Часть 24
25 декабря 561 Р.Х., день сто сорок первый, Полдень. Византийская империя, Константинополь, Влахернский дворец, Священные покои (личные апартаменты престарелого императора Юстиниана)
Полководец Нарзес, надежа и опора византийского трона, прибыл в город только в самый канун священного праздника Христова Рождества. Путь его из Италии через Далмацию, Иллирию и Фракию был труден и опасен. Осень и зима на Средиземноморье – не самое лучшее время для путешествий – холодные порывистые ветра сбивают с ног, а затяжные проливные дожди заставляют многочисленные реки Балкан вздуваться и выходить из берегов, затопляя броды и снося деревянные мосты на реках, а на горных участках дорог вызывая многочисленные оползни, надолго перекрывающие путь.
Сначала Нарзес хотел переправиться в Грецию максимально коротким путем, но когда он в середине октября по Аппиевой дороге прибыл в италийский порт Бриндизи*, из которого рассчитывал переправиться на корабле через Адриатическое море в порт Дуррациум к началу Эгнатиевой дороги**, то узнал, что уже начался сезон штормов и ни один капитан не выйдет в море даже под страхом смертной казни, потому что штормовое море не менее безжалостно, чем государственный палач.
Примечание авторов:
* порт Бриндизи расположен на Адриатическом море (внешней части итальянского каблука) и был соединен с Римом знаменитой Аппиевой дорогой.
** Эгнатиева дорога – древнеримская мощеная дорога, соединявшая порт Дуррациум на побережье Адриатического моря с Константинополем. Вместе с Аппиевой дорогой и морской переправой Бриндизи-Дуррациум (не действующей в зимнее время) составляла кратчайший путь из Рима в Константинополь и обратно.
Безрезультатно в течение недели прождав улучшения погоды, но дождавшись только того, что осень окончательно вступила в свои права, Нарзес был вынужден развернуться и отправиться огибать Адриатическое море по суше через всю Италию и Далмацию и только для того, чтобы через сорок восемь дней изнурительного путешествия попасть все в тот же Дуррациум, из которого начиналась Эгнатиева дорога, по которой еще предстояло идти в том же темпе двадцать пять дней. Но как они шли! Несмотря на крайне неблагоприятные погодные условия караван проходил примерно по тридцать римских миль в день, что было хорошим показателем для легионов во времена Суллы, Мария и Красса и все таки успел к конечной цели своего путешествия до начала празднования Светлого Христова Рождества.
Примечание авторов: расстояния замерялись при помощи функции прокладки автомобильных маршрутов на картах Яндекса, исходя из того, что хоть дороги сейчас и покрыты асфальтом, но проходят они все равно по тем маршрутам, которые проложили еще древнеримские дорожные инженеры. По суше от Бриндизи до Дуррациума через Рим 2100 километров, в то время как по морю расстояние составляет всего 164 километра. Еще 1000 километров Нарзесу в любом случае предстояло проехать от Дуррациума до Константинополя по Эгнатиевой дороге, но по сравнению с путешествием вокруг Адриатики все это цветочки.
Нельзя сказать, что это путешествие далось Нарзесу и его спутникам очень легко. В Константинополь они прибыли усталые, замерзшие, промокшие насквозь и проклинающие все на свете, в том числе и старого маразматика Юстиниана, которому вздумалось срочно вызывать в Город их любимого патрона в такое мерзкое время года, как будто нельзя было подождать весны. Сам же он относился к этому путешествию более сдержанно, стоически перенося все тяготы и лишения. В отличие от своих более молодых спутников, он хорошо понимал, что из простого желания поговорить император Юстиниан не приказал бы ему поторапливаться в такое время года. Для того чтобы возникла необходимость гнать его, Нарзеса, через все Балканы с максимальной скоростью, ровно сто дней назад над империей должна была нависнуть какая-то ужасная угроза, из-за которой и возникла такая спешка.
Так что зайдя по пути в храм Святой Софии и возблагодарив господа за успешное окончание длинного и опасного путешествия, Нарзес сразу же, несмотря на проливной дождь и общую усталость, явился во Влахернский дворец и о нем немедленно было доложено Юстиниану.
– Ну наконец-то, – вздохнул вконец издергавшийся автократор ромеев, – немедленно зовите его прямо сюда и пусть он поторопится.
И полетел по дворцовым переходам скороход в мягких, подбитых сукном башмаках, специально придуманных для того, чтобы не оскорблять банальным звуком шагов священную дворцовую тишину, за которой следили специально назначенные чиновники-силенциарии. Возможно, именно в юстиниановской Византии возник обычай всем допущенным ко входу во дворец выдавать мягкие тапочки-бахилы, которые было положено надевать поверх своей обуви. Двойная выгода – и тишина соблюдена, и дорогой пол не поцарапан и не испачкан.
– Мой господин, – упал великий византийский полководец в ноги Юстиниану, едва только вошел в покои, – я поспешал на твой зов как мог, но Господь соизволил сделать так, что осенние шторма в этом году начались раньше обычного и оказались вельми суровыми. Ни один капитан не брался даже за то, чтобы переправить меня и моих людей по кратчайшему пути от Бриндизи до Дуррациума, и пришлось мне, несмотря на плохие условия, путешествовать кружным сухопутным путем, который втрое длиннее. Прости меня, если можешь, за эту оплошность.
Юстиниан только сейчас немного расслабился – ему стало казаться что все будет хорошо, Нарзес мудрый, он со всем справится и решит все вопросы, тем более что об архонте-колдуне Серегине уже давно ничего не слышно. То ли умер от чего-то, то ли ушел в те адские дали, откуда и явился. Хорошо бы было, если бы он исчез навсегда, но надеяться на это глупо. Вот придет весна, зазеленеет трава – и вместе с первым теплым ветром и клиньями летящих на север журавлей со своим могучим войском объявится в Артании и архонт-колдун.
Поэтому автократор ромеев выпрямился на троне, сделал величественный вид, простер руку к преклонившему колена Нарзесу и важно произнес:
– Конечно, я прощаю тебя, мой верный друг, который никогда не предаст меня, как этот интриган Велизарий, переметнувшийся к враждебным империи варварам… вставай скорей с колен и садись в вон то курульное кресло, как и положено римскому сенатору. Разговор у нас с тобой будет долгий и обстоятельный.
«Так, – подумал ошарашенный Нарзес, поднимаясь с колен и усаживаясь в предложенное кресло, – Велизарий перешел на сторону варваров?! Скорее небо упадет на землю и пустится в пляс с саблями, чем я поверю что это так. Он, конечно, действительно интриган, который всегда был рад подсидеть честного армянина, но для того, чтобы Велизарий стал изменником, требуется, чтобы эти варвары не были варварами, а совсем наоборот, ибо, если что и признает старый плут, так это железный и неукоснительный римский порядок, и никакой варварской анархией и военной демократией его не соблазнить».
Тем временем Юстиниан продолжал вещать пристально глядя на собеседника:
– Вынужден признаться, у нашей империи ромеев приключились большие неприятности. На дальней реке Борисфене в конце этого лета, внезапно объявилось войско некоего архонта-колдуна Серегина. Это войско, состоящее из несметного количества прекрасно экипированных и вооруженных могучих женщин чудовищного роста, сокрушило наших добрых федератов-обров, после чего архонт Серегин принялся воздвигать из местных варваров-антов славянскую империю. Ты представляешь, мой друг – Империю из славян? Я не говорю о том, что эти дикие и необузданные варвары в принципе не понимают, что такое настоящий порядок, являющийся основой любой империи. Самое главное заключается в том, что если у этого Серегина хоть что-то получится, то объединившиеся варвары немедленно пойдут в завоевательный поход на юг, и тогда ромеям будет нелегко. Нам придется тяжко сражаться сразу на двух границах, потому что славяне немедленно заключат союз с персами…
«Да он смертельно напуган, – подумал Нарзес, – мне сложно представить себе, что для этого должно было случиться, но наш автократор, произнося имя этого архонта-колдуна, просто трясется от страха. Необходимо будет разослать по городу наиболее преданных слуг. Пусть они, держа рот закрытым, а уши открытыми, погуляют по тавернам и лупанарам, собирая слухи, сплетни и прочую полезную информацию. Сдается мне, что не все в Городе так ладно, как хочет представить это городской эпарх, и если это так, то я должен это знать. И я об этом узнаю, потому что огня без дыма не бывает, и каждое более-менее значимое событие тянет за собой целый ворох слухов, сплетен и рассказов очевидцев. Нашего доброго Юстиниана невозможно ТАК запугать какими-то варварами на дальних границах. Для того, чтобы он так откровенно трясся от ужаса, необходимо чтобы опасность была совсем близко – если не в самом Влахернском дворце, то прямо на улицах древнего Константинова города».
Вслух же он сказал:
– Мой добрый господин, не будете ли вы так добры более подробно изложить своему слуге, что он должен сделать для того, чтобы устранить эту экзистенциальную угрозу, нависшую над ромейской империей?
– Для начала, – важно ответил император, – ты должен поехать с нашим посольством на реку Борисфен, у Торгового острова найти столицу этой Великой Артании и выяснить, насколько сильно войско этих варваров и велика угрожающая нам опасность. А то единственный человек, который там был и мог хоть что-то внятно нам рассказать, неожиданно исчез из Города и, скорее всего, из самой обитаемой Ойкумены. Как удалось выяснить нашему городскому эпарху, он не уходил из города пешком, не уезжал на лошади и не уплывал на корабле, и в то же время агенты эпарха его нигде не могут найти, а уж искать они умеют…
– Обычное дело, – пожал плечами Нарзес, – наверняка этот тип кормит где-нибудь рыб на дне морском, а ищейки эпарха напрасно ищут его среди живых.
– Нет! – резко воскликнул ромейский автократор, – ты ничего не понимаешь, старый дурак! Этот архонт Серегин великий колдун и способен на многое, о чем не способен и помыслить ум человеческий. Его шпионы и целые воинские отряды неожиданно появляются ниоткуда и, сделав свое дело, так же внезапно исчезают в никуда. Он или его подчиненные умеют излечивать смертельно раненых и возвращать молодость и красоту глубоким старикам. Это если и не жизнь вечная, но очень долгая, значительно дольше той жизни, что позволена обычным людям. Еще они умеют читать мысли людей и видеть в них истину, так что от них невозможно скрыть даже самую малость.
Войско служит этому архонту Серегину не из принуждения или за плату, а из-за того, что любит его и боготворит, называя его богом справедливой оборонительной войны. И из этой любви к своему командующему закованные в броню по-варварски огромные женщины готовы нестись верхом на исполинских конях в самую гущу сражений, рубя своих врагов длинными мечами направо и налево. Персидские или наши, ромейские, катафрактарии выглядят рядом с ними сущими детьми. Также его солдаты не боятся получать удары от врагов, потому что архонт-колдун излечивает любые их раны. Говорят, что он объявил себя единым целым со всем своим войском и неукоснительно выполняет это правило, которое может прийти на ум только варварскому вождю.
Рассказывают даже, что этот человек не боится ни Бога, ни черта, потому что с Богом он на короткой ноге, а черт сам боится этого Серегина, поскольку уже несколько раз терпел от него сокрушительные поражения. Поэтому я чувствую, что этот патрикий Кирилл, по сути мелкий и никчемный человечишка, несмотря на всю свою исполнительность, зачем-то понадобился этому Серегину и сейчас, несмотря на свое бесследное исчезновение, жив, здоров, полностью невредим и ждет того момента, когда сможет нам навредить.
«Да Юстиниан просто в истерике, – ошарашено подумал Нарзес, – он и ненавидит этого Серегина просто за то, что тот есть, и надеется с моей помощью заполучить у него для себя вторую молодость. А все дело в том, что он отчаянно боится умирать, ибо, закрыв глаза, он видит не призрак райских кущ, в которых поют ангелы, а котлы со смолой, полные воющих грешников… Я старше него на много лет и служил еще его уравновешенному и взвешенному дяде, но мне на склоне лет совсем не страшно смотреть в лицо грядущей смерти, а ему совсем наоборот. Вся его жизнь, все к чему он стремился и чего желал – все пошло прахом, и хоть империя расширилась территориально, приняв в себя часть наследия своей западной сестры, но на самом деле все это морок, тупик. Казна растрачена, податное сословие, питающее государство своими налогами, истощено, армия обескровлена и большую ее часть составляют варвары-наемники, а меньшую и наиболее надежную – мои соплеменники, для которых Византия стала второй родиной.
Да что там говорить – почти половину всех вооруженных сил империи составляют отряды частных лиц, так называемых ипаспистов или букеллариев. У меня таких на Италийской войне, к примеру, было пять тысяч, у Велизария семь. От трети до четверти армии. А ведь там еще были отряды более мелких начальников, необходимые для того, чтобы держать в узде многочисленных наемников. По отдельности они не представляют большой угрозы, но в случае если их хозяева сговорятся, государство может оказаться в опасности большого мятежа. А недовольство Юстинианом зреет, и теперь о нем говорят почти открыто. Кстати, еще неизвестно, до чего доведет страну его племянник Юстин, которого сейчас все прочат в преемники-наследники. Мол, от добра добра не ищут. А какое же оно добро – гниль одна и разорение, да и сам Юстин – обалдуй, находящийся под властью своей вздорной жены. Какое счастье, что я уже не увижу, как это ничтожество усядется на троне. Или все же увижу, если Юстиниан будет настолько подл, что издохнет раньше меня…»
– Почему ты молчишь, Нарзес? – встревожился Юстиниан, – неужели тебе были непонятны мои слова?
– Нет, мой добрый господин, я просто думал, как лучше выполнить ваше поручение, – торопливо ответил тот, а сам подумал, что хорошо, что мысли умеет читать только архонт Серегин или кто-то из его клиентов, а не присутствующий здесь Юстиниан, иначе бы ему, Нарзесу, не сносить своей седой головы.
– Не о чем тут думать! – категорически заявил император. – Немедленно поезжай с посольством к этому Серегину, а я пока тут буду собирать армию. Самое главное, что ты должен сделать – это узнать, каким образом я смогу получить для себя вторую молодость, ну и, конечно, о военных силах этой Артании и об удобных дорогах к ее столице… Как докладывают наши агенты, сейчас там нет никакого архонта-колдуна, а вместо него делами занимаются его старшие дружинники, Добрыня и Ратибор. Но они знают, где он находится, поэтому сразу, как только прибудешь туда с посольством, и он тоже объявится в тех краях.
«Ага, – подумал византийский полководец, – ты соберешь всякий сброд, числом поболее, ценою подешевле, а мне им потом командовать. Особенно в свете того, что армия у этой Артании не чета готской или даже персидской. Сожрут они наше войско в своих родных степях и не подавятся. Нет этот разговор пора закруглять, чтобы на досуге, в моем загородном поместье, как следует все обдумать. Кажется, он сказал все, что хотел, а теперь только будет читать нотации.»
– Будет исполнено, мой добрый господин, – произнес он, прямо из кресла бухаясь на колени перед автократором ромеев, – надеюсь, ты позволишь своему преданному слуге удалиться, чтобы немедленно приступить к выполнению твоих поручений?
– Конечно же, мой добрый Нарзес, – величественно произнес Юстиниан, – ступай с миром, и я буду надеяться, что выполнишь мое задание самым наилучшим способом. Но помни, что время не ждет, и с каждым днем Великая Артания этого архонта-колдуна становится только сильнее.
Уже покинув Влахернский дворец и под проливным дождем садясь в свой паланкин*, который влекли восемь дюжих домашних рабов, Нарзес подумал, что этот патрикий Кирилл хоть молод, но совсем не дурак, раз, попав в такие жернова, решил потеряться из виду императора, да так, чтобы его никак не смогли найти. Но если этот патрикий Кирилл и в самом деле не дурак, то он, Нарзес, с ним еще встретится, ибо такова его судьба, и не мелкому человечку ей противиться.
Примечание автора: * в древнем Риме и Византии в черте города было разрешено передвигаться только пешком или в таких вот носилках-паланкинах. На телегах перевозили только груз, и только в ночное время.
Двести шестнадцатый день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.
Заниматься образованием (в том числе и военным) двух юных князей оказалось приятным и легким занятием. И оба они тянулись к новым знаниям, как оранжерейные цветы к живому солнцу. Поскольку интерес их был на первых порах военно-прикладной, они с удовольствием слушали рассказы о битвах, произошедших в других мирах и временах, а также присутствовали на учениях – как частей моего корпуса, вооруженных конвенциональным для данного времени вооружением, так и с участием подразделений танкового полка.
На мой вопрос, не потеряли ли их там, в лагере под Коломной, Александр Ярославич только махнул рукой и баском сказал, что там сейчас такой бардак, раздрай и смятение умов, что удивить тамошних князей, бояр, дружинников и простых воев можно, к примеру, только местным упряжным ездовым ящером и сидящими верхом на нем голыми дикими лилитками. Но не сезон, ибо бабам некоторое время (пока не разберут по шатрам) будет очень холодно, а ящер просто замерзнет и издохнет в среднерусских снегах. А ничем иным сбитую с толку толпу людей, в которую от смущения и безделья превратилось русское войско, пронять было нельзя.
Одним словом, бояре-воспитатели, тайно повидавшись с князем Ярославом Всеволодовичем, взяли на себя операцию прикрытия отсутствующих юных князей. Они, успешно изображая из себя полных придурков, заседали на княжьих советах, важно трясли бородами, отговариваясь при этом отсутствием ценных руководящих указаний со стороны набольшего начальства, то есть великого киевского князя. А отроки-князья – они, мол, неразумные как дети, и никаких самостоятельных решений принимать не в состоянии. Поэтому надеемся, что великий князь киевский Ярослав Всеволодович в ближайшее время сами, собственнолично прибудут в Коломну и своей волей разрешат все коллизии. Да и дружина, мол, тоже резко против всяких несанкционированных с самого верха походов типа «брат на брата» – и точка.
Короче, Александр и Глеб Ярославичи отсутствовали, и никому до этого не было дела, потому что у всех остальных хватало и своих забот. Ярослав Всеволодович с семьей тоже прибыл в наши палестины, удалившись от мира якобы на богомолье… Хотя почему «якобы»? В промежутках между медицинскими процедурами у Лилии и Галины Петровны с киевским великим князем несколько раз беседовал отец Александр, просветлявший его душу в то время, как наша маленькая богиня, медики и прочие маги жизни укрепляли его тело. Отец Александр не разглашал, а я не спрашивал, были ли эти беседы только от его имени или в них принимал участие и Отец наш Небесный. Не исключено, что без этого не обошлось, поскольку именно Ярослав Всеволодович в нашем комплоте является звездой первой величины, а Александр Ярославич пока что находится в его тени. Хотя видно, что князь-отец гордится, что у него такой сын. Иногда так гордится – кажется, что сейчас возьмет и лопнет от этой гордости. Кстати, даже после восстановления общего тонуса организма возможность производить Призыв у Ярослава Всеволодовича даже в зачаточной форме так и не прорезалась.
Оказана была медицинская помощь и его супруге Феодосии Игоревне, дочери бывшей рязанской княгини Аграфены Ростиславны. Нет, никакого радикального омоложения не проводилось, просто тридцатипятилетняя женщина, чей организм был изношен многочисленными родами, вдруг начала чувствовать себя значительно лучше, распрощавшись с отеком ног, болями в пояснице и регулярными мигренями. Кстати, мать и дочь между собой не разговаривали и даже не встречались. Зная тяжелый характер нашей будущей кандидатки в константинопольские базилиссы, я могу предположить, что выпорхнувшая из родительского гнезда дочь только вздохнула с облегчением и постаралась поскорее забыть свой былой домашний кошмар. Семья у Ярослава Всеволодовича хорошая, крепкая и многочисленная, а дети и супруга выглядят довольными жизнью.
Кстати, самые младшие княжичи – десятилетний Даниил, восьмилетний Ярослав и шестилетний Константин – постоянно сбегают от матери под крылышко к нашей Птице, а те, что постарше – двенадцатилетний Андрей и одиннадцатилетний Михаил – свели крепкую дружбу с Митей и Увом. Вместе с нашими мальчишками они ходят на занятия по верховой езде, которые ведут амазонки, и на тренировке по работе длинным двуручным тевтонским мечом, который ведет тевтонский же инструктор Генрих, гордый тем, что именно ему доверено воспитание нашего подрастающего поколения. Посмотревший на эти занятия сыновей великий князь Ярослав Всеволодович всемерно их одобрил, ибо неизвестно, в какой ситуации пригодится умение разрубить напополам одоспешенного противника, или умение изображать дикую амазонскую джигитовку. При этом моя бывшая невеста Ася-Матильда назвала обоих княжичей классными пацанами и милостиво позволила им водиться с нашими мальчишками, при этом сама произведя на них незабываемое и сногсшибательное впечатление.
Кстати, Ольга Васильевна в Большой Советской Энциклопедии (на восемьдесят процентов скомунижженной из энциклопедии Брокгауза и Ефрона) раскопала, что будущего московского князя Михаила будут прозывать Хоробритом, то есть храбрецом. Отчаянный и бесшабашный пацан ведет себя так, будто думает, что он бессмертен. Похоже на то, что чувство страха ему в принципе незнакомо, что, как говорит Митя, указывает на сильную передозировку пассионарности. В нашей истории двадцатидвухлетний московский князь Михаил Хоробрит, павший 12 января 1248 года в битве с литовскими захватчиками на реке Протве, был последним русским князем-рюриковичем, погибшим в бою с врагом. Храбрость – это, конечно, хорошо, но я уже попросил Птицу и отца Александра, чтобы они имплантировали мальчику немного искусственного страха и чувства самосохранения, ибо полководец, лишенный таких чувств, не сможет адекватно оценивать обстановку на поле боя и подставит не только себя, но и своих воев.
Но так или иначе, сегодня настал момент, когда самые старшие сыновья Ярослава Всеволодовича должны были обрести свои малые дружины из юных бойцовых лилиток. Жертвой нашего набега был выбран достаточно крупный питомник остроухих, принадлежащий городу-государству Гавхаар, расположенному в семистах километрах севернее нашего заброшенного города. Такой выбор был сделан исходя из двух соображений. Во-первых – это Гавхаар был настолько удален от места вторжения тевтонов (причем за двумя линиями высоких горных хребтов), что там, скорее всего, о нем даже и не знают, поскольку новости в мире Содома крайне медленно передаются от одного города-государства к другому. Во-вторых – этот богатый и влиятельный город, расположенный на привольной всхолмленной равнине, постоянно «мерялся понтами» со всеми шестью своими соседями, и в силу этого это питомники в основном производили бойцовых и рабочих лилиток при минимуме домашних служанок и мясных.
Это вам не изолированная долина города Ашора, с двух сторон от которой возвышались непроходимые горные хребты, с третьей было запретное плоскогорье с запретным же городом Нюк (в котором сейчас обретаемся мы), а с четвертой находилось удобное для обороны узкое ущелье. Единственное, что заставляло Ашор содержать более-менее солидную армию – это то, что прорваться к запретному городу хотя бы силой желали многие, и от этих поползновений требовалось постоянно отбиваться. С этой точки зрения положение Гавхаара, буквально находящегося в кольце фронтов, оставляло желать много лучшего, и сладким мясом юных остроухих девиц там могли лакомиться только самые высокопоставленные городские маги. Но как бы то ни было, племенные питомники Гавхаара каждый год производили множество остроухих воительниц, большинство из которых не переживало и одного сезона непрерывной войны. Впрочем, у соседей была та же картина.
В рамках подготовки к этому набегу, во время рекогносцировки, наши дикие лилитки облазили там все окрестности, составив подробный план местности, поэтому мы знали места расположения крупных поместий, имеющих собственные гарнизоны (каждый из которых состоял из сотни бойцовых лилиток, волкодавов и псов), а также одного крупного военного лагеря с гарнизоном не менее трех тысяч лилиток и двух сотен волкодавов. Если расширить операцию, можно нехило полнить наш основной состав, усилив взрослыми бойцовыми лилитками пехотные когорты. Первоклассной кавалерии у нас в корпусе вполне достаточно, теперь пора развивать пехоту такого же качества, и лучшего варианта для этого придумать сложно.
Магическое обеспечение операции осуществляла наша Пятерка: я, Колдун, Кобра, Птица и Анастасия. Силовая поддержка была представлена ротой первопризывных амазонок с самозарядными винтовками и пулеметами (на этот раз в конном строю), а также двумя уланскими эскадронами и полусотней кованой рати Ратибора Береста, обеспечивающей безопасность юных князей. Перед самой операцией отец Александр провел короткий молебен, включающий в себя как бы завуалированную политинформацию, предназначенную в основном для двух юных рюриковичей и их воинов кованой рати, впервые имеющих дело с такой мерзостью, как содомские порядки. Моим ветераншам (в большинстве своем в прошлом таким же бойцовым лилиткам, как и те, кого мы собирались освободить) ничего объяснять не требовалось.
– Не карать и имать полон идем мы в те земли, – грохочущим басом произносил огненные слова отец Александр, – а освобождать несчастных девиц и жен-воительниц, чтобы смогли они воспринять истинный свет и приобщиться к добру и любви. Не звери они и не чудовища, а всего лишь людские женщины, тела которых искалечило ужасное колдовство. Помните, что каждая из этих жен-воительниц имеет свою страдающую и мятущуюся душу, которую злобные колдуны сковали заклинанием Подчинения. Вы принесете этим женам свободу, и Господь воздаст вам за это добро сторицей еще большего добра! Во Имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь!
Сразу после того, как молебен был закончен, раскрылся зев локального портала выводящего на проселочную дорогу среди оливковых рощ – и наши эскадроны пошли в него плотным строем колонной по четыре. Следом за ротой амазонок, которая прикрывала выдвижение нашей магической пятерки, двинулся один уланский эскадрон, за ним Александр и Глеб Ярославичи в сопровождении полусотни Ратибора Береста, вои которой были экипированы в полный рейтарский доспех, совершенно не нужный в данной операции, но доставляющий старым рубакам возможность попонтоваться по полной программе. Ветераны сражения на Омовже* оказались тщеславны как пятнадцатилетние подростки, считающие, что в этих доспехах они просто могли бы гонять немецких рыцарей ссаными тряпками. При этом рядом с юным тверским князем Глебом Ярославичем, полностью экипированным в уланский защитный комплект, на грациозной караковой кобылке стремя в стремя двигалась претендующая на роль его возлюбленной аварка Асаль, грациозная и опасная со своим луком, как ядовитая змея.
Историческая справка: * Сражение на Омо́вже, также – по немецкому названию реки – Сражение при Эмбахе (ныне река Эмайыги) – сражение между новгородско-владимирским войском во главе с князем Ярославом Всеволодовичем (отцом 14-ти летнего Александра Невского) и Орденом меченосцев в 1234 году, выигранное русским войском.
Поскольку портал был раскрыт прямо рядом с питомником, скакать на рысях до его стен требовалось всего несколько минут. Не доезжая метров пятидесяти до плотно закрытых ворот, Колдун при силовой поддержке Кобры накрыл это небогоугодное заведение заклинанием нейтрализации, а Анастасия нанесла по воротам удар «воздушным кулаком», разметавшим вокруг проема большое количество древесной щепы. Все, что было сковано заклинанием принуждения, оказалось освобождено. Дело в том, что на юных домашних лилиток заклинание Принуждения накладывалось с самого раннего детства, с пятилетнего возраста, дабы они заранее привыкали к его постепенно усиливающемуся гнету.
Да, мы знали, что единовременная, а не постепенная Нейтрализация Принуждения чревата своего рода отдачей и множеством насильственных эксцессов, но считали, что в данном случае это неизбежно. Так и произошло – когда во двор питомника через выбитые ворота первыми ворвались латники Ратибора Береста, во главе с двумя юными князьями, то там уже вовсю кипела беспощадная драка, когда будущие бойцовые лилитки – еще не заматеревшие девушки-подростки и совсем девочки – с отчаянной яростью кидались на ошарашенных Псов, желая разорвать их в клочья. В бунте этом желание свободы любой ценой смешивалось с инстинктом мести Псам за все причиненное ими зло.
В этот момент яростного кровопролития с обеих сторон следовало бы обратиться к лилиткам с Первичным Призывом, чтобы прочувствовать их души и упорядочить действия, но я не стал этого делать, потому что в таком случае эти юные создания оказались бы ориентированными на меня, а не на молодых князей, как планировалось. Эта проблема вообще чуть было не привела к отмене операции, но в ходе общения и своего рода ментальных тренировок выяснилось, что в тот момент, когда эти князья начинают воспринимать меня как Наставника, я, в свою очередь, получаю доступ к их внутренним ресурсам и могу сгенерировать от их имени нечто вполне похожее на настоящий Первичный Призыв, но вот то, насколько этот эрзац-призыв окажется результативным, мы могли выяснить только в ходе настоящей операции.
Сработало все просто замечательно. Я сформировал Зов и закачал в братьев солидную порцию своей энергии, чтобы поддержать его трансляцию. Оба юных князя встрепенулись и добавили к моему поддельному голосу-басу два своих юных тенора, да так ловко, что вместо грубого окрика получилось нечто вроде музыкальной строфы. Лилитки услышали этот призыв и замедлили избиение терзаемых псов; потом они и вовсе отступили от них, давая возможность закончить дело воинам Ратибора Береста, которые, не вдаваясь в моральные страдания, быстро прикончили мечами всех избитых круглоухих и вместе с ними мага и владельца этого питомника, трех учеников, а также шестерых эфебов, которые были положены этой четверке для постельных забав. Впрочем, время от времени эта компания могла удовлетворяться и друг об друга.
Александр Ярославич потом рассказывал, что в тот момент, когда я подключился к нему, он почувствовал себя частью невероятно огромной и несокрушимой мощи, но самые невероятные и замечательные ощущения посетили его тогда, когда лилитки откликнулись на Призыв и он услышал в своей голове их голоса, с надеждой спрашивающие, что делать дальше. И было этих голосов так много, что на первых порах юный Александр растерялся. Одни голоса в его голове настоятельно требовали новых указаний, другие стонали от боли в ранах и отчаяния, третьи тонкими голосами совсем маленьких девочек плакали от страха. Могу сказать, что молодой князь справился, пусть и при моей минимальной поддержке. Он сумел успокоить самых маленьких, организовал оказание помощи раненым и отдал все необходимые указания тем, кто был готов их выполнять.
Хаос створожился в систему – точнее, в две системы – потому что действия Глеба были хоть не столь успешны, но тоже достаточно эффективны и вокруг него также сформировался кружок последовательниц, пусть и не такой значительный, как вокруг его старшего брата. Но это было далеко не все, потому что я упустил один немаловажный момент. Моей поддержкой воспользовались не двое, а трое. Третий круг последовательниц – даже еще меньший, чем у Глеба и состоящий в основном из девочек младше десяти лет – начал расти вокруг Асаль. Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд… Раз девочка сумела это сделать, то значит, у нее изначально имелась способность к осуществлению Призыва. И как мы это упустили? Ай-ай-ай, Сергей Сергеевич, очень нехорошо это у вас получилось. Стареете, да? Но как бы то ни было – если девочка смогла воспользоваться моей энергией, то в ней изначально не было ни капли Зла, ибо моя сила со Злом просто несовместима. В любом случае это было неплохо, ибо особые способности, в том числе и такого рода, надо ценить, холить и лелеять.
Когда все немного успокоилось, я отдал приказ на эвакуацию контингента питомника, а ведь там помимо детишек, способных самостоятельно передвигаться, были еще девочки ясельного возраста, грудные младенцы с их няньками и кормилицами (особым образом модифицированные рабочие лилитки), а также беременные и отдыхающие племенные, о которых тоже требуется позаботиться. У меня не было намерения бросить в этом питомнике хоть одну остроухую, поэтому эвакуация вылилась в некое миниатюрное подобие Исхода. Еще готовясь к этой вылазке, я объяснил обоим Ярославичам, что раз мы собираемся как следует покататься на этом питомнике, то возить саночки и осуществлять уборку придется тоже нам.
Визитеры явились в самый разгар этого эпического события, когда Ярославичи со своими людьми уже оттянулись на нашу сторону (во-первых – потому что получили то, чего хотели, а во-вторых – чтобы не путались под ногами), но дым еще стоял коромыслом, и коротконогие няньки и кормилицы, воспринявшие в качестве главного начальника именно меня, тряся огромными сиськами, рысью бегали с маленькими детишками от питомника к порталу и уже порожняком обратно. Как я и рассчитывал, в качестве незваных гостей первоначально выступили бойцовые лилитки из охраны ближайшего поместья – покрытые шрамами, со впалыми от голода животами, они должны были преградить путь отхода (как считал их хозяин) напавшей на питомник рейдовой группе из соседнего города-государства и задержать ровно настолько, чтобы их сумел настигнуть крупный отряд бойцовых лилиток и волкодавов из военного лагеря, расположенного неподалеку.
Но тут все сразу пошло не так. Увидев, что им противостоят не отряд из соседнего города-государства, аналогично укомплектованный и экипированный, содомский маг-плантатор в высокой шапке-тиаре протормозил те самые несколько секунд, которые в итоге и стоили ему жизни. А может, он был обречен в любом случае, ибо заклинание Нейтрализации не только аннулирует все заклинания враждебных магов, но и бьет откатом по самим этим магам. Прыгнуть в кусты и поползти, скрываясь от наших стрелков, он наверняка бы успел, но после оглушения откатом он вряд ли был бы настолько подвижен, чтобы скрыться от внезапно обретших свободу бойцовых лилиток.
В результате получилось так, что шок отката и пуля из «супермосина» прямо в голову настигли содомского мага одновременно, избавив его от долгих мучений, а волкодавов, так и не успевших построиться в линию, смяли и растоптали разъяренные лилитки. Ну какая фаланга может быть построена из дюжины гоплитов, только-только вылезших из своей транспортной повозки, в то время как рассредоточившиеся по моей мысленной команде бойцовые лилитки берут вражеский отряд в окружение и начинают кромсать своими топорами, не давая построить оборонительный круг. Толпа вокруг волкодавов была такой тесной, что ни арбалетчицам уланш, ни снайпершам амазонской роты делать там было нечего.
Едва успели раздеть и убрать трупы убиенного мага и волкодавов, как с другой стороны к выпотрошенному и ограбленному питомнику явилась следующая гоп-компания из другой латифундии. Эту группу из примерно полутора сотен бойцовых лилиток, находящихся в несколько лучшем состоянии, чем предыдущие, а также двух десятков волкодавов возглавляло сразу два мага – один постарше, другой совсем молодой. Или это была объединенная команда сразу с двух поместий? Это было неважно, потому что и с этим отрядом произошло все то же, что и с предыдущим. Только ради разнообразия я приказал не стрелять в магов и убедился в том, что сила отката при Нейтрализации вполне достаточна для того, чтобы ввести вражеского мага в состояние болевого шока, после чего его вполне комфортно можно забить дубинами.
И вот над той же дорогой, по которой пришел первый отряд, в небо поднялись большие клубы пыли, которая расползалась средь садов и оливковых рощ мутной пеленой. Когда по проселочной дороге, покрытой слоем мелкой как пудра пыли, бегут, топая босыми ногами несколько тысяч бойцовых лилиток, находящихся на пределе своей выносливости, то это впечатляет, как впечатляет любая стихийная мощь. Впрочем, это совсем не значило, что мы хоть на минуту промедлили со своими заклинаниями. Только эта битва была больше похожа на старую Битву у Дороги, чем на предыдущие стычки сегодняшнего дня. Волкодавов оказалось достаточно много для того, чтобы они смогли построиться и выступить как объединенная и организованная вооруженная сила.
Но это продлило их жизнь совсем ненадолго. Теперь я мог гораздо лучше управлять только что воспринявшими Призыв воительницами, поэтому измученные бойцовые лилитки по моей команде отпрянули на фланги, и волкодавы оказались лицом к лицу с моими основными силами. Свистнули болты арбалетов, грохнули выстрелы «супермосиных», после чего началась самая настоящая бойня. Как всегда в таких случаях, пощады для содомитян не было. Как только их строй распался и те, кто выжил, побежали, то вдогонку за ними ринулись бойцовые лилитки, догоняющие, бросающие на землю и убивающие самым беспощадным способом. Долго еще, наверное, на этом поле раздавались вопли умирающих. А «наверное» – это потому, что закончив все дела, мы ушли из долины Гавхаара, имея на руках контингент только что воспринятых бойцовых лилиток, достаточный для формирования первого пехотного легиона, примерной численностью в четыре тысячи четыреста бойцов.
И неважно, что стрелкового оружия для них у нас нет и быть не может, потому что запас контейнеровоза был исчерпан еще на кавалерийских частях, как исчерпан запас ротных командиров лейтенантов. Выкрутимся. Произведем в ротные часть тевтонов-инструкторов и наиболее способных к командной деятельности диких амазонок, старших командиров с полным курсом военного училища возьмем в танковом полку… Да и надо-то таких командиров для этого легиона всего шесть человек, не более. Или назначить командиром этого легиона Велизария, и именно вокруг него наращивать пехотную группировку… Совершить еще несколько таких рейдов по миру Содома, то там, то тут выхватывая по несколько тысяч бойцовых лилиток. Что нам стоит дом построить? Денег на классические для тевтонов мира Подвалов экипировку и вооружение у нас теперь вполне достаточно – хоть еще на тысяч двадцать-тридцать пехотных комплектов. Инструкторов тоже хоть отбавляй, как и кандидатов в младшие командиры. Только в инструкторах я вижу тевтонов, а в младших командирах – диких амазонок и сержантов, а также боевых прапорщиков из танкового полка. В итоге как-нибудь выкрутимся, но нормальную пехотную составляющую армии иметь будем. Есть у меня предчувствие, что она нам еще понадобится.
Двести семнадцатый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Мудрости.
Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».
Ну ни фига себе Асалька отмочила! Подумать только, она смогла устроить свой собственный Призыв и собрала вокруг себя всякую остроухую малышню. Все они моложе нас, и их совсем немного – пятьдесят или что-то около того. Я в шоке! Во-первых – на ее месте должна быть я – такая умная, красивая и путешествующая с Сергеем Сергеевичем с самого начала. Во-вторых – кто мог ждать такого от этой тихони, из которой слова лишнего и клещами не вытянешь, и которая только поблескивает своими узкими глазками и тихонько лыбится, да так что не понять, о чем ее мысли. Лубоф у нее, понимаешь, крылья выросли и хвост отпал… Или не отпал, а, наоборот, вырос из почти полста остроухих малявок. Всей этой Асалькиной компании, вместе с их мамками и няньками, Анна Сергеевна распорядилась выделить в нашей башне самый верхний этаж.
Впрочем, она и сама была в шоке, и не только от того что фактически на ее шею упало сразу столько остроухой малышни. Нельзя же всерьез считать, что Асалька, у которой еще сопли под носом не высохли, сама будет холить и лелеять эту малышню. Сначала я считала, что, конечно же, директором этого самодельного детдурдома будет именно Анна Сергеевна и никто другой, но Асалька сразу резко взяла быка за рога и вожжи в свои руки. Мол, это ее девчонки, она за них отвечает и сама будет их воспитывать! Смотрите, какие мы резкие! Сама от горшка два вершка, а уже кого-то собирается воспитывать.
Даже Сергей Сергеевич относится ко всему этому снисходительно, хотя мог бы выпороть эту Асальку, так сказать, на правах приемного отца. Поэтому я пришла к нему и завела разговор на эту тему.
– Понимаешь, Матильда, – сказал он, устало пожав плечами, – Призыв это такое дело, с которым не шутят. И я тут не могу ни помочь Асаль, ни запретить ей что-то делать. Ношу, которую она взвалила на свои плечи, она должна будет нести только сама, и если чем я и смогу ей помочь, так только словами одобрения и поддержки.
– Сергей Сергеевич, – топнула я ножкой, – но ведь Асалька сама пацанка, пигалица, воробей на ветке. Не приложу ума, как она может при этом еще кого-то воспитывать, пусть даже это всего лишь остроухие малявки. А если она испортит их и сделает нашими врагами? Ведь она же аварка…
– Матильда, – голос Сергея Сергеевича сделался строгим, – не смей ругать человека ни за что ни про что. Ты же прекрасно знаешь, что если бы в ней была хоть капля враждебности, то ни я, ни твоя Птица не взяли бы ее в наш ближний круг, а скорее бы продали тевтонам в качестве будущей жены. Ее мать была даже не женой, а наложницей Баяна. Девушка какого-то далекого восточного племени, дочь князя или старейшины, которую схватили и бросили на ложе к верховному предводителю. Пятнадцать лет назад Асаль была зачата Баяном в злобе, грехе, ненависти и крови, и с тех пор ее жизнь была больше похожа на ад. Мать, свое единственное родное существо, она любила и жалела, а отца просто ненавидела за все зло, которое тот причинил ее матери. Так что она не аварка – кто угодно, только не аварка. Она сейчас пытается научиться быть русской, и все потому, что ваша Птица отнеслась к ней как родная мать, а все остальные повели себя как друзья, не обращая внимания на то, чем она отличается от нас.
Блиин!!! А Сергей Сергеевич у нас, оказывается, поэт. Смотрите, как красиво сказал, обязательно надо будет запомнить. Или мой бывший любимый просто сильно устал и оттого несет всякую поэтическую пургу? Говорят, что и так тоже бывает. Но меня все-таки беспокоила эта Асалька и все, что было связано с ее Призывом, и поэтому я продолжила свои попытки повлиять на ситуацию. Если я потерплю неудачу с Сергеем Сергеевичем, то тогда мне останется обращаться только к отцу Александру и его шефу Небесному Отцу, потому что Анна Сергеевна сейчас абсолютно невменяемая от материнского инстинкта, проявляемого в отношении маленьких остроухих лилиток, и кукла ее во всем поддерживает. Она у нас пусть и маленькая, но очень вредная. Хуже того говорящего попугая из анекдота.
– Сергей Сергеевич, – сказала я, – но эта Асаль хочет окрутить князя Глеба, младшего брата Александра Македонского…
– Не Македонского, а Невского, – поправил меня мой бывший возлюбленный, – Александр Македонский давно умер, между прочим, от какой-то тропической лихорадки.
– А, ну да, Невского… оговорилась я, – отмахнулась я от его замечания, – с кем не бывает. Самое главное, что она положила на этого Глеба свой глаз и собирается его увести…
– Куда она его уведет, Матильда? – с усталым вздохом спросил Сергей Сергеевич, – увести она его может только к нам и больше ни к кому, потому что все ее существование завязано именно на наше общество. Уж на что подозрителен герр Шмидт, но и он тоже поднял бы тебя на смех. Мне кажется, что они просто влюблены в друг друга своей первой щенячьей любовью и из этой любви может выйти как что-то хорошее, так и не очень. К тому же возможность поддерживать свой Призыв тоже идет ей в плюс, и мы должны сделать все, что бы эта Асаль навсегда осталась хорошим и достойным человеком.
– Сергей Сергеевич, – спросила я, – вы же чувствуете ее как свою Верную?
– Да, – ответил он, – и очень хорошо чувствую. Именно поэтому я спокоен в отношении ее верности и того, как она к нам относится, потому что в противном случае я буду первым, кто об этом узнает.
– А меня, – задала я следующий вопрос уже более тихим голосом, – вы тоже чувствуете как свою Верную?
– Да, – улыбнулся мой бывший любимый, а ныне просто приемный папочка, – и тебя я тоже чувствую. Вы с Асаль в этом плане чем-то очень похожи, наверное, потому, что вы с ней почти тезки.
– Сергей Сергеевич, а ведь может, мы настолько похожи, что я тоже смогу производить свой Призыв… – с робкой надеждой озвучила я свою мечту иметь ну хоть какие-нибудь, хоть малюсенькие, магические способности, – ведь мы же еще этого не пробовали, и у Асальки, насколько я понимаю, все получилось случайно… Ведь вы же хотели помочь сделать Призыв только Глебу и Александру…
– Для меня был важен только Александр, – сказал Сергей Сергеевич, решив, видимо, никак не комментировать первые слова моей тирады, – Глеб шел к нему только как приятное дополнение. Но получилось, то что получилось, ничего особенно страшного я ту не вижу. Асаль продолжает быть моей Верной, а значит…
– Вассал моего вассала не мой вассал, – быстро сказала я и вздохнула, – так говорила нам училка по истории. Если это верно, то вы не сможете влиять на ее Верных, только на нее саму.
– Так, – наш предводитель задумался, – вот этот момент надо будет проверить. Возможно, что даже в самом худшем варианте я буду иметь хоть какое-то влияние на Верных этой троицы, потому что, как говорится, я держал их за руку в то время, когда они привязывались к Александру, Глебу или Асаль, – тут он внимательно посмотрел мне в глаза, – что же касается тебя, девочка моя, то зачем тебе весь этот геморрой, когда в твоей голове раздаются непрошенные голоса? Кто-то стонет от боли, кто-то плачет от обиды, кто-то хочет есть, а кто-то в этот момент какает, отдавая этому делу всю свою душу. Жить в одиночестве куда комфортнее.
– Нет! – топнула я ногой, – хочу быть не хуже других. Хочу, чтобы меня уважали друзья и боялись враги. И вообще, если я могу делать Призыв, то я должна его делать, а если не могу, то тогда пусть я буду обычной девушкой-дурой, которая сама виновата во всех своих бедах…
Вот мы и поговорили с Сергеем Сергеевичем. По крайней мере, он обещал, когда мы в следующий раз полезем громить какой-нибудь питомник, обязательно взять меня вместе с собой, потому что взрослые лилитки мне явно будут не по зубам. Но при этом я все равно осталась при своем особом мнении об Асальке. Хоть она мне и подруга, но я сразу скажу, что нельзя ей еще давать нагрузки такой силы – и все тут. Она их просто не выдержит или чрезмерно возгордится, или сойдет с ума, или сделает сперва одно, а затем другое.
Тот же день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Мудрости.
Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.
Вчера юные князья Александр и Глеб Ярославичи приобрели себе в Верные таких же юных бойцовых лилиток. После этого Сергей Сергеевич попросил меня, как мага разума, немного присмотреть за тем, как их психика отреагировала на это событие. Сканируя их личности, я должна была делать это так аккуратно, чтобы молодые люди не смогли заметить моего вмешательства, поскольку взаимоотношения со своими Верными для таких как они, вопрос почти интимный. Ничего, убедилась я, неплохо отреагировала. Особенно хорошо чувствовал Александр. И пусть закрепление контактов было пока еще временным, основанным на энергии, одолженной у Серегина, чувствовалось, что этот юноша очень быстро учится и обладает хорошей дисциплиной ума, а следовательно, в скором времени у него с подопечными наступит состояние гармоничного взаимодействия. Тем более что в его сознании закрепились старшие, почти взрослые девушки-лилитки шестнадцати-семнадцати лет, которые и так покинули бы родной питомник по большей части для быстрой и бесславной смерти. Нет никакой славы в том, чтобы погибать за интересы разных там содомитян.
Вы когда-нибудь видели, как Патрон* тренирует своих Верных? Зрелище, достойное богов. Александр Ярославич впереди строя с обнаженным, блестящим от пота мускулистым торсом и чуть более сотни (на самом деле сто двадцать одна, но Анне Сергеевне некогда считать по головам) бойцовых лилиток в возрасте от семнадцати до пятнадцати лет, в коротких штанах и майках-топах, повторяющие за ним упражнения с мечом и кинжалом. Если чуть прищурить глаза и расфокусировать взгляд, то видно, что от князя Александра к лилиткам тянутся тонкие красные нити управляющих сигналов. Но управление – это не принуждение, а юные бойцовые лилитки – не марионетки. Им просто предлагают сделать то или иное упражнение. Все как обычно, только тренер тут одновременно работает больше чем с сотней подопечных. Чем больше они так занимаются, тем крепче их связи; и пройдет совсем немного времени, как временные связи станут постоянными, а взаимоотношения достигнут гармонии. Не исключено, что после этого князь Александр начнет потихоньку спать со своими Верными, но уж что совершенно точно – инициатива в этом деле будет исходить от них, а не от него.
Примечание авторов: * Патрон, человек, на которого Верные обратили свою преданность. Пока в этой роли выступал только капитан Серегин, одновременно являющийся богом справедливой оборонительной войны, такого термина не требовалось. Теперь же, таких людей стало четверо, причем новички, по сравнению с капитаном Серегиным, могут принимать очень небольшое количество Верных и то, по большей частью способны делать это потому, что сами являются Верными Серегина. Просто он тактично не акцентирует на этом ничьего внимания и воспользуется этим фактом только в серьезных обстоятельствах.
Что касается брата Глеба, то у него и труба пониже, и дым из нее пожиже. Если у Александра почти готовые по возрасту и физическому развитию воительницы, нуждающиеся только в дополнительном обучении, хорошем вожде и воодушевляющей идее, то к Глебу пошли девочки совсем еще незрелые – от четырнадцати до одиннадцати лет, над которыми еще работать и работать, поэтому юный тверской князь воспринимается ими скорее как старший брат и товарищ по играм, чем как военный вождь и полководец, который бросит их в бушующий огонь сражений. Да и будет ли чего бросать – емкость подключения* у Глеба почти исчерпана, сотня Верных – это его предел, причем эта сотня должна быть исключительно остроухими, потому что они очень легко включаются в систему. Без мощной энергооболочки, которой у Глеба нет и не предвидится, на одной личной ауре удержать при себе большее количество Верных просто невозможно.
Примечание авторов:
* емкость подключения – максимальное количество Верных, которое может удерживать Патрон в зоне своего притяжения. У Серегина, к примеру, как у бога справедливой оборонительной войны, получившего развитую энергооболочку, емкость подключения не лимитирована. Александр Ярославич, имеющий молодую но быстро развивающуюся энергооболочку, будет в течение всей жизни непрерывно увеличивать возможности в этой области, без различия видовой принадлежности этих Верных, а Глеб или Асаль непосредственно на свою личную ауру сумеют подцепить не более сотни последователей (или, точнее, остроухих последовательниц), имеющих более низкий энергетический порог для запечатления** патрона, чем обычные люди.
** Запечатление – магическо-психологический процесс, в ходе которого устанавливается тесная ментальная и эмоциональная связь между Патроном и Верным.
Примерно то же самое можно сказать и про Асаль, подопечные которой составляют третью категорию. Во-первых, их мало, всего-то с полсотни, во-вторых все они моложе двенадцати лет, а значит, ее сознание и энергетическая накачка ауры не позволяет ей удерживать возле себя людей с более развитым сознанием. Со временем юная аварка сможет подняться до уровня Глеба, но на этом ее развитие неизбежно остановится, потому что никакой энергооболочки у нее нет и в помине, а все подключения новых Верных осуществляются прямо на ауру. В этом деле меня беспокоит то, что наша Ася, узнав о том, что Асаль случайно смогла запечатлеть своих Верных, теперь, невзирая ни на что, тоже хочет прорваться по этому пути, даже не думая, надо ли ей это вообще и для чего. Верные – они ведь не куклы-марионетки, они живые люди, у которых есть свои радости и печали, свои переживания и мечты, и полноценное запечатление возможно только в том случае, когда патрон готов понять и принять глубинные мотивы поступков своего Верного и наоборот, поскольку клятва верности носит обоюдный характер.
Напротив, для князя Александра Ярославича, с его бурно развивающейся энергооболочкой, подключение сотни с небольшим юных бойцовых лилиток – это была всего лишь проба пера. Мне, как магу разума, видно, что он развивается буквально на глазах, и я уже предвижу тот момент, когда суровые дядьки из полусотни Ратибора Береста, которые сейчас видят в нем забавляющегося отрока, начнут складывать к его ногам свои мечи, произнося слова клятвы, которую сможет разорвать только смерть. Не исключено, что его энергооболочка рано или поздно наберет такую же силу, как и у Серегина…
Ну или почти такую же, поскольку Серегин так крут потому, что энергооболочке Ареса несколько десятков тысяч лет и по своей мощи она могла сравниться только с энергооболочками существ еще более высоких порядков. Отдав ее Серегину в наследство, Афина сделала тому по-настоящему королевский подарок. Для того чтобы достичь того же уровня, что и Серегин, Александру Ярославичу в боях и сражениях придется прожить еще одну-две тысячи лет, и еще вопрос, останется ли он при этом человеком или плавно мутирует в какого-нибудь архангела, которому все человеческое будет до предела чуждым и неприятным. А вот это уже не очень хороший вариант, при котором огромная сила оказывается не связанной никакими моральными или эмоциональными ограничителями.
После некоторых размышлений я поняла, что только обоюдные эмоциональные связи между патроном и Верными могут удержать душу патрона от мутаций, ведь не только верные влюблены в своего патрона вплоть до его обожествления, но и для него тоже они самые родные и близкие существа на свете, ради которых он готов на все. А может, это лично особенности психики Серегина, которая всего лишь удачно наложилась на дающую силу энергооболочку Ареса, с которой срослась без остатка. Соответственно и князь Александр Ярославич, инициированный Серегиным, тоже пойдет по тому же пути, и нам вообще не о чем волноваться. Пока юный новгородский князь вполне человечен и параллельно деловым распоряжениям и учебным заданиям по связям, соединяющим его и бойцовых лилиток, проскальзывают импульсы искренней симпатии и даже чего-то похожего на юношескую влюбленность. Надо будет порекомендовать им каждый вечер в полном составе посещать танцульки, чтобы их интеграция усиливалась не только в сфере служебно-деловых, но и личных отношений.
Насколько я знаю, в то время когда его верные веселятся или массово занимаются тем, о чем нельзя говорить вслух, Сергей Сергеевич испытывает острые приступы удовольствия; и наоборот, когда он любит свою супругу Елизавету Дмитриевну, то их любовные игры (точнее, ощущения) становятся достоянием всех его Верных, где бы они ни находились. Не знаю, я бы, наверное, не смогла жить такой «стеклянной» жизнью, когда можно только слегка задернуть шторы, скрыв наиболее личные мысли и побуждения, но невозможно отгородиться от мира каменной стеной, скрыв от людей свои эмоции. Хотя Сергей Сергеевич живет и не испытывает от этого особого дискомфорта, и, видимо, к тому же по ходу развития его энерогооболочки придется привыкнуть и князю Александру Ярославичу.
Кстати, эта работа по наблюдению за юными князьями, нашей Асаль и их новыми Верными – бойцовыми лилитками – позволила продвинуться и моей работе по изучению психических, эмоциональных и поведенческих особенностей последних. Как бы это странно ни звучало, но эти немного громоздкие, но по-своему грациозные остроухие женщины, девушки и девочки в психологическом плане на самом деле созданы не для битв и смерти, а для большой любви длиною в жизнь. Именно так их создатели планировали обеспечивать их верность, платонически влюбляя в верховного правителя, после чего они должны были бы служить ему искренне и бескорыстно. Если бы их правители сохранили этот секрет, то нам было бы гораздо сложней. Любовь, даже если она противоестественная и искусственная, никоим образом не подвержена воздействию заклинания Нейтрализации, как банальное Принуждение, узы которого легко разорвать при помощи превосходящей силы. Но видимо, кто-то подумал, что зачем вызывать в них любовь, ведь можно просто заставить – и заклинание Принуждения стало для содомитян основным и единственным методом работы с остроухими.
Но тут пришли мы, бухнули по толпам скованных и бессловесных рабов заклинанием Нейтрализации, напрочь снося все цепи и оковы, а потом появился Серегин и сказал: «Я вас всех люблю, поэтому Я – это Вы, а Вы – это Я, и я убью любого, кто скажет, что вы не равны мне». И ведь он действительно любит их всех, считает себя ответственным за их судьбы, и готов любому, кто причинит им зло, устроить персональный компактный филиал ада. Таким образом, можно сделать вывод, что бойцовые лилитки изначально были предназначены для того существования, которое предложил им Серегин. Например, их малышки, которых к нам притащила Асаль, после удаления заклинания Принуждения превратились в очень милых, улыбчивых и легко обучаемых девочек, которых не портят ни их острые вытянутые вверх ушки, ни слишком длинноногие и длиннорукие тела. В отношении усидчивости, контактности и способности воспринимать новую информацию маленькие лилитки способны дать сто очков вперед не менее юным, но гиперактивным и шебутным амазонкам, с которыми до того водилась сама Асаль и продолжает сейчас водиться наша Ася.
По крайней мере, Яна от них в восторге и помогает Асаль возиться с самыми младшими Верными – играет с ними в разные развивающие игры и рассказывает им сказки. Я знаю, что раньше Асаль немного недолюбливала Яну, считала ее тютей и рохлей, недостойной того, чтобы обращать на нее внимания. Асаль не обижала Яну только потому, что с одной стороны от девочки стояла я, а с другой стороны не понимающий шуток Ув, который под воздействием инъекций укрепляющего гормона и тренировок со своим двуручным мечом прямо на глазах накачивал себе бицепсы и трицепсы. Теперь Асаль относится к Яне совсем по-другому, и совсем не из страха получить нагоняй. Они часто возятся с младшими девочками вдвоем, ведь развивающие игры Яны (моя школа), развивают не только юных лилиток, но и саму Асаль. Та, видимо, это уже заметила и оценила.
Для облегчения общения по моей просьбе к нам в башню Мудрости пришел Дима Колдун, который сейчас постоянно живет с Серегиным в Башне Силы, и, как он выражается, провел девочкам групповую инсталляцию краткого курса русского языка. При этом он объяснил, что все остальное они должны восполнять в общении с нами и Асаль, которая владеет современным русским языком уже на приличном уровне, а теперь учит еще и древнерусский. Вот Яна и старается, рассказывая малышкам сказки и разные истории, и тут же поясняя разные непонятные слова.
Основной вопрос, вставший перед Серегиным, а также великим киевским князем Ярославом Всеволодовичем, заключался в тех девочках-лилитках, которые были еще слишком малы, а также тех, которые по какой-то причине (возможно, личная несовместимость, а возможно, и нехватка емкости у молодых патронов) не смогли услышать Призыв. Малышек пока требовалось вообще оставить в покое на несколько лет, а для тех старших, что остались глухи к Призыву, через пару месяцев стоило провести повторный сеанс запечатления. Но до этого времени их требовалось как-то устроить, адаптировать для жизни на Руси середины тринадцатого века и найти им подходящую социальную нишу, чтобы они не оказались потерянными, даже если у них ничего не срастется с Призывом. Когда я сказала об этом Ярославу Всеволодовичу, то тот премного удивился. Оказывается, у них с Серегиным все уже было продумано и решено.
В лесу, неподалеку от Переяславля-Залесского, удельным князем которого был Ярослав Всеволодович как сын Всеволода Большое гнездо, смерды-лесорубы уже валили топорами вековые сосны, чтобы в традициях русского деревянного домостроения стахановскими темпами возвести женский монастырь имени Святой княгини Ольги. Настоятельницей этого монастыря готовилась стать игуменья Феодосия, бывшая жена князя Ярослава, предпоследняя по счету, с которой тот развелся по политическим мотивам еще двадцать два года назад*.
Историческая справка: * В 1212 году умер Владимирский великий князь Всеволод Большое гнездо, за некоторое время до своей смерти лишивший прав наследования своего старшего сыны Константина Всеволодовича, и назначивший наследником второго сына Юрия Всеволодовича. Естественно, после смерти старого князя Константин Всеволодович не пожелал мириться с такой несправедливостью и начал собирать армию сторонников, для того чтобы силой отобрать владимирский стол у Юрия Всеволодовича.
Так уж получилось, что папенька теперешней игуменьи Феодосии, которую тогда звали Ростиславой, смоленский князь Мстислав Удатный, оказался в лагере Константина Всеволодовича, а его зять Ярослав Всеволодович поддержал своего брата Юрия. В результате в 1216 году дело кончилось знаменитой по тем временам братоубийственной Липицкой битвой, в которой русские убивали русских, а победу одержали сторонники Константина и Юрий с Ярославом были вынуждены бежать с поля боя, да так бежать, что Ярослав потерял при бегстве свой знаменитый шлем, найденный только в 1808 году.
После этого сражения, обидевшийся на зятя Мстислав Удатный, дабы тому насолить, «забрал» у него свою дочь и постриг в монастырь, ибо другим путем церковный брак расторгнуть было невозможно. Прошло немного времени, и глупость упрямца стала очевидно всем. Юрий и Ярослав помирились с Константином, и тот назначил Юрия своим наследником, а Ярославу выделил в удел, назначенный еще отцом Переяславль-Залесский. Прошло еще немного времени, и в 1218 году Ярослав женился последним третьим браком на дочери рязанского князя Глеба Игоревича по совпадению тоже Феодосии, которая к настоящему моменту и родила ему семерых сыновей, а Юрий Всеволодович в том же году, после смерти Константина по естественным причинам, стал великим князем Владимирским. И чего, спрашивается, господа князья вы воевали и клали русских воинов в бессмысленной междоусобице?
Этот монастырь, по совместному замыслу Серегина и Ярослава Всеволодовича, должен был стать чем-то вроде православного женского Шаолиня, то есть смесь православного монастыря, школы боевых искусств и кадетского корпуса. Дисциплину, порядок, воспитательный и учебный процессы должны были обеспечить монахини-наставницы, воинские инструкторы, живущие за его стенами и обычные послушницы, решившие посвятить свою жизнь Богу. Что касается юных бойцовых лилиток то, все время своего обучения и нахождения в монастыре они будут пребывать в статусе послушниц и закончив обучение, должны будут покинуть его стены, как Верные тех князей, которые смогут привязать их своим Призывом или как специально подготовленные воины-телохранители для княжьих жен и дочерей. На самом деле и Серегин, и Ярослав Всеволодович имели в виду только одного князя, и это именно войско Александра Ярославича должен был усилить женский православный Шаолинь. Если связь с этим миром спустя некоторое время не будет по каким-либо причинам утеряна, то Серегин и компания еще не один раз смогут совершать набеги на питомники остроухих в мире Содома, пополняя контингент юных послушниц монастыря Святой княгини Ольги. Да, несладко придется врагам новой Руси, когда лет через десять на них начнут обрушиваться такие вещи, которые способны помять любую прическу.
Что же касается тех юных лилиток, которые уже стали Верными князей Александра и Глеба, то для их православного окормления и воспитания к нам заранее прибыл специально назначенный на это дело духовник и наставник юного Глеба отец Исидор. Переговорив с отцом Александром, у которого уже имелся опыт крещения бойцовых и иных лилиток, отец Исидор без единого стона взялся за это дело, не испугавшись необычного вида своих новых духовных дочерей. Думаю, что в скором времени у него все должно получиться, потому что в своих духовных устремлениях верные всегда идут за своим Патроном.
17 января 1238 Р.Х. День тридцать шестой. Вечер. Коломенское княжество. Лагерь сборного войска владимирской и иных русских земель.
Великий князь Владимирский Юрий Всеволодович
Когда ему отказала в повиновении даже собственная дружина, мол, идти против воли божией мы не подписывались, а потому, княже, прежде чем что-нибудь приказать, подумай как следует, угоден ли твой приказ Господу нашему Иисусу Христу. А что тут было думать. Всю свою жизнь князь Юрий имел в виду, что его державой является Русь и только Русь. Они с братом Ярославом, поделив между собой два главных стола Руси, Киевский и Владимирский, практически полностью контролировали положение… Оставался только один враг – князь Михаил Черниговский, ему оставалось уже недолго, в тридцать шестом году, за полтора года до прихода Батыя, именно у него Ярослав отжал киевский великокняжеский стол, и теперь в трех главных городах Руси – Киеве, Владимире и Новгороде – сидели князья из их владимирского клана.
Когда пришел Батый, князь Юрий откровенно струсил и бросил своего старого союзника Рязань на произвол судьбы. Если бы Рязанская и Владимирская земли объединили усилия и дали приграничное сражение на реке Воронеж (или, в крайнем случае, у стен Рязани, когда вражеское войско должно было разделиться с целью грабежа), исход этого сражения привел бы к тому, что Батыю пришлось бы убираться из русской земли без посторонней помощи. Но случилось то, что случилось. Юрий владимирский принял роковое решение и не подал помощи Юрию рязанскому, вместо этого решив боронить под Коломной собственную границу; рязанские войска на Воронеже потерпели поражение, Батый вторгся вглубь рязанской земли, а вслед за ним, как ангел мщения явился и чужеземный великий князь Серегин, предложивший свою помощь рязанцам и меньше чем за месяц превративший в ничто несметные орды кровожадных азиатских находников*.
Примечание авторов: * Находники (старославянск.) – группа людей, пришедших с грабительским набегом и после этого набега возвращающихся на родину, в отличие от завоевателей, оставляющих гарнизоны.
Вот тогда бы Юрию Всеволодовичу остановиться в своих мыслях, попросить у Господа прощения за совершенный грех оставления в опасности друзей и союзников, но он закусил удила и попробовал по-своему переиграть то, что решил Серегин с выморочным рязанским столом. И вот результат. Войско в поход на Рязань так и не двинулось, и более того, почти перестало подчиняться его приказам. К тому же большая часть удельных князей распустили ополчения своих уделов, оставив при себе только малые дружины, и теперь открыто заявляли, что поедут на княжий съезд, объявленный чужеземным князем Серегиным на двадцать восьмое генваря.
Князь Юрий чувствовал, что за всеми этими событиями, приводящими к тому, что власть от него утекала как вода из рассохшегося ведра, стоят сыновья его брата Ярослава Александр и Глеб, которые то исчезали из лагеря в неизвестном направлении, то появлялись в нем вновь. Чувствовать-то он чувствовал, но доказать ничего не мог, а для всех остальных молодые князья так и оставались юными неразумными отроками, поверженным еще детским забавам, а не опасными политическими интриганами, затеявшими на Руси переворот в пользу чужеземного князя. И куда только смотрит их отец, киевский великий князь Ярослав Всеволодович?
И вот настал момент, когда в сенях его шатра раздались тяжелые шаги множества людей. Сам Юрий Всеволодович, расстроенный всеми этими предыдущими событиями, коротал вечер за игрой в шашки-шахматы с воеводой Еремеем Глебовичем. Пусть это занятие и проклято церковью как сатанинское*, но ведь скучно же, господа, длинными зимними вечерами особенно если князь находится в войске под Коломной, а княгиня с семьей во Владимире.
Историческая справка: * очень долгое время шашки и шахматы считались азартной игрой, а потому были запрещены церковью. В шахматы или шашки спускались не только состояния, но и целые княжества.
Немного испуганный князь поднял глаза на своего воеводу, но тот только пожал плечами – мол, ты не переживай, все будет нормально. А если тебя даже и зарежут, то это будет совсем не больно – чик и ты уже на небесах. Тем временем полог шатра отдернулся и приоткрывший рот от удивления Юрий Всеволодович увидел на пороге своего шатра престранную компанию. Во-первых – там стоял его брат Ярослав Всеволодович. Во-вторых – его сын Александр Ярославич, тот самый, которого он подозревал в организации кампании неповиновения. В-третьих – там был незнакомый мужчина при всех атрибутах княжеской власти и гладко выбритый, как латинянин. Наверняка это и был тот самый заморский великий князь Серегин. В-четвертых – рядом с этими четырьмя князьями стоял православный священник в черной рясе и с большим серебряным православным крестом на груди.
«Будут бить, – испуганно подумал князь Юрий, – и скорее всего ногами. Не стоило мне тогда так жадничать и пытаться помимо Владимирской земли положить в ответ глаз еще и на Рязанскую…»
Посмотрев в сторону воеводы, старый князь увидел, что тот встал из-за столика, за которым они играли, и отошел в сторону, скрестив на груди руки. Знак этот означал, что старый воевода полностью отстраняется от хода событий, предавая судьбу князя Юрия в руки пришедших в его шатер людей и самого Господа Бога Иисуса Христа.
– Покайся, сын мой, – возгласил священник, – признай, что все, что ты делал до сего дня, вело только умножению человеческой алчности к чужому добру и слепой похоти к власти.
– Признаю, – неожиданно даже для себя козлиным тенорком выдал князь Юрий, – и весьма в этом раскаиваюсь.
– В чем ты раскаиваешься, князь Юрий, – презрительно усмехнулся гладко выбритый незнакомец, – в том, что натворил, бросив союзную тебе Рязань на произвол судьбы, или в том, что признаешь этот прискорбный факт?
– Э-э-э, – проблеял озадаченный князь, – раскаиваюсь я в том, что натворил, э-э-э-э, бросив союзную мне Рязань на произвол судьбы, а еще в том, что возжелал свергать с рязанского стола одних князей и возводить на их место других. Смилуйся надо мной и моими малыми детьми, князь-колдун Сергей Сергеевич Серегин – не я так решил, то меня бес попутал, вот тебе истинный крест!
И с этими словами он несколько раз осенил себя крестным знамением, каждый раз болезненно морщась, то ли от внезапно одолевшей его мигрени, то ли от боли в правой руке, которую внезапно прострелил приступ ревматизма.
– Ты кого обманывать вздумал, пес смердящий? – громовым голосом произнес отец Александр. – Покайся, пока не поздно, Юрий, сын Всеволода по прозвищу Большое гнездо, и приготовь свою душу к очищению адским огнем.
– Пощади его, Отче, мы же договаривались, – негромко сказал священнику Ярослав Всеволодович, – брат же он мне, а не чужой человек.
Тот хмыкнул, глядя на начавшего хвататься за сердце князя Юрия.
– Да будет так, – уже тише произнес он, – если ты, великий князь владимирский, передашь отчий стол своему племяннику Александру Ярославичу, а сам примешь постриг и удалишься в дальний монастырь, то адские муки будут отложены до момента твоей смерти по естественным причинам. А там поглядим. Быть может, и загладишь ты свой грех примерным поведением, искренним раскаянием и усердной молитвой. Также в наказание за твое безрассудство все твои дети лишаются своих, нарезанных тобой, уделов, и опека за ними возлагается на твоего брата Ярослава, и свидетелем в том пусть будет присутствующий здесь воевода Иеремей Глебович. Молись и кайся, брат Варсонофий, молись и кайся.
Едва только Юрий Всеволодович поцеловал протянутый ему крест и превратился в брата Варсонофия, Александр Ярославич стал и Великим князем Владимирским. Процесс объединения русских земель в единое монолитное государство начался.
01 января 562 Р.Х., день сто сорок восьмой, Поздний вечер. Византийская империя, Константинополь, Загородное поместье ромейского полководца и государственного деятеля Нарзеса
Зимой вечер наступает рано. Не успели люди отобедать, а за плотно закрытыми ставнями* уже сгущается вечерняя синева и пора зажигать масляные светильники и – о невероятная роскошь! – восковые свечи. Пчелиный воск, привозимый торговцами от антов и куявов, запредельно дорог, и даже из представителей знати далеко не каждый мог позволить себе в доме такие свечи. Но Нарзес мог, а потому наслаждался их ярким, не мигающим и не коптящим светом. Впрочем, и в его поместье свечами освещались только его личные покои, а во всех остальных местах висели обычные светильники, заправленные оливковым маслом** и исправно при этом коптящие и пованивающие.
Примечание авторов:
* хоть стеклянная посуда в античном Средиземноморье и Причерноморье была известна уже несколько сотен лет, до оконного стекла, даже самого примитивного, с листами размером в ладошку, было еще не менее тысячи лет развития технологий.
** не путать с пищевым оливковым маслом высшей очистки, которое настолько дорого, что по карману далеко не каждой семье среднего достатка. В античные времена производилось огромное количество так называемого черного оливкового масла, совсем не очищенного и предназначенного для технических целей. Есть подозрение, что, поскольку источников открытой нефти на территории Византии никогда не водилось, то и знаменитый греческий огонь тоже являлся пиротехнической смесью на основе технического оливкового масла.
Впрочем, и в покоях полководца на стене висела маленькая, чуть помаргивающая огоньком масляная лампадка. Во-первых, это была дань традиции. Во-вторых – вечный (если вовремя доливать масло в сосуд) источник огня для зажигания свечей. И в-третьих – ночное дежурное освещение, хотя бы частично рассеивающее мрак и позволяющее вставшему ночью по нужде хозяину не спотыкаться в темное о мебель, оглашая окрестности громогласными ругательствами.
Впрочем, сейчас в покоях Нарзеса было светло – если не как днем, то все же достаточно для того, чтобы не напрягая глаз читать письмо, невесть как оказавшееся в его опочивальне в то время, пока старый полководец в триклинии не спеша вкушал свой ужин. И без этого дурацкого письма на душе у того было весьма паршиво. На завтрашний день был назначен выезд из города в направлении границы с варварами на нижнем Дунае. Там, в крепости Эгиссос*, одновременно являвшейся базой пограничного дунайского речного флота, Нарзес вместе с посольством планировал пересечь границу, взять в проводники кого-то из местных варваров и уже по контролируемой славянами территории продолжить свой путь в поисках столицы этой Великой Артании.
Историческая справка: * современная Тулча.
Всю ту неделю, которая отделяла прибытие Нарзеса в Город и его встречу с Юстинианом, его агенты, шпионы и прочие доглядчики и наушники потратили на сбор и систематизацию ходивших по Константинополю слухов, сплетен и прочей досужей болтовни. Впрочем, болтовня по большей части тоже не была такой уж досужей, зерна рационального смысла вылавливались и оттуда, только трудно было отличить по-настоящему ценную информацию от искажений при пересказе и вообще домыслов рассказчиков, ни в коем случае не являвшихся свидетелями описываемых ими событий. Но агентура старалась и собрала почти все, что было известно по патрикию Кириллу, происшествию в трактире «Золотая барабулька», а также некоторым другим городским происшествиям, которые можно было связать с этой так называемой Великой Артанией. Весьма примечательным происшествиям, вроде исчезновения из городской тюрьмы некоторых заключенных, хотя и не столь ярким, как главное событие нескольких последних месяцев, о котором, несмотря на репрессии, судачил весь Константинополь.
Когда Нарзес узнал, что произошло в «Золотой Барабульке», то только криво усмехнулся. Разумеется, никакие усилия городского эпарха были не в состоянии скрыть, что три сотни ескувиторов были буквально изрублены вместе со своими доспехами, и сделали это катафрактарии неизвестного происхождения, внезапно прокатившиеся по ним подобно горной лавине. Говорят, что изнутри трактир тоже был забрызган кровью, как какая-нибудь бойня, а куски человеческих тел в беспорядке разбросаны по полу, как будто там веселились сумасшедшие мясники. При этом не было найдено никаких частей тела ни от трактирщика, ни от членов его семьи и слуг, ни от кого-то из гостей. С особой изощренностью, показывая их полную никчемность в военном деле, убивали только ескувиторов.
Вопрос. Если этот архонт-колдун так искусен во внезапном появлении и исчезновении своих людей, то зачем ему понадобился весь этот кровавый спектакль и танец с саблями*? Неужели только для того, чтобы, изрубив на куски его гвардейцев, как следует напугать нашего дорого Юстиниана? Надо признаться, что в этом случае архонт Серегин достиг полного успеха, Юстиниан просто трясется от страха.