынуждена принести нам максимальную пользу.

И тут меня осенило. В мире Славян Серегин и Ника-Кобра начали операцию по замене престарелого Юстиниана на нашего ставленника, некоего патрикия Кирилла, парня из хорошей семьи, но с темным прошлым. Этот патрикий, было дело, работал чиновником по особым внешнеполитическим, зачастую грязным, поручениям при тамошнем магистре оффиций, непроизвольно влип в интриги не своего уровня и тем самым попался к Нике-Кобре на крючок.

По крайней мере, это была ее идея – сажать этого типа на императорский трон в Константинополе. Но допустим, сделали мы этого Кирилла императором, подперли преданными людьми и деньгами, а он возьмет и женится на женщине, имеющей прямо противоположные нашим воззрения на политическую реальность. И вот тогда все труды Серегина и Ники-Кобры пойдут псу под хвост, поскольку еще издавна существует поговорка, что ночная кукушка дневную завсегда перекукует. Нет – сажать на трон его надо уже женатым, и чтобы этот тип знал, что его супруга – красивая, умная, хозяйственная, с обширными зарубежными связями – будет залогом его дальнейшего благосостояния или вообще существования. Что случись с ней какое-нибудь несчастье, ее друзья перевернут небо и землю, дороются до глубин ада, но найдут всех виновных. Поэтому мы с самого начала искали подходящую кандидатуру на роль базилиссы, способной управлять своим супругом, но пока все как-то не срасталось по причине отсутствия соответствующих кандидатур. А тут зверь сам выбежал на ловца.

Почему бы и нет? Если эту Аграфену как следует омолодить и оздоровить, поднатаскать в греческом и латыни, тогда из нее получится отличная жена для будущего императора, и все ее недостатки тут же обернутся сплошными достоинствами. Оказавшись на том месте, она, хочешь не хочешь, будет работать на союз славянской и византийской империй, направляя экспансию Византии в южном, а не северном направлении. Если Ника-Кобра нашла кандидата на пост нового императора, то я нашла кандидатку на пост его жены. И ничего, что с ней нужно еще немного поработать. Конечный результат будет стоить всех понесенных затрат.

Но в этом деле есть два взаимосвязанных «но». Для начала Аграфена должна согласиться и на омоложение, и на замужество с нашим кандидатом на Византийский престол. Церковный брак тут дело серьезное, и расторгнуть его может только смерть одного из супругов. Если отказ от радикального омоложения – это что-то невероятное, то вступать в брак с незнакомым человеком по предварительному сговору… да, на такое пойдет далеко не каждая женщина. Но предположим, отставная княгиня согласилась и с тем, и с другим. Ведь все-таки византийская императрица в шестом веке – это значительное повышение после русской княгини в тринадцатом. Но дело еще и в том, что эту идею должен одобрить сам патрикий Кирилл, а самое главное, все это должен одобрить Серегин. Хотя, думаю, мне он не откажет. Итак, сейчас коротко изложу Аграфене свой план, выслушаю ее ответ, а потом пойду искать его, чтобы объяснить ему важность своих идей и абсолютную несложность их исполнения.

– Знаете что, Аграфена Ростиславна, – сказала я, обдумав всю ситуацию, – есть у меня к вам одно неожиданное предложение. Работа эта не пыльная и хорошо оплачиваемая, и, кроме того, вам вполне привычная, я внимательно смотрела в ее глаза, пытаясь уловить малейшие оттенки ее эмоций. – Нужно выйти замуж за одного молодого человека, будущего монарха крупного европейского государства – не страшного, даже обаятельного, только слегка порочного – и прожить с ним всю оставшуюся жизнь, работая его женой и одновременно нашим представителем. Если вы в принципе согласны на такую судьбу, то мы с вами можем обсудить детали вашего задания.

– А к себе, значит, госпожа Анна, меня брать не хотите? – с горечью произнесла бывшая рязанская княгиня. – Ну какой в мои годы молодой человек, смех да и только. Да он убежит сломя голову, едва только увидит меня издали.

– Вы, Аграфена Ростиславна, – спросила я, – насколько я понимаю, в молодости были весьма очаровательной девушкой?

– Да, – кивнула моя собеседница, – муж мой, Игорь Глебович, говорил, что я у него настоящая красавица. Но так то было в молодости, а сейчас все то, что было, давно уже сплыло.

– Ну, это не проблема, – махнула я рукой, – если вы согласитесь на мое предложение, то мы вернем вам, и вторую молодость, и красоту, и здоровье и даже, возможно, добавим вам что-то, чего у вас не было, ведь заниматься обновлением вашего физического тела будут настоящие специалисты. Но только, чур, потом работать на нас не за страх а за совесть…

Услышав эти мои слова, Аграфена Ростиславна, застыла будто соляной столб, не в силах произнести ни слова. Она уже в общих чертах знала, кто мы такие и что можем, но даже не предполагала, что ей тоже будет сделано предложение, от которого нельзя отказаться. А ведь сама же просила. Как сказал апостол Лука: «Всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Правда, апостол не добавил, кто может отворить на стук, и что может получить просящий и найти ищущий, но все это за счет места и времени действия. Знать ведь надо, куда стучать и где искать, а также что могут поднести просящему.

– Г-госпожа Анна, вы не шутите? Вы и в самом деле можете дать мне вторую молодость, если я соглашусь выйти замуж за нужного вам человека? – растерянно спросила бывшая рязанская княгиня, мгновенно превратившаяся в пожилую женщину, которая и хочет, и боится поверить моим, столь заманчивым, словам.

– Такими серьезными вещами я не шучу никогда, – серьезно ответила я, – в жизни полно куда более безобидных поводов для шуток. Я сказала ровно то, что хотела сказать. Если вы согласитесь выйти замуж за нужного нам человека и, состоя при нем, выполнять наше задание, то вам будет гарантирована молодость, красота и долгая, хоть и не вечная, жизнь. Есть только два обстоятельства, которые могут повлиять на ваше решение. Первое из них заключается в том, что жить вам предстоит в Константинополе (по-вашему, в Царьграде), за семьсот лет до момента вашего рождения. Знание латыни и греческого обязательно, но это как раз не является большой проблемой, потому что у нас есть способ мгновенного обучения новым языкам. Вторым обстоятельством является то, что этому молодому человеку еще только предстоит стать ромейским базилевсом. Сам процесс государственного переворота в его пользу мы обеспечим, но вы с вашим железным характером и мертвой хваткой должны будете помочь ему удержаться у власти и закрепить трон за вашими общими потомками. Кстати, вы его знаете, встречались, наверное, во дворе у фонтана…

Аграфена Ростиславна хмыкнула и гордо выпрямилась.

– Госпожа Анна, – немного заносчиво сказала она, – вы дарите мне вторую молодость и думаете, что я – молодая, красивая, уже имея за плечами одну прожитую жизнь – не справлюсь с таким простым делом, как удержание в руках какого-то мужчины, будь он хоть три раза ромейским базилевсом? Плохо же вы обо мне думаете. Первую половину жизни меня готовили к тому, чтобы я стала хорошей женой рязанскому князю, а всю оставшееся время меня учила сама жизнь, и я очень хорошо выучила ее уроки. Конечно же, я сразу согласна на все ваши условия, причем даже в том случае, если подписывать договор с вами мне придется собственной кровью. Я, знаете ли, давно уже не девочка и понимаю, что именно вы мне предлагаете и то, что два раза таких предложений не делают.

– С нечистым дела не имеем, – сухо ответила я, – так что договор кровью подписывать не потребуется. Вы знаете о нас достаточно для того чтобы понимать, что тот, кто попробует нас обмануть, не проживет и трех дней. Так что будет достаточно, если вы дадите свое согласие в устной форме, что вы уже сделали. И это все. К тому же вы просто не сможете сделать что-то не так, потому что вашим главным и основным заданием будет сделать так, чтобы свои главные дипломатические и военные усилия империя ромеев направила на юг и запад, оставив в покое земли славян. Не будете же вы направлять ромейские легионы против собственных пращуров, особенно если эти пращуры не совершают ничего предосудительного. Вы меня поняли?

– Да, госпожа Анна, – ответила женщина, – я вас поняла.

Закончив этот разговор и оставив бывшую княгиню и будущую императрицу размышлять над превратностями судьбы, я резко развернулась и вышла. Мне предстояло встретиться с Серегиным и окончательно утрясти этот вопрос, и я ни на минуту не сомневалась в том, что решен он будет положительно. Похожий вариант мы предварительно обсуждали, да только не было подходящей кандидатуры. Гера, первоначально намеченная на эту роль, не прошла по конкурсу. Бывшая первая леди античной мифологии после развода со своим нестойким к женским чарам супругом и смерти неудачного сыночка сама ударилась во все тяжкие, проводя фактически каждую ночь с новым мужиком, а то и с двумя, и успела перепробовать половину танкового полка и большую часть малой дружины Евпатия Коловрата. Более того, эта отставная мадам главная греческая богиня, используя свои личные каналы перемещения, наладилась смываться в самоволки, и никто не знал, в каком из миров она провела ту или иную ночь. А если учесть ее безразличие к судьбам славян, то вопрос увял сам собой. Зачем Серегину, то есть нам, такой секретный агент, который работает из-под палки и будет непрерывно сбегать от мужа и с места работы? Зато Аграфена Ростиславна вписалась под задачу как нельзя лучше, и Серегин обязательно должен согласиться со мной и распорядиться, чтобы Лилия и Зул начали с ней омолаживающие процедуры.

Это Птица хорошо придумала – Аграфену Ростиславну в президенты, то есть в резиденты. Хотя она, наверное, и с президентской должностью бы справилась. Но нам в Россию такую не надо, лучше куда-нибудь в Америку, и чтоб всех в бараний рог. Распоряжение немедленно начать сеанс омоложения я, конечно же, отдал, точнее, попросил Лилию, чтобы этим вопросом занялись быстро, но без суеты, потому что СЛИШКОМ быстрое омоложение может привести к тому, что пациент вскоре загнется от чего-нибудь вроде синдрома внезапной смерти. Поэтому спешка хороша только при ловле блох, но поторопиться все же требовалось. После омоложения Аграфену требовалось еще и обучать – как обычным, так и магическим способом – а это лучше делать, когда мозг молод и свеж, а не тогда, когда он изношен уже наполовину.

Но Аграфена была не единственной заботой. В маленькой келье в башне Терпения страдала свои страдания героиня мордовского эпоса богатырка Нарчат. А страдала она потому, что, когда Кобра хочет кого-то наказать, то лупит от всей души. И хорошо, что гордую мокшанку она лупила голой рукой по голой же попе (говорят, зрелище было незабываемым), а не мечом по шее или из своего любимого «Винтореза» прямо в сердце.

Бедняга Нарчат мучается не только и не столько от боли в выпоротой пятой точке, ведь Лилия давно залечила последствия той экзекуции. Она страдает от болей в уязвленном самолюбии, и раненой в самую сердцевину гордости, точнее гордыни, а то как же – ее унизили, оскорбили, пленили и публично выпороли на потеху толпе. У нас это не принято. Какая теперь из Нарчат царица? Да ее и замуж не возьмут. Мокшанские военнопленные, которым отвели под палатки лужайку за городом, теперь только и делают, что перешептываются, обсуждая интимные подробности тела своей царицы. И смех и грех, да только самой Нарчат совсем не смешно.

Кстати, я спросил у Кобры, нельзя ли было обойтись с девушкой как-нибудь по-иному. Она ответила, что можно было – или арбалетный болт в сердце, или голову с плеч. Уж больно избалованна и горда девушка, уж очень сильно не любит рузов, то есть нас, потому что последние пятьсот лет славяне шаг за шагом либо ассимилировали либо вытесняли балтские и пришедшие на эту территорию позже финно-угорские племена. Больше, конечно, ассимилировали, ибо плотность населения тут и до сих пор невелика, свободные места для поселения имеются в большом количестве, и нет никакой причины биться за леса, немногочисленные пашни и покосы на пойменных лугах. Тут была не народная нелюбовь изгнанников к захватчикам, ибо никто коренное население не изгонял. Тут имела место неприязнь родоплеменной верхушки аборигенов к более удачливым конкурентам, отнимающим власть и ставящим в подчиненное положение.

Добавило враждебности Крещение Руси и последующая христианизация края. После короткого сопротивления любителей старины наступил перелом, желающие жить по-новому победили, и этот же процесс захватил и ассимилируемое коренное финно-угорское население, стирая последнюю разницу между ним и пришлыми славянами. Теперь даже Бог у них стал один на всех. А там, куда славянская экспансия не дошла, все оставалось по-прежнему исконно-посконно, с резанными из дерева идолами и приносимыми им жертвами – по счастью, не человеческими, как во время оно на Руси.

Но не в этом суть дела. Те финно-угры, которые успели попасть под первую волну славянской и древнерусской экспансии, прерванную монгольским нашествием, по факту полностью и без остатка оказались включены в великорусский этнос, сплавившись со славянами в единый несокрушимый монолит. Те, кому так не повезло, подверглись поверхностной интеграции и крещению уже в шестнадцатом-семнадцатом веках, на новом витке государственного строительства, что обусловило рыхлую мозаичную национальную структуру центральной части России. Но это все теория, а на практике госпожа (с иронией) Нарчат никакого сочувствия и симпатии у меня не вызывает. Добро бы ее народ на момент прихода в эти края Батыя вел бы с русскими княжествами борьбу со славянской экспансией. Совсем нет. На самом деле в конце тридцатых годов тринадцатого века мокша, половцы, владимиро-суздальское и рязанское княжества вместе со своими муромскими и городецкими вассалами вели борьбу против волжских булгар, которые тоже стремились расширить свои территории за счет финно-угров. Но как только на горизонте появились Батый и Субэдей, разгромившие волжских булгар и в 1236 году разрушившие их столицу Биляр, то папенька Нарчат с легкостью необычайной разорвал все старые союзы и заключил один новый, с Батыем. И народная героиня Нарчат во всем этом замарана по самую макушку. По принципу – яблоко от яблони недалеко падает.

И в нашей истории это тоже кончилось довольно печально. Присоединившиеся к Батыю мокшане, которые были утомлены тремя годами непрерывной войны, попросили у монгольского командования передышки, чтобы отдохнуть и зализать раны. В результате они были отведены в тыл, разоружены, а потом ночью вырезаны все до единого – да так, что в суете спаслись немногие. Тогда-то и погиб царь Пуреш и его сын Атамяс. Узнав об этом, Нарчат подняла восстание и почти год рейдировала по степи, грабя и уничтожая тыловую инфраструктуру Джучиева улуса. Через год в Поволжье вернулся Батый со всем своим войском, разгромил поселения мокши, ликвидировал партизанские отряды, а сама лихая атаманша утопла в реке при попытке спастись вплавь вместе с боевым конем.

Вот и все об этом человеке в нашем прошлом, но это не отменяет необходимости решить, что же сделать с Нарчат здесь и сейчас. Казнить нельзя помиловать. Ставьте запятую, Сергей Сергеевич, только не ошибитесь. И мнение Кобры, а также заключение Птицы о психологическом состоянии этой несчастной девушки вам тоже ничем не поможет, потому что у них свое восприятие этого человека и мнение о его состоянии, а у вас должно быть свое. Незаурядная она все-таки была личность, несмотря на все заскоки, и жалко за просто так пускать ее в расход, в этом Кобра полностью права. И вообще, возиться с этой Нарчат по полной программе имеет смысл только в том случае, если вы вернете ее в родной Кадом и позволите править там как ни в чем не бывало, если, конечно, она сумеет. В противном случае на нет и суда нет. Но не ошибиться бы в выборе…

Ну, чтобы не ошибиться, я взял и пошел в башню Терпения поговорить с потерпевшей Нарчат на тему ее дальнейшего будущего, не имея при этом никаких дурных намерений на что-то большее. Ну и нарвался. Нарчат лежала на своей стопке матрасов и рыдала в три ручья – да так, что обзавидовался был даже Дух Фонтана. Приоткрыв дверь, я вежливо постучал в створку, не желая вламываться без предупреждения в комнату к девушке, будь она хоть три раза пленная. Ну и что, что это у нас не настоящая деревянная дверь, а ее магическая имитация. Зато это очень хорошая имитация, воспроизводящая в том числе и стук пальцами по дереву. Услышав этот звук, Нарчат прекратила свои рыдания и удивленно оглянулась. Ну, точь-в-точь, как тюлениха на лежбище, когда из-за толстой попы, обтянутой последовательно портами, а потом и шерстяным платьем, выглядывает маленькая голова, в недоумении хлопающая ресницами. Вроде в это время еще не была принята такая деликатность по отношению к пленным. И вообще, в нормальных семьях с достатком выше среднего, к которым, несомненно, относилась и семья мокшанка, дамы и незамужние девицы обитали отдельно на женской половине дома, где ни при каких обстоятельствах не могли встретить посторонних мужчин.

Не успел я открыть рот, чтобы поздороваться, как Нарчат резво вскочила на ноги, будто ей в пятую точку всадили длинное шило, и ядовито-плаксивым тоном произнесла:

– О, мой господин, явился, наконец?! Мне возлечь на это ложе и раздвинуть ноги, или просто отвернуться и нагнуться?

Услышав эту тираду, я застыл, как говорится, в порядке обалдения. Во-первых – ничего подобного я делать не собирался, а во-вторых – Птица в своем рапорте, касающемся Нарчат, не сообщала о том, что девушка сексуально озабочена. Предупреждать же надо о таких поползновениях. С другой стороны, она докладывала, что девушка избалована и неуравновешенна, и новый бзик мог стукнуть ей в голову совсем недавно. Изнасиловать пленницу, особенно инородку, здесь просто, как два пальца об асфальт, и, наверное, чем больше Птица и Кобра убеждали Нарчат в том, что у нас так не принято, тем больше она, бедолага, подсознательно ожидала именно такого исхода своей судьбы. И чего я приперся сюда, старый дурак, захотел сам принять участие в судьбе бедной девушки? А у девушки скуластая, почти монгольская, мордаха и чрезвычайно развитая попа шире плеч, а также вредный и капризный характер.

А у меня, между прочим, есть жена, на которую я не могу надышаться, ангел в душе и краса неописуемая, даже на шестом месяце беременности… Да-с, и это факт. Как факт и то, что келья Нарчат обставлена с суровым минимализмом. Стопка матрасов, являющаяся ложем, и низкий столик, с которого можно вкушать пищу, только усевшись перед ним по-восточному. И больше ничего, если не считать загородки перед дыркой в полу, из которой не воняет только потому, что этому препятствует специальное заклинание.

– Значит, так, Нарчат, – сделав страшное лицо, сказал я, – у меня есть желание поиметь тебя прямо в мозг. Для этого ты должна сесть на свою постель, ноги держать плотно сдвинутыми, рот закрытым, а глаза и уши, наоборот, широко открытыми. Поняла?

Удивление мокшанки было написано на ее скуластом лице широкими мазками. Она даже приоткрыла рот, пытаясь понять то, что я ей сказал. Да, и так плохо, и иначе тоже. Очевидно, что высокое искусство ездить девушкам по ушам еще не изобретено, и Нарчат просто не поняла моего юмора.

– Садись на матрас и слушай, – как можно спокойнее сказал я, – мне надо с тобой просто поговорить, а твои женские достоинства меня не интересуют.

– Неужели я так тебе так противна, – обиделась Нарчат, – что ты хочешь со мной только разговаривать? А мне говорили, что я очень хорошо собой, неужели это была наглая ложь? Ведь это так естественно, когда мужчина-победитель требует от побежденной пленницы лечь с ним на ложе, чтобы взять то, что принадлежит ему по праву? И причем тут мозг, Серегин, разве все три души человека живут не в его сердце? Ведь когда мы волнуемся или переживаем о чем-то, то именно сердце либо замирает в томительной паузе, либо начинает биться часто-часто, будто птица, желающая вырваться из клетки. И разве не прекращение биения сердца говорят нам о том, что этот человек умер и больше никогда не воскреснет?

Примечание авторов: * по финно-угорским языческим верованиям, у каждого человека должно иметься три «души»:

Да, девушка у нас философ, и даже верит в то, во что говорит. И это хорошо, даже несмотря на то, что она ошибается, причем во всем – и что касается расположения души, и права победителей бесцеремонно насиловать своих пленниц. Того и гляди втрескается в меня на почве стокгольмского синдрома*, как это случилось с Гретхен и моей Елизаветой Дмитриевной. Правда, пленил Нарчат не я, но, во-первых – Кобра действовала по моему поручению, а во-вторых – она очень плохой объект для приложения страсти, если, конечно, Нарчат не склонна к однополой любви.

Примечание авторов: * Стокгольмский синдром – необъяснимая страсть пленниц по отношению к своим пленителям. Может вылиться как в нормальную любовь, если герой в общем положительный и никем не занят, так и в психоз, если герой отрицательный или не разделяет с пленницей ее страсть.

– Ты ошибаешься, – сказал я, – и в первом, и во втором. Недостойно мужчины просто приказать женщине раздеться и лечь. Кроме того, соитие, когда под тобой просто бревно, не доставляет нормальному мужчине никакого удовольствия. Вот когда женщина влюблена в мужчину и сама настежь раскрывает ему горячие объятья, а не делает это по принуждению – вот тогда игра действительно стоит свеч. Что же касается места расположения души, то тут ты тоже ошибаешься, просто об этом тебе надо поговорить не со мной, а с Анной Сергеевной.

Смерив меня взглядом с ног до головы, Нарчат уселась на матрас, обхватив руками обтянутые платьем колени.

– Ты интересный человек, Серегин, – медленно, будто раздумывая над каждым словом, произнесла она, распуская шнуровку на горле своего платья, – после того как ты отказался меня насиловать, я вдруг сама ужасно захотела с тобой переспать. Почему так, а? Когда ты только вошел, я была так зла, что была готова убить тебя или наложить на себя руки, или сделать сперва первое, а потом второе, но сейчас мне интересно с тобой разговаривать и я получаю от этого удовольствие. Меня почему-то бросает в жар… Что это, как ты думаешь? Да не молчи же, ответь, а то, быть может, я говорю что-то не то… Ведь я как была пленницей, так ею и остаюсь, несмотря на то, что ты отказался воспользоваться своими законными правами.

– Да нет, Нарчат, – ответил я, – ты говоришь все то. Взаимно интересный разговор будет полезен нам обоим. И это самое большое, что может между нами произойти. У меня уже есть жена, и я ее очень люблю. Кроме того, ты совсем не пленница, и в любой момент можешь выходить из этой комнаты и возвращаться обратно.

– Вы, рузы, странные люди, – задумчиво произнесла девица, теребя рукав, – как будто, если ты переспишь со мной, то это хоть что-то отнимет у твоей жены… Впрочем, если тебе неприятен этот разговор, я его прекращу. Что же касается моей свободы, то оттого, что дверь в эту комнату стала открываться в любое время, настоящей свободы у меня ничуть не добавилось. Ведь я же не могу сесть на своего коня и уехать из вашего тридевятого царства к себе домой, а значит, оно и есть для меня самая настоящая тюрьма.

– Ну и что ты будешь делать, если сможешь уехать к себе домой? – спросил я, вложив в этот вопрос обертоны, которые в основном применяются при допросах пленных, для достижения с их стороны наибольшей искренности. Сопротивляться вопросу Бога Войны, заданному по всем правилам, не смог еще ни один пленный, и Нарчат не была исключением.

– Сначала, – простодушно произнесла она, – я думала, что, вернувшись домой, я сразу соберу войско и пойду мстить вам за отца и брата, ведь их убили вы и только вы. Но потом я поняла, что после такого похода народ мокши может полностью исчезнуть с нашей земли, потому что воинов у вас больше, вооружены они гораздо лучше, а их воинское искусство вообще выше всяких похвал. Если начнется такая война, то наши мужчины окажутся убитыми, наши города и села будут сожжены, а женщины и дети станут собственностью победителей, которые сгонят их с родной земли, переселив на нужные себе места. Теперь я сижу, злюсь на себя, не зная, что делать с этим своим «знанием». Скажи мне, Серегин, это действительно так, или я хоть в чем-то ошибаюсь?

– Да нет, Нарчат, – ответил я, – ты не ошибаешься, это действительно так, за исключением того, что нам не надо будет убивать всех ваших мужчин. Если мы в случае войны будем с вами достаточно гуманны, то большая их часть предпочтет просто сдаться и не связываться с Неумолимой силой.

– А разве ваши воины и богатырки берут пленных? – удивилась девушка. – Как сказала мне Кобра, ни один монгол не был вами оставлен в живых, всех их погребли на болоте – там же, куда вы зарыли павших в той битве воинов мокши вместе с моим отцом и братом.

– Но тебя и твоих воинов мы в плен все-таки взяли, – усмехнулся я. – Так что не равняй себя с монголами, Нарчат, в том для них слишком много чести. И потом, о какой мести может идти речь? Ведь это не русские воины пришли с огнем и мечом на земли мокши, а совсем наоборот, мокша вместе с монголами и разным сбродом явились на наши земли, чтобы убивать людей, жечь села и разрушать города, и если кто кому должен мстить, так это мы вам. Или же не мстить, а сделать все возможное, чтобы обезопасить пределы своей земли. Ну зачем нам такие соседи?

– Ну хорошо, – в запальчивости воскликнула Нарчат, – если вам не нужны такие соседи, то вы можете просто нас истребить, перебить или вырезать – неважно. Ведь это несложно – если ваши воины действительно так хороши, как об этом говорит Кобра. А ты можешь взять нож и перерезать мне горло, прямо здесь и сейчас, ведь жизнь без свободы мне тоже не нужна.

И она, нахмурившись, гордо вскинула подбородок. Просто прелесть. И смешно мне, и чувство умиления она вызывает, и так хочется, чтобы такой темперамент не пропал даром…

– Так, – спросил я, – с чего все эти истерики? С чего я вообще должен тебя убивать, если не испытываю к тебе никаких враждебных чувств. Да, твой отец, и в меньшей степени брат, решили предать своих союзников, и тем самым спасти свой народ – и получилось у них то, что получилось, то есть безымянная могила. Сейчас, когда соответствующая цена за эту ошибку уже уплачена, бессмысленно говорить о смерти и убийствах.

– Сегодня, – насупившись, сказала Нарчат, став при этом похожей на сердитого филина, – госпожа Кобра пришла в эту комнату, взяла меня за руку, и как маленькую девочку, повела за собой, чтобы показать, что та ее победа на льду Оки была не случайна. Мы с ней дрались деревянными мечами, на учебных копьях, на кулаках, метали в мишень стрелы и специальные ножи. И чем больше мы занимались, тем больше я понимала, что госпожа Кобра играет со мной как кот с мышью. Отвратительное ощущение, скажу я вам. Вот поэтому я и попросила вас зарезать меня прямо здесь и сейчас, чтобы не длить мои унизительные мучения.

– Ты, это, – сказал я, – не бери в голову. Проиграть все учебные схватки Кобре или мне для тебя не зазорно. Ведь нас учили драться не любители, пусть даже и с большим опытом, а первоклассные профессионалы. Вместо того, чтобы говорить глупости, уж лучше бы попросила дать тебе несколько уроков.

– И вы будете учить своего врага столь смертоносному искусству? – удивилась девица. – Или вы думаете, что навсегда заперли меня в этом своем тридесятом царстве? Но ведь я могу и взбунтоваться.

– Можешь-можешь, – ответил я, – и мы об этом знаем. Но неужели ты не поняла, что если бы мы считали тебя настоящим врагом, вроде Батыя, то Кобра первым же ударом пробила бы тебе сердце или снесла голову? Для нее это проще, чем высморкаться. Вместо этого она достаточно долго играла с мечом, чтобы показать всем твою беспомощность, не убивая тебя, а после этого наказала так, как старшая родня наказывает неразумных младших.

– Мокшане рузам не родня! – запальчиво выкрикнула эта штучка и добавила чуть тише, – хоть госпожа Кобра и назвала меня сестрой, но я думаю, что она ошиблась, и между нами нет ничего общего.

– Да нет, – усмехнулся я, – Кобра не ошиблась. Но сейчас мы не будем вести бессмысленные дискуссии на исторические темы. Я уже почти решил тебя отпустить, так что не порть мое впечатление о тебе твоими глупыми выкриками.

– А разве можно кого-то «почти отпустить», – удивилась Нарчат, – либо вы отпустите меня, либо нет. В любом случае править мокшанами я уже не буду, ибо что это за царица, о попе которой народ распевает матерные частушки…

– Вот в этом-то и вопрос, – сказал я, – прежде чем тебя отпускать, я хотел бы знать, чем ты собираешься заняться. Сразу должен предупредить, что если ты попробуешь собрать отряд и действовать нам во вред, то мы тебя уничтожим вместе с отрядом.

Да нет уж, – ответила девица, – если вы оставите в покое мой народ, то и я не буду вам вредить. С другой стороны, я понимаю, что все это несбыточные мечты, и вы ни за что не остановите свое движение на наши земли, а тогда и я не смогу остаться в стороне от бед своего народа.

– Слушай, Нарчат, – сказал я, измеряя ее келью шагами, – у политической проблемы должно быть и политическое решение. Согласна? Для того чтобы другие русские князья не лезли на ваши земли, тебе нужен свой личный князь Рюрикович, за которого ты выйдешь замуж и который превратит твою «Пурешеву волость» с неопределенным статусом в полноценное Кадомское княжество в составе единой Руси, – я пытливо посмотрел на нее, уже примерно зная реакцию на свое будущее предложение. Тем не менее я его озвучил: – Чем тебе плох молодой пронский князь, Владимир Михайлович? Не женат, молод, хорош собой, отлично владеет оружием, и вообще – идеальный кандидат в правители и мужья. Он будет сидеть на княжьем столе и ходить в походы, а ты будешь править и рожать ему наследников…

– Выйдешь замуж за руза, – запальчиво выкрикнула Нарчат, театрально вскинув руки, – сама станешь рузкой. Ведь для того, чтобы он на мне женился, мне надо будет креститься самой, а потом покрестить и весь свой народ.

– Именно это я тебе и предлагаю, – спокойно сказал я, – поступив, как я тебе советую, ты обеспечишь будущее своего народа, влив его в великий русский народ. И вообще, будешь хорошо себя вести, познакомлю тебя с Отцом, чтобы ты поняла, что не губим мы твой народ, а даем ему жизнь вечную. Впрочем, Нарчат, у тебя еще есть время подумать.

Она вскинула голову и внимательно посмотрела мне в глаза.

– Я подумаю, – неожиданно охрипшим голосом произнесла она, – я очень хорошо подумаю, князь Серегин.

Шестнадцатилетний князь Александр Ярославич вместе со своей новгородской дружиной и боярином-наставником Федором Даниловичем только два дня назад прибыл в лагерь под Коломной и теперь находился в состоянии тягостного недоумения. Сборное войско почти всех земель северо-восточной Руси, которое собралось для того, чтобы отразить иноплеменное нашествие, теперь готовилось вторгнуться в рязанскую землю, чтобы произвести рейдерский захват рязанского стола в интересах владимирского княжества. Владимирский князь, Юрий Всеволодович, прискакавший вчерашним вечером с малой дружиной, тут же развил бурную деятельность с той целью, чтобы уже следующим утром выступить в поход на Рязань. Но дело затянулось, так как данная затея не вызывала энтузиазма даже у вассальных владимирскому великому князю удельных князей, и поэтому князь Юрий был вынужден собрать большой совет, чтобы на нем продавить свое решение о походе на Рязань.

Главное препятствие заключалось в том, что князем Переяславль-Залесским в тот момент был Ярослав Всеволодович, сидевший на столе в Киеве, а его интересы во Владимирском княжестве представлял пятнадцатилетний князь тверской Глеб* Ярославич, младший брат новгородского князя Александра Ярославича. Желание у переяславцев и тверичей идти на Рязань было меньше, чем никакое. Против этого похода на Рязань был и ярославский удельный князь Всеволод Константинович, в своих делах из двух братьев Всеволодовичей ориентирующийся на киевского князя Ярослава, а не на владимирского князя Юрия. А поскольку личные отношения между Юрием и Ярославом Всеволодовичами к 1238 году стали достаточно прохладными, то никакой поддержки планам Владимирского князя Юрия со стороны клана его брата Ярослава не было и быть не могло.

Примечание авторов: * реальное имя третьего сына Ярослава Всеволодовича и тверского князя так и осталось для истории неизвестным, и своим священным авторским произволом я нарек его в честь деда с материнской стороны.

Лагерь сторонников похода на Рязань помимо самого Владимирского великого князя Юрия Всеволодовича составляли Угличский удельный князь Владимир Константинович, женатый на сестре коломенского князя Романа Игоревича (а родственные узы – это святое) и удельный князь Ростовский Василько Константинович, который из двух своих дядей как-то издавна примыкал более к Юрию, чем к Ярославу. Как говорится, картина маслом, без поллитры не разобраться. Таким образом, из двух великих князей, правивших в двух «столицах» тогдашней Руси, владимирский князь был за поход на Рязань, а киевский против. Такая же картина сложилась и с удельными владимирскими князьями – два за, два против, при том, что Коломенский князь Роман Игоревич, чье княжество с самого начала стояло наособицу между Рязанским и Владимирским княжествами, совсем не был уверен, нужно ли ему вообще это рязанское великое княжение.

«Если неистовый Евпатий Коловрат, – думал Роман Игоревич, – сам, по доброй воле, пошел служить этому Серегину, то от этого дела лучше бы держаться подальше, а то может случиться так нехорошо, что и словами-то сказать невозможно. Да и шутка ли – его войско за каких-то две недели снесло-разнесло всю несметную Батыгину орду, как говорят, не понеся сколь-нибудь серьезных потерь.»

Как человек осторожный, Роман Игоревич на всякий случай отписал Евпатию Коловрату и отправил вместе с доверенным человеком записочку, в которой переложил всю вину на владимирского великого князя Юрия Всеволодовича и сообщил, что он вообще не имеет никого желания садиться на рязанский трон, но желает гарантий личной безопасности. В ответ воевода прислал записку, в которой говорилось, что если князь Роман со своей дружиной не будет участвовать в походе на Рязань, то ему тоже не будет ничего грозить. А если еще он отговорит от похода своего шурина, Угличского князя Владимира Константиновича, то тогда ему еще, быть может, выйдет и награда.

Но князь Александр Ярославич еще не знал о столь примечательном факте. В настоящий момент будущий первый русский верховный князь и император стоял возле своего шатра и беседовал со своим воспитателем боярином Федором Даниловичем, младшим братом Глебом и его воспитателем, тверским боярином Кузьмой Борисовичем. Как ни удивительно, но тихим и внушительным голосом говорил шестнадцатилетний отрок, у которого едва-едва на подбородке начал пробиваться нежный пушок, а матерые бояре внимательно его слушали, кивая поседевшими метлами бород. Нет, если бы молодой князь начал говорить глупости и пороть чушь, то они бы его поправили, но пока все было гладко и весьма разумно.

– Значит так, господа бояре, – произнес юноша, – мы с братом Глебом отроки юные, неразумные, и на княжьем совете нам делать нечего, поэтому туда пойдете вы и будете говорить за нас обоих. Слово нашего отца великого князя Ярослава Всеволодовича вы знаете – на Рязань не ходить, от битвы уклоняться, прямо нашему дяде князю Юрию не перечить и в то же время ничего для него не делать. Понятен ли вам, бояре, приказ нашего отца?

– Понятен, княже, – кивнул боярин Федор Данилович, – все сделаем как по писанному, ты не переживай. Только скажи, где вас с Глебом надо будет искать в это время, и что вы собираетесь делать?

– Будем мы с братом тут, поблизости, а что придется делать – так это в руке божьей, – ответил Александр, в кармане которого лежала записка, переданная одним из преданных слуг Евпатия Коловрата. – Быть может, будем обниматься-целоваться, а быть может, биться за свою жизнь, потому сопровождать нас на той прогулке будет полусотня кованой рати сотника Ратибора Береста… Все остальное дело сугубо тайное, наставник, и я попрошу вас меня пока извинить.

Бояре кивнули и сразу после этого разговора засобирались на княжий совет, а юные князья, поднявшись в седла, под охраной полусотни панцирных тяжеловооруженных воев выехали за пределы воинского лагеря и направились к месту слияния Москвы-реки и Оки, где сыновьям Ярослава Всеволодовича была назначена, так сказать, встреча в верхах.

И точно – едва вереница всадников, проехавших вдоль берега Москвы-реки, а потом пересекших по льду Оку, приблизилась к ее противоположному берегу, кусты возле утоптанной тропы шевельнулись, и навстречу выехали несколько всадников в легких доспехах и без боевых масок. Двое из них были мужчинами, а все остальные – плечистыми и грудастыми девицами-богатырками разной степени пригожести. Ратибор Берест приблизил свои губы к уху Александра Ярославича.

– Тот коренастый, что слева, – тихо сказал он, – воевода Евпатий Коловрат, а второй вой, стало быть, сам князь-колдун Серегин.

– Он не выглядит слишком могучим и опасным, – так же тихо ответил юный князь.

Старый сотник усмехнулся щербатой улыбкой.

– Сила князя, – назидательно сказал он, – не в его руках и в мече, а в войске и уме. И потом, не всегда побеждает сила, иногда силу одолевает быстрота и ловкость. А этот Серегин ой как быстр и ловок. Один на один я бы против него не вышел. Запомни это, Александр Ярославич.

– Я запомню, сотник, – кивнул будущий Невский, – а теперь оставьте нас с этим Серегиным наедине. Иначе зачем мы сюда приехали?

Воины сопровождения остались на месте, а Александр и Глеб, чуть тронув поводья, выехали навстречу белым всадникам. С той стороны им навстречу тоже двинулись двое – сам Серегин и с ним – одна из богатырок, а вовсе не Евпатий Коловрат, как ожидалось. Укутанные в белую попону могучие кони Серегина и его спутницы были на две ладони выше совсем не маленьких коней двух братьев, в результате чего, если добавить разницу в росте, возвышающийся на две головы над своими визави Серегин и его спутница вынужденно смотрели на юных князей сверху вниз. Но сопровождающие своего князя плечистые богатырки были еще выше ростом, и Александр Ярославич очень хорошо представил, как они сверху рубят своими мечами монгол, причем половинка монгола падает слева от седла его коня, а половинка справа. Поняв неловкость ситуации, Серегин и его спутница ловко спешились и последние несколько шагов прошли пешком, вынудив юношей сделать то же самое.

«Нет, – молча подумал Александр Ярославич, наблюдая, как плавно, подобно дикой рыси, движется спутница Серегина, – это не женщина, это богатырка. И меч, рукоять которого по-восточному торчит из-за левого плеча, тоже явно служит не для красоты. Слишком потерта от долгого употребления его обтянутая шершавой кожей рукоять, и слишком цепкий взгляд. И слишком независимый вид для жены, любовницы или женщины-телохранителя, как это бывает у некоторых народов. Скорее, это воевода или, в крайнем случае, тысяцкий, что в войске, состоящем по большей части из женщин, совсем не исключено.»

Остановившись в двух шагах от юных князей, Серегин кивнул и произнес:

– Здрав будь, князь новгородский Александр Ярославич, и да пребудет с тобой удача в делах и благословение Господне. И ты тоже будь здрав, князь тверской Глеб Ярославич, долгих лет жизни тебе и многочисленного потомства.

Юный новгородский князь ответил вежеством на вежество и кивнул в ответ.

– И ты будь здрав, князь Серегин, – произнес он, – ты великий воин, колдун и победитель Батыги, желаю тебе и удачи в делах и долгих лет, и многочисленного потомства и Господнего благословения. А теперь скажи, князь-колдун, почему мне ты пожелал удачи и благословения Господа нашего, а брату моему только долгих лет и множества детей?

– Для начала, Александр Ярославич, давай договоримся, что я не колдун, и никогда им не был. Я воин, с благословения Господня работаю богом, или, если хочешь, архангелом, Русской Справедливой Оборонительной Войны. Все остальное тоже делается с ведома и по поручению Бога-Отца, даже то, что может показаться тебе колдовством, но на самом деле есть использование тех сил, которые были сотворены Создателем вместе со всем остальным Мирозданием. Это Мироздание включает в себя множество миров, некоторые из которых показались бы вам странными, а некоторые просто ужасными. Мы как раз из одного из таких миров, находящегося на восемь сотен лет тому вперед, поэтому знаем многое из того, что вам пока знать не положено…

Сделав паузу, Серегин посмотрел на юных князей, которые слушали его как завороженные. Мальчишки же еще – а значит, любители таинственных историй и страшных клятв. Тем легче с ними будет работать, и тем выше ответственность. Убедившись, что оба юных князя заинтригованы и желают слушать дальше, Серегин продолжил дозволенные речи.

– Удачи в делах и благословения Господня, князь Александр Ярославич, я пожелал тебе потому, что тебе, старшему сыну своего отца, предстоит вернуть Руси былой блеск времен Владимира Святого и Ярослава Мудрого. Пришло время снова собирать камни и превратить рыхлое скопище княжеств-полугосударств в несокрушимый монолит Русской Империи, и начать этот процесс суждено тебе, юноша. Что же касается твоего брата, то ему было предначертано героически погибнуть от руки монгол, ни на йоту не поступившись своей честью. Но уничтожив Батыя с его войском, мы изменили и судьбу твоего брата. Поэтому теперь он сам творец своего будущего, и все зависит только от того пути, который он выберет. Станет он твоим верным помощником и товарищем – будет ему тогда и удача, и Благословение Господне, ибо щедро он отсыпает свои дары. А если нет, то на нет и суда нет, а есть геенна огненная и тьма внешняя со скрежетом зубовным в полной пустоте. Ответил я на твой вопрос, князь новгородский, или еще что-то пояснить?

Юные князья недоумевающе посмотрели друг на друга. Неизвестный никому, но явно русский князь, да к тому же колдун, с первоклассным и многочисленным войском, непонятно откуда пришедший на Русь, и так был явлением до предела невероятным, но тут все закручивалось так лихо, что сказочники нервно топтались в сторонке и жаловались за свою несчастную судьбу и отбитый хлеб. Но все же охота бывает пуще неволи, и истории о тридевятом царстве, тридесятом государстве, таинственных белых всадницах-богатырках и прочих чудесах уже успели достаточно широко разойтись по Руси и достичь ушей юных князей. И вдруг, неожиданно для них, сказка грозит обернуться былью. Тридевятое царство оказывается от них в одном шаге, а рослые, на две головы выше них, остроухие богатырки, тоже спешившиеся со своих могучих коней, строят им с братом глазки, выглядя при этом намного доброжелательнее, чем сумрачная спутница Серегина. Эх, была не была! Александр Ярославич набрал в грудь побольше воздуха и начал:

– Могли бы мы с братом, – тут его голос предательски пустил петуха, – побывать в твоем тридевятом царстве и тридесятом государстве и своими глазами увидеть, а руками пощупать его чудеса, чтобы нам потом было что рассказать нашему отцу, Великому князю киевскому Ярославу Всеволодовичу?

– Я-то не против, – пожал плечами Серегин, – да только разрешат ли вам ваши воспитатели такую небольшую, но дальнюю отлучку?

– Они сейчас на совете у нашего дяди великого князя владимирского Юрия Всеволодовича, – важно пояснил Глеб, – наводят тень на плетень и от имени нашего отца дают отказ в походе на Рязань. Они бы и сами не прочь, но дела. Поцелуй крест, что не причинишь нам вреда, и поскольку мы знаем, что ты честный человек, то этого будет достаточно.

– Хорошо, – сказал Серегин, доставая из-за отворота полушубка массивный серебряный крест. – Клянусь милостью Отца, своей честью и самой жизнью, что не причиню вреда ни князьям Александру и Глебу Ярославичам, ни сопровождающим их лицам, а также буду защищать своих гостей не только силой имеющегося оружия, но и при помощи всех остальных возможностей. Аминь!!

Как только Серегин прочитал клятву, в небесах прогрохотал отдаленный гром. А позади таинственного князя и его эскорта, который так и не обернулся, вдруг разверзлась дыра в другие миры и измерения. Сказав «А», юным князьям теперь требовалось проговаривать и остальные буквы алфавита; и впереди их ждали ужасно интересные приключения. Интересно, юные князья девственники или нет – отчего-то подумалось Серегину. Да уж, в любом случае среди амазонок на них будет самый настоящий конкурс по десять человек на место.

Сманить в волшебную страну двух князей-мальчишек оказалось куда проще, чем я предполагал первоначально. Достаточно было произнести СТРАШНУЮ КЛЯТВУ и поманить ЧУДЕСАМИ, как они оба загорелись путешествием в тридевятое царство тридесятое государство. Не устоял и старый рубака Ратибор Берест, как и покрытые шрамами ветераны его полусотни. По сути, они все были большими детьми, и с гордостью могу сказать, что мои ординарцы-посыльные (Митя, Ув и Ася) по большей части ведут себя серьезней этих битых и посеченных саблями во многих боях взрослых мужиков. Но может, это и к лучшему, потому что как раз дети обычно с наибольшей легкостью воспринимают те известия, которые кажутся взрослым людям просто невероятными. Заброшенный город в мире Содома – это для них как путешествие в сказку, а глас с небес – истина в последней инстанции. Бойцовые лилитки, эти не лишенные женского очарования дылды, обставившие ветеранов из полусотни Ратибора Береста в рубке лозы*, привели юных князей в полный восторг.

Примечание авторов: * рубка лозы (проф.), разновидность военно-прикладного спорта, особенно популярного в кавалерии. На прямолинейной дистанции 200 м справа и слева поочередно устанавливали на расстоянии 12–15 метров одна от другой двенадцать стоек с различными целями для рубки и уколов: 8 штук свежих прямых лоз толщиной 1,5–2 сантиметров, конус из глины, шар (голову) из глины, чучело (мешок с соломой) общей высотой со стойкой 170 сантиметров. Участники соревнований по одному скакали по дистанции и, нанося удары шашкой по обе стороны, срубали лозы и конус, уколом поражали шар (голову) и чучело и срывали кольцо.

Юный Глеб Ярославич даже робко поинтересовался, нельзя ли и ему в дружину набрать таких же лихих и одновременно милых девиц. Пришлось в аккуратных выражениях объяснять, кто такие – бойцовые лилитки, откуда они взялись, и почему конкретно эти девицы не будут служить никому, кроме меня. Правда, добавил я, если у уважаемого Глеба Ярославича будет желание, то можно будет организовать рейд в соседнюю еще не завоеванную тевтонами долину этого горного мира и с особым цинизмом разгромить там к вящей славе господней какой-нибудь загородную виллу местного городского мага, а потом нейтрализовать высланное для отражения вторжения вражеское войско. Вопрос только в том, сумеют ли господа молодые князья своими собственными усилиями сгенерировать хотя бы нечто подобное моему Призыву? Без этого у них просто не получится привлечь к себе освобожденных от заклинания Подчинения бойцовых лилиток, или те в силу отсутствия альтернативы опять отойдут в мое подчинение.

Нет, определенное обаяние у них обоих явно имеется. Не зря же старший брат потом совершенно самостоятельно сумел сделать головокружительную карьеру не только как полководец, но и как политик, а возможности младшего нам и вовсе остаются неизвестны. «Табула раса» – чистый лист. Но, они оба пока не являются зрелыми мужами, и даже если Отец в ускоренном порядке инициирует Александра Ярославича или даже обоих братьев, то полноценного Призыва, способного привлечь взрослых воев, у них при этом никак не получится.

Хотя, если вспомнить, был еще один персонаж нашей истории по имени Петр Алексеевич, он же Петр Великий (не путать с Петей Попрошайкой), который собрал вокруг себя как раз своих сверстников, составивших впоследствии костяк его знаменитой Гвардии, Семеновский и Преображенский полки. А ведь в то время, когда начиналась вся эта эпопея с Потешными полками, вылившаяся потом в великий перелом, будущий первый русский император находился как раз в том же нежном возрасте, что и эти два юных отпрыска князя Ярослава Всеволодовича.

А что если пойти как раз по пути этого третьего (или шестого, если считать Федора, Ивана и Софью) царя в цепи Романовых и подобрать в партнерши по призыву для Александра и Глеба лилиток-сверстниц – от четырнадцати до шестнадцати лет. А это значит, что громить надо будет не виллу мага-олигарха, а какой-нибудь питомник для остроухих девиц. Правда, при этом добычей налета станут не только почти готовые бойцовые лилитки выпускного поколения, но и домашние служанки, рабочие, не отгруженные потребителям мясные, а еще племенные остроухие на различных этапах своего жизненного цикла и очень многочисленный незрелый молодняк. Хотя, по факту – если у них, то есть у нас, все получится, то даже лилитки-младенцы успеют встать в строй, прежде чем братья-князья по-настоящему заматереют примерно к сорока годам.

Ведь, чем черт не шутит (хотя один уже дошутился), быть может, это и есть начало решения проблемы князя Александра Ярославича и превращения его в ипостась архангела Михаила, в главного защитника и верховного судью русской земли. Ибо если ваш покорный слуга по своей сути является рейдером, пронзающим насквозь все Мироздание и вяжущим из миров защитную сеть, объединяющую различные варианты Россий, призванных спасти все сущее от всеобщего коллапса, то у юного князя Александра Ярославича энергетика несколько иного типа, и он полностью принадлежит тому миру, в котором родился. Никуда он из своего мира не уйдет и обеими ногами будет твердо стоять на его земле; короткие турпоездки и загранкомандировки не в счет.

Надо сказать, моя идея о набеге на питомник остроухих для его последующего разграбления была встречена юными князьями на ура, особенно после того как я сказал, что они сами должны участвовать в этом сафари. Без этого, мол, запечатление лилитками их образов в тот момент, когда рухнет заклинание Принуждения, будет не совсем полным, так как не будет включать сексуальный образ юного князя-героя, с сияющим мечом в руках побивающим орды мерзких Псов и Волкодавов. Надо сказать, что если я, как взрослый мужчина, всячески отбиваюсь от чести быть окруженным множеством перевозбужденных юных девиц (без различия формы ушей), готовых отдаться мне и душой и телом, то юных князей, по сути еще мальчиков-подростков, эта же ситуация манит, как светлячков пламя свечи.