Глава 18

Пирьо пыталась успокоиться, пока мыла ботинки, отдраивала штанины, саперную лопатку и скутер в розовом здании под названием «Хлев для восстановления эмоциональной базы». Сюда приходили слушатели Академии, чаще всего вновь прибывшие и обремененные депрессивными состояниями и отрицательной кармой: они снимали напряжение, гладя пони по носу и вдыхая аромат соломы и свежего навоза. Обычно здесь было много желающих поухаживать за животными и почистить стойла, однако в это время суток все сидели по комнатам, предаваясь глубокой медитации, и Пирьо, к счастью, могла спокойно заниматься своим делом.

«Остановись и задумайся. Стряхни с себя тяжкое бремя. Свершившееся – ничто в общей глобальной картине мира», – увещевал ее здравый смысл.

Ведь всего час назад она убила человека в третий раз в своей жизни, и ей было не по себе. Предплечья пылали огнем, сердце бешено колотилось.

– Никак иначе просто не могло быть, – шептала она сама себе.

Женщина Ванда Финн вторглась в ее мир, несмотря на все предупреждения, так запросто. Закономерным последствием явилось то, что верховная жрица Академии натурабсорбции остановила ее раз и навсегда; именно так она и должна была поступить, тем самым обеспечив непоколебимость своего положения приближенной Ату. Другое дело – какую цену приходилось платить за это всякий раз. Внутренний мир Пирьо пошатнулся, душевный покой был нарушен, но чего еще можно было ожидать?

Оставалась лишь одна-единственная проблема: если не соблюдать осторожность, Ату запросто может что-то заподозрить.

«Сбавь пульс, Пирьо», – уговаривала женщина сама себя, поднимаясь по лестнице на верхний ярус хлева.

– Гор, рожденный от девы непорочной, – нараспев молилась она, – путь указующий двенадцати ученикам, воскресший на третий день из мертвых, избавь меня от уныния.

Когда молитва не помогла, Пирьо повторила ее еще пару раз, но по-прежнему без какого-либо эффекта. Она была потрясена, ибо в предыдущие разы все было не так. Как могла она двигаться дальше, если ею завладели демоны и путеводный дух покинул ее? Или теперь она выступила не за правое дело? Но эта Ванда разве не за тем объявилась, чтобы повергнуть в прах все то, что выстроили они с Ату? Почему же у нее по-прежнему дрожат пальцы?

Пирьо прикрыла глаза, скрестила ладони перед лицом и сделала медленный глубокий вдох. Она избавила всех членов Академии от злой энергии Ванды Финн, это точно. И данный поступок никоим образом не мог быть неправильным.

Пробормотав молитву еще раз, Пирьо, к своему облегчению, почувствовала, что ее пульс приходит в норму.

В знак благодарности она кивнула пучку света, проникающему в помещение сквозь окна в крыше, благословила судьбу и принялась сосредоточенно размышлять о случившемся.

Последние несколько часов выдались чрезвычайно насыщенными, в такие моменты совершить ошибку проще простого. О чем-то позабыть, что-то выпустить из виду, и, если были допущены подобные оплошности, необходимо поскорее все исправить.

Пирьо закрыла глаза и отмотала назад пленку в своем воображении, вновь очутившись на месте преступления. Насколько ей представлялось, она нигде не ошиблась, ничего не пропустила.

Нагое женское тело будет обнаружено не скоро, если его вообще когда-нибудь обнаружат. Тут не было никаких сомнений. Оно лежало слишком далеко от тропинки. Она сама все проверила.

Дно самой глубокой лужи в Альварет было мягким, и потому выкопать в нем яму оказалось несложно. Даже самый сильный ливень не вымоет место захоронения тела. С этим все было в порядке. Хоть сейчас иди и проверяй.

Пирьо тщательно замела все следы, которые могли вывести странствующего ботаника или туриста, свернувшего с тропинки, к могиле. Здесь тоже полный порядок.

И, наконец, она удостоверилась, что никто не видел ее в той местности, в том числе и когда она выезжала оттуда.

Пирьо удовлетворенно кивнула и отпихнула пару картонных коробок, стоявших на чердаке. Надо торопиться. Общий сбор членов Академии начнется совсем скоро, как только завершится время, выделенное ученикам на медитацию и самопознание. Пока двор пустовал, и только коварные камеры слежения, которые она сама уговорила Ату установить повсюду на территории Академии, могли поведать о том, что она отлучалась, как и о том, чем занималась по возвращении.

Естественно, она немедленно сотрет видеозапись, как только попадет в офис, тут не ожидалось никаких проблем. Оставалось только барахло приезжей. Пирьо посмотрела на кучку одежды, которую она собственноручно сняла с ее тела: юбка, блузка, нижнее белье, двухцветный ремень, шарф, туфли на шпильках, куртка и носки. Конечно, все это ей предстояло уничтожить и сжечь. Но пока не представится такая возможность, пускай барахло полежит в коробке на чердаке вместе с тряпками, от которых отказались инициированные члены Академии в своей новой аскетичной жизни.

От остальных личных вещей Ванды, в первую очередь от дамской сумки, в которой, в числе прочего, обнаружилась пачка презервативов, косметика, мобильный телефон, ключи от ячейки вокзальной камеры хранения, несколько сотенных купюр, билеты и паспорт, – надо было избавиться немедленно.

Что еще ей было необходимо предпринять?

Ванда Финн в своем заявлении сообщила, что в одиночестве эмигрировала из Ямайки несколько лет назад и бросила работу. Она снимала комнату на окраине Лондона, но стремилась поскорее покончить с таким образом жизни. Ей незачем было оставаться в Лондоне, этот период ее жизни остался в прошлом. Она аннулировала все свои подписки, в том числе и договор с интернет-провайдером. Продала все движимое имущество – компьютер, радио, телевизор, мебель и кое-какую одежду. Ванда надеялась, успешно прослушав базовый курс, остаться в Академии в качестве постоянного члена.

Больше она ни о чем не сообщала при переписке, так что ситуация казалась Пирьо вполне благоприятной. Женщина не оставила никаких заметных следов во время последней в своей жизни поездки, а если б даже и оставила, Пирьо просто-напросто станет при любом удобном случае отрицать знакомство с этой девушкой и ее планами на будущее. А кто на свете смог бы доказать обратное? Ведь компьютер Ванды Финн был продан. В Англии у нее не существовало никакой родни. С Лондоном ее ничто не связывало, то есть у нее явно не осталось там ни близких друзей, ни коллег, с которыми она поддерживала бы контакт.

К тому же Пирьо еще утром стерла с жесткого диска все данные, которые могли бы указать на факт переписки с Вандой. И что же можно было еще предпринять? Быть может, найдется свидетель их поездки из Кальмара в Альварет? Наверняка, но, по крайней мере, не из знакомых Пирьо. Даже если кто-то и видел ее в обществе какой-то девушки, разве сможет посторонний человек вспомнить о таком незначительном факте спустя каких-то пару недель?

«Это невозможно. Сегодня там было столько незнакомых лиц», – размышляла она.

Конечно, последняя крупная волна туристов уже миновала, но не менее сотни гостей перемещались по дорогам западного побережья в связи с каким-то мероприятием, организованным коллекционерами произведений искусства.

Этот день явно не принадлежал к числу дней, когда некое особое событие или какой-то необычный человек, повстречавшийся в пути, выделяет эту дату из ряда остальных. Нет-нет, можно было больше не забивать себе голову этими мыслями. Ванду Финн объявят в розыск еще не скоро, и кто тогда в этой связи сможет вспомнить именно об этом дне?

Пирьо помотала головой и положила в дамскую сумку пару здоровенных камней. Правда, она не успеет вернуться в зал к началу общего сбора, после того как закинет ее к чертовой матери подальше в Балтийское море. Слава богу, без присутствия Пирьо по-прежнему ничего не начинали.

Пирьо переоделась во все белое и вошла в зал, преисполненная душевного спокойствия. Сейчас, перед приходом Ату, она снабдит всех слушателей необходимыми наставлениями в соответствии с их рангом. В нынешнем октябре свет, проникающий в актовый зал, еще сохранял кристальную прозрачность и чистоту, и помост, вымощенный стеклянной плиткой, на который вскоре поднимется Ату, сверкал теплым золотистым сиянием, от него было глаз не оторвать, как и от самого учителя.

Когда он появился в зале, все собравшиеся, по обыкновению, смолкли и устремили на него взгляды, полные надежд. Все жили и дышали этими собраниями, ибо слово Ату являлось кульминацией всего дня, неважно, произносилось оно здесь, в зале, или на рассвете на пляже. В присутствии Ату Абаншамаша Думузи находились ответы на все вечные вопросы и мучительные поиски и ученики буквально таяли перед ним.

Удивительно, насколько важно ощущать себя частью всего этого великого процесса, думала Пирьо.

Когда Ату вышел вперед в шафранной тунике с прекрасными орнаментами на рукавах, словно неожиданно во тьме зажегся свет, разлилось сияние энергии и жизни. Будто, сама истина оказалась вдруг созерцаемой, когда он простер руки к собравшимся, заключая их в свой мир.

Некоторые его последователи говорили, что считают эти собрания итогом своего паломничества, посредством их достигая абсолютного очищения души и тела, а впереди открываются новые пути, негаданные и совершенные. Другие воспринимали происходящее менее конкретно и объективно – они просто поддавались чистому порыву и позволяли «чуду проникнуть в душу».

Но, независимо от того, что именно испытывал каждый из присутствующих в ходе этого действа, всех их объединяло то, что они заплатили немалые суммы за возможность сидеть на полу в этом зале скрестив ноги, а Пирьо распоряжалась, кого из них принять в Академию, и рассаживала их перед каждым сеансом. Хотя сама она, как и все остальные, поклонялась Ату, для нее это поклонение носило несколько иной характер, в каком-то смысле более осязаемый.

Ату символизировал для Пирьо в первую очередь мужское начало, воплощенную сексуальность, новаторство, стойкость и, наконец, духовность в одном лице. Именно так она воспринимала его ровно с того момента, когда впервые повстречалась с ним. Возможно, с годами Пирьо стала придавать меньше значения статусу пророка и духовного лидера, которого все эти годы добивался сам Ату. Но так, конечно, было не всегда.

А путь этот был ох каким долгим!

Кангасала была не только весьма фешенебельным городом, но еще и находилась совсем недалеко от Тампере, второго по величине города в Финляндии, и в непосредственной близости к провинциальному городишке, где родители Пирьо обосновались и решили растить своих детей. Там, рядом с легендарным поэтическим местом, которое славилось своими природными красотами и привлекало богатых туристов, родители строили свои огромные надежды на будущее. Все могло бы сложиться прекрасно, но так не случилось, поскольку ни у отца, ни у матери Пирьо не нашлось тех качеств, которые могли бы способствовать реализации их амбициозных планов. И все их грандиозные мечты нашли свое воплощение в крохотном и из рук вон плохо обустроенном торговом киоске. Этот киоск характеризовался наличием скромной клиентской базы и отдаленным местоположением, это была всего лишь примитивная лачуга, выстроенная во время Первой мировой войны из досок и всякого строительного мусора, которому больше нигде не нашлось применения. Каждая зима была ледяной, а каждое лето – знойным, и мошкара с близлежащих болот жутко докучала членам семьи. Так и тянулись их будни.

Из такой вот убогой исходной точки брала начало вселенная их семейства. Именно здесь родители и трое их ребятишек должны были изыскивать средства к существованию, устанавливать свой социальный статус и получать «сырье», необходимое для формирования культурного уровня и общего развития.

Поэтому значимые мировые события и представления о вожделенных перспективах просачивались в малоинтересную жизнь Пирьо исключительно посредством глянцевых журналов, продаваемых в киоске. Таким образом наметились некоторые варианты будущего, но осуществить эти потенциальные возможности можно было только при условии отрыва от родного гнезда. И Пирьо стала мечтать о способах самореализации, которых с каждым днем становилось все меньше и меньше, особенно после того, как отец заставил ее бросить школу, чтобы она могла подменять его в киоске.

В то же время младшие сестры Пирьо не были поставлены в такие тяжкие условия – родители явно любили их гораздо больше и никоим образом не стесняли. Они ходили в город на танцы, их обучали игре на музыкальных инструментах, даже одевали не в пример приличнее. И все это на деньги, которые с трудом добывала она, Пирьо. Это обстоятельство мучило и огорчало ее каждый божий день, а если называть вещи своими именами, просто-напросто злило ее и нагнетало ревность и жажду мести.

И когда в один прекрасный день младшая сестра явилась домой с котенком и ей позволили оставить его, накопленная обида проявилась в полную силу.

– Вы всегда отвечали мне отказом, когда я просила завести домашнее животное, – заорала она. – Я ненавижу всех вас! Будьте вы все прокляты!

В награду за прямоту она получила звонкие пощечины, а котенок остался в доме.

Спустя неделю Пирьо исполнялось шестнадцать лет, но ей и не подумали что-то подарить.

В тот день девушка раз и навсегда осознала, что ей абсолютно безразлично все происходящее вокруг, ибо, о чем бы она ни мечтала и к чему бы ни стремилась, самые значительные события проходили стороной, а на ее долю все равно выпадало что-то мелкое и неприметное.

Ненавидя сестер и собственную никчемную жизнь и маясь от скуки, Пирьо в тот же вечер завязала знакомство с сомнительными личностями из Кангасалы, что, как и следовало ожидать, привело ее к довольно рискованным занятиям.

Однажды, обнаружив ее позади киоска за курением гашиша в компании каких-то отморозков, отец так жестоко выпорол Пирьо, что она несколько дней не могла не только спать, но и просто лежать.

А пока заживали ее телесные и душевные раны, девушка случайно услышала, как мать предостерегает ее сестер – мол, никогда не уподобляйтесь своей старшей сестре. «Да этого и не случится. Слава богу, в нашем сервизе есть только одна треснутая чашка. Ваша сестрица дурная девчонка, не то что вы, мои ангелы», – всадила она нож ей в спину.

– Так, может, поскорее выбросим эту треснутую чашку на помойку? – рассмеялась младшая сестра.

Выбросить треснутую чашку? Так говорили они о ней.

Если б Пирьо умела плакать, то заплакала бы, но она уже давно поняла, что уязвимость ей в жизни ни к чему. И все-таки ей надо было как-то отреагировать на услышанное, чтобы окончательно не свихнуться.

Возмездие проявилось в том, что ночью Пирьо встала с кровати и убила котенка сестры, а затем выложила его дохлое тельце прямо на прилавок в киоске. После этого она забрала из кассы столько денег, на сколько считала себя обманутой, а остальную выручку оставила в открытом доступе для случайных прохожих. И, оставив за собой распахнутую настежь дверь и закинув сумку через плечо, ушла из дома в твердом намерении никогда сюда не возвращаться.

На некоторое время Пирьо сошлась с парой англичан и кучкой полубезумных представителей богемы из Хельсинки и жила в арендованном коттедже на другом конце города. Поскольку новые приятели, которые были постарше ее, вели образ жизни куда более экстравагантный, чем могли принять местные жители, довольно скоро эта компания с участием Пирьо стала городской притчей во языцех.

Существуя в этой достаточно нестандартной форме общежития, она впервые научилась получать удовольствие от наблюдения за невероятными вспышками, которые зажигало в небесах северное сияние. От созерцания недвижных озер. От опьянения самогоном в сочетании со случайным сексом. Хотя в некотором смысле это было счастливое время, она все же с грустью осознавала, что последние проблески детской непосредственности навсегда покидают ее.

В конце концов в социальные органы поступило такое количество яростных обращений от людей, проживающих по соседству с «общежитием», а также от ее собственных родителей, что официальным представителям пришлось вмешаться в ситуацию.

Но когда социальные работники пришли в общежитие, оказалось слишком поздно, потому что Пирьо уже сбежала, обчистив общую кассу до копейки.

С этими скромными сбережениями в кармане, слепо веря в то, что счастье поджидает ее прямо за углом, девушка устремилась в Данию, в Копенгаген, самый бедный на предрассудки город Скандинавии. Там она несколько месяцев прожила в «Молодежном доме» в Нёрребро, где околачивались все самые подозрительные личности, каких только можно и нельзя себе представить, и вскоре перепробовала все без исключения, что можно пить или курить.

После нескольких шумных стычек с задающими тон девушками, на тему «кто с кем из парней будет спать», Пирьо выставили за дверь, и у нее не осталось иного выхода, кроме как жить на улице. С месяц помотавшись по городу в качестве бездомной и выклянчивая последние деньги у пьяниц или наркоманов, она наконец повстречала паренька немного постарше, у которого имелась собственная квартира. Он был очень доброжелательным, всегда нежно улыбался ей. Звали его Франк. Он рассказал ей о том, что самой мощной движущей силой в жизни является не секс и не алкоголь, но воспитание души и ее переход на более высокий уровень. Звучали его слова довольно странно, однако вполне возможно, что, руководствуясь его наставлениями, она выберется из дерьма, в котором погрязла по уши, а потому Пирьо слушала его внимательно.

Его убеждения звучали весьма незатейливо. Стоит лишь делать кое-какие усилия и культивировать в себе сознание, что тело и плоть могут освободиться от своих потребностей, если совершенствовать духовность и заниматься медитацией, – и ты обретешь путь к свободе и счастью.

Так почему бы и нет? По крайней мере, ее никто не дергал, и она просыпалась без ощущения, будто в черепе у нее копошатся какие-то насекомые, и без ненависти к самой себе.

Пирьо становилась сильнее духом и постепенно обретала внутреннюю гармонию, по мере того как опыт изучения души и душевных энергий оказывался все более сложным и обширным. Днем оба работали в «Бургер Кинг» на Ратушной площади, облаченные в крошечные шапочки и униформу, пропитанную запахом пережаренного масла, фастфуда и приторных газированных напитков. На что-то ведь им надо было жить. Все остальное время проходило во всевозможных расширяющих сознание практиках, как-то: ясновидение, курсы йоги, встречи с экстрасенсами для составления гороскопов и гадания на картах таро. В результате осталось не так уж много ответвлений мистицизма, с которыми они не познакомились за тот период жизни.

На протяжении первых нескольких лет, несмотря на вожделение Пирьо, они прожили в целибате, дабы вся доступная энергия находилась целиком и полностью в распоряжении души. Но все же настал момент, когда Франк почувствовал, что планеты, психодинамика и будущее перестроились для другой цели, и отказался от обета безбрачия.

– Теперь я готов испытать свое тело во взаимодействии с другими телами, – сказал он. Эта перемена касалась только его, и ей скрепя сердце пришлось принять это решение. Да и к чему был ей секс с другими мужчинами, если она желала одного только Франка?

Именно с момента укоренения этой перемены Франк положил начало своему альтер эго и преобразился в Ату Абаншамаша Думузи, а Пирьо стала весталкой при нем – Пирьо Абаншамаш Думузи.

Отныне функция Пирьо заключалась в том, чтобы помогать Франку, то есть Ату, и поддерживать его. И хотя ее положение, несомненно, являлось привилегированным по отношению к остальным служителям культа, все же на практике оно накладывало на Пирьо кое-какие ограничения.

И это несоответствие она стремилась во что бы то ни стало устранить.

Ибо у нее имелись свои амбиции.