Время пришло.

Осторожно подняв лист, Лейла сдула с его поверхности тонкий золотой песок. Бо́льшая часть частичек блеснула в воздухе, оставшиеся засверкали в черных линиях, в союзе Девы и Льва, в чашах Весов, в жале Скорпиона.

Она повернула лист к свету, сиявшему сквозь открытый вход палатки, и посмотрела на гороскоп. Приятно видеть, как мало он изменился в сравнении с тем, который она составляла для Мехмеда в Эдирне, год и несколько недель назад. Время чуть-чуть другое, луна не растет, а убывает. Греки и их союзники сражались лучше, чем мог предсказать любой солдат или провидец. Но результат был тем же: через три дня, если Мехмеду хватит решимости, Константинополю суждено пасть.

Лейла нахмурилась, глядя на это «если» в позолоченных черных линиях таблицы. Там был один человек, который мог изменить исход. Она считала, что это Мехмед, поскольку таблицы составлялись для него. Однако сейчас гадалка видела, что этот человек пришел из Десятого дома, дома честолюбия. Над ним господствовали Рыбы. Им правил Нептун. Кто-то другой, человек, способный повлиять на исход не меньше самого султана.

Она прикусила губу, внезапно потеряв уверенность. Почувствовала вкус крови, наклонилась, подождала, пока капля не упадет на лист. Скользнула по черным с золотом линиям, объединяющим Десятый дом. Значит, Мехмед и кто-то другой, в момент перелома. Решение, которое будет принято и все изменит.

Но в какую сторону? Лейла вздрогнула. Такая неуверенность была для нее непривычной. А потом она услышала приказы очистить дорогу, мерную поступь, позвякивание пряжек. Они идут отвести ее к Мехмеду. Уверенность вновь придется подделывать.

Женщина опустилась на колени, свернула лист, завязала его лентой. Потом встала, накинула на плечи алый плащ, надела головной убор, опустила на лицо вуаль. Пока шаги по команде останавливались и тень мужчины, удлиненная вечерним солнцем, вытягивалась на ее ковре, она засунула руку под вуаль и стерла с губ кровь. Этот вкус напомнил ей о другом – о них с Григорием, сошедшихся, будто планеты, и о том, что они планировали. Она припомнила и иное: в звездах всегда есть непознаваемое, даже для самой искусной колдуньи. И сейчас она может лишь сосредоточиться на своей воле, своем желании, которое было и желанием Мехмеда. Чтобы его добиться, город должен быть взят штурмом. Если б тут мог помочь ее арбалет, она с радостью заняла бы место в рядах осаждающих. Однако сейчас нужны другие ее умения. Умение очаровывать. Умение убеждать.

– Ты готова?

Она узнала голос. Хамза, тень султана. Новый капудан-паша. Возвысившийся человек. Она знала, что Хамза опасается ее, – возможно, из-за ее влияния, которое он не мог контролировать. В предыдущий раз он помешал ей встретиться с Мехмедом. Но сейчас пришел, чтобы отвести ее к нему.

– Я готова, – ответила она, взяла гороскоп и вышла из палатки.

Хамзе пришлось нагнуться, чтобы позвать. Теперь он выпрямился, чтобы изучить. Она была укутана сильнее, чем когда-либо прежде, если не считать первую встречу в Эдирне, когда Мехмед уронил ширму. Сейчас на ней был халат, а головной убор – из стольких слоев ткани, что черты лица угадывались только там, где их касалась шелковая вуаль. Это нечитаемое лицо тревожило Хамзу. Ему хотелось видеть ее, иметь возможность оценить, собирается ли она сказать султану то, на что надеются и Мехмед, и Хамза. Владыка владык хотел услышать, что звезды по-прежнему предрекают ему победу. Хамза хотел услышать то же самое. Но в армии было много людей, особенно среди наивысших, вроде Кандарли Халиля, которые надеялись на иное. Которые лишь обрадуются, если любимая колдунья султана усомнится в успехе. Мехмед, при всех своих растущих талантах, все еще был молодым мужчиной. И когда седобородые высказывали недовольство… Хамза не мог разглядеть ее. Не мог оценить по ее виду. Но он найдет способ выспросить все по пути к отаку султана и отыщет ответ в ее голосе.

Он поклонился, взмахнул рукой. Лейла пошла вперед; он двинулся следом по проходу между двух отрядов личной гвардии, стоящих по стойке «смирно» с алебардами поперек груди. «Вперед!» – скомандовал он, и гвардейцы пристроились за ними. Несмотря на спешку, Хамза не знал, как начать.

– Благословил ли тебя Аллах, могущественный и мудрый? – формально спросил он.

– Да.

Приближенный Мехмеда умолк, и Лейла улыбнулась под вуалью. Она чувствовала энергию в этом мужчине, вопросы, переполнявшие его. Она ответит, если сочтет нужным, – или же нет. Единственный человек, который действительно заботил ее, ждал впереди. Она поглядывала по сторонам сквозь слои шелка и видела то, что уже некоторое время слушала в своей палатке. Люди праздновали. Это привело ее к собственному вопросу, но она облекла его в форму утверждения.

– Армия счастлива.

Хамза, который собирался заговорить, кивнул.

– Был объявлен ираде. Два дня празднования и один – поста. Чтобы подготовиться.

– К чему, господин?

– К большой атаке. Самой большой. Если… если султан распорядится о ней.

– Если? – переспросила Лейла, дала слову повиснуть в воздухе. – Последний штурм?

– Возможно. Иншалла.

– Желает ли этого Бог?

– Имам Аксемседдин, самый почитаемый, считает, что да. Бо́льшая часть армии – тоже, хотя… – Хамза замялся, – хотя многие – нет. – Он глубоко вздохнул. – А что говорят звезды?

Лейла улыбнулась. Главный вопрос для него; она, искусная в угадывании страстей и желаний мужчин, видела это. Но выучила, что слова сильнее всего тогда, когда произносятся впервые. И потому не стала отвечать.

– Я не вижу здесь многих, кто сомневается в его успехе, – сказала она.

– Да. Скептики находятся в других местах. Ждут приказа султана. Идти вперед к Божьей славе… или собирать свои палатки. Возвращаться на фермы. Некоторые из них близки к нему.

– А ты, Хамза-паша?

– Я – нет, – ответил он слишком твердо, потом оглянулся по сторонам.

Солдаты собирались у костров, где на шампурах вращались целые бараны, из рук в руки передавали козьи шкуры, подносили ко рту, глотали струю. И те, кто никогда не пил аль-коль, внезапно жаждали его ради своего пересохшего рта, ради сомневающегося разума.

Лейла чувствовала его сомнения. Они напоминали ее собственные, раньше, в палатке. Однако она знала, что от их сомнений можно избавиться лишь в самом сердце пробитых стен… и, возможно, в один судьбоносный миг. И нашла слова, которые могла вручить только ему:

– Я вижу тебя, господин, человеком великого богатства, со многими женами, многими детьми, одним их самых видных людей страны. Сбудется ли это, если Константинополь не падет?

Хамза подумал о скептиках, Кандарли Халиле, Исхаке-паше и остальном старом анатолийском дворянстве. Неудача здесь, предсказанная ими с самого начала, позволит им крепче сжать в руке трон. И вскоре его наверняка займет другой человек, а новые люди низкого происхождения, возвышенные Мехмедом, исчезнут, как и он сам, с шелковой тетивой на шеях. Он покачал головой.

– Нет, не сбудется.

– Тогда, – она улыбнулась под вуалью, – доверься Аллаху… и звездам.

Хамза на мгновение просветлел, пока не вспомнил другие ее слова, сказанные раньше, когда не допустил ее до Мехмеда.

– Ты видела что-то еще для меня. Не мое… возвышение. – Он сглотнул. – Мою смерть.

Она увидела это снова, внезапной вспышкой, такой же ясной, как и прежде. Возвысившийся мужчина возвышался совсем иначе, в небо, в ужасной агонии. Дракон наблюдал, и рука в перчатке вырывала сердце паши. От этого видения Лейла покачнулась, наткнулась на Хамзу. Он поддерживал ее, пока она не смогла говорить.

– Каждый человек должен умереть, господин, – произнесла женщина. – Но важно лишь то, как он живет.

Ему хотелось спросить больше, но они уже подошли к цели: заднему входу в большой шатер Мехмеда. Страж у входа отошел в сторону, ткань раздвинулась… и открыла султана. Он стоял посреди группы офицеров и писцов, одетый, каким она видела его в последний раз во время испытания великой пушки у стен Эдирне, в алом кафтане, расстегнутом, так что из-под него виднелась кольчуга, блестящая в последних лучах солнца. Однако лицо его под серебряным шлемом со страусовым пером уже не было таким юным, как при их первой встрече. Худее, старше. Под глазами виднелись темные полумесяцы. Когда он увидел Лейлу, его взгляд просветлел, но потом вновь наполнился страхом.

– Входи, – прошипел султан, подзывая ее, – и быстрее.

Он провел ее в маленькую прихожую. Перед Лейлой была полотняная стена. За ней тихо переговаривались люди – его совет, готовый услышать его слова. Он не проявил любезности, не предложил ей ни шербета, ни золота. Только прямой вопрос во взгляде человека, которому нужно знать, знать без сомнений. И увидев это, Лейла отбросила собственные сомнения.

– Король королей, – провозгласила она сильным голосом, – властитель людских шей, наместник Аллаха на земле. Этими и многими другими именами называют вас. Ныне, говорю я, новыми титулами будут обращаться к вам. Через три дня все будут славить вас как «великого Цезаря».

Она умолкла, Мехмед глубоко вдохнул.

– И вы будете вечно известны под именем, коего жаждете больше прочих, – Фатих. Ибо через три дня вы станете Завоевателем.

– Ах!

Он расплылся в улыбке. Она достала свиток, развернула к нему:

– Смотрите, что говорят звезды.

Мехмед, едва взглянув на него, оглянулся на бормотание за спиной.

– У меня сейчас нет времени это читать. Позже, возможно. Позже, когда все начнет двигаться. Но если ты говоришь мне, что все… все хорошо…

– Владыка владык этого мира, все так, как я сказала вам, – произнесла Лейла прямо, твердо и указала на лист. – Так написано.

Мехмед был высоким человеком, но в это мгновение он стал еще выше; страусовое перо на шлеме едва не мело крышу шатра.

– Тогда я могу только прочитать – и следовать этому. – Он обернулся к Хамзе. – Заплати ей. Для нее отложен бесценный камень – изумруд, достойный врученного ею дара. – Султан повернулся к входу в другую, большую комнату. – А я отдам приказы.

Он поправил пояс с мечом и кивнул стражам, которые подошли и взялись за полотно у входа, готовясь раздвинуть его. Но все движение замерло при крике Лейлы, которая скинула плащ и бросилась на колени.

– О могущественный, – крикнула она, – я молю о награде, обещанной мне.

Внимание Мехмеда уже было обращено на другие дела. Но под плащ Лейла надела только шелковую рубашку, в которой встретила Григория, и каждый мужчина в комнате смотрел на девушку, не в силах оторваться. Даже султан, обернувшийся на крик.

– Какой награде? – пробормотал он.

Лейла откинула головной убор, и он смотрел прямо в глаза, подведенные сурьмой, от чего они казались еще темнее.

– Я не желаю драгоценностей, господин, даже самых дорогих. Я прошу за свои услуги только одного.

Ее голос был глубоким и шелковым, как то немногое, что было сейчас на ней.

– В этом городе есть одна церковь. Я хочу, чтобы ее защитили от разрушений, по вашему приказу.

Хамза шагнул к ней. Эта женщина удивляла его и прежде, но так сильно – еще ни разу.

– Я не думал, что ты принадлежишь к христианской вере…

– Я не принадлежу к ней.

– Тогда почему ты просишь о таком деле?

Лейла не обернулась к Хамзе – она смотрела только на Мехмеда.

– У меня есть на то причины. – Гадалка глубоко вдохнула. – Могу я оставить их скрытыми, Завоеватель, как скрыты многие другие вещи?

Ее вдох поднял груди под шелком. Она видела, как султан смотрит на них, видела его лицо, покрасневшее, как его борода.

– Я просил тебя в тот день о другом, – хрипло произнес он. – Ты это помнишь?

– Конечно, господин. – Лейла опустила взгляд, позволила румянцу окрасить щеки. – Вы просили меня… просили предложить вам то, что нужно сберечь, дабы мои видения были ясны.

Султан подошел чуть ближе.

– И теперь, когда у тебя было видение видений, нужно ли сдерживаться дольше?

Она посмотрела на него, заговорила шепотом:

– Как только вы станете Фатихом, сможет ли отказать вам любой из ваших подданных?

Мехмед улыбнулся, сомнения исчезли с его лица. Он обернулся к своему секретарю:

– Пусть такой приказ будет написан. Поставь на нем мою тугру и отдай ей. А ты, – указал он на офицера, – назначь отряд моей гвардии – ибо за ее дар я дам ей двадцать человек – сопроводить ее в любое место, которая она пожелает защитить, как только мы будем за стенами. Пусть ни один человек не коснется его, иначе испытает мой гнев. Ты подчиняешься ее приказам.

Он нагнулся, провел пальцем от лба до губ Лейлы, и она не отстранилась.

– И моему – привести ее ко мне, как только город и все в нем будет в моей власти.

Еще мгновение султан смотрел на девушку, потом убрал руку и вновь повернулся к входу в соседнюю комнату.

– А сейчас…

Он кивнул. Полотнища откинули, шум удвоился… и стих, когда Мехмед вошел в зал. Хамза, в последний раз взглянув на коленопреклоненную женщину и еще раз покачав головой, вошел следом, и ткань закрыла проход.

Назначенные офицер и писец подошли к ней, вопросительно подняв брови. Лейла, которая быстро встала и набросила на себя плащ, едва султан вышел из комнаты, подняла руку, призывая к тишине, чтобы она могла послушать.

Сквозь ткань отчетливо доносился голос молодого султана.

– Дети Аллаха, – говорил он. – Последователи Мухаммеда. Сыны Османа. Пришло время отбросить все сомнения, все разногласия. Объединиться под зеленым знаменем Пророка, мир ему. То, что он предсказывал, готово случиться. Через три дня богатейший из всех фрукт, Красное Яблоко, падет в нашу протянутую руку.

Послышался громкий крик:

– Господь велик! Господь велик! Господь велик!

Когда крик утих, так же внезапно, как начался, вновь послышался голос Мехмеда:

– Каждый займет свое место. Все присоединятся к последнему великому штурму, ибо мы будем атаковать сразу во всех местах. И потому все обретут часть славы, либо мучениками, отправившимися в вечную благодать, либо получив свою долю сказочных богатств города Цезарей. Мы исполним то, о чем молились все правоверные, о чем мечтали тысячу лет. Так начертано в звездах и в сердцах всего избранного Богом народа.

Его голос взлетел в том же крике, что слышался раньше:

– Аллах акбар!

И голоса всех людей в шатре повторили эти слова:

– Господь велик! Господь велик! Господь велик!

Страстность криков раскачивала полотнища. Улыбнувшись, Лейла обернулась и махнула писцу; тот окунул перо и смотрел на нее, пока она говорила:

– Да будет известно, что Мехмед, владыка владык, Завоеватель Константинополя, берет под свою защиту эту церковь…