Эта ночь была такой же, как большинство ночей с первого выстрела огромного орудия. Ахмед и его товарищи толпились у самого частокола, огромная толпа людей била своими ятаганами по деревянным щитам в такт ударам сотен кос-барабанов, завывали семь сотен труб. Из тысяч глоток рвались крики: «Велик Аллах!», «Мухаммед – Пророк Его!», «Мехмед, веди нас к славе!».

Пока они кричали, над ними пролетали ядра – огромные каменные, выброшенные взрывом из пушки или пущенные гигантскими пращами, мангонелами. Ядра с грохотом разбивались о городские стены или проносились над ними, разрушая город. Меньшие шары из меньших орудий, называемых кулевринами – Ахмед уже выучил некоторые слова языка войны, – целились в головы христиан, когда те мелькали между зубцов.

Шум невероятной громкости, часы, которые он длился, – ко всему этому Ахмеду пришлось привыкнуть. Молитва, на которую собирались все жители деревни, – вот самые громкие звуки, которые ему доводилось слышать раньше. В первую ночь он едва не сошел с ума. Но потом, часа через два, их отряд отозвали, и его место занял другой, со свежими глотками и руками, готовыми бить в барабаны и щиты. Каждую третью ночь они отдыхали. И Рашид объяснил то, что Ахмед и так уже почти понял.

– Мы можем спать, мой крестьянин, – говорил он в траншее, раскинув кривые ноги по краденой овчине, – но христиане? Если они лягут, им придется спать в доспехах и с оружием – ведь они не знают, когда мы придем.

И все же эта ночь была другой. Даже Ахмед видел: что-то затевается. Принесли связки деревяшек – большие кипы, обмотанные веревками. Прислонили к частоколу множество лестниц. Потом через толпу башибузуков один за другим протолкались лучники с большими луками за плечами. Они присаживались в проемах большого деревянного укрепления, смешавшись с арбалетчиками и другими, придерживающими тлеющие фитили и стоящие рядом орудия.

– Это атака, да?

– Соображаешь, великан, – покосился на Ахмеда Рашид.

Он ухитрился купить или, скорее, украсть толстый стеганый халат и помятый шлем-тюрбан. У его товарищей не было иной защиты, кроме маленького деревянного щита, а халат по размеру лучше подходил Ахмеду; коротышке, чтобы ходить, пришлось собирать его в длину и в ширину. Он ткнул пальцем в небо, прямо в восковую луну над головой.

– Мы сможем заглянуть в глаза грекам, когда они будут умирать на своих стенах. А как только возьмем стены, будем грабить улицы.

Ахмед, хмыкнув, встал на холмик, с которого мог заглянуть за частокол. Стены в лунном свете выглядели побитыми, однако все еще высокими и прочными. Неделя криков, восхвалений Аллаха и приседаний во время выстрелов – неделя бесконечного ожидания – начала его раздражать. Он пришел сражаться – за султана, за победу Бога… и за то, что эта победа принесет ему. Жизнь и богатство – или смерть мученика и быстрое путешествие по мосту Сират к раю.

Рашид дернул его за лодыжку.

– Смотри, – сказал он, – кто идет.

По неглубокой долине между холмом с частоколом и большим, где стояла пушка, шла процессия. Несколько человек несли факелы, их пламя отражалось от брони и шлемов, наконечников копий, умбонов щитов и покачивающихся ятаганов. Больше всего света собиралось на человеке в центре, одном из самых высоких, чей стальной доспех пылал, чей шлем-тюрбан горел. Десяток мужчин такого же роста ограждал его стеной алебард. Ближе всего, по бокам, наложив стрелу на тетиву, шли два лучника.

– Султан!

Рашид был только одним из многих, кто произнес это слово. Оно рябью пробежало по массе людей на склонах. Группа остановилась у перевернутого бочонка, и, прежде чем люди заслонили его, Ахмед увидел, как сверху расстилают большой лист пергамента.

– Воины с алебардами – пейики, его телохранители. Говорят, им вырезают селезенку, чтобы они стали более выдержанными.

Рашид вечно жаждал поделиться своим опытом военной службы и разговаривал с Ахмедом, как отец – с глуповатым ребенком.

– Двое лучников всегда рядом с ним. Ты заметил, что один натягивает лук правой, а второй – левой? Конечно, не заметил, бык ты эдакий. Что ж, ему нужен лучник-левша, чтобы защищать его с того бока. А те люди, которые сейчас подошли? Вожди анатолийцев, белербеи Исхак и Махмуд. Наши вожди, раз их отряд стоит за нами, ждет, чтобы пойти за нами на стены.

– За нами?

Ахмед посмотрел на другие склоны, заполненные стройными рядами людей в доспехах.

– А они не должны идти первыми, раз так хорошо нарядились?

– Нет. Они пустят нас в первую атаку.

Когда Ахмед обернулся, чтобы возразить, Рашид продолжил:

– Нет, это хорошо. Когда невыспавшиеся греки падут под нашими ударами, мы первыми будем в городе. Мы будем первыми выбирать добычу. – Он облизнул губы. – И их девственниц. А еще…

Боец указал на большой отряд воинов на склоне, чуть поодаль. Они немного отличались от прочих – одежда темнее, чем у прочих, длинные бороды, непокрытые головы.

– Я уверен, что наш султан, который любит нас, отправит первыми на смерть этих. Христиан, – прошипел Рашид. – Отбросы и наемники, ради обещанной добычи они готовы сражаться против людей своей веры. – Он отхаркался, сплюнул. – Пусть возьмут на себя первый удар. А потом мы с тобой возьмем славу и золото.

– Иншалла, – только и мог сказать Ахмед внезапно пересохшим ртом.

Снизу, из группы с факелами, послышался громкий возглас. Крик согласия, исторгнутый десятком глоток. Группа распалась, пейики с опущенными алебардами разделили ряды анатолийцев, чтобы султан мог вернуться на холм к пушке. Другие командиры, в том числе мужчина, которого Рашид назвал Исхаком, направились к отряду Ахмеда. Сквозь толпу шли люди; каждый нес древко, на ходу разворачивая с него длинный стяг. Они выкрикивали какие-то слова – Ахмед пытался разобрать их сквозь нарастающие возгласы. Он расслышал это как раз в тот миг, когда разглядел на стяге имя Пророка. Крестьянин не умел читать, но знал символ Мухаммеда, его тугру на ближайшем стяге, сияющую серебром в лунном свете.

– Сто золотых монет первому, кто поднимет такой стяг на второй стене греков, – вознесся над суматохой крик. – Аллах акбар!

– Велик Аллах! – отозвалось эхо тысяч голосов.

Люди пытались выхватить один из десятка стягов. Ахмед шагнул вперед. Сто золотых монет – больше, чем может принести его ферма за всю жизнь. Но его задержала чья-то рука.

– Не надо так торопиться умереть, – произнес другой голос.

Это был Фарук, их болукбаши, офицер, к которому назначили Ахмеда с Рашидом и еще сотню их товарищей. Он был из Карамана, сражался против турок, а сейчас – за них. Его отличали части тела, оставленные на полях разных сражений – ухо, большой палец, глаз. Сейчас оставшийся глаз уставился на Ахмеда.

– Первый, кто понесет этот стяг, будет убит; второй и третий тоже быстро встретятся с ним в раю. – Он схватил Ахмеда за плечо, пригнул, чтобы можно было говорить ему на ухо. – Это твое первое сражение, деревенский парень, и оно будет не таким, как ты думаешь. Держись поближе ко мне.

В нескольких местах вспыхнули драки между мужчинами, не получившими подобного предупреждения. Вмешались офицеры – они наводили порядок при помощи бастинадо, пока каждый стяг не остался только в одних руках. Потом все двинулись к вершине холма.

Фарук остановил их примерно в двадцати шагах за одними из больших ворот, перемежавших частокол.

– Достаточно, – сказал он, вытаскивая свой ятаган.

У Ахмеда не было ножен, так что вытаскивать меч было неоткуда. Он просто положил ятаган на плечо, поднял маленький круглый щит к груди и уставился на белую внутреннюю сторону. «Защити меня, Аллах, милостивый и милосердный, – молча взмолился он. – И если Ты желаешь, чтобы я умер этой ночью, дай мне умереть хорошо, во славу Твою».

Рядом бормотали другие мужчины. Потом запели трубы, все умолкли. В тишине ударил большой кос-барабан – раз, два, еще раз. Эхо угасло, все взгляды были прикованы к деревянной стене впереди. В середине, у самых ворот, воздел свой большой ятаган Исхак-паша. «Аллах акбар!» – крикнул он, отступая в сторону. Ворота открылись.

– Аллах велик! – завопили разом тысячи голосов, и люди побежали в ворота.

– Не высовывайтесь! – крикнул Рашид.

Ахмед мог только повиноваться. Он смотрел на спину впереди себя, делал несколько шагов, когда она двигалась, останавливался, когда она ненадолго замирала. Он видел только этот кусок белой ткани, по которому уже расплывались большие, как почки ягненка, пятна пота, хотя ночь была прохладной. Однако слух его был насыщен до предела. Безумный бой кос-барабанов, завывания труб, удары о щиты, здесь и там – к этим звукам пришли новые: непрерывное треньканье тетив, когда лучники на валу накладывали, натягивали, отпускали, накладывали, натягивали, отпускали; почти непрерывный блеск наконечников стрел в лунном свете, падающих в темноту впереди. Рядом с ними другие мужчины поднимали и нацеливали предметы вроде толстых палок, которые издавали громкий треск и выпускали пламя, после чего голова стрелка мгновенно скрывалась в облачке дыма; облачка эти соединялись и висели грядой над валом. Ахмед раскашлялся от едкого дыма, когда они с Рашидом наконец миновали ворота.

Раньше они двигались медленно, теперь пошли быстрее, оступаясь на пологом склоне. Ахмед поставил ногу на что-то; оно сначала дернулось, потом закричало. Он наступил на мужчину, ползущего поперек их пути. Из шеи мужчины торчало что-то с перьями, и Ахмед, не задумываясь, нагнулся, схватил его своей ручищей за рубаху и потащил в сторону.

– Хорошо, хорошо, – сказал Рашид, придерживая рукой ногу мужчины, но даже не пытаясь ее поднять, – помогать брату хорошо.

Пока они укладывали раненого на спину, мимо продолжали с криками бежать люди. Одной рукой тот сжимал древко арбалетного болта, другой вцепился в рубаху Ахмеда, что-то слабо бормоча; слова терялись в крови, пузырящейся на губах. Ахмед беспомощно смотрел на раненого, пока Рашид не потянул его прочь.

– Пошли, – сказал он. – Этот отправится либо в рай, либо к лекарю. Пойдем.

Склон закончился каменным выступом, а за ним – свалкой людей, стиснутых во рву и у подножия каменной стены в два человеческих роста на той стороне. Мужчины быстро слезли – ноги отыскали связки дерева, сброшенные, чтобы заполнить ров – и привалились к лежащим телам. Сверху, из вспыхивающей темноты, сыпалось все больше болтов, стрел и камней.

– Это стены Константинополя? – спросил Ахмед.

Рашид фыркнул.

– Эта? – сказал он, взглянув вверх. – Это просто вал надо рвом. Христиане даже не защищают его. Стены дальше. И мы скоро будем у них. Вон, смотри!

Ахмед посмотрел. Надвигался новый людской прилив, каждый второй нес лестницу. Их передавали над головами людям у вала, один конец ставили на деревянные подставки или втыкали в грязь рва. Короткая пауза – и верхние концы начали стучать по камню вала. Мужчины, прижавшиеся к стене, переглядывались, выжидали. Затем барабаны стали выбивать двойную дробь, и лавина башибузуков облепила лестницы. Кто-то забирался, но многие падали, сбитые болтами и камнями.

– Ты! – крикнул Фарук, указывая своим бастинадо. – Здоровяк. Сильный, а? Не хочешь забросить пару своих друзей на стену?

Ахмед кивнул.

– Эфенди, – сказал он, протягивая меч и щит Рашиду.

Сплел пальцы, нагнулся. Мужчина шагнул к нему, взялся за его плечи, поставил ногу на сложенные чашечкой руки. Ахмед резко выпрямился, дернул руками. Мужчина с визгом пролетел над стеной и исчез.

– Вот ослолюб! – рассмеялся офицер. – Не так сильно. Они воины, а не голуби. Просто поднимай их наверх.

Ахмед нагнулся, мужчина поставил ногу. На этот раз крестьянин выпрямлялся осторожно. Человек ухватился за стену, подтянулся и залез.

– Хорошо, – сказал Фарук. – Следующий.

Ахмед принялся за работу. Рашид, стоя рядом, довольствовался своей ролью оруженосца. Влезли человек пять, толпа поуменьшилась; многие перебрались по лестницам, а сейчас лестницы втаскивали наверх.

– Хватит! – распорядился Фарук, подойдя к Ахмеду. – Теперь я, потом он. Ты залезешь следом.

Он поставил ногу – и в следующую секунду уже лез на стену.

Рашид прислонил к стене меч Ахмеда, вложил в ножны свой собственный.

– Это было благословение Аллаха. С Его милостью между нами и греками будет достаточно людей. Поднимай меня! Я дождусь тебя на той стороне.

Ахмед поднял его до самого верха. Рашид уселся на стену, подтянул свою кривую ногу и исчез.

Ахмед огляделся. Первая атака прошла, оставив за собой месиво людей, которые еще лезли на стену или корчились во рву. Над стеной летели стрелы, пущенные лучниками, которые бегом спустились с вала. Подбежала новая толпа людей, с лопатами и мотыгами; они начали подрывать стенки рва, забрасывая его землей. Ахмед схватил в одну руку ремень щита и рукоять меча, подпрыгнул и уцепился другой за выступающий камень. Потом подтянулся и, ставя ноги на какие-то опоры, залез наверх. В кровавую бойню.

Стена глушила шум. А здесь он врезался в Ахмеда, как пощечина. Вопли – людей, падающих с лестниц, которые сталкивают с высокой стены перед ним, других людей, которые рубят и колют, клинок в клинок, щит или шлем. Крики атакующих: «Аллах!» Крики защитников: «Христос! Святая Матерь!» Они были там, и Ахмед впервые увидел их вблизи, своих врагов, людей, которых он пришел убить. Своих врагов, таких же людей, как он сам. Некоторые в доспехах, бьются мечами, топорами, копьями. Другие, как и он, в рубахах, кидают камни и проклятия. Освещенные пламенем факелов, пылавших на каждой башне и на стенах в промежутках между ними. Ахмед видел, как лучник высунулся между зубцов и выстрелил вниз, видел, как его стрела снесла человека с верха лестницы, видел, как этот же лучник отлетел назад, получив камнем из пращи в лицо. Повсюду, куда смотрел Ахмед, люди отчаянно старались убить и еще отчаяннее – не умереть.

Это был ад, и Ахмед смотрел прямо в него. Он застыл на стене, вокруг летали стрелы и камни, но Ахмед не мог пошевелиться, только смотреть. Что-то схватило его за ногу, сильно дернуло; он заставил себя опустить взгляд и увидел Рашида с перекошенным от бешенства лицом, выкрикивающим слова, которые Ахмед не слышал. Крестьянин отвел взгляд, посмотрел на толпу и безумие под высокой стеной.

И тут он увидел. Стяг Пророка. Пронесенный через скопище людей, он привлекал больше всего греческих стрел и камней. Его носитель пал, древко скользнуло, стяг провис; его тут же подхватил следующий мужчина и пал следом. Древко во что-то воткнулось и осталось стоять.

Пророк. Вот зачем Ахмед здесь, послужить ему в святом деле, во славу Аллаха, милостивого и милосердного. Стать ради него мучеником, если таков будет его выбор. Однако стяг был и чем-то еще, об этом кричали перед атакой – он стоил больше золота, чем Ахмеду доведется увидеть за всю жизнь, работая в поле. Бог не в силах вернуть ему малышку Абаль.

Но он сможет вернуть улыбку Фарат, когда жена поймет – никто из их детей больше никогда не умрет из-за того, что в доме нет еды.

Золото, которое он может добыть, – но только если установит этот стяг на стенах Константинополя.

Ахмед скользнул вниз. Теперь он отлично различал слова Рашида – тот проклинал Ахмеда, называл его дураком, сидящим здоровой мишенью для каждого греческого лучника и пращника. Он стал проталкиваться через толпу, которая начинала истончаться по мере того, как раненые отходили в тыл. Но там все еще хватало безумцев или честолюбцев, лезущих на стены, и всякий раз, когда пальцы на древке стяга разжимались, его подхватывали новые руки.

– Куда ты лезешь? – крикнул Рашид, ковыляя рядом, и ткнул его в руку. – Подними щит! Занеси меч!

Ахмед не замечал его. Он добрался до места, где люди сгрудились у стены на шесть человек вглубь, и начал раздвигать их. Кто-то возражал, смотрел вверх и отодвигался. Видел что-то в глазах великана.

Ахмед достиг стяга, когда тот упал, – на этот раз с высоты, ибо последний мученик, державший его, преодолел половину лестницы. Ахмед увернулся от падающего тела и подхватил древко, когда то пролетало мимо. Ткнув тупым концом себе за спину, он наконец-то отделался от Рашида и начал карабкаться вверх.

При таком шуме в голове Ахмеда было так тихо, что он слышал в ней собственные молитвы, слова хвалы Аллаху, милостивому и милосердному, и Мухаммеду, Его Пророку, мир ему. Но он слышал и другие слова – те, что первыми произнесла его малышка-дочь. «Козя, – сказала она, указывая на козу. – Козя».

Что-то пробило ткань рубахи на груди. Камень просвистел у плеча. Прямо над ним, между зубцов, человек поднимал топор. Ахмед поднял стяг Пророка, чтобы защититься… и увидел, как мужчина выпустил рукоять топора и схватился за торчащее из руки древко. Вот он исчез из виду, топор упал; Ахмед почувствовал, как лезвие пробороздило ему бок. Но он не чувствовал боли, перед ним был пустой проем, и он шагнул туда.

Он стоял между двумя зубцами. Тело топорщика еще валилось на площадку. По обе стороны от него греки пытались оттолкнуть лестницы, по которым лезли турки, кололи, рубили, сражались за свою позицию. Но другие уже разворачивались к нему, к великану, внезапно вставшему среди них. У него есть мгновение. Одно.

– Аллах акбар! – закричал Ахмед и взмахнул стягом слева направо, разворачивая в ярком свете имя Мухаммеда.

Мгновение прошло. Что-то сильно ударило Ахмеда в лоб, и он упал. Древко выпало; он катился назад, вниз, сбивая людей, которые сшибали следующих, пока не упал на землю. Ахмед лежал и смотрел, как пламя отражается в натекающей луже крови. Он видел, как лужу накрыла тень; кто-то нагнулся к нему, кричал, но Ахмед не разбирал слов. Потом он почувствовал руки: просунули в подмышки, одна под головой, потащили. Он начал двигаться, сначала медленно, потом быстрее, по скользкой земле. Остановка была неожиданной, его вытошнило, и в этот момент вернулся звук.

– Вставай, дурак! Вставай! Или ты умрешь!

Рашид колотил его, кричал в ухо. Ахмед поднял взгляд и увидел, как люди торопливо перелезают через первую стену, низкую со стороны города. Он подбежал, упал на нее, перекатился и рухнул в месиво грязи и вязанок дерева. Ров. Хватаясь за грязные стенки, Ахмед выкарабкался наверх. Ворота вала широко открыты. В них не было той давки, которую он видел перед началом атаки.

Вперед шли люди, воины в доспехах, кольчугах и шлемах, с большими круглыми щитами и копьями, поднятыми к небу. Ахмеда оттащили с их пути, отволокли к основанию деревянной стены.

У него закрывались глаза. Но он еще успел увидеть знакомое лицо. На нем был один глаз, и этот глаз сиял от удовольствия.

– Ну-ну, деревенский парень… Ты дели, тут уж не ошибешься.

Фарук вытянул руку в традиционном жесте, отгоняющем безумие. Потом опустил ее Ахмеду на плечо.

– И все же, как только мы тебя немного почистим, не сомневаюсь, наш султан будет рад тебя видеть. И наградить. Наградить нас всех. – Одинокий глаз прищурился, рука похлопала по плечу. – Ибо все мы товарищи, верно? Гази Аллаха, хвала ему, да? – Он с улыбкой встал. – И потому мы все разделим награду султана; так будет правильно.

Он отошел. Ахмеду хотелось разобраться, что же ему сказали. Но он почувствовал, что больше не может бодрствовать, даже когда ему на лицо плеснули холодной воды, даже когда начали обтирать лицо грубой тряпкой.

Забвение нашло его. И Ахмед с благодарностью погрузился в него.