Глава 17

Поначалу Альберта всем нравилась. Она охотно со всеми обнималась, порхала между школьными зданиями, веселила всех и заставляла девушек громко хохотать. Но так было только сначала, позже все изменилось. Ее бесцеремонность в отношении девушек, имевших собственные планы на школьных парней, была беспощадна. И отнюдь не потому, что ее могли заподозрить в каких-то гадостях, – просто она была слишком легкомысленна. «Нильс такой милашка, правда?» – такую фразу она могла бросить между делом, а одна из девушек тяжко вздыхала с заднего ряда. Потому что ее парень попал в прицел.

Глаза Альберты искрились, когда она говорила о поцелуях, которые ей удалось заполучить. Она беззастенчиво рассказывала о горячем дыхании мальчиков, не задумываясь о том, что кому-то ее слова могли причинить боль. Говорили, что она распущенная и привыкла получать все, на что покажет пальцем, но это было не так – по крайней мере Инга это заметила. Правда заключалась в том, что Альберте даже не требовалось ни на что показывать, чтобы заполучить желаемое. Все случалось само собой.

Именно отсюда брала истоки печаль Инги, она этого и не скрывала. Она расстраивалась не из-за того, что Альберта отбила у нее парня, но потому что он сам предложил себя Альберте, и этот факт до сих пор не давал ей покоя, даже по истечении семнадцати лет.

Карл перевел взгляд на ее супруга, который безвольно сидел на диване и дрожал, потупив взор. Видимо, Альберта обладала фантастической чувственностью, из-за чего с ней никто не мог конкурировать. Вот здесь и подстерегала ее опасность.

– Инга, я спросил у вашего мужа, знает ли он имя человека, с которым Альберта встречалась вплоть до самой смерти. А вам известно его имя?

– Кристиан Хаберсот задавал мне этот вопрос не меньше десятка раз, когда расспрашивал всех, кто имел отношение к народной школе. Мы уже общались с представителями криминального отдела полиции Рённе, но Хаберсот решил повторить допрос, он никак не унимался. Я сказала, что однажды Альберта произнесла его имя, так как считала, что оно очень экзотичное. Но я так и не смогла вспомнить его тогда, а сейчас и подавно.

– Совсем никак?

– Совсем. Кроме того, что оно состояло из нескольких частей и в совокупности звучало как-то совершенно неудобоваримо. Первая часть была вроде короче остальных… Кажется, напоминало что-то библейское.

– Насколько короткое было имя? Типа «Адама»?

– Нет, возможно, всего из трех букв, но, честно говоря, я не имею никакого желания об этом думать.

– Лот, Сим, Ной, Иов, Коа, Гад, Сиф, Аса, – посыпалось из Ассада.

Какого лешего этот араб, стопроцентный мусульманин, назубок выдает такое количество библейских имен?

– Нет, думаю, не подходит ни одно из перечисленных. Я уже сказала, что не хочу занимать голову этой ерундой.

– А что насчет других частей имени? – настаивал Карл.

– Понятия не имею. Какая-то тарабарщина, я же уже говорила. Типа Симсалабимахалаймахалай.

Она улыбнулась. По-видимому, не без оснований.

– То есть вы больше ничего про него не знаете? Вы уверены?

– Да. Кроме того, что он, видимо, приехал откуда-то из Копенгагена. По крайней мере, точно не был борнхольмцем или ютландцем, насколько я поняла. Ну и еще, конечно, его этот «Фольксваген», о котором мы с Кристоффером уже упомянули.

– Вот этот? – Ассад протянул ей фотографию, сделанную на парковке.

Инга внимательно посмотрела на снимок.

– По крайней мере, цвет и форма совпадают. Но тут нормально не разглядишь.

– Вы не припомните каких-нибудь особых примет у этой машины?

– Особых примет? Да я и видела-то ее только сзади, и то издалека.

– Может быть, какие-то бросающиеся в глаза вмятины или царапины, цвет номерного знака, шторки на окнах? Что-нибудь особенное…

Она улыбнулась.

– Стекла были замазаны, номерной знак старого образца, черный с белыми цифрами; сбоку на кузове была какая-то черная изогнутая линия, которая как будто бы тянулась с крыши. Еще, мне кажется, на колесах присутствовал белый цвет, широкая белая полоса вокруг дисков; но тут я не уверена. К тому же, может, я вообще совсем не этот автомобиль видела на дороге.

– Вы говорите, изогнутая линия?

– Не знаю, могла быть просто грязь, или как? – Она повернулась к мужу: – Кристоффер, ты помнишь что-нибудь о машине?

Тот отрицательно покачал головой.

О’кей, черные номера. Теперь они по крайней мере узнали, что транспортное средство зарегистрировано раньше 1976 года, если это как-то могло им помочь.

– Карл, как ты считаешь, супругов Дальбю можно считать невиновными?

Мёрк несколько раз успел переключить коробку передач, прежде чем ответил.

– Для меня вопрос заключается в том, Ассад, кто такая вообще была эта самая Альберта. Вот о чем я в данный момент думаю. Наверное, я смогу ответить тебе только тогда, когда мы будем знать о ней чуть больше. Инга Дальбю – явно чрезвычайно жесткая и обозленная женщина, и все же она скорее реалистка, а потому сейчас я не имею особых оснований в чем-либо ее подозревать. Теперь Кристоффер. Этакий флегматик, который стоит на пороге и курит – и ни за что на свете не посмеет восстать против своей жены. Мог ли он увлечься настолько, чтобы пойти на убийство из ревности? Я сильно сомневаюсь в этом.

– А тебе не показалось странным то, что много лет спустя он вспомнил о замазанных стеклах? И то, что она вспомнила о белых линиях на дисках, полосе сбоку и черном цвете номерного знака? Скажи, ты сам смог бы запомнить все эти детали?

Карл пожал плечами. Он искренне был уверен в том, что смог бы.

– Скажи-ка, а нам, случайно, не надо ехать в противоположном направлении? Разве мы не должны были отправиться в дом престарелых в Рённе, навестить сестрицу Юны? – спросил Ассад.

– Должны. Но, я думаю, сначала нам следует отыскать место под названием Элене. Возможно, нам встретится кто-нибудь, кто проживает там с тех самых времен и помнит лагерь хиппи.

– Думаешь, Хаберсот сделал не все, что мог, в этом направлении?

– Всё; вопрос лишь в том, достаточно ли оказалось его усилий. Он несколькими способами намекнул нам, что мы должны сосредоточиться на поисках мужчины с увеличенного фрагмента фотографии, обнаруженной у него дома, правильно? Вот я и пытаюсь вникнуть в суть и выяснить, с каким человеком мы имеем дело, потому что в настоящий момент, Ассад, я ни черта не понимаю.

Путь оказался длиннее, чем рассчитывал Карл, и солнце уже садилось. И хотя оставалось не менее полутора часов до наступления ночи, тени уже заметно удлинились и пейзаж обесцветился.

– Карл, здесь какое-то невероятное количество деревьев. Ты сам-то знаешь, куда мы едем?

Мёрк покачал головой.

– Позвони Йонасу Равно; он подскажет, как нам найти то, что надо.

– Скоро шесть, он уже ушел со службы.

– Попробуй. У тебя есть номер его мобильного. И включи громкую связь.

Судя по всему, в этих краях было принято рано ужинать, и потому Равно воспринял их звонок без особого энтузиазма.

– У вас что, нет навигатора? Вы не можете им воспользоваться?

В конце концов он все-таки сжалился и объяснил Карлу, что им надо попытаться найти тропинку, ведущую к речушке Эле О; она ответвлялась от Эленевай напротив таблички, обозначающей начало государственного заповедника, и тут невозможно было ничего перепутать, так как на табличке была нарисована птица в сопровождении не слишком любезной надписи: «Проход запрещен».

Улица Эленевай извивалась, как угорь, и все-таки они нашли табличку, расположенную над другой, меньшей по размеру, которая указывала в сторону тропинки к Эле О, а затем обнаружили тупик и, по всей видимости, заброшенный дом с сараем в окружении заросшего травой участка.

– Странное место. И что ты собираешься здесь делать, Карл? – полюбопытствовал Ассад, когда они вылезли из машины.

Мёрк покачал головой. Сложно было представить себе лагерь хиппи в столь безжизненном месте.

– Быть может, он нам что-нибудь расскажет, – Карл указал в направлении крошечного пятна на тропинке, которое потихоньку двигалось в их сторону.

Они стояли с минуту, пока к ним ковылял мужчина в укороченных штанах. Ему было лет семьдесят пять, не меньше. Сам он, вероятно, считал, что бежит со всех ног. Вообще-то он не собирался останавливаться – возможно, понимал, что ему будет непросто начать с начала, – но все-таки предпочел встать, вытянув руки в стороны и фыркнув, прежде чем наконец ощутил готовность вступить в контакт с приезжими.

– Прекрасно, друг мой, – сказал Карл, имея в виду степень его спортивной подготовки с учетом возраста.

– Да уж, надо встретить шестидесятилетие в форме, – ответил старичок на махровом диалекте, хрипя легкими.

Всего шестьдесят?! Помилуй бог, надо бы поскорее отправить его туда, откуда он явился.

– Вы проживаете поблизости? – спросил Карл.

– Что вы! Я живу в Гамбурге. Просто далековато убежал от дома. Наверное, надо было раньше свернуть.

Ассад рассмеялся. Что ж, значит, у них со старичком сходное чувство юмора.

– В таком случае, я подозреваю, что вы немного в курсе местной истории.

– Что именно вы хотите узнать?

Карл махнул рукой в сторону заброшенного здания и ввел собеседника в курс дела.

– Нас уже сто раз спрашивал об этом тот самый назойливый полицейский из Сванеке, – ответил старичок. – Да, в течение полугода здесь жили какие-то молодые люди. Прежний хозяин не был слишком щепетилен в вопросах зарабатывания денег.

– Почему вы так говорите?

– Потому что тут ошивалась куча хиппи, которые нам тут сдались как собаке – пятая нога. Пестрые тряпки, нечесаные волосы до задницы… Ошивались здесь и занимались какой-то галиматьей, причем явно с мистическим уклоном.

– Например?

– Бегали по земле босиком и махали руками в направлении солнца. По вечерам жгли костры и носились вокруг них, зачастую нагишом. Нам как-то дико было смотреть на это все. – Он ухмыльнулся.

– С мистическим уклоном?

– Да, они разрисовывали тела всякими знаками и молились, словно правоверные католики. Кое-кто говорил, что они последователи Асатру, но мы, местные жители, считали их просто ненормальными, как и многих других туристов.

– Любопытно… И что за знаки они на себе рисовали?

– Понятия не имею. Какие-то каракули. – Старичок вдруг оживился. – Похожие на те, что малюют индейцы.

– Как забавно…

– Да уж. А над входом в дом у них висел огромный щит. Кажется, там было написано «Небесный свод».

– Но они не проповедовали свою веру? И не учиняли в округе какие-нибудь неприятности?

– Нет-нет. Вообще-то они были мирными и спокойными. Просто немножко не в себе, как я уже сказал.

Карл кивнул на сумку Ассада, откуда тот незамедлительно извлек фотографию мужчины с «Фольксвагеном»-«буханкой».

– А вот этого парня не узнаете? – спросил сириец.

– Ах да, этот снимок полицейский тоже всякий раз демонстрировал. Я неоднократно говорил, что у них имелся подобный фургон, но понятия не имею, кто этот мужчина. Я тогда как-то не особо в них вглядывался.

– То есть в то время вы не выбирались на ежедневный моцион?

– Ясен пень, что нет. Может, вы решили, что я сейчас бегаю каждый день?

Они получили кое-какую дополнительную информацию. Да, номерной знак был черного цвета. Да, сверху с обеих сторон на верхней части кузова машины были нарисованы черные изогнутые линии. Но больше ни слова ни о каких отличительных признаках – ни вмятин, ни царапин. Плюс удалось выяснить, что в этой местности проживала в то время кучка молодежи, примерно поровну парней и девушек, и в один прекрасный день они исчезли. Такие были дела. С тех пор хозяин селил к себе исключительно немцев: вроде бы они обеспечивали ему более высокий доход.

– Вы – или, возможно, еще кто-нибудь – могли бы подсказать нам, какого числа они покинули насиженное место? Это произошло примерно в те дни, когда разыскивали Альберту Гольдшмидт.

– Не знаю… я-то точно не подскажу. Я часто уезжал в командировки, отсутствовал и в тот период. Я – биохимик, специализируюсь на энзимах, тогда уезжал в Гронинген проводить исследования. Речь шла о производстве картофельной муки, если вам вдруг любопытно это узнать.

Он рассмеялся. Ассад выпучил глаза:

– Картофельная мука? Ой, так это замечательная вещь! Особенно когда у верблюда «случная болезнь», надо…

– Благодарю. Мне кажется, сейчас история про верблюдов вряд ли будет актуальна для уважаемого господина. – Карл вновь обратился к старичку: – А как насчет вашего пожилого соседа, который сдает здание? Он-то ведь должен знать, когда именно они снялись с места?

– Что?! Да он вообще ни бельмеса не знал; он и жил-то в совершенно другом месте на острове. Ему главное было, чтобы исправно платили за съем, а дальше пусть делают что хотят.

Собеседник назвал им свое имя, затем погрузился в собственные думы и пошкандыбал дальше, с шумом вдыхая и выдыхая воздух.

– Мне кажется, скоро мы более основательно вникнем в документы официального расследования и даже в личные записи Хаберсота. Наверняка много чего можно вычитать из материалов, вместо того чтобы мотаться куда Сигурд драконов не гонял.

– Кто не гонял кого?

– Забудь. Пословица есть такая.

Дом престарелых Снорребаккен, где жила сестра Юны Хаберсот, представлял собой инфернальное сочетание сверкающих стекол и выкрашенных серой краской стен, здание прямо-таки искрилось новизной.

Сюда прекрасно вписалась бы преуспевающая аудиторская фирма или частная клиника пластической хирургии, но никоим образом это здание не ассоциировалось с казенным учреждением, где старики доживают свои последние дни.

– Реакции Карин Кофоэд немного заторможены, – сообщила сиделка, сопровождавшая их до комнаты. – К сожалению, слабоумие наложилось на болезнь Альцгеймера. Но если вы сумеете придерживаться одной-единственной темы, есть шанс на момент просветления.

Сестра Юны Хаберсот сидела в кресле чуть сгорбившись, хаотично размахивая руками. Улыбка на ее лице казалась застывшей, но руки жили своей активной жизнью, словно она дирижировала симфоническим оркестром на воображаемом концерте.

– Я ненадолго оставлю вас, чтобы не рассеивать ее внимание, – с улыбкой пояснила сиделка.

Карл с Ассадом уселись на диванчик напротив старушки и принялись ждать, когда ее взгляд остановится на них.

– Карин, мы хотели бы побеседовать с вами о Кристиане Хаберсоте и его расследовании, – наконец приступил к делу Карл.

Старушка кивнула и вновь погрузилась в собственный мир. Спустя несколько мгновений она принялась рассматривать свои растопыренные пальцы, а затем повернулась к гостям, кажется, придя в чуть более адекватное состояние.

– Потому что… Бьярке! – констатировала она.

Карл с Ассадом переглянулись. Им придется непросто.

– Да, Бьярке больше нет, это правда. Но мы хотим поговорить с вами о Кристиане не в связи с Бьярке.

– Бьярке – это мой племянник, он играет в футбол. – Она стушевалась. – Э, нет, не то… Как это называется?

– Бьярке проживал вместе с вами и вашей сестрой Юной в течение некоторого времени, так нам сказали. – Ассад сдвинулся на самый край дивана, чтобы оказаться поближе к собеседнице. – Тогда они с Кристианом развелись, и она стала встречаться с другим человеком. Много лет назад, тогда вы жили вместе. Вы помните это?

От волнения ее гладкий лоб прорезала глубокая морщина.

– У-у, Юна… Она так злится на меня…

– На вас, Карин? Разве она злится не на Кристиана? – Карл тоже пододвинулся к старушке поближе.

На некоторое время она вновь отвлеклась от них. Выглянула в окно, немного помотала головой, как будто реагировала на внутренний монолог. Кисти ее рук слегка подрагивали. Затем лоб разгладился, тело успокоилось. Судя по всему, толку от этого не было никакого.

– Карин, вы не припомните, Юна ругала Кристиана из-за затеянного им расследования?

Вопрос, несомненно, достиг сознания Карин, потому что она повернулась к Карлу с выразительным взглядом. Однако ответа не последовало.

– Бьярке мертв. Он мертв, – повторила она, возобновляя движения руками.

Ассад с Карлом переглянулись. Если собеседница вдруг выдаст им более-менее толковый ответ, можно будет считать это чистым совпадением, этаким выстрелом от бедра. Мёрк дал знак своему помощнику, который тут же вытащил фотографию с парнем и «буханкой».

– Вы никогда не слышали, чтобы Кристиан или Юна говорили вот об этом человеке? – рискнул Карл. Это была последняя попытка.

– Об этом длинноволосом симпатяге, – добавил Ассад.

Карин в смятении посмотрела на них.

– У Бьярке были длинные волосы. Всегда, – сказала она. – Как у этого человека.

– Ну да, а вот об этом самом человеке кто-нибудь когда-нибудь упоминал? – Карл отчаянно пытался уцепиться за ее же слова.

Видимо, она старалась сосредоточиться на том месте на снимке, куда указывал его палец, но ничего не получалось.

– Карин, а вы помните, как его звали? Может быть, Ной?

Она откинула голову назад и расхохоталась с открытым ртом.

– Ной! Помните, у него была куча зверюшек?

Карл посмотрел на Ассада.

– Думаю, на этом нам стоит завершить; что скажешь?

Помощник уныло закивал. Видимо, у него не нашлось подходящей моменту шутки про верблюдов.

– Можно позвонить Юне Хаберсот и сразу же спросить о парне на снимке. Но она наверняка бросит трубку.

Ассад задумчиво кивнул и задрал ногу на приборную панель.

– Да уж, она точно бросит трубку. Может, лучше вернемся к ней и внезапно ткнем ей в лицо эту фотографию?

Карл нахмурился. Вернуться в Окиркебю? Уж лучше проглотить гвоздь. Он набрал телефон Юны Хаберсот и услышал в трубке голос, от которого едва не вылетели стекла.

– Да, простите, Юна, что я вас снова побеспокоил, мне никоим образом не хотелось вас потревожить. Мы только что побывали в доме престарелых у вашей сестры, вам от нее большой привет. Мы немного побеседовали с ней о былом и в связи с этим хотели бы задать вам несколько вопросов относительно вашего знакомства с молодым длинноволосым мужчиной, который когда-то колесил по острову в голубом «Фольксвагене»-«буханке».

– А кто вам сказал, что я с ним знакома? – зарычала дама. – Моя сестра? Да она совсем выжила из ума, неужели вы не заметили этого, идиоты проклятые?

Карл прищурился. Он еще не вполне привык к прямолинейности, отличавшей манеру речи Юны Хаберсот.

– Ну как же, это сложно не заметить. Позвольте, видимо, я не вполне ясно выразился. Нас не интересует ваше знакомство с другим мужчиной; нас интересует только, знаете ли вы что-нибудь о мужчине, проживавшем в Элене в общине хиппи, носившем короткое имя, вероятно, библейское, и приехавшем из Копенгагена? Никакой звоночек не прозвенел?

– Так, значит, вот о чем вы расспрашивали Карин?.. Прекратите шататься по округе и расспрашивать людей обо мне и моих знакомствах, придурки. Я только что потеряла сына, так что хватит, черт возьми, названивать мне!

Ясно?!

Карл вытаращил глаза. Кажется, она не испытывала никакой печали по этому поводу.

– Конечно, Юна, мне все ясно. Но согласитесь, что телефонный разговор гораздо лучше официального допроса в полицейском участке? Нам необходимо получить информацию об этом человеке, а вы принадлежите к числу тех, кто может что-либо знать о нем. У нас есть фотография…

– Понятия не имею, о ком вы говорите. Наверняка какое-нибудь очередное дерьмо, раскопанное в бумагах Кристиана. – На этих словах она-таки бросила трубку.

– Что? – не понял Ассад.

Мёрк сглотнул.

– Ничего. Она неправильно поняла меня и свалила все в одну кучу. Я не смог прорвать ее оборону.

Ассад устало взглянул ему в глаза.

– Может, все-таки съездим и вколотим эту фотографию ей в башку?

Но Карл только покачал головой. К чему эти усилия? Юна уже продемонстрировала полное нежелание сотрудничать. Карин была вне зоны досягаемости, Бьярке уже не мог помочь им в силу естественных причин. Надо смириться с отсутствием какой бы то ни было помощи со стороны жалких остатков ближайших родственников Кристиана Хаберсота.

– Тогда что?

– Тогда ты отправишься в Листед и поможешь Розе, – улыбнулся Карл. – Боюсь, что мне придется остаться в Рённе и подробнее ознакомиться с официальным расследованием дела. – Он забрал у Ассада папку и с готовностью протянул ему ключи от машины. – По случаю такого события можешь сначала отвезти меня в гостиницу.

Мгновение спустя Мёрк уже пожалел об этом жесте, что, вообще говоря, было вполне предсказуемо.

Невероятно, какое жуткое количество опасных обгонов можно совершить на протяжении короткой поездки через Рённе.

Много к чему можно было придраться при ближайшем ознакомлении с документами, предоставленными Биркедалем. Во-первых, информация, содержащаяся в них, не обновлялась с 2002 года; во-вторых, в ходе официального расследования дела версия о преднамеренном убийстве никогда не выдвигалась. Возможно, так сложилось в силу внутриведомственной политики, ибо, когда речь идет о подозрении на убийство, дело невозможно закрыть просто так. Или же сам факт столкновения никогда не изучался достаточно тщательно.

Но Карл прекрасно понимал, что настоящая причина могла оказаться до неприличия банальной: давление со стороны Хаберсота останавливало все действия со стороны других участников. Ведь он действительно оттолкнул людей, когда стал чересчур назойлив в своих теориях.

Мёрк кивнул. На таком острове, как Борнхольм, убийство не относилось к разряду повседневных явлений. Раз в связи с данным случаем специалистов из Копенгагена не вызывали – кто мог поколебать уверенность не особо искушенных местных следователей в сути случившегося? Разве что Хаберсот… Едва ли его воспринимали всерьез.

Насколько Карл понял из материалов, полиция Рённе приняла версию с водителем, скрывшимся с места происшествия, но так никогда и не выяснила, какое транспортное средство совершило наезд и кто находился за рулем. Лишь настойчивость Хаберсота и непомерные временны́е затраты способствовали развитию иной версии произошедшего; но кто сказал, что он был прав?

Спустя пару часов на пороге гостиницы показались Ассад и Роза.

Сириец был похож на полудохлую кошку. Добравшись до кровати, он рухнул на свою половину, уже через две минуты отрубился с открытым ртом – и благодаря своим полипам задал такого храпака, что сотрясалась вся комната.

Роза тоже не горела желанием доложить результаты разбора и упаковывания наследства Хаберсота. Очевидно, с этим можно было подождать, так как она намеревалась немедленно отправиться на боковую.

«Счастливица», – подумал Карл, укладываясь рядом с кудрявым монстром, сочетающим в себе свойства отбойного молотка и стада обезумевших антилоп гну. Он подавил в себе навязчивое желание положить на лицо Ассада подушку и надавить сверху посильнее. Вместо этого принялся растерянно озираться, пока его взгляд не остановился на мини-баре.

«Явно лучше, чем беруши», – решил Карл, открывая холодильник. Ему понадобилось два «Пилснера» и не менее десяти миниатюрных бутылочек с различными спиртными напитками, прежде чем чувствительность его барабанных перепонок основательно притупилась.