Книга: Диверсантка (СИ)
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

 

 1942 год, весна, Западный фронт
Штаб 5 армии расположили на окраине Можайска в уцелевшем здании школы. В феврале город брали с трёх сторон, пожаров и разрушений хватало, но эта пригородная часть пострадала меньше других. На первом этаже, в учительской разместился командарм, в других помещениях - многочисленные штабные службы.
В комнатах было ещё холодно. После студёной зимы с тридцатиградусными морозами весна отметилась жуткой распутицей и сыростью, но отнюдь не тёплыми солнечными деньками. В бывших школьных коридорах гуляли сквозняки - стёкол в большинстве окон не осталось. Котельную немцы взорвали при отступлении, и топить комнаты приходилось «буржуйками». Сквозняк выдувал тепло, выходили из положения кто как мог: забивали окна деревянными щитами, закладывали тряпьём.
Заместителю начальника Особого отдела досталась комнатушка, судя по стеллажам со школьными журналами и учебными планами - бывший кабинет завуча. Стоячий, стылый воздух прогреть не могла и печка, к запаху пыли примешивался вездесущий привкус гари. Дивизии армии застряли под Гжатском в затяжных позиционных боях, и даже сюда доносилась артиллерийская канонада, и порой с тихим шорохом осыпалась штукатурка с потолка.
Но старший майор Госбезопасности не обращал на это ровным счётом никакого внимания. Он полностью сосредоточился на бумагах. В свете керосиновой лампы (электроснабжение подавалось с перебоями) раскладывал сводки из районов боевых действий, донесения оперативных сотрудников Особых отделов дивизий. Вчитывался в бумаги, порой делая пометки химическим карандашом, потом обращался к карте на столе, исчёрканной красными и синими стрелками, зубчатыми волнистыми линиями, ромбами и квадратами. Оперативная обстановка на фронте. Старший майор морщился, приглаживал редкие волосы на макушке. Прикуривал очередную папиросу. Наконец, взялся за трубку телефона (связисты постарались, протянули по зданию связь).
- Дежурный? Ну-ка разыщи мне лейтенанта Орлова. Мигом его ко мне. Исполняй.
Трубка легла на рычаги, особист хмурил лоб, нетерпеливо постукивал карандашом по столешнице. В дверь постучали, вошёл офицер с одной «шпалой» на малиновых петлицах, вытянулся по-уставному и открыл уже было рот, чтоб доложить по форме, но старший майор махнул рукой:
- Отставить, Николай. Садись к столу, - и указал на свободный стул. - Тут вот какое дело. Помнится, ты выезжал на подрыв железнодорожной станции в январе?
- В Каменку? Так точно, товарищ старший майор, выезжал, - ответил Орлов.
- И помнится, докладывал о некоторых замеченных странностях?
- Да, не всё там было ясно.
- Подробнее.
- Опрос свидетелей показал, что удар был нанесён с воздуха. Как говорили люди: «огонь будто пролился с неба...»
- Ну да, в документах так и сказано: «авианалёт».
- Так-то оно так, товарищ старший майор, но вот звука моторов никто не слышал.
- Станция - место шумное. Может, не расслышали, не обратили внимания? Или что - артобстрел?
- Тоже не факт. Станция выгорела, что называется, дотла, почти все, кто там находился, погибли. Но немногие оставшиеся в живых очевидцы утверждали, что не было ни налёта авиации, ни артиллерийского обстрела. И ладно бы, говорили это зелёные призывники, впервые отправляющиеся на фронт. Но рядом располагалась боевая часть, ожидающая пополнения. Ребята воевали с начала войны и отлично знали звук ревуна немецких пикировщиков, различали вой мин и свист снарядов, что называется, по голосам. Мало того, по характеру звука умели определить: или мина летит прямёхонько тебе за шиворот, или нацелилась на голову соседа. Нет, такие всё приметят.
- Значит, остаётся диверсия?
- Верно, но тогда встаёт вопрос: сколько понадобилось бы взрывчатки, и какой численности была бы группа, способная пронести такое количество тротила? Или это не тол, а какое-то другой «вэ-вэ» с мощным поджигающим эффектом. И как группа просочилась на хорошо охраняемый объект? Туда войти можно было разве что с боем... Но ничего подобного не наблюдалось.
- Каким же образом уничтожили станцию?
- Вопрос. И наконец, ещё странный факт. На путях был обнаружен мёртвый боец охранения без признаков насильственной смерти. Я не поленился, вместе с доктором осмотрел тело. Так вот, ни ранений, ни других признаков нападения не было. Как работает диверсант? Нож, удушающий приём, на худой конец, удар прикладом, ломающий шейные позвонки. Что-то ещё из арсенала спецподразделений, но всегда остаются следы. А здесь врач недоумённо чесал затылок: «Знаете, товарищ лейтенант, не будь он солдатом, я бы подумал, что мужика хватил инфаркт». Ага, аккурат на посту и перед уничтожением станции. Плохо верится.
- Да, загадочная история. Но событиями в Каменке дело не ограничивается. Первые факты, не вписывающиеся в общую картину, стали известны в октябре сорок первого. Лето и начало осени сам помнишь, какими были. Тогда со сводками прям беда была...
Орлов хорошо помнил то время. Немцы пёрли так, что казалось, остановить их нет никакой возможности. Проходили по сорок, а то и по шестьдесят километров в день. Фронт растягивался, изламывался и прогибался. Соединения Красной армии спешно отступали, и отступление порой переходило в откровенное бегство. Терялась связь, единое командование, воинские части превращались в разрозненные группы отчаявшихся бойцов, то и дело оказывающихся в окружении. Отрезанные от основных сил, они продолжали упорно сражаться, но никто не знал общей обстановки. На вопросы «что делать?» и «куда двигаться?» ответа не находилось.
Отступающие воска, части, вырвавшиеся из окружения, потоки беженцев - всё эта масса военных и гражданских гигантским валом двигалась в тыл. 17 июля 1941 года постановлением ГКО были образованы Особые отделы НКВД. Именно на их плечи легла нелёгкая задача разбираться: кто есть кто? И это притом, что у красноармейцев и младших командиров не было даже солдатских книжек. Подтвердить личность бойца могли только однополчане, в большинстве своём павшие на полях сражений, либо пропавшие без вести, что в свою очередь могло означать и пленение, и дезертирство, и переход на сторону врага с оружием. Разбираться во всей этой каше приходилось особистам воинских частей и заградотрядам.
Орлов не попал ни в боевую часть, ни в заградительный отряд. Его направили в Особый отдел охраны тыла действующей армии. Николай к тому времени был уже опытным сотрудником НКГБ, но с началом войны всю деятельность органов сосредоточили в руках Наркомата внутренних дел. Слово «Госбезопасность» вроде потерялось, контрразведку передали Третьему отделу Наркомата обороны. Позднее проводились и другие реорганизации, появлялись новые подразделения и должности, новые аббревиатуры, но функции оставались прежними: борьба с диверсантами, шпионами и бандитами, ликвидация подразделений гитлеровцев, оставшихся после разгрома крупных соединений. Впрочем, тогда об этом речь ещё не шла, не громили пока наши войска эти самые крупные соединения врага. Но вот фильтровать своих, отбившихся от частей, вылавливать дезертиров, охранять пути сообщения и важные объекты - это да, этим занимались. И при обращении к военнослужащим, и даже в подписях на официальных документах сохранилось вот это: «лейтенант Госбезопасности».
С гражданскими было немногим легче. Документы, удостоверяющие личность, горели в шкафах и комодах при обстрелах и бомбёжках, их забывали, впопыхах оставляя родные города и сёла под натиском войск неприятеля. Теряли в дороге, прятал при угрозе плена, а вернее, попросту выбрасывали. Все знали, фашисты ищут коммунистов и евреев и сразу расстреливают. Ну его, от греха...
Всё это оборачивалось сотнями и тысячами допросов, выяснением личности, но проверить слова человека часто не представлялось возможным - запрос на оккупированную территорию не пошлёшь. И тогда приходилось беседовать с людьми вновь и вновь, ловить на несоответствиях, неточностях, выявлять ложь. Но работа эта велась, перехватывали и лазутчиков, и дезертиров, и диверсантов. И протоколы, пусть не все, но сохранились. На них, уложенных в картонную папку с тесёмками, и кивал сейчас старший майор.
- До октября если что и было, то подозрений не вызвало. Мало ли что могло случиться в этой круговерти. Странности начались под Орлом и Брянском. Почему, когда готовились к обороне Орла, силы пребывали в Мценск так нерасторопно? Третьего октября вместе с командующим туда прибыл всего один танк и полторы сотни мотоциклистов. Две танковые бригады, стрелковая дивизия и дивизион гвардейских миномётов тянулись к городу три дня. И причина не только в срочной передислокации частей. Переправа через Оку, где должны были пройти танки, оказалась сожжённой. По протоколам особистов, тоже «с воздуха»! Не взорвана, не подпалена, картина очень похожа на ту, что наблюдалась в Каменке: вдруг пролился огненный дождь. Десант высадился, честь им и слава, но «катюши» так и не добрались. Железнодорожные пути были приведены в негодность. В итоге, третьего числа немцы взяли Орёл.
А уже пятого октября немецкие танки были в Карачёве, и шестого числа семнадцатая танковая дивизия ворвалась в Брянск и заняла мост через Двину. Может, наши и не ожидали такой прыти от фрицев, но и встретить противника тоже было нечем. Обещанные ещё в конце сентября снаряды так в войска и не поступили. Крупные, отлично охраняемые склады боеприпасов около Хвостовичей были взорваны как раз накануне отправки. По той же причине не смогли развернуться на полную мощь танкисты Катукова, пощипали противника знатно, но сдержать движение вражеских колонн на Вязьму не смогли. Не хватило горючего и боеприпасов. И здесь та же история - кто-то очень ловко и вовремя уничтожал железнодорожные составы и мосты, пути подвоза не справлялись с поставками всего необходимого фронту.
Старший майор закурил новую папиросу. Задумчиво уставился на ворох бумаг.
- Ну а потом зима, Каменка, и не только она. Почерк тот же - сожжённые переправы, склады, железнодорожные переезды. И это в то время, когда Ставка дала приказ разгромить Ржевско-Вяземскую группировку противника. Срезать этот коготь, занесённый над Москвой! А в нашем оперативном тылу действует ловкий, хитрый, обученный враг. Я думаю, скорее всего, группа. Как-то слабо вериться, что один человек способен на такое. Группа чрезвычайно мобильная, с обеспечением и связью, вооружённая, быть может, какой-то новой взрывчаткой. И этого хитрого и злобного врага нам необходимо нейтрализовать. Я посылал запрос в штаб фронта, но ответ получил предсказуемый: свободных людей нет. Появились подозрения, подтверждайте или опровергайте их своими силами. Но железных доказательств у нас нет. Да что там, вообще зацепок никаких нет. Поэтому я поручаю это дело тебе, Николай. Освобождаю на время от всей текущей работы, забирай эту папку, комнату выделим. И рой, рой поглубже. Запросы можешь отсылать в штабы фронтов, подпишу с ходу, но о результатах сообщай непосредственно мне...
Под кабинет выделили каморку завхоза. Орлов вынес хранившийся там инвентарь: вёдра, лопаты, швабры да мётлы. Освободил стол и засел за работу. Докладные записки, рапорта, сводки. Особый отдел занимался своим делом - ловил шпионов и диверсантов. И надо сказать, справлялся: чередой шли фамилии задержанных, координаты тайников с перечислением изъятого, способы связи, агентура на местах. Вот! Это всё необходимо и искомой группе! Орлов был согласен с начальником, в одиночку такие масштабные диверсии - вспомнить хотя бы Каменку - не потянуть. Тогда получается, нужно пополнять запасы взрывчатки или горючей смеси, необходимы связь, провиант, нужно где-то укрываться между акциями. Значит, это или система схронов и секретов в лесах, что в условиях зимнего времени затруднительно, или, что вернее, помощь местного населения. Из тех, кто ненавидит Советскую власть и рассчитывает освободиться с помощью немцев от большевиков.
И как раз этих составляющих работы любого диверсанта по документам не прослеживалось. Вот, к примеру, группа из трёх человек. При них рация, оружие, взрывчатка. Выходы в эфир пеленговались контрразведкой заблаговременно, а когда взяли гадов, то и позывные узнали, и время сеансов. Всё совпало, вопрос закрыт. А эта группа, она и по сей день выходит в эфир? Или использует какой-то другой канал связи? Служба пеленгации не идентифицировала пока все подозрительные передатчики, но этим занимаются Особые отделы фронтов. Если что-то появится, он об этом узнает. А пока...
Что ещё бросается в глаза - применение какой-то неизвестной горючей взрывчатки. Вот описание уничтоженных путей под Брянском: «При осмотре обнаружено, что рельсы оплавлены до состояния растекания металла. Шпалы выгорели полностью. Создаётся впечатление, будто здесь распалили пламя такой температуры, что сравнить его можно разве что с мартеновской топкой. Данные разрушения обнаружены в эпицентре, а чуть дальше - вперёд и назад - рельсы покрылись окалиной и изогнулись, вырвав крепления...» Записано со слов оперативника, побывавшего на месте происшествия.
Или ещё описание - мост через реку. Не деревянная какая-нибудь хлипкая конструкция, сработанная местными плотниками, а каменный мост, созданный мастерами около века назад и за это время ничуть не утративший надёжности и прочности. Здесь должны были пройти танковые колонны, место заранее осмотрели разведчики и сапёры. Никаких сомнений не было - многотонные машины прокатятся по мосту как по шоссе. Но накануне жители близлежащего хутора слышали гром, да такой, что дрожала земля. Никакой грозы не было - поздняя осень, какая гроза? А подошедшие войска обнаружили, что монументальное строение развалилось крупными фрагментами, погрузившимися в воду. Не фугас, разрушивший пролёт, а какой-то неизвестный заряд, расколовший мост в поперечнике!
Подобных донесений и протоколов набралось с десяток. И что примечательно, воздействия проводились именно во время или перед передвижением войск или грузов. Словно загадочная группа заранее точно знала расписание перевозок, угадывала появление нужных целей в той или иной точке. Что же они, имеют агентурное обеспечение? Есть источники, снабжающие их стратегической информацией? Но тогда здесь нужно подключать Главное управление, искать утечку наверху...
Орлов ломал голову над непонятной ситуацией, вопросов становилось всё больше, а ответы не предвиделись. Докладывать командиру было нечего. Как диверсанты получают взрывчатку? Если группу сбросили с самолёта, они не унесли бы с собой столько тротила. Значит, заготовили заранее и спрятали по пути следования? Но извлекать содержимое тайников, а потом ещё и перемещаться снаряжёнными в прифронтовой полосе, где постоянные проверки, очень рискованно.
Методично работая со сводками, и воспользовавшись разрешением начальника, Николай разослал запросы в Особые отделы Калининского и Брянского фронтов. Через несколько дней получил ответы и неожиданно обнаружил информацию о диверсиях во время «Болоховской операции» в районе Болохова и Мценска в середине марта. Тогда Ставка проводила наступательную операцию с целью разгрома Орловской группировки противника. Успеха операция не имела, несмотря на упорные бои. И как знать, не благодаря ли отчасти диверсиям, проведённым вовремя и целенаправленно? Почерк был прежним: сожженная узловая железнодорожная станция и уничтоженные склады боеприпасов и топлива. А в апреле новая диверсия уже здесь, под Гжатском. Но по дорогам от Вязьмы до Брянска более трёхсот пятидесяти километров, это если просто ехать на машине. А ведь вокруг прифронтовая зона, а у Болохова и Мценска и вовсе самая что ни на есть фронтовая. Тут просто так не разъездишься. Такую оперативность трудно даже себе представить.
А если это разные группы? Действуют независимо, каждая по своему заданию, просто все получают новое мощное ВВ с выраженным поджигающим эффектом? Тогда многое объясняется - и мобильность, и успешность действий. Забросили диверсанта, он поджёг склад и ушёл. Могло быть такое? Только вот масштаб разрушений как-то смущает. Больно уж велик.
Поразмышляв над вопросом ещё, Орлов решил - нет, не годится версия. При таком масштабе работы и количестве групп или заброшенных агентов обязательно что-нибудь всплыло бы. Кто-нибудь попался с чудо-взрывчаткой на стадии подготовки, другой проболтался на допросе. К тому времени пойманных агентов Абвера набралось немало, да и перевербованные встречались. Где-нибудь да протекло бы. Получается, они имеют дело с чем-то уникальным - и по способу передвижения, и по способу уничтожения объектов. Да и по маскировке тоже. Нигде, ни в одном документе не упоминались люди: ни подозрительные, ни задержанные, ни военные, ни гражданские. Никакие. Только результаты акций: сожжено, разрушено, уничтожено.
И не шёл из головы боец охранения, умерший на посту. Не убитый - обгоревший, зарезанный или задушенный - просто умерший. Может, мужик действительно был болен, да про то никто не знал? А мог и скрывать. Тут так, один себе указательный палец на правой руке норовит топором оттяпать, другой по ночам от боли корчится, а днём идёт в военкомат, примите, мол, в ряды.
Может через эти мысли о болезнях и ранениях Орлов и зацепился за один документ. Случилось это две недели спустя, уже в конце апреля, когда попался на глаза отчёт о работе санитарного поезда. Ничего подозрительного в бумагах не было, да и работа санитарных поездов и летучек вряд ли могла заинтересовать особистов. Но проверяли всех. И вот деталь: в военно-санитарный поезд № 187 на станции Уваровка начальником поезда была принята на должность младшей санитарки Аглая Скобянникова, десяти лет. Девочка справлялась со своими обязанностями по уборке в вагонах, помогала ухаживать за ранеными, нареканий не имела. Однако через два дня пропала в районе полустанка Светлое. Поисковые мероприятия результатов не дали.
Лейтенант посмотрел по карте, прогон Уваровка-Светлое - это же Гжатское направление. То есть, Аглая ехала в сторону фронта, а потом исчезла. Совпадение? Девочка могла потеряться, отстать от поезда. Не говоря уже о том, что санитарные поезда лётчики Люфтваффе бомбили безбожно. Но в рапорте о налёте авиации не было ни слова, пропала младшая санитарка, судя по всему, что называется на пустом месте. Вышла за водичкой на полустанке и не вернулась, а поезд ждать не будет.
Нет, представить себе десятилетнюю диверсантку, сжигающую целые железнодорожные узлы, у Николая не получилось. Как ни старался. Но вот способ перемещения показался ему любопытным. Лейтенант разослал запросы, вник в курс дела. Оказалось, в военное время и в санпоезда абы кого не берут, и политрук там есть, он же часто и особист. Но и персонала в поездах постоянно не хватает. Железнодорожников - машинистов там, контролёров - проверяют очень жёстко. За врачами и медсестрами тоже смотрят, а вот санитарам внимания уделяют меньше, да и не хватает их всегда. Предпочитают мужчин, чтоб раненых таскать могли, да где ж их на всех возьмёшь? На фронте мужики-то. Потому берут всех - женщин, подростков. Вот, получается, и детей тоже.
Орлов посла запрос в Особый отдел Главного управления тыла и выяснил, что подобные случаи встречались и раньше. Со второй половины февраля по конец марта нашлись ещё три упоминания о принятых в санитарные поезда и пропавших потом детях. Один из них был мальчиком двенадцати лет. Правда, тот вроде сразу просился до определённой станции. Там, мол, родня живёт. А во время следования обещал выполнять всю необходимую работу, и обещание выполнил.
Две другие были девочками. Панина девяти лет, и Свириденко одиннадцати лет. Обе погибли при бомбёжках. Но ехали по маршрутам в районе прифронтовой полосы Ржевско-Вяземского выступа. Николай почитал рапорта, повертел их в руках, понимая, что могли происходить и другие подобные случаи, не попавшие в отчёты особистов. Ничего ведь не пропадало, урона никто не понёс, а дети есть дети. И уже отложил было бумаги, решив, что полезной информации во всём этом ноль, но следуя исключительно привычке разбирать всё до последней запятой, выяснил место нахождения означенных поездов. И обнаружил, что по счастливой случайности как раз сейчас стоит в Можайске на укомплектовании поезд № 187, тот самый, с которого пропала когда-то Аглая Скобянникова. Воистину, неисповедимы военные дороги!
Орлов отправился на вокзал, отыскал и поезд, и начальника, и старшую сестру, взявшую девочку санитаркой. Звали её Анной Тимофеевной, начальник станции нашёл комнату для разговора, ещё и горячего чаю принёс.
- Ну что вам сказать? - тихо начала рассказ Анна Тимофеевна, грея руки о стакан с чаем. - Да, прибилась девочка к поезду. Плакала, говорила, семья погибла полностью, одна осталась, податься некуда. Жалко её стало. А она - возьмите, мол, поломойкой, всё делать буду. Хоть так фашистам отомщу, раз в армию не берут. Сама худенькая, маленькая, в чём душа держится. Сказала, что ей десять лет, но, по-моему, приврала. Добавила год или два. Но с работой справлялась...
- Документов, конечно, никаких не показывала? - спросил на всякий случай Орлов.
- Да какое там, - слабо улыбнулась женщина. - При ней и был-то худой вещмешок с тряпочками, да смешной плюшевый медвежонок с оторванной лапой. Говорила, подарок отца. Никогда с этим мишкой не расставалась. Да и какие документы у ребёнка? А у нас, как назло, нехватка рук, хоть вой...
- А как она ушла? - задал свой главный вопрос особист.
- На полустанке выскочила, вроде как знакомого кого-то на перроне увидела. Мол, знать может, где её тётка сейчас находится. Кроме этой тётки у Аглаши никого не осталось. Ну, я разрешила, только быстро, говорю, стоим всего минуту. А потом замоталась, дел-то много. Когда кинулась, поезд давно в пути был, а Аглаю никто не видел. Отстала, видать. А может, повезло ей? Знакомый этот, может, к тётке девочку отвёл? Вот было бы здорово...
- Как хоть выглядела эта ваша санитарка? - уже совсем на всякий случай спросил Николай.
- Да как, как все дети, наверное. Волосёнки русые, глаза серые. Худенькая очень, говорю же... Да, родинка у неё под левым глазом, смешная такая...
Старшая сестра ни разу не поинтересовалось, почему её расспрашивают о девочке. Лейтенант Госбезопасности, раз задаёт вопросы, значит, имеет право. Вон, начальник станции, у которого дров не допросишься, на цыпочках бегает. А Орлов подумал: «Пустая затея была с самого начала, нет тут ничего». Но вслух поблагодарил Анну Тимофеевну, с чем и распрощались.
В начале мая Орлов убедил старшего майора в необходимости поездки в Особый отдел Брянского фронта, больше надеясь на слепую удачу, чем логически объясняя целесообразность такого хода. Поскольку данных по диверсанту (или группе) было по-прежнему крайне мало, точнее не было совсем, начальник разрешил. Военно-транспортным самолётом Николай добрался до Белёва, под которым расположился штаб фронта.
Лейтенант вновь засел за рапорта, и наткнулся на докладную записку одного из дивизионных особистов, где говорилось о заявлении гражданина, якобы видевшего подозрительного человека на станции Луговая недалеко от Мценска. Записка была датирована 30 марта, но написана была столь невнятно и бестолково, что Орлов сути не уловил. Оперативник, её составивший, переведён в штаб Юго-Западного фронта, но фамилию заявителя Николай запомнил. И разыскал этого человека в Белёве.
Человек оказался уроженцем Брянска, всю жизнь там прожившим (лишь война заставила перебраться за линию фронта, да и то неглубоко в тыл и временно), да вдобавок бывшим милиционером. Службу начинал ещё до революции, топтуном в криминальной полиции. После свержения царизма легко принял Советскую власть и пошёл в милицию, опять же в службу наружного наблюдения. Опыт был у деда ещё тот - такие детали подмечал, что простому смертному и в голову не пришли бы.
Они сидели в полуразрушенном доме. Совсем недалеко располагался занятый немцами Брянск, окружённый нашими войсками. Там постреливали, бои приняли затяжной позиционный характер. Иван Константинович разогрел чай на печи. Сейчас, в мае, стало наконец-то теплее, но старик всё ещё топил и носил тёплую безрукавку. Прихлёбывая кипяток, слегка подкрашенный заваркой, неторопливо рассказывал:
- Когда Орёл немцы взяли, так через три дня и в Брянске объявились. Мы тогда в Знаменский район подались. На хутора. Сотня человек всего и набралась, остальные кто раньше эвакуировался, кто в городе остался. Перезимовали кое-как, каждый день фрицев ожидая. Но немец на отдалённые хутора, снегом по крыши занесённые, не лез. Да и других забот хватало. А в конце февраля слух прошёл, что наши бьются в районе Городища, рвутся к Болхову и Мценску. Народ решил туда двинуть, чтоб за линию фронта уйти. В Болхове мощный укрепрайон был, там мышь не проскочила бы. Пришлось обойти западнее, мимо Козюлькиной. Там щель в немецкой обороне нашли. Пробрались. Ну, приняли нас, две недели в особом отделе мурыжили, сам понимаешь. Потом направили через Оку, в Полтево. Вот там я эту девчонку в первый раз и встретил. Как раз склады фронта спалили невероятным образом, об этом тогда много судачили. Огонь, говорят, был до небес. А может, с небес, чёрт разберёт.
- Девчонку? - удивился и насторожился Орлов. - Огонь с небес?
- Девчонку, ага. Ты дальше слушай. Так уж вышло, пришлось нам с ней разговаривать и раз, и другой. По первому разу - то да сё, как звать, куда идёшь? С моей стороны вроде забота, а она напугана, одна, к взрослым жмётся. Ну назвалась Марией, Машей, значит. К родне, мол, идёт, в деревню. А вдругорядь встретились мы через три дня, восточнее, ближе к Черни. Тогда аккурат узловую станцию рванули, через которую подкрепление прибыть должно было. Я её признал, подошёл вроде как к знакомой. Тут надо сказать, за минувшие три дня я под бомбёжку угодить успел. Зацепило маленько, на голове повязка до глаз, девчонка меня и не признала. Слышу, имя-то другое называет, дескать, Алина она. И деревню тоже другую. И это бы пусть - под обстрелами, когда война в двух шагах грохочет, всяко перепутаешь. Со страху и как мамку родную звать забудешь. Поразило меня тогда следующее - вела себя малявка по-другому. Походку изменила, осанку, говор был волжский, окающий, а стал южный, с мягким «г». И артистично так всё пигалица проделывала, естественно так, хоть сейчас в театр на сцену. Вроде одна дивчина, родинка под левым глазом приметная, и будто разные люди. Таким вещам специально учат, поверь мне, облезлому сторожевому псу...
Иван Константинович примолк, а Орлов крепко задумался. Да, это уже профессиональные приёмы. Такое с бухты-барахты не получится, тренируют подобное месяцами. Здесь топтун, подмётки съевший на подобных делах, промахнуться никак не мог. Будь на его месте кто другой - не приметил бы, внимания не обратил, но дед, как опытный музыкант, сразу уловил знакомую мелодию.
- Хотел я дивчину эту в комендатуру свести, - продолжал между тем бывший милиционер. - Пущай, думаю, разберутся, что она за беженка такая, но та ушла прямо из-под носа. Хитро ушла - внимание отвлекла, и нет её. Такое тоже не всякий умеет, этому тоже учиться надо. Выводы делай сам. Я попытался всё особисту рассказать, да тот бестолковый какой-то попался. Всё уразуметь не мог, к чему я веду.
- Иван Константинович, а игрушка при ней была? - замирая от предчувствия удачи, подавшись вперёд, словно гончая, взявшая горячий след, спросил Орлов.
- Откуда знаешь? - удивился собеседник. - Была, прижимала она к груди плюшевого мишку с одной оторванной лапой. Ещё и поэтому запомнил. Немногие детишки сейчас в куклы играют. А ты хват, лейтенант. Молоток...
Но Орлов похвалы уже не слышал. Родинка и медвежонок. Аглая с санитарного поезда! Вот где вынырнула пропажа. И тут же произошли две диверсии подряд.
Использование детей Абвером не было для него новостью. С началом войны гитлеровцы подбирали русских ребятишек из беспризорников, которых стало много, находили малолетних преступников. Обещали шоколад, еду до отвала, одежду. Да зачастую много и не нужно было для голодного, насмерть перепуганного ребёнка, только что потерявшего родителей и дом. Отчаявшегося до последней крайности. Буханка хлеба и доброе слово - этого достаточно. Засылали их больше с целью разведки. Иногда снабжали взрывчаткой для разовых акций. Абвер считал таких маленьких агентов расходным материалом: лишь бы выполнили задание, дальнейшая судьба их никого не волновала.
Но вот чтобы забросить маленькую девочку в длительный автономный рейд по тылам противника, да, судя по всему, на самообеспечении, да ещё снабжать её новейшей взрывчаткой?.. В это верилось с трудом. Конечно, перемещаться по тылам ей проще. Особые отделы жёстко разбирались с военнослужащими, с взрослыми гражданскими лицами. На детей обращали внимания меньше. Обычно старались собирать ребятню на эвакопунктах и побыстрее отправлять за Урал. Переписывали имена не слишком внимательно, да и списки часто терялись в суматохе.
Ребёнку легче прибиться к колонне беженцев, следующей в нужном направлении. Подсесть в эшелон с эвакуируемыми, да и в военно-санитарный поезда, кстати, тоже. В нужный момент отстать, потеряться, и выполнить задание. Ведь были ещё две погибшие девочки, ехавшие на санпоездах! А кто тела видел, кто может точно сказать, что они погибли? Всё списывали на бомбёжки. Ну а назваться разными именами, возраст изменить в пределах допустимого, это для агента семечки.
Правда, чтобы подобраться к объекту, нужна совсем другая выучка, диверсионная. Но Аглая, как выясняется, была девочка не простая. Много чего умела. Единственный вопрос - как она, к примеру, в одиночку смогла заминировать крупную узловую станцию? Или мост? Или у неё есть помощники? Чушь! Нет смысла засылать агента, а за ним следом толпу исполнителей. Сгорят все. Хотя... Если она разведчица? А потом по её наводке... Тоже чушь. Будь она простой разведчицей, из тех, кто подаёт знаки авиации сигнальными ракетами, долго не пробегала бы. Таких брали быстро, рядом с местом преступления. И напомним, никаких бомбардировщиков не было ни разу. И близко не было.
Орлов измучил себя вопросами, добираясь в Можайск. В Белёве он больше ничего интересного не нашёл. Но картинка по-прежнему не складывалась. Например, вопрос о связи. Как она получает задания из Центра? Связники, секретные закладки, припрятанные рации по пути следования? Сложно и ненадёжно в условиях прифронтовой полосы. В населённом пункте такое устроить можно: агентура, явки, прочее. Но здесь, когда обстановка меняется чуть ли не ежедневно, враждующие стороны то наступают, то отступают, то перестраиваются, меняя дислокацию - вмиг останешься и без рации, и без связников. Опять вопрос без ответа.
По прибытию Орлов пошёл на доклад к старшему майору. Доклад прозвучал неубедительно.
- Таким образом, можно считать очевидным, что это не группа, - говорил он, стараясь больше смотреть в документы, чем в глаза начальника. - И даже не военнослужащий. Вот я нарисовал схему примерного передвижения агента по датам и локализации совершенных диверсий. Никакой системы не просматривается. Передвижение на первый взгляд хаотичное, но он всегда оказывается в нужное время в нужном месте. Совершает акцию, наносит нам максимальный урон, и исчезает. Но зацепок никаких. Любую группу, как и отдельно взятого военнослужащего, за это время непременно зафиксировали бы патрули. Он бы уже появился в нашем поле зрения, и скорее всего, был бы уже обезврежен. Чего не произошло. С гражданским лицом та же история - чуть раньше или позже он обязательно попадает в Особый отдел и подвергается доскональной проверке. Что-то да всплыло бы.
- Выводы, лейтенант, - тяжёлым голосом проговорил начальник.
- Я думаю, товарищ старший майор, это ребёнок. Девочка.
-Девочка?! - брови замначальника Особого отдела армии поползли вверх. - А может, это дух святой, лейтенант?! Может, призрак, тень отца Гамлета? Давай без чертовщины. - Старший майор сбавил тон и плотнее уселся на стуле. - Идея твоя кажется фантастической. Она не выдерживает критики, и ты сам знаешь вопросы, на которые подобная версия не даёт ответов. Они все прозвучали в твоём докладе - связь, снабжение, возможность укрыться между акциями. Между тем, диверсантом заинтересовался штаб фронта, вот-вот информация уйдёт в Главное управление. В каком виде мы тогда предстанем? Сохраним ли погоны? Неделя тебе сроку. Хочешь проверять детей - проверяй. Детей, взрослых, беженцев, местных - всех. Но результат дай. Свободен.
С тяжёлым сердцем покинул Орлов кабинет начальника, где некогда неизвестный завуч корпел над составлением планов учебного процесса. Тоже для детей, кстати, школьников. Неужели теперь придётся гоняться за девчушкой? Что ж ты наделала, война? Но если она несёт смерть и разрушение, то да - придётся. А поймаем, поступим с диверсанткой по законам военного времени. Суровым законам, и возраст никто в расчёт принимать не будет.
Неожиданно всплыл в памяти эпизод. В феврале была обезврежена разведгруппа войск СС. Орлову тогда довелось присутствовать на допросе. Командир группы, гауптштурмфюрер СС, ни в чём не признавался, не называл ни имени, ни номера части, ни целей и задач разведрейда. Даже звание его стало известно от другого члена группы. Командир же молчал, только кривил разбитые губы в презрительной усмешке. Ненависть читалась в глазах. Но когда понял, что жизнь его вот-вот прервётся, взорвался криком:
- Никогда вам не победить нас! Никогда! Вы даже не представляете, с какой нацией воюете! Дети берут в руки оружие, да что оружие - сжигают ваши танки одним лишь взглядом! И они неуловимы, они среди вас, такие же, как вы. Вам не поймать их, не посадить в клетку. Это сам дух Великой Германии, поднявшийся покарать своих врагов - а дух непобедим!..
Он орал ещё что-то, его отволокли за барак и расстреляли. У всех присутствующих осталось неприятное ощущение, хотя выкрики фашиста слишком походили на фанатичный бред сумасшедшего. Никто не придал им тогда значения. А сейчас Николай вспоминал лицо капитана СС, его слова, и всё это обретало новый, тревожный и неоднозначный смысл. Дети, сжигающие танки взглядом... Он помнил оплавленные орудия на станции Каменка. Он видел своими глазами уничтоженную на марше колонну танков «Т-34». Действительно, создавалось впечатление, что бронированные машины побывали в мартеновской печи. Где ж тут собака зарыта?
В середине мая, выдались неожиданно тёплые деньки. Солнце, наконец-то, подсушило землю. В воздухе плыл тот неповторимый аромат весны, который и описать-то трудно, но он чувствовался всем телом, уставшим от морозов, слякоти, войны...
Орлов направлялся в здание бывшего горсовета, уцелевшего лишь наполовину. Там располагалась комендатура, и Николай рассчитывал получить списки детей, эвакуированных через можайскую станцию железной дороги. Надежда на успех была слабой, но с чего-то нужно начинать. Он шёл бывшей центральной площадью, местные жители вместе с бойцами сапёрного взвода убирали завалы у разрушенных зданий. Город оживал, слышались людские голоса, и даже смех.
Орлов свернул к выходу на улицу, мимо маленького стихийного рынка, где меняли всё подряд на съестное, и неожиданно приметил детскую фигурку на краю площади. Девочка. Зимнее ещё пальтецо, ветхое и заношенное, худенькие ножки - нитяные чулки с морщинками и стоптанные ботиночки. Голова обмотана платком, а на спине котомка - ребёнок стоял к офицеру спиной. В другое время прошёл бы мимо, своих забот полно, но сейчас, когда в голове постоянно крутились вопросы о диверсантке (почему-то Орлов не сомневался, что находится на верном пути), невольно сбавил шаг и приблизился к одинокой фигурке.
- Девочка, а что ты стоишь тут одна? Где родители?
Она обернулась как-то неловко, полубоком, правая рука сжимает воротник пальто, а левую не видно. Лицо прикрыто платком, только глаза блестят, но выражения не разобрать. Испугана?
- Мамку жду, дядечка. Она на рынок пошла, вещи на продукты поменять, а мне велела ждать здесь.
- А что замоталась с ног до головы? Даже носа не видно... - Лейтенант улыбнулся. Он расслабился - девочка ждёт мать с рынка, что может быть естественнее? Бдительность, это хорошо, а вот мнительность - плохо.
- Хвораю я, дядечка. Мамка кутает...
- Так весна же, посмотри! - развеселился Николай. - Подставь лицо солнышку, оно всю хворь выгонит! Ну-ка, давай...
И шагнув, потянулся, чтобы опустить платок ниже. И даже коснулся ткани, немного сдвинув её, но тут же отдёрнул руку от острой боли в запястье. Только и успел различить родинку под левым глазом, да недетский какой-то, слишком серьёзный взгляд серых глаз. Осознать в полной мере происходящее он не успел. Колени подогнулись, и сильное, тренированное тело лейтенанта Госбезопасности рухнуло навзничь в пыль мостовой. Он попробовал пошевелиться - не получилось. Руки и ног занемели, сделались ватными, организм перестал подчиняться воле. Только дыхание сохранилось, да шумное биение крови в висках.
Орлов попытался крикнуть нечто предостерегающее, что заставило бы людей встрепенуться - опасность рядом! - но с губ сорвался едва слышный хрип. А в глазах застыло - высокое, бездонное, такое чистое и мирное - весеннее небо...

 

Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10