Глава 8
1941 год. Москва. Убить Сталина
В начале года на полигоне «Объекта Зета» окончили строительство сооружения из кирпича и бетона, облицованное гранитом. Постройка имела ступенчатую форму, с небольшой колоннадой на самом верху. В среднем ярусе находилась трибуна с расставленными на ней фигурами людей. В центре - манекен в армейской фуражке, под фуражкой маска носатого лица с чуть обвислыми усами. Слева и справа от него - куклы в шляпах, опять в фуражках, в меховых генеральских шапках. Но все выполнены аккуратно, в полный рост и с соблюдением объёмов взрослого человека. Только что безликие.
Высота постройки, трибуна в среднем ярусе - всё в точности повторяло мавзолей имени Ленина в Москве. Расстановка фигур - расположение членов правительства СССР во время парадов и шествий. Немецкие строители добились удивительного сходства, вплоть до написанного крупными буквами слова «Ленин» и облицовки гранитными плитами. Только мрамор и малиновый кварцит класть пожалели - всё равно здание будет разрушено.
Всё это делалось ради Катрин, для возможности как можно эффективнее тренироваться и чётко представлять себе место будущей акции и объекты уничтожения.
Сейчас она расположилась метрах в двухстах от макета. Внимательно вглядывалась в здание, в фигурки манекенов. На таком примерно расстоянии от трибуны она будет находиться на Красной площади в назначенный день. И хорошо сможет рассмотреть объект - и главный, и второстепенные. На этот раз им не уйти...
В это время в «операционной» гестаповец Карл Ульрих опустил рубильник, и еврейский портной из Лодзи - худой, измождённый человек в клетчатой робе - выгнулся дугой, прикованный к специальному креслу. Кресло слегка напоминало зубоврачебное, но к гуманной науке стоматологии имело лишь отдалённое и очень неприятное отношение. Просто иногда здесь вырывали и выламывали зубы, чтобы причинить человеку нестерпимую боль.
Если бы портной мог кричать, он бы закричал, но разряд был уже третьим по счёту, и из горла несчастного вырвался лишь булькающий клёкот. Кристалл Тор в соседней комнате наливался внутренним сиянием, пульсировал бирюзовыми сполохами. Агент Гондукк почувствовала приливающую волну силы и бесконечный восторг. Задрожала внутри, запела неведомая струна. Она прищурилась, разглядывая объект в новом виде - со всей внутренней структурой, в разных проекциях. Сейчас это всё не было нужно, её интересовала только трибуна, но какое наслаждение видеть вот так, сквозь бетонные стены, обложенные кирпичом. Иметь возможности, что не даны больше ни одному смертному...
Посыл получился сильным и точным, будто отработанный удар боксёра. Огненный водопад пролился на трибуну, вспыхнули ни в чём не повинные манекены. Температура нарастала быстро, и горели они недолго, рассыпаясь летучим пеплом. Раскалились и начали трескаться плиты облицовки - гранит не выдерживал напора пламени. Появление трещин сопровождалось громкими хлопками, похожими на пистолетные выстрелы.
- Хватит! - крикнули сзади. - Волчонок, ты сожжёшь макет дотла. Не забывай, нам предстоит ещё контрольное выступление перед высоким начальством!
Она расслабилась, отошла к стоявшему рядом складному стулу и тяжело опустилась на него. Это было послабление. В оперативных условиях никаких стульчиков не будет, а вокруг плотно столпятся люди. Сектор для иностранных гостей празднества, народу будет много. Ну да и чёрт с ними, на этот случай разработана легенда - девочке неожиданно стало плохо. Она прикрыла глаза. Поток прошёл, никаких видений уже не возникало. Обычно голова после выброса становилась пустой и гулкой - ни мыслей, ни эмоций. Но в последнее время её мучили воспоминания прошлого лета, приходили, нежданные, даже в такие вот минуты расслабления.
Возвращение тогда прошло по экстренному варианту. Пока силы безопасности и войска перекрывали район Уайтхолла, беглецы водным путём добрались до устья Темзы. Дождались темноты и под её защитой, - да ещё сгустившегося тумана, - перебрались на всплывшую подлодку флота адмирала Денница. Это уже в Северном море, куда шкипер вывел свой баркас недалеко от побережья Англии. С борта субмарины Хартман связался с начальством и получил подтверждение на возвращение. К этому времени Франция подписала капитуляцию, а фюрер одобрил операцию «Лондонский блиц»: постоянные ночные бомбардировки начиная с седьмого сентября. Удары с воздуха будут продолжаться пятьдесят семь ночей кряду и превратят большую часть горда в руины.
Диверсантов высадили на французском берегу. Дорогу до Мюнхена Катрин помнила плохо, пребывала в заторможенном, полуобморочном каком-то состоянии. Провал операции поверг её в шок. Она не выполнила задание, подвела стольких людей, и Манфреда в том числе. В первую очередь - Манфреда! Теперь у него наверняка будут неприятности, и всё из-за неё! А быть может, ей больше вообще не доверят ничего серьёзного?! Скажут, ты только на полигоне играться умеешь, а как до дела...
Но ведь был форт во Франции! Она может воевать, ей по силам очень многое, и не в тренировочном режиме, а в самой что ни на есть боевом! Она это знала, и они, те, кто послал её на задание, должны знать. И верить ей должны... но вдруг засомневаются? От этих мучительных мыслей не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать. Даже с Манфредом. Тем более с Манфредом.
Хартман же был зол. Гиммлер сказал, что надеется на него: не подведи, мол, камрад. Сюрприз, дескать, готовит фюреру, а он?! Вот тебе и сюрприз - объекты живы-здоровы, служба безопасности на ушах. Повторная попытка, если таковая вообще возможна, потребует на подготовку массу времени и сил. И исход её будет весьма сомнителен. Но и шеф хорош. Послал с какой-то девчонкой - ни чёткого плана, ни толкового обеспечения. Разве так работают? И откуда слепая вера в эту чудо-разрушительницу?! Вот и получилось... то, что получилось.
По прибытии на «Объект Зета», Катрин сразу укрылась в своей комнате в центральном блоке и никого кроме Шлезвига к себе не допускала. Тот пошёл к девушке на второй день, долго беседовал с ней, а потом опрометью бросился в свой кабинет, где стояли два вместительных шкафа, набитых оккультной литературой. И засел за изучение толстенных фолиантов.
Хартман сунулся было к нему, мол, нужно как-то объясняться с начальством. Бруно отмахнулся от эсэсовца, дескать, возможно, у него в скором времени появится объяснение провала операции. Манфред ушёл недовольный. Опять эти высоколобые что-то придумывают. Нужно доложить Гиммлеру честно - девчонка не способна эффективно действовать в реальной обстановке. Дар, который у неё безусловно имеется - он сам видел, как горят танки и рушатся доты на полигоне - игрушечный, для парадных показов. А в для работы в «поле» нужна команда профессионалов без всякой мистики, с хорошо продуманным планом и соответствующим оснащением. Тогда всё будет нормально...
Однако Шлезвиг имел по поводу случившегося собственное мнение. Особенно заинтересовали его пентаграммы, или пентакли, как ещё называли пятиконечные звёзды, использованные в архитектуре Адмиралтейства. Он поднял источники и выяснил, что строили здания в начале XVIII века, когда ещё не были забыты старинные кельтские приёмы магической защиты. При этом главный архитектор, скорее всего, не имел к этому отношения, но вот сами строители, в среде которых традиционно было много ирландцев и шотландцев, вполне могли являться носителями древних знаний и использовалть их, как это делали их деды и прадеды.
В Кельтской магии пентакль занимал центральное место как оберег от огненных опасностей. В то же время Тор, его энергетический поток реализуется чаще всего как раз через пламя. Если на пластины, которыми были выложены звёзды, нанести ещё и нужные руны, слагающиеся в соответствующее заклинание, можно создать вполне эффективную защиту. Особенно - от огненного удара. А ведь это и граната, и снаряд. Даже выстрел из винтовки можно рассматривать при определённых условиях как воздействие пламенем. Для оберега такие тонкости: раскалённые пороховые газы, взрывная волна - вряд ли имеют значение.
Катрин этого знать не могла и выбрала пламя как самый надёжный вид поражения.
Да и сам Черчилль. Представитель древнего рода Мальборо в девятом поколении. У него вполне могла быть какая-нибудь фамильная побрякушка - перстень, цепочка к часам, да просто медальон, положенный в нагрудный карман «на удачу» - с нанесёнными в стародавние времена оберегами. Суть узоров, составленных из рун и пентаклей, премьер может не понимать, но это не мешает им работать. Вот и не видела Гондукк даже его силуэта. Только размытое плавающее пятно, как она рассказывала.
Тогда получалось, что миссия изначально была обречена на провал. И оператор не виноват, и Тор здесь бессилен - энергетический поток изначально не мог и не смог пробить защиту.
Всё это Шлезвиг сообщил на докладе Гиммлеру: спокойно, обоснованно, веско. Рейхсфюрер внимательно слушал, больше обычного напоминая учителя из сельской школы. Поблёскивали круглые очки, лицо было бледным и сосредоточенным. Хартман хранил молчание, всем своим видом показывая своё недоверие к словам мистика. Однако это не помешало Гиммлеру услышать доводы Щлезвига.
Вера рейхсфюрера в мистическое наследие предков была неистощима. Полным ходом преображался Вевельсбург, замок превращался в святилище «чёрного ордена». От зари до зари трудились сотрудники многочисленных отделений института Аненербе в поисках заветных секретов победы над врагом. И все они входили в структуру СС. Гиммлер беззаветно верил во всё колдовское, мистическое, в торжество германского духа. А дух этот питает не только солдатскую доблесть на полях сражений, но может проявляться и вот так, через возможность наносить удары неведомым, чудодейственным оружием.
- Оставим это, - сделал своё заключение главный эсэсовец Третьего рейха. - Проблемой Британии есть кому заняться, вопрос десанта решает сам фюрер. У нас же есть другой враг - на востоке. Война с Советской Россией неизбежна, и в этом плане нас очень интересует главный большевик Сталин. СССР - великан на глиняных ногах. Стоит хорошенько ударить, и эта фальшивая держава рассыплется на кучку слабых государств, бывших союзных республик. С небольшими - балтийскими, кавказскими, Украиной и Белоруссией - мы справимся без труда, однако сама Россия огромна. Поэтому упреждающий удар будет очень кстати. Сейчас в Верховном главнокомандовании вермахта разрабатывается вчерне план нападения. Я думаю, мы будем готовы не ранее, чем к следующему лету. Но накануне вторжения следует использовать дополнительный козырь, который мы имеем - агента Гондукк. В английских газетах писали о странной грозе в Лондоне. Молнией была незначительно повреждена стена Адмиралтейского дома и газон под ней. И всё. Отсюда следует, что наши противники пока не догадываются, какого туза мы имеем в рукаве...
В образовавшейся паузе не выдержал Шлезвиг:
- Я уверен, партайгеноссе, потенциал Гондукк огромен, нужно лишь суметь его применить.
- Отлично, - кивнул Гиммлер. - У русских есть интересная традиция. На первое мая каждого года они празднуют день трудящихся. В этот день в Москве проводят парад, а следом народное шествие с флагами и цветами. Но нас интересует другое - на трибуну мавзолея, где лежит тело вождя русской революции Ленина, выходит Сталин и члены правительства. Молотов, Каганович, Ворошилов - вся партийная и советская верхушка будет там, под открытым небом, на виду у всех. Их можно уничтожить одним ударом. Но и охрана будет соответствующая, обычным диверсантам туда не подобраться. Авиацию не подпустят к Москве и близко. Поэтому нанести удар по силам только Гондукк. Если акция удастся, тут же будет начато вторжение. Войска к тому времени будут сосредоточены вокруг границ СССР. Можно себе представить, какой лёгкой добычей станет обезглавленная империя! С сегодняшнего дня я поручаю вам начать работу над подготовкой операции. Фюреру по-прежнему я сообщать подробностей не стану, к сожалению, есть отрицательный опыт. Но на этот раз, я надеюсь, всё получится. Я прав?
- Рейхсфюрер, при чёткой визуализации объекта агент-оператор Гондукк может гарантировать успех, - бодро откликнулся Шлезвиг. - Мы сожжём эту трибуну вместе со всеми, кто там будет!
Хартман по-прежнему молчал, но на лице его появилось заинтересованное выражение.
- Сегодняшним числом я подпишу приказы о присвоении вам, Шлезвиг, звания штурмбаннфюрера, а вам, Хартман - штандартенфюрера СС. В случае удачного выполнения миссии, возможно, примерите и петлицы бригадефюрера. И вас, Шлезвиг, не забудем. Езжайте и приступайте к работе.
После этого разговора началось строительство необычного сооружения на «Объекте Зета».
К разработке плана группа приступить сразу не смогла. После неудачи в Лондоне Катрин слегла. На неё навалились апатия и полный упадок сил, девушка проводила почти весь день в постели. Вокруг вились доктора и Шлезвиг. Врачи никаких отклонений не находили, предлагали пригласить психолога. Но Бруно в конце концов выгнал всех, заявив, что его подопечной необходим покой, здоровый сон и правильное питание. Одновременно он вызвал на серьёзный разговор Хартмана.
- Манфред, вам нужно больше верить нашему Волчонку и как-то подбодрить её, - говорил он эсэсовцу. - Ну, знаете, у девушек её возраста, - а ведь ей уже семнадцать, вы же в курсе, - появляются всякие романтические мысли. Фантазии... а тут вы - настоящий викинг, красавец. Тут не одно женское сердечко дрогнет...
Самого Шлезвига посвятили в подробности биографии Катрин и опыты профессора Бертольда незадолго до английской операции. Теперь он мог звать её по имени, но часто сбивался на привычное «Волчонок» или «агент Гондукк».
Бруно знал девочку третий год, его слегка удивляло то, что она не изменилась за это время, не подросла, не округлилась хоть бы немного. Но он списывал всё на особенности роста и запредельные нагрузки во время диверсионной подготовки. Удивляли неожиданная зрелость суждений и повадки взрослой девушки, мелькавшие порой в поведении подопечной. Лёгкое кокетство, романтическое настроение, всё это как бы появлялось краешком время от времени из-под маски маленькой девочки, но тут же вновь исчезало.
Когда мистик узнал правду, испытал лёгкий шок. Многое стало понятно и, в частности, игривое настроение, овладевавшее порой подопечной. А когда приметил, как неуловимо меняется Катрин в присутствии Хартмана, понял всё. Девушка влюбилась, несмотря на то, что ей полагалось пожизненно исполнять роль маленькой девочки.
До поры Бруно молчал, надеясь, что ситуация рассосётся сама собой. Думалось: вот выполнят они задание, Манфреда переведут, Катрин постепенно успокоится. Теперь же все получалось иначе. Девушка получила нешуточную психологическую травму. Объект воздыханий не уехал, напротив, предстояла следующая, ещё более ответственная миссия с его участием. И в случае второго провала страшно подумать, как отреагирует Гиммлер. Вот и заводил куратор Шлезвиг с разведчиком Хартманом разговоры с дальним прицелом.
- Да бросьте, Бруно! - смеялся Манфред в ответ. - О каких таких фантазиях идёт речь? Она ж совсем девчонка. Сколько ей там реальных лет я не знаю, но выглядит она совершенным ребёнком. И ведёт себя так же...
- Это маска, - терпеливо разъяснял Шлезвиг. - Она принуждена играть роль маленькой девочки, но в душе таковой давно не является. Вы вполне могли понравиться ей как мужчина. И скорее всего так и случилось.
- И что с того? - отмахивался Хартман. - Может, мне ещё в постель с ней лечь? Вы себе такое представляете?
- Нет, до постели дело доводить не стоит. Её физиология изменена, ей это ни к чему. Но вы могли бы быть с ней немного поласковее. Голосом, взглядом... Чёрт возьми, Манфред, ни за что не поверю, что вы не обворожите любую женщину при желании!
Хартман отлично знал, какое впечатление на женщин оказывает его внешность. Ещё в военном училище, да и позже, став молодым офицером, Манфред легко соблазнял понравившихся девушек. Жениться он не собирался, действовал с оглядкой, не развивая отношения глубоко, а лишь брал своё и ловко разрывал связь. Ни одна прелестница делила его постель - от скромных девиц из приличных семей до пылких замужних дам - и всегда всё сходило ему с рук. Но тут была совершенно иная ситуация.
- Я не собираюсь поддерживать в Катрин её дурацкие идеи, - отпирался Хартман. - Детская влюблённость, не более того. Перебесится, и всё придёт в норму.
Шлезвиг чуть не выл от досады. Ну как объяснить этому тупому солдафону, что успех предстоящей операции сейчас в его руках?
- Манфред, я не говорю о романтических свиданиях, объяснениях, тем более, о близости. Речь идёт о лёгких намёках, симпатии. Да просто поиграть чуть-чуть в древнюю игру, что ведут мужчины и женщины спокон веков. Поймите, у девушки кризис. Она в отчаянии, в том числе и из-за того, что подвела вас. А вы ходите с насупленной физиономией, давая ей почувствовать себя ещё более виноватой. Уверяю вас, выполнение задачи возможно лишь при нормальном эмоционально-психологическом состоянии оператора. В смятенных чувствах она вообще ничего сделать не сможет! Вы хотите, чёрт возьми, получить генеральский мундир и доверие рейхсфюрера?! Или вам всё равно?..
Упоминание перспектив подействовало. Новоиспечённый полковник СС задумался. Действительно, если дело только в этом - лишний раз улыбнуться, придать голосу особую интонацию, что он умеет блестяще... А на кону успех предприятия, провалить которое совершенно невозможно. Это в случае успеха будет всяческий шоколад, а проколись они второй раз, гнев Гиммлера может быть страшен.
Спустя две недели, когда Катрин полностью восстановилась физически, но пребывала в хандре, её навестили вместе Шлезвиг и Хартман. Бруно с порога завёл разговор о том, что, мол, осень начинается, но погода всё ещё прекрасная. И какое настроение у нашей великой Гондукк, как самочувствие нашего очаровательного Волчонка? Нёс прочую подобную чепуху бодрым тоном, как делал это уже много дней подряд, а Хартман молча подошёл к кровати и заглянул Катрин в глаза - с искренним сочувствием и нежной заботой. А потом ещё и положил свою широкую ладонь на тоненькое запястье девушки:
- Как ты?
- Нормально, - слабо улыбнулась Катрин. - Пора приступать к работе.
В душе её запели победные трубы, серая скучная комната озарилась неземным светом, голова слегка закружилась, но совсем не так, как от отчаяния и усталости. Нет, совсем не так. Зигфрид пришёл к своей Валькирии!
С этого времени начались тренировки. Вновь заработала «операционная», потянулись к центральному блоку сгорбленные фигуры из Дахау под присмотром автоматчиков с собаками. Вновь полыхали танки и разлетались в куски бетонные сооружения полигона. Всё повторялось по старой программе, пока Хартману - на сей раз именно ему - не пришла в голову мысль.
- Быть может, всё дело в том, что Катрин разрушает пустые мишени? В макетах нет реальных противников, врагов. Там вообще нет людей. Может, в этом всё дело? - заявил он Шлезвигу. - У нас по программе работа с воздушными целями? Отлично. Аэростаты она уже жгла, проблем с этим не было. На этот раз задание будет посложнее.
Через два дня Катрин вывезли на закрытый аэродром, находившийся в пользовании войск СС. Стояла чудесная солнечная погода, благоприятная для полётов, однако никто не летал. Все самолёты заблаговременно отослали, обслугу максимально сократили. Лётное поле пустовало. На взлётно-посадочной полосе стоял один-единственный самолёт: трофейный польский истребитель «П-11». Вооружение с него сняли, в бак залили количество топлива, достаточное лишь для взлёта и десяти минут пребывания в воздухе.
- Вот твоя сегодняшняя цель, - указал Хартман на самолёт.
- Сжечь его сейчас? - спросила Катрин, удивляясь простому заданию.
-- Нет, будет и пилот.
Под конвоем вывели худого, заросшего щетиной человека в полосатой робе. Пленника подвели и остановили в нескольких шагах.
- Польский военный лётчик Ежи Поплавски, - представил Хартман человека. Всё, что он сейчас делал, было намеренным. Пусть девчонка увидит лицо жертвы, пусть ясно поймёт, что убивает конкретного человека. Да, она была во Франции, уничтожала солдат вражеской стороны, он знал об этом. Но там противник был абстракцией, скрытой за бетонными укреплениями. Убивала и в Шварцвальде, но безликих, часто стоящих спиной к ней мишеней. Другое дело, заглянуть в глаза человеку, которого через минуту уничтожишь. Узнать его имя перед расправой, понять, кто он и чем живёт. Справится девчонка с заданием, будет больше шансов на успех в Москве. Потому эсэсовец продолжал: - Старший лейтенант польских ВВС, восемь боевых вылетов. Отец двух очаровательных детей - мальчика и девочки. Так, Ежи? Да, ещё жена-красавица...
Пленный лётчик смотрел на штандартенфюрера с нескрываемой ненавистью. На девочку, стоявшую рядом, он внимания не обратил.
- Сейчас Ежи покажет нам своё лётное мастерство, - продолжал Хартман и бросил пленному лётный шлем. - Прошу, старший лейтенант, - он указал на самолёт, - принимайте машину. Если нам понравится полёт, быть может, вас не сгноят в лагере, а дадут возможность летать. Воевать на стороне Великой Германии!
Катрин показалось, что Ежи Поплавски ни за что на свете не стал бы воевать на стороне врага, но что-то мелькнуло в глазах пилота. Может быть, надежда? Сумасшедшая, наверняка несбыточная мечта взлететь на крылатой машине и вырваться из плена? Пять минут веры в освобождение - это так много! Особенно перед смертью.
Катрин проводила лётчика спокойным взглядом. Ничто не дрогнуло в её сердце. Она уже убивала людей, и будет делать это впредь. Один только процесс активации Тора требует столько жертв, что хватило бы на доброе сражение. Тор питается кровью, а она дочь Тора, его продолжение.
С недавних пор Катрин поняла, что поток пронзает всё её естество. Она управляет им, но и Тор направляет её. Они единое целое, равноправные партнёры в этой адской игре. Дошло до того, что когда энергии становилось недостаточно, она мысленно кричала «ещё!» Палач в «операционной», повинуясь некоему внутреннему зову, оставлял истерзанную, умирающую жертву и бросался в камеру смертников за новой. Катрин не могла этого видеть, но в кресле оказывался следующий «пациент», а она ощущала новый прилив сил. Люди - и мишени, и топливо. Разве водитель плачет о бензине, сожжённом в двигателе его автомобиля?
Польский истребитель «П-11» успел сделать вираж над аэродромом и вспыхнул ярким, ослепительным огненным шаром. Горящие обломки медленно падали на землю. От польского боевого лётчика Ежи Поплавского остался лишь пепел, а где-то далеко, возможно, надеялись на возвращения папочки два польских ребёнка и красавица-жена.
С тех пор узников стали сажать в приготовленные для уничтожения танки, приковывать цепями в бункерах, окопах и дотах. Все тренировки Гондукк проходили теперь с присутствием человеческого материала.
Зимой интенсивность полевых работ снизили. С Манфредом Катрин изучала планы Красной площади в Москве: въезды, выезды, расстояния, углы. Где стоит почётный караул, где зрители, где сектор для гостей. Именно там должны были оказаться первого мая Катрин и Хартман. Манфред под видом американского журналиста, она - вновь его племянница. В это раз настоял на своём участии и Шлезвиг, его залегендировали как австрийского геолога, бежавшего от фашизма в Данию и приехавшего на научный съезд. Документы готовил всё тот же неизменный Рихтер, обещал подлинные, и съезд геологов действительно пройдёт в Москве в это время.
Катрин была рада присутствию Шлезвига. Манфред - её Зигфрид! - оперативник, защитник, надёжный соратник, а Бруно единственный человек, который, как и она, связан с Тором. Если вдруг случится заминка с энергетическим потоком, рассчитывать на помощь можно будет только с его стороны. Но работать с Манфредом ей нравилось, конечно, несравненно больше. Он стал внимательнее, дружески улыбался и иногда касался руки. Прикосновения эти были подобны разрядам энергетического луча, а от взглядов и улыбок таяло всё внутри. Никогда Катрин не была так счастлива! И была ли она счастлива вообще когда-нибудь?..
Незаметно пролетела зима, наступила весна. Закончилось строительство точной копии мавзолея в Москве, и Катрин принялась вначале изучать и запоминать объект, а потом и бомбардировать его сгустками пламени. В апреле на генеральный смотр приехал Гиммлер. Все пребывали в нервозном, взвинченном состоянии. Наконец, настал день испытаний.
Катрин вывели к объекту, она вгляделась в фигуры на подновлённой трибуне и с изумлением убедилась, что на сей раз Сталина и членов русского правительства изображают живые люди. Те же самые узники Дахау, но подобранные по росту, комплекции, соответственно одетые. В средине шеренги усатый человек в армейской фуражке приветственно махал рукой невидимым демонстрантам.
Гондукк спалила их всех одним сильным и точным броском пламени. Так опытный боксёр посылает противника в нокаут одним ударом. Гиммлер остался доволен. Дружески потрепал по плечу Манфред, от чего эсэсовца пробрал приятный озноб. Бруно беспрестанно улыбался, потирая потные ладошки. Всех одолевало предвкушение - впереди ждала Россия.
Москва поразила Катрин. Она не была похожа ни на строгий Берлин, ни на бестолковый, рабочий Франкфурт, ни на старинный чопорный Лондон, где каждый камень, по мнению кокни, помнил того или иного короля, лорда или пэра. Операцию планировалось провести в сжатые сроки, долго оставаться в русской столице было опасно, да и не имело смысла. Тридцатого апреля приехать, первого числа появиться на праздновании (ведь никакой подготовки не требуется), совершить воздействие, а потом, воспользовавшись паникой быстро уходить с Красной площади и тут же покинуть город.
И всё же Москва поражала воображение - её широкие проспекты, Кремль, обилие людей на улицах, улыбающихся и доброжелательных. Стоило Манфреду, теперь американскому журналисту Дику Франклину с племянницей Мэри, обратиться к кому-нибудь, спросить дорогу или ещё что, люди немедленно откликались, принимались подробно объяснять, досадуя, что иностранцы их не понимают. Вокруг было множество цветов, праздничных плакатов и знамён. Огромные портреты человека, улыбающегося в усы добро, по-отечески, висели чуть не на каждом углу. Москва готовилась к празднику и распахнула объятия любому, кто приехал порадоваться вместе с ней. Если ты друг, конечно.
А если недруг?
Манфред постоянно помнил о советской контрразведке, был настороже. Конечно, документы у них «железные». Где-то здесь, в этом огромном, красивом городе действительно шатается американец Дик Франклин, командированный «Дейли Ньюс» освещать великий советский праздник, но за ним приглядывают опытные люди. При том как наши, так и советские. НКГБ не оставляет без внимания ни одного иностранца. Это тоже надо учитывать. Малейшее сомнение, и прихватят за милую душу до выяснения... Так это вроде у них называется.
Случайной встречи в многомиллионном городе Манфред не опасался, а перед празднеством журналисту должны подсыпать в утренний кофе хитрый порошок, от которого янки полдня не встанет с унитаза. Непредвиденные встречи в гостевом секторе ни к чему, да и местным гэбистам будет спокойнее. На экстренный случай предусмотрели вариант: американца накануне операции «случайно» встречают земляки, ведут в ресторан и поят до полусмерти, чтоб весь праздник проспал.
Шлезвиг должен прибыть отдельно. Просто будет в назначенное время в том же гостевом секторе, поблизости. Если что - поддержит. Это и хорошо, что они добираются раздельно. Пентюх не имеет ни малейшего представления об оперативной работе. Сгорит, не дай-то бог, из него быстро вытрясут всё, что знает. Но и это предусмотрел Рихтер, за Бруно тоже будут приглядывать. Малейшая опасность - пуля в затылок, и нет Бруно. Он этого не знает, а Манфред знает.
Однако пока что всё развивалось по плану. Прилетели утром, поселились в гостинице, и весь день гуляли по Москве. К Красной площади поближе, чтоб всё посмотреть и запомнить. На картах-то все подходы-отходы были выучены на зубок, но нужно оглядеться на местности. Катрин крутила головой по сторонам, только что не раскрыв рот. Манфред тоже все глаза проглядел. Правда, его больше заботила слежка. Он делал неожиданные изменения в маршруте, остановки. Проверялся, страховался, но хвоста не заметил. Всё-таки здорово, когда нет на тебе ни оружия, ни взрывчатки, ни рации. По идее, даже после акции им предъявить нечего. В этом сила магического оружия. А в чём слабость?..
Катрин просто наслаждалась видами нового города в обществе любимого человека. Она ничуть не сомневалась в успехе операции. Во время подготовки абсолютно точно выяснили - у Советов ничего подобного Тору нет. Значит, и защиты от него быть не может. Удара потусторонних сил они не ожидают и отразить его не смогут. Были, правда, когда-то Глеб Бокий, Барченко, ещё кое-кто. Они занимались оккультными практиками, пытались применять «красную магию», но уже несколько лет как нет их. Сами же большевики и расстреляли. Сейчас Россия - страна победившего атеизма, в нечистую силу никто не верит, а потому и воевать с нею спецслужбы не готовы. Это вам не кельтская древняя защита, ничто не удержит могучий Молот Тора.
И тогда её Зигфрид будет доволен. Даже счастлив. И тогда, как знать...
На утро следующего дня американский журналист с племянницей добрались до Красной площади. Манфреду часто приходилось предъявлять свою карточку аккредитации и специальный пропуск. Документы проверяли неулыбчивые мужчины в форме, а когда и в штатском, внимательно сверяли личность «журналиста» с фото, вопросительно кивали на девочку.
- О, это моя племянница! - жизнерадостно принимался объяснять Дик Франклин по-английски. - Она мечтала попасть в СССР, на Красную площадь! В этот знаменательный день!
И доставал ещё ворох бумаг, разрешающих ребёнку пройти в гостевой сектор. Рихтер хвастал, что на них подпись самого Молотова. Контролёры не понимали заморскую речь, но бумаги с подписью министра быстро открывали проход дальше, ближе к трибуне. Вокруг волновалось людское море, многие пришли с детьми. Все размахивали букетами цветов и флагами. Время от времени то тут, то там вскипала волна воодушевления: «Слава товарищу Сталину-у-у!» Флаги трепетали пенным гребнем той волны.
Катрин впервые попала в такое столпотворение и чувствовала себя неуютно. Порой приходилось протискиваться сквозь плотную стену людских тел, и она крепче прижимала к груди медвежонка. Игрушкой заинтересовался один из проверяющих, взял мишку в руки, покрутил, помял, взвесил на ладони. Но не нашёл ничего подозрительного и вернул владелице. Знал бы ты, дядечка из НКВД, что в пузике и мишки...
Наконец добрались до отгороженного пространства, где собирались иностранцы. Здесь было свободнее, слышалась отовсюду разноязыкая речь. Катрин успокоилась. Манфред провёл её в первый ряд, мол, девочка маленькая, не увидит из-за спин парада. Деликатные гости столицы расступились, пропуская ребёнка. Ширина Красной площади сто тридцать метров, но отсюда до трибуны было меньше ста. Отлично просматривался мавзолей, точно такой же, как макет на «Объекте Зета». Нет, правильнее будет, конечно, наоборот - макет точно повторял величественное строение, только в жизни оно смотрелось много красивее и торжественнее. Мрамор, гранит, другие подобранные минералы придавали стенам переливы цвета от розового до тёмно-бардового, сияла золотом надпись «Ленин». Караул с винтовками «на плечо» замер у входа.
Начала заполняться трибуна. Люди в фуражках и шляпах проходили и занимали места у мраморного бордюра. Сталин в фуражке, Калинин в кепке, Молотов в шляпе - всё было отлично видно. Катрин щурилась на будущую мишень. Впереди, совсем близко, расположилось оцепление - спины автоматчиков в гимнастёрках. У подножия мавзолея - ещё шеренга вооружённой охраны. Здесь, в толпе иностранцев, легко угадывались мужчины в одинаковых костюмах: с напряжёнными лицами и настороженными, щупающими взглядами. Катрин это всё не волновало. Никто не сможет помешать ей, ни агенты, ни автоматчики, ни войска, что скоро двинутся парадом.
Тем временем, церемония началась. Главком на белом коне принимал рапорты от войск, потом резвым аллюром проскакал под трибуну и доложил главе Советского Союза товарищу Сталину о готовности к параду. Усач взял под козырёк, ответил, а потом принялся приветствовать горожан на площади и гостей. Речь закончилась, Сталин помахал рукой людям у трибуны. Он покачивал ладонь неспешно, весомо, с достоинством, и на долю секунды Катрин сама попала под воздействие чар этого человека. Захотелось вытянуться струной и закричать что-нибудь восторженное.
А над площадью гремело: «Слава великому Сталину!», «Слава родной партии!», «Да здравствует учение Ленина-Сталина! Да здравствует коммунистическое будущее!» Да они все здесь зачарованы, потрясённо поняла Катрин. Они все под влиянием усача - его воли, его слова, его руки, сейчас помахивающей приветственно, но прихватившей при этом под уздцы громадную страну железной хваткой...
Из столбняка вывел Манфред.
- Мэри, дорогая, - тронул за плечо напарник, - сейчас пойдут войска, смотри, это очень красиво!
Фраза была условной, сигналом - до вмешательства осталось совсем чуть-чуть. «Операционная» начнёт работу ровно в назначенный час, Катрин сразу почувствует это по приливу энергии. Тогда нужно немедля проводить воздействие.
Очарование мгновенно исчезло, Гондукк сосредоточилась. Чтобы не отвлекаться, вперилась глазами в спину ближайшего бойца оцепления. Гимнастёрка на спине натянулась, через плечо перекинут брезентовый ремень автомата, видна часть приклада...
По брусчатке грохотали сапоги тысяч ног, чётко печатали шаг. «Ура!» - Ура!» - Ур-р-а-а-а!»
Приближение назначенного мига она почувствовала как укол в сердце. Гондукк подняла взгляд, обшарила трибуну. Остановилась на усатом - тот стоял как истукан, не шелохнувшись. Время то ли застыло, то ли напротив, летело столь стремительно, что уловит его бег стало невозможно.
Есть! Энергетическая волна заполнила её всю, затопило пространство вокруг. Силу можно было черпать горстями, как снег из глубокого сугроба в зимний день. Зрение изменилось, лишь стоило немного прикрыть глаза. То, что она увидела, поразило её больше, чем картинка в Лондоне. Весь мавзолей был прикрыт полупрозрачным куполом. Там, где проходила трибуна, странный купол этот сгущался, скрывая фигуры людей.
Катрин пришла в смятение! Что за купол?! Откуда?! Это помеха, или просто какая-то местная особенность?..
Приоткрыла глаза, посмотрела одновременно и «оком Тора» (как назвала она для себя это внутреннее, энергетическое видение) и обычным зрением. Она уже делала так в Лондоне, научилась. В реале всё было на месте - угловатый, ступенчатый мавзолей, трибуна, люди на ней. Даже обязательная тучка вилась спиралью высоко над крышей, не замеченная никем на фоне облаков. Но и «око» транслировало всё тот же купол, слишком похожий на защиту.
Ждать больше было нельзя - энергия переполняла пространство. Она, не сдерживаясь, бросила мощный, затяжной посыл. От такого броска небо может взорваться, а уж земная постройка - вспыхнет как спичка! Но ничего подобного не произошло! Физическим зрением она видела, что мавзолей цел-целёхонек, а энергетический поток низвергается на купол и стекает с него потоками, ручейками и струйками, будто дождевая вода с крыши. Сила Тора уходила неведомо куда. Тот же весенний ливень принёс бы, наверное, большую неприятность, чем магический поток. Хотя бы намочил их шляпы и фуражки...
И ни огонька, ни всполоха - ничего!
- Ну, что там, Мэри? - торопил Манфред. - Смотри, двинулась техника. Какие длинные и большие пушки! Красиво, да? И страшно - брр!
Это на публику, с хорошей долей наигранного восхищения и лёгким смешком. На самом деле Зигфрид был вне себя. Она опять подводит его! Чёртов склеп обязан взорваться в огненном вихре, от усатого уже должен оставаться лишь летучий прах, а она!.. Не может?!
«Ещё!» - выпалила Катрин в пустоту. Внутренне, но с таким надрывом, что услышь кто-нибудь наяву - содрогнулся бы! Она буквально увидела, как гестаповец в «операционной» рыча потащил к креслу очередную упирающуюся жертву. Картинка представилась столь ярко, что Катрин зажмурилась. Волна силы захлестнула вновь...
Ещё посыл, сильнее прежнего! И тот же эффект - стекание, убегание, уход энергии в никуда. Она застонала, привалилась к Хартману...
В это время у Шлезвига, расположившегося в нескольких метрах от Гондукк, редкие волосы на вытянутом черепе вставали дыбом, непроизвольно задралась кверху борода. Слишком много времени провёл Бруно рядом с оператором и артефактом. Слишком глубоко влез в процесс и просто не мог не научиться чувствовать энергетическую обстановку. К тому же, не зря считался мистиком и действительно обладал некоторыми паранормальными способностями. Как бы то ни было, он сейчас понимал и чувствовал, почти видел то, что происходит с энергетическим потоком над мавзолеем.
Сталина, этого политика и тирана, известного своим коварством и жестокостью, любили и боялись миллионы людей! Любовь и страх - самая надёжная защита, а вождя любили до обожания, до преклонения и самопожертвования. И боялись - до обморока. До мокрых штанов. Дрожали от одного упоминания, от одной только мысли о нём. И все эти чувства сейчас аккумулировались вокруг трибуны, заслоняя здание непробиваемой стеной.
Основная подпитка шла извне, от жителей Москвы, а быть может, не только столицы - всей огромной страны. Мысли каждого - вольно или невольно - сейчас были прикованы к празднику, все эмоции стекались сюда. Но не только - изнутри, из чрева склепа подпитывала усача мумия человека давно умершего. Его тоже любили и боялись, быть может, ещё больше нынешнего. Напичканный химией труп сохранял эманации всенародного почитания, и сейчас отдавал волну энергии, вливал в общий поток защиты. Такой заслон Гондукк не пробить, хоть извергни всю мощь Тора без остатка!..
Шлезвиг с трудом подавил крик, рвавшийся из груди, начал проталкиваться к Хартману. Видел, как Катрин бессильно прислонилась к нему, испугался - девочка может не выдержать такого напряжения, надорваться!
- Надо уходить! - выдохнул он в ухо Вальтеру, повиснув у него на плече. - Мы ничего не можем здесь поделать, надо уходить!..
- Что на этот раз? - зло прошипел эсэсовец, полуобернувшись к учёному и стоически выдерживая вес и его, и Катрин. - Жидомасоны? Скифы? Большевистская магия? Что?!
По Красной площади проходили тяжёлые трёхбашенные танки, заглушали лязгом гусениц и гулом двигателей все звуки. Советский союз демонстрировал свою мощь, дабы неповадно было любому агрессору зариться на его пределы. А Хартман на миг утратил контроль над собой. Второй раз важнейшее задание в его жизни срывалось. Этот мозгляк и девчонка, да им котов гонять на помойке, а не охотится за первыми лицами враждебных государств! Шайзе! Задание должно быть выполнено!
Но Шлезвиг тянул за плечо, девчонка безвольно повисла на руке. Вот когда он пожалел, что нет рядом ни взрывчатки, ни боевой группы, вообще ничего... Кроме этих полудохлых магов.
Однако в следующий миг из-за спин толкавшихся вокруг людей выросли двое в плащах, с недобрыми глазами:
- Что здесь происходит?
- Девочке стало дурно, - залопотал Шлезвиг на плохом русском. - Наверное, она нездорова, ей нужно в отель.
Один из штатских пристально, с подозрением уставился на Катрин, второй спросил Хартмана:
- Девочка с вами? Ей действительно нездоровится?
- Йес, - пробормотал Дик Франклин, плохо понимавший по-русски.
- В отель, в отель, - причитал Шлезвиг, - и врача!
Лицо Катрин тем временем стало неприятного бледно-зелёного цвета.
- На выход! - скомандовал первый штатский, и, повинуясь властному жесту, толпа иностранных гостей расступилась, давая проход. Хартман подхватил Катрин на руки и двинул, оттирая плечами чьи-то спины и бока, словно ледокол, раздвигающий льды в Арктике. Сзади семенил Шлезвиг.
Ура! - неслось им в спины. - Ура! Ура!
Катрин покинула свою комнату в центральном блоке «Объекта Зета» впервые после трёхдневного добровольного заточения. До этого она открывала дверь лишь для того, чтобы забрать судки с едой, и всего один раз был допущен в комнату Шлезвиг. Бруно долго и горячо убеждал девушку, что в произошедшем нет её вины. Защита в Москве оказалась ещё похлеще лондонской. И, наконец, если до первых лиц добраться не удалось, то с неприятельскими солдатами и защитными сооружениями у неё всё отлично получится. Она сама это знает...
И был выставлен, не услышав ни слова в ответ.
Постепенно ушли и растерянность, и досада, и стыд за невыполненное задание. Наверное, Бруно прав, она видела этот чёртов купол. Не брал его ни огонь, ни удар. Она сама чуть не умерла от напряжения и избытка энергии, хлещущей от Тора. Смешно, обычные авиационные бомбы или артиллерийские снаряды могли бы оставить на месте объекта груду раздробленного камня и куски человеческой плоти. А энергетическое оружие, для которого нет преград, всепобеждающее и всепроникающее, оказалось бессильно.
Теперь бессильной считают её.
Но не это глодало душу, словно дворовой пёс брошенную кость. Одиночество, вот что мучило куда сильнее. Она надеялась, Манфред придёт сам. Успокоит, посмотрит ласково, как он это умеет. И уйдут все печали, всё как-то образуется и жизнь вновь обретёт смысл. Потому что без него, без её Зигфрида, смысла никакого нет, и жизни нет. Но он не приходил.
И тогда Катрин сама вышла из комнаты и отправилась искать любимого.
Хартман обнаружился в дальней комнате, куда редко кто заходил. Он сидел в кресле за столом, перед ним лежала стопка бумаги и карандаш. Дважды он пытался набросать черновик рапорта об отставке, и дважды смятые листки летели на пол. Он уже знал распоряжение Гиммлера о назначении его заместителем начальника строящегося концлагеря где-то в Сербии. Его, штандартенфюрера, и даже не начальником, чёрт побери, - заместителем! В какую-то дыру, где лагерь ещё только достраивают - в грязь, вонь, неустроенность... В безвременье и забвение.
Это была пощёчина. Оплеуха вместо генеральского мундира...
Манфред приложился к бутылке коньяка - прямо из горлышка. Бутылка была пуста на две трети, и была она не первой. Хартман пил со вчерашнего дня не переставая. Тут и появилась Катрин.
- Манфред, - тихо проговорила она, - не стоит так отчаиваться...
- А, это ты... - оглянулся на неё «Зигфрид». Пьяный, заросший неопрятной щетиной, распоясанный. - Что ты ещё хочешь от меня, Волчонок.
Никогда раньше он не называл её так. Произносить это имя было прерогативой ребят-разведчиков из Шварцвальда. Честного парня Стефана Кляйна, например. На худой конец - Шлезвига, но никак не Манфреда. И само имя, и тон, которым оно было произнесено, были переполнены издёвкой. Ласковый псевдоним прозвучал как грязное ругательство.
- Манфред, всё ещё наладится! - взмолилась Катрин. - Я знаю, я верю! Лишь бы ты был рядом... - У неё перехватило дыхание, но она справилась. - Я люблю тебя, Манфред. - И запричитала, прикрыв глаза: - Знаю, моё тело изменено. Я не смогу рожать, даже выглядеть взрослой женщиной не смогу. Но моё сердце всегда будет твоим! Моя верность, моя любовь... Никто! - слышишь! - никто тебя не полюбит так, как я!
- Ты? Любишь?! - пьяно хохотал Хартман. - Да кому она нужна, твоя любовь? Посмотри на себя, недомерок! Карлица из ночного кошмара, плюющаяся огнём. Как с тобой жить, как обращаться - ты девочка или женщина? На женщину точно не тянешь. Да с тобой даже выйти на улицу стыдно! «Ах, какая у вас симпатичная дочка!» - во что будут говорить при встрече. Спасибо, я ещё не созрел для отцовства...
- Опомнись, Манфред, что ты говоришь?! - взмолилась Катрин. Она была уже на коленях, пыталась зажимать уши ладонями. У неё не получалось - обидные слова пробивали защиту, вгрызались в мозг, разъедали его. - Я... я готова быть твоей служанкой, поломойкой, твоей тенью... Ты даже не заметишь!.. А хочешь, стану собакой у дверей твоей комнаты, буду сторожить твой сон. Оберегать тебя всегда и всюду. Я...
- Пшла вон! - Пустой стакан полетел в неё, больно ударил в плечо, выплеснув на лицо капли коньяка. - Мне не нужна собака, если она хоть немного похожа на тебя! Господи, упаси от такого сторожа... Я ненавижу тебя! Твой ублюдочный фальшивый дар, твою детскую физиономию, тщедушную фигурку - всю тебя! А знаешь, я понял, где можно найти тебе применение, уродища. Когда мы завоюем земли на Востоке, - силой оружия и непобедимого германского духа, шайзе! без всякой этой вашей мистики! - когда это случится, мы отдадим тебя байерам. Ты чудесно будешь гонять ворон с их картофельных полей. Одним своим видом! - Хартман расхохотался. - А если этого окажется мало, плюнешь огнём. Ни одна пернатая тварь не выдержит!..
- Конечно, ворон я разгоню легко, - тихо проговорила Катрин, вставая с колен, вытирая с лица слёзы и коньячные брызги. - Это ты очень хорошо придумал, Манфред...
Она бесшумно подошла сзади к эсэсовцу, приложившемуся вновь к бутылке, и лёгким, неуловимым движением смахнула со стола карандаш. Обычный карандаш, не слишком-то и наточенный. Но разве это имеет значение для человека, прошедшего подготовку у инструктора Ло?
- Ты нашёл отличное занятие для своей Валькирии, - прошептала она и нанесла несильный, но точный удар карандашом в точку на шее, чуть пониже уха.
Хартман вздрогнул, потом выгнулся - лакированные офицерские сапоги заскребли каблуками по дощатому полу. И рухнул обратно в кресло. Локти нелепо задрались над подлокотниками кресла.
Негромко стукнул карандаш, брошенный на пол. Тихо затворилась дверь за диверсанткой. Тебя опять обманули, Катя. И кто поручится, что это в последний раз?..
В огромной приёмной, что расположилась перед личным кабинетом фюрера, несколько высших чинов Третьего рейха ждали аудиенции. Каждый пришёл со своими вопросами, общего заседания не предполагалось. Глава СС рейхсфюрер Генрих Гиммлер отвел в сторонку шефа Абвера адмирала Канариса. В руках главного эсэсовца была кожаная папка.
- У меня для вас подарок, дружище, - на лице строгого учителя, ставившего своим ученикам только те оценки, что они заслуживают, обозначилась скупая улыбка. - Есть очень интересный вариант - диверсант, владеющий совершенно нетривиальным оружием.
- Друг мой, уж не тот ли это феномен, для которого вы открыли собственный полигон под Мюнхеном? И не там ли, как было заявлено, погиб недавно при испытаниях некий штандартенфюрер СС?
- От вас ничто не укроется, дружище. Сказано, разведка. Это не ваш человек ходит у меня в адъютантах?
- О, нет, друг мой, - радушно улыбнулся главный разведчик. - До таких высот нам ещё расти и расти. Но предложение любопытное...
Стало непонятно что имеет в виду адмирал - то ли диверсанта, то ли адъютанта. Но Гиммлер сделал вид, что всё понял правильно.
- Предложение крайне интересное. И вы правы, на полигоне мы уже провели предварительную подготовку. И жертвы были, увы, в большом деле без этого не обходится. Однако блестящая перспектива не слишком соответствует целям и задачам моего ведомства. В то время как вам может пригодиться, я уверен. В этой папке вся документация. Хотел днями передать со спецкурьером, но узнав, что мы встретимся сегодня, решил сделать это лично. Ознакомьтесь, тут много любопытного.
- Благодарю, рейхсфюрер. Можно понимать, что этого уникума вы готовы передать Абверу?
- Вы всё правильно поняли, дружище. Забирайте, не пожалеете...
Поздним вечером, отложив папку с прочитанными документами, Канарис понял, что на сей раз Гиммлер сделал ему поистине королевское подношение. Понятно, что хитрый лис Генрих вначале сам пытался использовать этот подарок судьбы. Не нужно быть большим умником, чтобы связать сообщение о странной грозе и боевой тревоге в Лондоне с характером оружия этого диверсанта. Вернее, диверсантки. По-видимому, была попытка использования, но что-то не сложилось в Англии, не срослось что-то.
Быть может, рейхсфюрер готовил ещё какую-нибудь операцию, способную ещё более приблизить его к Гитлеру. Но либо акция провалилась, либо не состоялась. В любом случае, для Гиммлера это теперь отработанный материал. Возможно даже, с душком на уровне компромата. А для Канариса - находка. Иметь агента, способного уходить в длительные автономные рейды по тылам противника с такой маскировкой, да с таким оружием!.. Да ещё русскую! Нет, это просто клад!
На следующий день адмирал запросил аудиенцию у фюрера. При себе он имел заготовленный приказ о переводе Катрин Зобель (оперативный псевдоним агент Гондукк) из ведомства СС в Абвер. Приказ был подписан.
Поздним августовским вечером в комнату Катрин зашёл Шлезвиг.
- Собралась?
Девушка кивнула. Приказ о переводе в школу подготовки диверсантов Абвера пришёл в обед, а к вечеру уже подали машину.
Помолчали. Потом Бруно заговорил, глядя в пол:
- Жаль расставаться. Я привык к тебе, без тебя мне будет одиноко. Мы теперь в разных ведомствах, я так и остаюсь в СС, при кристалле. Буду следить, чтоб в нужный момент Тор получал достаточно топлива. - Он поднял голову и невесело улыбнулся. Катрин не ответила. - Тут через меня прошла информация. Школа Кнохенхюте закрыта. Девушки не оправдали надежд. Их пытались использовать в Чехословакии, Польше, Франции. Все диверсантки либо провалились, либо перешли на сторону противника. Профессор Бертольд пытался продолжить свои опыты с другими воспитанницами, но одна сошла с ума после трёх сеансов, другая умерла прямо в кресле. Установку демонтировали и увезли вместе с профессором в неизвестном направлении. Так что ты осталась одна такая - уникальная. Подозреваю, что и контакт с Тором произошёл из-за этих твоих новых способностей. Других операторов нет, и не предвидится. Я это к тому, что может быть так тебе будет немного легче. Знать, что равной тебе нет на свете. Что ты истинная валькирия...
- Не надо, Бруно, - прервала его речь Катрин. - Я всё понимаю и ни о чём не жалею. Раз выпала такая судьба, пройду свой путь до конца. А тебе спасибо. Ты был мне единственным другом, и ты один никогда не обманывал меня. Даже когда колол иголкой в плечо... - она слабо улыбнулась. - Прощай. Вряд ли ещё увидимся.
- Прощай, - кивнул Шлезвиг и утёр нежданно набежавшую слезу. - Быть может, всё ещё наладится?
- Обязательно наладится, - ответила Катрин и целомудренно поцеловала Бруно в лоб.
Так повторно решилась судьба Кати Соболевой, многократно обманутой, искалеченной, ставшей жертвоприношением на кровавый алтарь войны. Самой страшной войны, которую переживало когда-либо человечество.